Сын Иоанна Грозного

Царь Иоанн вершил правленье,
Вгоняя страх в седых бояр.
Его не мучило сомненье,
Куда направить свой удар.

Средь государственной заботы
О старшем сыне помнил царь,
И за молитвой у киота.
Но повернёшь ли время встарь?

Царевич молод, своенравен,
Хитёр,- ведь третий раз женат.
Так поступать считал он вправе:
Средь сыновей он старший брат!

Из Шереметевых – Елена,
Теперь царевича жена.
Дворец царя – страстей арена,
Жизнь государева грешна!

Сын, кроме жён, менял наложниц;
Они укутаны в меха.
Сурово время и тревожно,
Весь мир в соблазнах и грехах.

Царевич – не вдовец несчастный,
И живы первых две жены.
Рыданья, слёзы их напрасны,
А он не чувствует вины.

В монастыре, среди монахинь,
Устав церковный строго бдя,
Они забудут грусть и страхи,
В молитвах время проводя.

В страстях, желаньях необуздан,
Жестокосерден царский сын.
Укоры совести – обуза,
Ведь он – закона господин!

Умён, завистлив и тщеславен,
И расторопен на дела,
Радел о войске и державе.
Страна в границах вновь росла.

Патриархальные устои
Держались строго у вельмож.
За нарушение – побои,
И честь пропала ни за грош!

Однажды царь, зайдя к невестке,
(Она беременна была),
Узрел: одета неуместно,
Приличий вновь не соблюла.

Ударил по щеке невестку,
Жезлом увесистым избил,
И нерождённого ребёнка
В утробе матери убил.

Жалея бедную супругу
Царевич горевал в тоске.
Жена ревела с перепуга:
Стенанья слышны вдалеке.

Наутро сын к царю явился,
Стал укорять за смертный грех.
Седой отец не устыдился,
И зло творится без помех!

Но царь не мог упрёки сына
Так долго слушать при дворе,
А злобный гнев достиг вершины.
Монарх ответил похитрей:

«Вступил с боярами ты в сговор
И хочешь раньше трон занять!»
Царёва речь была сурова
И раздраженье не унять.

Своим жезлом взмахнул наотмашь:
Удар пришёлся по виску.
Кровь на ковре и на полотнах,
А мысли ввергнуты в тоску…

Упал царевич от удара,
Течёт, бежит густая кровь.
Семью настигла Божья кара,
А преступленье зримо вновь.

Лежит без чувств Иван-царевич
И ранен верный Годунов.
Вину царя-отца измерить
По строгим меркам нелегко.

Исчезла ярость Иоанна,
Он бледен, в ужасе вскричал:
«Убил я!» Но зияет рана…
Спадает вмиг страстей накал.

Царь обнимал и целовался.
И кровь удерживал рукой,
И оживить намеревался.
Для сына впереди – покой.

Звал лекарей, рыдал и плакал,
Маститых знахарей привлёк.
Грозился посадить их на кол.
Пусть ставят на ноги и в срок.

Молил он Бога о прощенье,
О милосердии просил,
И призывал выздоровленье,
И пред иконой голосил.

Но Суд небес, увы, свершился!
Свершилось высшее решенье,
Со злой судьбою царь смирился,
Беды увидев возвращенье.

Царевич, приходя в сознанье,
Вдруг изъявлял любовь к отцу,
Иль выражал одно желанье
Не злиться – это не к лицу.

Ведь умирает верным сыном,
Пусть зла не помнит царь-отец,
А он ни в чём пред властелином
Не виноват. Вблизи конец…

Четыре дня больной прожил,
Скончался в муках, в ноябре.
Чернели лишь кресты могил
И стог, забытый на бугре.

В той слободе, у трупа сына
Царь Иоанн сидел без сна.
Вестимо, нет огня без дыма:
Царя давила вновь вина.

Князья, бояре и вельможи
В одеждах чёрных гроб несли.
Все лица выглядели строже,
Все церковь видели вдали.

При погребении царь бился
О гроб и землю, с диким плачем.
Дым от кадил слегка струился.
Судьбу не повернуть иначе.

Царь тосковал порой ужасно,
Не зная времени и сна,
Подозревал во всём опасность,
Опять в немилости жена.

Он падал с ложа в тёмном зале,
Стонал, проклятия вопил, -
Ведь привиденья спать мешали!
От изнуренья своих сил

Дремал короткие минуты;
Боялся света и людей,
В глазах следы душевной смуты,
Страдал и плакал лиходей.

Достиг предела в злодеяньях
Тиран, забыв возврат к добру.
Взывает снова к состраданью
Та кровь, присохшая к ковру.

Свершилось Божье правосудье –
Наказан царственный тиран.
Он для страны судьбы орудье.
Но ждёт разгадки жизнь-игра…

1997-1999 гг.

// Самородки Причулымья. Новобирилюссы, 2013. – С. 38-43.