День рождения

ДЕНЬ  РОЖДЕНИЯ



…Он проснулся рано. До семи ворочался  в постели, затем принял свою утреннюю таблетку и побрел в ванную комнату. Большой дом еще  спал. Была суббота.  Никто никуда не торопился. Сопела в комнате с родителями Сашка, полуторагодовалая внучка. Спали и «молодые» - так по традиции звали уже тридцатилетних  родителей Сашки, Антона и Наталью.  Спала в своей большой спальне и жена («моя маленькая женушка» - так он шутя называл Людмилу, вполне гармонично ощущающую себя в роли бабушки)…
Побрился. Принял душ. Все, как обычно. Ничего не говорило о том,  что сегодня его день рождения. Шутка ли сказать, пятьдесят шестой. А в башке – такая ерунда, подумал он про себя и, вглядываясь в зеркало, стал корчить себе рожи – то оттягивая за мочки уши, то надувая щеки, то, пытаясь как в молодости создать себе с утра хорошее и смешливое настроение, похлопывал  себя ладонями по щекам и приговаривал дурацкую, запавшую с детства фразу «Ах ты, мордашечка этакая! Кр-р-расавец!». Но смеяться не хотелось. Вообще, было как – то  тоскливо на душе,  хотелось чего-то совершенно другого: другого дома, другой погоды, другого настроения, и даже – он это чувствовал – другой судьбы…
Пытаясь отогнать прочь  эти мысли, он спустился на первый этаж, вошел на кухню. Есть не хотелось, да и было нечего. Нет, продуктов был полный холодильник, но по утрам он привык есть только овсянку, варить же самому сейчас ему не хотелось.  Стало еще пасмурнее на душе.  «День рождения, блин!»- процедил он сквозь зубы, ни на кого при этом не обижаясь. Просто так, сказано было в воздух (он всегда видел себя со стороны, и сейчас мизансцена требовала именно такой реплики -  халат, открытая дверь холодильника, утро…).
Он присел на край скрипучего стула, и стал размышлять: чего же ему вообще хочется? Нет, не по жизни (там все было понятно, все поезда ушли, все ошибки были уже сделаны и прочая мура). Чего бы он хотел сейчас, в семь утра, в свой долбанный и никому не нужный пятьдесят шестой день рождения?...И он вспомнил… Вспомнил маму, человека, в любви которого к себе он никогда не сомневался…Мама, добрая моя мама…Мать замечательно готовила, но почему-то сейчас в памяти всплыли не роскошный плов или бешбармак, не вкуснейшие  котлеты, пельмени, отбивные… Вспомнился простенький, «на скорую руку» мамин салат из сайры в консервной банке, двух вареных вкрутую яиц, лучка  и майонеза.  Действительность сразу обрела конкретные очертания, цель жизни на ближайшие час- два стала вполне осязаемой и достойной, чтобы ей и посвятить утро такого памятного дня.
Нашел банку, открыл ножом по – туристки, или по студенчески, называйте, как хотите. Ухмылялся, видя в метре от себя импортный удобный «консервооткрыватель». Но хотел по-простому, по-старинному, ножичком. Получилось, даже не порезался. Поставил на огонь вариться куриные яйца, нарезал две луковицы, нашел майонез….Почистил, порезал, потолок, подавил, поперчил-посолил, заправил майонезиком…Попробовал и – тьфу ты, черт! Лук оказался горьким, весь салат испортил,  гад!..
Ну, и ладно. Немного остудив салат в холодильнике, положил себе пару ложек на тарелку, и стал есть, поглядывая на закипающий чайник. Салат отчаянно горчил, но теперь его надо было или доедать, или  выкидывать, чтобы не оставлять как улику своей кулинарной несостоятельности. Зная характер своей жены, да и сына тоже, он понимал, что уж они-то потопчутся, пусть и беззлобно, на его «шедевре». Сегодня ему это было бы неприятно…Пока он размышлял над дилеммой «выкидывать или доедать», запищала внучка, и через минуту с нею на руках в кухню вошла невестка. Последовала фраза в духе «а что это там кушает наш дедушка? Салатик?  А Саша будет кушать салатик? Нет? Кашку? Ну, пойдем умываться, потом сварим кашку и покушаем…».
Есть он уже не мог, выкидывать горький до безобразия салат было тоже поздно…
….Потом пили чай всем семейством. Все было неплохо, хотя свою порцию едкой критики он все же ухватил; особенно досталось от жены: «вечно ты всё испортишь…продукты только переводишь… не умеешь – не берись»… «ешь теперь сам свой  салат», и т.д., и т.п. Он не очень расстраивался по поводу бурчания супруги – дело привычное, да и потом, как это бывало каждый раз, салат к вечеру всё же бывал доеден, невестка и сын даже хвалили его «специфический вкус»…
Так начинался день, финалом которого должно было стать празднование его дня рождения. Сославшись на утреннюю усталость, вызванную изготовлением салата, он пошел к себе наверх, лег на кровать. Прикрыл глаза, и стал вспоминать совсем другую историю с тем же салатом из консервированной  сайры…
Дело было в Москве, в МГУ, где он учился в аспирантуре, а потом и защищался….Ребята все куда-то разъехались, была осень, он бродил по «высотке» Главного корпуса МГУ, не зная, куда себя деть и чем бы сейчас заняться… Было тоскливо и как-то одиноко:  все приятели как сквозь землю провалились…Лучше бы он не оставался в эту выходные дни в Москве (а надо было дописывать к понедельнику главу, чтобы показать ее шефу), а поехал бы к жене и сыну, жившим у родителей на Смоленщине…
Вдруг в холле 10 этажа он увидел Костю, старого знакомого еще по Свердловску, по универу, где он учился на курс старше, а теперь вот тоже стал аспирантом МГУ…Константин одиноко сидел в кресле и пялился в телевизор, бодро уверявший граждан, что развитой социализм вот-вот наступит, и всем будет хорошо, у всех будут квартиры, и прочая, и прочая…В это время (как сказал потом Константин, в десятый уже раз), в дверь просунулась голова знакомого и всегда озабоченного азербайджанца Мамеда и из неё на плохом русском донеслось: «Женщин есть? Хоть какой!  Так хочу женщин, ух, как хочу!... Ребята, хоть кто придёт, скажите, Мамед сильно хочет, 542 комната, ждёт хоть кто, сильно терпеть уже кончается!». Дверь закрылась, и долго ещё слышны были удаляющиеся шаги кавказского аспиранта кафедры эстетики, периодически стучащегося в двери аспирантских комнат…
… Он подсел к Косте на соседнее кресло, и в холле внимающих ящику граждан стало вдвое больше. «Ну,  что грустишь, Константин?» - начал он издалека. Пауза. Хитрый взгляд алтайских с шукшинским прищуром глаз, и Костя без всякого перехода финиширует: «Давай выпьем. У меня есть «Посольская», черная этикетка, 0,7…». Он кивнул и стал подниматься с кресла. Костя придержал его за локоть: «Старик! Хочу по-людски. Давай заделаем салатик из сайры, я умею…А то  от этого винегрета из столовой и слипшихся пельменей  меня тошнит уже!». Кто бы возражал… Но сайры –то у них не было…
Костя предложил смотаться по-быстрому до ближайшего магазина и купить банку сайры или, на худой конец, скумбрии.  «Скумбриевич тоже пойдет!»- философски размышлял вслух Костя возле первой же витрины, где ничего, кроме морской капусты и кильки в томате они не обнаружили. Хватит, Олимпиада уже год, как прошла, пора было продолжать трудный переход к новым вершинам развитого социализма, а «на переходе никто никого кормить и не обещал!».
Часа через два они нашли баночку скумбрии, взяли зачем-то еще пива, и почти бегом вернулись в общагу. Костя одел фартук, и стал умело орудовать ножом, кастрюлькой, яйцерезкой…В одиннадцатом часу вечера  салат был готов, и началась – нет, не еда – дегустация. Все было культурно, тепло, по-домашнему. Потом заявились ребята с Костиной кафедры, и все испортили. В ход пошел и винегрет, и слипшиеся пельмени, гремели стаканы, откуда-то притащили картошки, пожарили ее с салом и мгновенно съели прямо из сковородки, макая в остывающий жир кусочки хлеба…Но все-таки гвоздем программы в этот вечер был их салатик из скумбрии, с вареными яйцами, лучком…
Почему-то вспомнилась девушка  из Киргизии, сестра его приятеля с журфака Алима.   Девушка ни слова не понимала по русски, у нее  были длинные  до пят черные волосы, и звали ее …Сайра (ударение на последнем  слоге)….Идиотская память тут же подбросила еще одну темку: он вдруг почувствовал, как в воздухе разлилась бодрая мелодия старого французского революционного гимна, и ключевым словом там, конечно же, было….. «са  ира»,  дословно  - «это пойдёт, давай!». Какой все же  ерундой забита моя  голова….
….Тьфу ты, в этом месте он почувствовал привкус горького лука, открыл глаза и понял, что легкое забытье, перенесшее его лет на тридцать назад, благополучно закончилось… Начиналась проза жизни за тысячу километров от Москвы, через годы, разделившие его с друзьями, начиналась совсем другая жизнь…Хотя – почему начиналась, скорее – заканчивалась….Он смотрел в потолок,  и шептал: «Скумбриевич…Сайра….День рождения …Блин…Тоска…пятьдесят шесть…..ну, и хрена ли ждать дальше?»