Первый год блокады Ленинграда

Зимой нещадной в первый год блокады
страшней чем голод, холод нас пытал.
И от него нам не было пощады
в укрытьях из пальто и одеял.

Как не хватало нам тепла и света:
забиты окна, в стенах мрак и смрад,
и между днём и ночью грани нету...
живые рядом с мёртвыми лежат.

Казалось нам - конца зимы не будет
в тот самый страшный первый год войны.
Нас Лермонтов и Гёте не осудят
за то что книги их в печи сожгли.

Стихи их до войны нам грели души.
В печи от них мерцал лишь тусклый свет;
тепло давали и сгорали лучше
ореховая мебель и паркет.

Дрова и хлеб мерилом  стали жизни,
а золото - разменным барахлом.
В промёрзших стенах стыли даже мысли,
отсчитывал срок жизни метроном.

Измученный блокадой гордый город
спасительной весною смог ожить.
Ещё в стенах домов таился холод
и мёртвых надо было хоронить.

В начале лета сняли одеяла
с разбитых окон - ослепил нас свет!
Мы в зеркале себя вдруг увидали -
в нём привиденья виделся портрет.

Под солнышком июньским мощи грели
дистрофики. Им грезилась еда.
Мы от цинги с деревьев листья ели,
нам выжить помогала лебеда.

Непокорённый город под обстрелом
блокадным летом заново стал жить.
Звонки трамваев в нас вселили веру -
мы выстоять должны и победить.