скобки и кавычки

МЕСТО ПО АЛФАВИТУ

Ждём Омег ли, благо, ещё далёких, –
и, коль можешь пока быть глухим, как пробка,
то и выговориться начистоту, разумеется, не способен:
по толпе ветров и в кишках, и в лёгких,
не столкнулась с регламентом и черепная коробка,
сердце бьётся, топают ноги, да и руки – не безголосы обе...

Впрочем, так много риторики
глухонемому как будто бы и ни к чему:
и чёрным по белому писанная – лишь сбивает с толку.
Но и прибыли свыше толики,
что не жалко на христаради и нищему,
если язык и ищет, то лишь постольку, поскольку

припоминает былую школу.
Коль грамоте всё ещё знать положено,
в пути от А к Я маловато уже и модерна.
А если ходишь пешком, и у
каждой буквы не остолбенеть так сложно –
пусть отдувается за темноту твою уже и седьмая дерма.

Вот и случается раз за разом:
в изобилии притязаний воя на звон
(хотя ведь то и другое – это явно разные звуки)
на авось за  невнятным Азом –
уж никак не его грозным воинством –
прут, прут и прут сплошные и неисчислимые Буки.

Хочешь ли или не очень – иди
и ты... Даже не выбравшимся из пелёнок,
если пристроиться, то, похоже, только сюда и светит.
...Или темнит, ведь и в этой очереди,
как и во всех иных, даже и отдалённо
(то есть и близко) пока не видать и тех, что из Веди.


НАСТОЯЩЕЕ ОДОЛЖЕННОЕ

«В жизни всяко бывает».
И бывает ведь именно так в жизни всякой.
По чужим караваям
тосковать ли иному голодному, коли босяк он.
И построишь ли фабулу
из событий, что только упрямо перечат сюжету?
И какая глава углу
в нём припёртому, как и углу, по душе тут?

Что чему проявитель:
так засвечен порой, что выкалывай глаз хоть!
А интрига – лишь винтик:
если не по резьбе, не подмажешь и лаской.
В голове у героя,
несмотря на рутину, одни саморезы!
Но он сцену устроит
разве только себе – даже сильно нетрезвый.

Потому и избрали
душегуба, насильника, вора и прочих себе эталоном,
что известны их грабли
им самим лишь (и здесь, среди избранных, место – шпионам).
То есть: думайте, будто бы
это сейф, или крепость, запретная зона, а то и хоть целка, –
и вот тут-то, вот тут-то вы
на крючке исключительнейших обстоятельств в полцента!

Словом, ларчик с секретом:
пусть он даже и пуст, но под сказочным дубом
«вдруг постиг я всё это!» –
ведь, на самом-то деле, всeго лишь и кто-то подумал.


СОВРЕМЕННЫЙ ФАРМАК

Ещё возникают какие-то творческие карантины:
учтя, в коей мере мы мороком жизни все заражены,
на облик творца намекнут нам порой лишь его же картины,
а сам живописец засветится разве лишь видом спины.

На взгляд, для хлопка или брани, с плевком, как и в иглах,
под нож, да и пуле сгодится спина за мишень, что уже
коль чем и напомнит лицо (или цель) в их охотничьих играх,
то только сказуемым в их подлежащего им падеже.

Но вслед – ведь оно, так ни разу и не оглянувшись,
совсем уже скоро исчезнет – пойдёт ли другой,
сгодившись не только для игр, но ещё и для нужд из
таких, что у нас налицо – без спины под рукой – ?


УПОВАНИЕ

...Не святой вообще, и не Антоний – просто с бодуна
замечаешь между приступами кратких просветлений,
что до дна исчерпанная миски глубина
пялится в тебя замасленными бельмами двух недоеденных пельменей;
чайник явно дуется, спесиво задирая нос,
в пепельнице корчится глумливым хохотком окурок,
и наверняка недобрый умысел вынашивает притаившийся за нею нож,
как и под ногами – вероломная угодливость фруктовых шкурок;
даты в телефоне сами повели отсчёт назад –
вместо связи лишь какие-то доисторические хрюки;
из под вилки уже дважды выскользнули выше упомянутые неглаза,
и намного меньше, чем наплачет кот, в слёзливом бисере разбитой рюмки...
Что ещё? Ну – мелочь, как рыбёшка, не способна улежать в горсти,
прямо из кармана – и отнюдь не золотым дождём – выпрыгивает на пол,
и вообще – живого мусора зелёный змий нанерестил
по всей хате столько и такого!.. А чего ещё и более дурного знаком!..
«Здравствуй! – белочка ли ты или какой другой зверёк –
чур меня, бредовое Антониево захолустье!
Только полного и подлинного праведника рюмка не берёт,
а меня ещё возьмёт и даже вылечит – отпустит».


***

Как поднимется ветер
да обломает руки деревьям
лишь за то, что они почему-то выросли у них вверх...
А кому ж ещё светит
с места старческого отребья
устремиться за диалектикой... по-студенчески, но ведь – не в «универ»!..

Раз-два-три... Раз. Два. Три.
Данных, в общем, достаточно, чтобы судить о походке.
Я, довольно раскидистый полу-дубок, моложусь, но внутри
лишь артрит и санскрит
(эсперанто трухи, гниль схоластики – словом, к злой метеосводке,
и недобрый прогноз диагностики – тоже на, максимум, 3...

А четвёрка – на ощупь.
Не ветер подвёл меня – разум.
И – расчёт: двум упавшим «крест на крест» ветвям не с руки
ни креститься на рощу,
ни вытянуться в обе сразу
параллельно себе и теченью привычной житейской реки...

Я прерву её, милую, –
слишком уж прямо и глупо
упрекается ею замшелость, усталость и взгляд (– в глубину ль!)...
А мечту (за могилою)
пусть разглядит, точно в лупу,
некий новый дубок – т. е. жёлудь... Не бездуби нуль.


ЦЕНА ГРЕХА

                "В жизни мы довольно часто бываем в раю,
                а помним только изгнание."
                М. Павич

Там всё было близко,
и небом дышалось во всю силу лёгких...
Но жадными жабрами подслеповатой сетчатки
вдруг кто-то глотнул из дыры в рубеже, –
и жизнь стала риском:
и разоблачений её подоплёки,
и вынужденности везде оставлять отпечатки,
и штрафов стыда в половом дележе.

Пучком верных линий
в зрачок собиравшаяся перспектива
вдруг вывернулась допущеньем ошибки
в схождении клином их за горизонт;
и следом за ними
сбежавшего зрения точка уже окатила
слезами такого грядущего наши пожитки,
что Оле Лукойе захлопнул и чёрный свой зонт.

И иконописцу не спится –
ему его навык смешон до прискорбья:
«...как видели там – и в лицо, и с боков, да и с тыла –
в прозрачности, и излучающим суть изнутри! –
здесь видит лишь божья зеница...»
И – с чувством наиглубочайшего средневековья:
«Его вдохновение ли или наша палитра отныне застыла
анфас да в три четверти к профилю жалких смотрин!»

«...И стали как боги!
И вот – навели визуальный и прочий порядок:
трибунами спеси ли, стойлом похабщины ли, или торгом побоев
ввалиться в святая-святых – это мы-то и ей ли в облом!»
Что ж думать о боке...
Ведь им же и выйдет, коль вилам уже не до пряток –
вот тут же, а не за границами  рам или стен, или даже обоев –
ни где-то во мгле закоулков, ни в этой тени за углом...


* * *
Время уже подошло, никуда не торопится, и везде
Флора и Терра под ней разоблачаются до скелетов.
Если ещё и довериться бы календарной белиберде,
то: «Не задолго ли до середины зимы начинается лето?

Вместе дойдём до моста: нет на нём, как обычно, перил, –
коли опора ты сам, так тебе уж и не на кого опереться!
Голые брёвна и дно – тоже мы...» «Ну, а я тебе что говорил!
Это-то, чай, и отмечено ежегодниками Назорейца.

Кой у кого и голов нет уже, а не то чтобы рук или ног...
И о протезах под ёлкой, заметь, даже не заикались!
Нам ли с тобой привыкать! Как в ещё позапрошлом кино –
самый банальный, сегодняшний – наш! – апокалипс.

Холодно? Станет теплее – чего-нибудь мы да найдём...
Не отставай. Ну! Кому было сказано – с богом!»
«Чёрт бы побрал эти оземь и наземь с таким-то дождём...
Жди теперь солнца, подснежник, до нового...» «Нет, и не надо.


НОВОСТИ К НАЧАЛУ БАРХАТНОГО СЕЗОНА 2011

Из-за жары ли и удушливых её облаков
не видно было ни луны, ни, тем более, звёзд –
будили посреди ночей одни лишь салюты
да шум неутомимой деятельности вандалов;
да и спалось с едва ли разжимавшимся кулаком
под головой, навряд ли преданной режиму всерьёз,
хотя она, как головы многих здоровяков, за лютый
мороз. – С того ли, наконец, слегка и похолодало...

Заполыхало днём и солнце, напомнив глазам
об их привычке жмуриться и хмуро глядеть –
нет, не в лицо колючей правде – уж куда там! –
а только лишь на то, что видеть необходимо. –
Хотя бы для того, чтобы, если кто что сказал,
записывать не вилами и лишь на мутной воде
(а то и в пересохшей луже рванёт мирный атом –
не на сетчатке зайчик пятнышком неродимым...

...И всё-таки цветам хрусталик даёт волю и сам:
своя и тут привычка вглядываться, но – не для дел,
а – сквозь жалюзи ресниц, припорошённые пылью,
и  разносимой ветром, и носящей прозвище "свет"...)
Отчётливее по источникам разбредаются и голоса –
нутром ли помещений, шкурой улиц ли – медля где
до этого, их заверения и не надеялись стать былью,
довольствуясь лишь резонансом и неособых примет.

Теперь у речи  звуки – непосредственно изо рта,
едва ли не до запашков его излюбленнейшей еды, –
впиваются, как в ухо, так и, соответственно, в ноздри
шибают, содержанием аргументируя смысл.
Всё тех же нарасхват, бишь, прекрасноречий сорта,
но только, не встречая уже сопротивлений среды,
галиматья отредактирована программно и – как гвоздь ли
(а то ведь как шуруп!) – парализует и проворную мысль.

"Акулам без прописки – достойную встречу и сервис!
"Слыхали? Прямо в лоб, – как не отъесть-то бьющие руки!
"А были бы кормящие – так и что же, побрезговала бы?
"Еп-понская радиация! – перекрылись от передозы там...
"Сливай свиную кровь – рыбам тоже нужны консервы!
"Акваторию, как когда-то и климат, – властям на поруки!
"И – да будет теперь отдыхающим это врезкой в их лбы:
чем спьяну мочить колени, лучше сразу – напейся досыта!


* * *

Не «без году», но неделя.
С чего бы и не почить на лаврах! –
бишь, мне же здесь и уже о приправе
да к квасу на бросовых барских крохах
от без- ли, но -выходнОго безделья
теперь замутить субботний параграф!
Хотя, как подумаешь: а с утра ведь
даже и это довольно не плохо, –

так уж почти и рад:
по крайней мере, хоть не с похмелья,
и день не дерьмовее дней предыдущих –
при сноровке тоже сгодится для лепки...
Да тут и любой дурак –
чего ещё там про него ни мелят! –
проспав петуха под холодным душем,
кинется курицей к собственной лепте! –

И в солнечное воскресенье от обжига
под терракотовой эпидермой –
круглее почерк мускулатуры,
членораздельнее кровотока речи...
Вот так и очередная грёза художника,
даже не удосужившись стать шедевром,
торопится уже прямо с натуры
изменить ему чуть ли не с первым встречным.


НЕКОТОРЫЕ ПУНКТЫ
НЕЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ К ИГЛОУКАЛЫВАНИЮ
1
«Состояние дорог в преисподнюю – попросту вон из рук».
(Или "из-под ног"... А с чего же ещё вдруг бухнуться на четвереньки!)
Тем не менее, редко какая сволочь, по её же словам, рвалась не к добру –
просто путь  де реальный к нему не утоптать и самой многоногой шеренге.
2
До сих пор упрямо считается человечней любого чувства любовь.
Не она ли (вместе с удобрением, разумеется) и сластит кладбищенский щавель!
Тот не без кислинки, конечно, тоже, но, коль всё ещё есть, то и видит бог,
что за страсть да не минует нас, наконец, пуще всех прочих барских печалей!
3
В век капрона на монетном дворе и губитель-капитал окислён –
гнуться к ржавчиной съеденному грошу иной и нищий уже не склонен.
Да и на теперешних помойках-свалках вызревает ли тот же паслён –
так что даже и клонированным, как видно, не избежать библейских оскомин.
4
Ежели представить себе, буквально, каково ж это – в глазу... да бревно...
То ведь призадумаешься: ну, какой там, к е**ням, уже глаз! Слепота – хоть выколи!
Поздновато, Акупунктура! Хоть самой что ни на есть правдой – уже всё равно.
Разве раззудится как без напёрстка палец – но отнюдь ведь не белошвейки натыкали!
5
Результирующей ли и ножных усилий, но таки стабилизирована земная ось
(вопреки ли апокалипсису 12-того или в силу – спрос лишь с майя, ацтеков, инков;
уж чего и куда бы ни занозили – хоть бы жало в задницу да из самой страны Ос! –
там, как в сказках и в стогах сена, – разве только иглы дурных основных инстинктов).
*
Впрочем, Как? Что? и Почём? – это одновременно и Суть, и нЕсуть вопросов.
Худо-бедно ли, но все три решаются, и в осадке – очередная формула.
Всякому ведома его правота – сообразно покрою рубашки и длине носа.
Ну, а Истина, если и проходила мимо, то, самое большее, уж извините, пёрнула.


***

Слова дают прописку лишним мыслям,
поскольку только общие слова
имеют место быть, и их лишь смысл нам
даёт, хотя бы птичьи, но – права.

И образ в голове, и слово в горле
порой не удержать, – и в паспортах
намёком штампов о чрезмерно горнем
бродяжничестве ловит божьих птах

земной литературный департамент, –
и сети канцелярских языков
полны ещё желтеющими ртами
и жаждущих не йода кадыков.

Но медицина общих мест и лечит
такую несознательность вины, –
и в головах, что воспаряют с плеч их,
заводится балласт слов прописных.


сначала было ПОХМЕЛЬЕ

Петушиный ли брак возвещающего полночь крика –
пробуждение вдруг оборачивается бессонницей, и теперь, хоть убей,
зло склюёт всю мякину мыслей – вот уж точно, пташки, полно чирикать! –
коль изверился в прочности солнцесплетений сердчишка пуганый воробей.

В коридорах и камерах головы оживится гноище всякой подвальной дряни,
натянет дежурный нерв: "а ну, жила, выдержи-ка все наши подоночные трень-брень!" –
и стихнет, когда лишь в участок сугубо с пристрастием, наконец, нагрянет
уже ничего – ни улик и ни алиби – не желающий знать комиссар Мигрень.

Кому – и именно, что до боли – незнакомы приступы этой бредовейшей дури:
котелок не варит, но сырой свинцовый супец в нём – это и есть та самая идефикс,
что подскажет: помимо смерти самой по себе, ни ангелов уже не надо, ни гурий,
ни, тем паче, чего ещё – что даром подсовывают иногда тире, перенос и дефис

(что елозит в студне мозгов, словно пёрышки, расправляя тёртые зубья
некой чести-совестливости-ответственности, как упрямая и тупая ничья пила,
сублимированными кудрями стружки по кодексу суицидального самосуда судьям
нарезая уже до рвоты, пусть не сам ты Иуда – Каифа – Пётр и не лично Пилат)...

Головная мука неприятнее, непригляднее и безвыходнее сердечной –
до неё не снисходят амнистией ни спешка инфаркта, ни медлительный валидол;
надо бы какого-нибудь наркотика по уму, а не этой жизни, посмертно вечной –
смертному, что тщательно планирует себе в небесах облом, да и это в долг.

Коль покончить с собой – это, пусть и односторонний, но всё ещё вызов миру,
то, наверно, нечего и удивляться, что он уже тоже давно готов покончить с тобой...
Что же, поговори ещё, попытайся пресуществить хотя бы капельку скверны в мирру –
за своим ли словцом полезет шарить в карманах твоя распоследняя боль!


(из "трёх колыбельных")
"УДУШЛИВАЯ"

С утра – Бродский,
к вечеру – Орфей Адский,
т. е. хочется сделать:
из кого – клёцки,
из кого – макароны по-флотски,
из кого и бифштекс по-пиратски.
Краски – те же, что и на белом
свете и фоне, на чёрном:
ночью добро и зло,
так же как мягкость и чёрствость,
орнаментально, паз в паз и встык,
обозначают свастики;
совесть идёт на излом, –
и сломалась бы, упорствуй она как штык,
но выручает гибкость змеи,
постоянство и регулярность гимнастики.
Запросто входят чужие, подолгу стучатся свои, –
и звуки ударов всё глуше –
ветер? разрежена среда ли?
Дышится явно труднее,
и где-то уже снаружи
мозг на предмет кислорода уже глодает
мифологическая ахинея –
о размере пособий для забастовавших атлантов,
ибо уже им не надо поддерживать небо:
улетучилось, выдав по пузырьку на брата
(что супротив космонавтики всё же не так накладно)...
И, значит, будет ещё день их гнева:
сон и удушит, обрушив тебе атмосферу обратно
или, точнее, в обратном порядке – опять и опять
ты задыхаешься, но (или "суть") умудряешься спать.



В ЛЮДЯХ

«...Он был честен – но чуток, умён – но отзывчив,
и силён, как и смел, был он лишь в доброте:
рисковал даже там, где доверию зыбче
почва стала в последний лишь миг – на кресте...»

Мы читали и слышали это, но верим
в то, что если кому быть таким же слабО –
знать, приемлем по жизни удел и емелин:
пасть и хвост – щучьи, но вообще – колобок.

А кресты и секунды отчаянья – в этом
только нам назидание: дескать, терпи
и не дёргайся, попросту будь человеком –
божье ж где-то да как-то само накипит...

(Загляни в котёл, впрочем:
навар, пенки, накипь... И ничего-то под ними
такого, о чём бы – к столу – и голос подать!
Угораздило быть моральным и очень
высоко – что ж, и получай себе такой гнидник,
что поневоле останется уповать лишь на Господа!)


УДАЧНАЯ АВАНГАРДИСТСКАЯ ВЫСТАВКА

...Все ню давно уже должны бы запахнуть,
натюрморты – зазвенеть, как колокола,
пейзаж – особенно индустриальный – бабахнуть
со всех рентген так, что уже и скелет – догола;
но жанр исторический – это всегда проблема,
как и бытовой, хотя там-то проблема разрешена
мифологически: Пенелопа – дома, в поле – Елена, –
не мышонок и не лягушка, но кому-то – жена;
плодятся и размножаются лишь сами себе же дети –
вот они, их портреты, – могли бы быть мишенями в тире,
но столько трупов потом, что куда же все деть их:
улик – как на сплошь загаженных стенках в сортире;
автопортрет – это вообще плаха,
заплечное мастерство искусствоведческого подвоха –
бритва для распушившегося инеем аха,
шило для лазорево-солнечного оха;
наконец – уже ставшие традиционными жанры:
коллажи, штуковины и др. манифестации
профобъединения скорой, полиции и пожарных –
01+02+03+... и до цифр – какой бы ещё инстанции!..
Это не юмореска: все, кто пришёл сюда,
тоже экспонаты – нас просто меняют с утра до вечера, –
здесь, в принципе, всё уже есть для известно какого суда,
и ждут не дождутся разве только ответчика –
чтобы перед выносом тела, уже далеко не в игольном ушкЕ
и отнюдь не верблюдом застряв-таки, дико ржал истец:
дайте же ход анонимке – хоть на деревню чёртовому дедушке!
(Ну, а если ещё и дойдёт – тогда уж не жалуйтесь.)


ПОМЕХИ сну

«Из двух зол – меньшее? Да и двух ведь не хватит...
«Примета: зима – это к белому танцу...
«Колись, потомственных бюстов бронза!
«Семейство Дария из-под кровати –
наирадушному венецианцу
от благодарнейшего Веронца...

«Не жмись ты своей лягушачьей кожей!
Монашка, а всё – в народных артистках.
Идти и в сортир почему-то с богом...
«Быть с боку припёка, однако тоже,
пусть не до корочки золотистой,
но подрумяниться вылезшим боком...

«Камень – на сердце, а у вас – почки!
«Эй, малярок, ты – Якопо Робусти?
«Пусто, а рыщешь как по святым местам – окстись...
«Дочка Дирэ? Три Дирэ – три дочки.
«Вот уж сенсационные новости!
Или – простое обыкновение старости-с?

«Скрестьем прицела – какого кому зачураться рожна! –
Биографически, все мы – в пределах астральных помётов
вместе со всеми дверями на вход и на выход – под запись...
Счастье... – Ведь это лишь брызги недорогого вина,
редкая морось не слишком густого паучьего мёда –
в щедрой лохани как минимум дёгтя на закусь.

«Вышли мы все из народа – обратно уже не загонишь...
«После кровопролития – жни что полил (и полол), кто б ни сеял!
«Высшие курсы смиренья, а дальше – и в шею, и – миссия.
Преподаватель – любой! – эпигонище из эпигонищ...
«Так по окраинам и собирается вся одиссея...
Стоп – никаких Одиссей: сплошная улиссия...

«Не досчитаться до ста...
Бишь, до стада начисленных слоников сдачей со дня –
в ночь, где сгущается краской стыда не за совесть распятый наив...
«Кто бы от слов ни устал,
а они-то – уж как! – от меня...
Те, о которых, по крайности, всё ещё помню: мои...»

(храп)



ЛИЧНОЕ УЧАСТИЕ В КРУГОВОРОТЕ ВРЕМЁН

«...И на том ли – этом ли склоне бугра, или где-то сам горизонт взбугришь,
хоть в глубинке, хоть на берегу, хоть с него на дно, а то и хоть зА море –
всё лишь лапками по тому же колёсику, как и прочие, шестеришь...
И – хоть тормозом заупрямься! – всё туда же и всё то же самое.

Хоть живи (и, как говорится, радуйся), хоть (от горестей) околей,
хоть ввинтись ты в пекло, хоть стартуй в небеса, коли так не терпится –
разве только больше головокружения... И пусть даже не Галилей! –
что с орбит, что из недр – как ни погляди, а всё оно вертится... вертится...»

2010 – 13