Мы злы оттого, что мы несчастны

У Оли Ерохиной мы играли в спектакле «Сотворение мира». Я скверно прочла текст царя Немврода осипшим голосом, к тому же меня смех расшиб. Алёна Арманд отчитала меня. Хорошего настроения мне это не прибавило.

Мы злы оттого, что мы несчастны, а несчастны мы оттого, что живём ненормальной жизнью.

Мой гнев, это почти физиологическое состояние – как насморк, чихание, зевание и прочее. Я убедилась в этом. Только благодать может спасти от этой болезни.

Французский писатель Жюль Ренар в своих "Дневниках" чем-то близок мне, чем-то далёк, он чеканит свою и мою мысль, шлифует мысль. Как кристалл, его душа чиста и правдива, некоторые его состояния похожи на мои.

Была выставка работ Раи Гершзон, Наташи Ильиной, моего друга Бори Талесника и моих рисунков ручкой и пастелью. Петя Старчик сказал, что мои работы не профессиональны, безыскусны, непритязательны, но среди них есть шедевры. Маша Арманд назвала их красивыми, они понравились Рае, а хиппи хотели один из портретов украсть.

Наташа К. сказала после этой выставки, что мои работы – ерунда. Я на это ей ответила: «Не говори от лица человечества, говори только своё мнение. То, как ты говоришь, может ранить человека смертельно, убить его творческий импульс». «Галка, ты права», - сказала Наташа.

«Боюсь, что ты читаешь мои мысли, а я бы этого не хотела», - сказала я Серёже Милютину. Он улыбнулся. Он необычен среди мужчин, духовен, тонок, но закрыт.

Я расковываюсь, но поздно. Лучше бы это было в юности. Впрочем, кто знает.

Я вхожу в транспорт и думаю: люди - мои собратья по несчастью.

Манфред у Марии Александровны Скрябиной (дочь композитора Алексарндра Николаевича Скрябина) читал нам лекцию о Парсифале, это было захватывающе интересно. Я погрузилась в какой-то иной мир переживаний, ощутила святость таинственного Грааля, а себя рыцарем.  Я уже была когда-то в этом мире, мне знакомо это и волнует меня.

В доме у Марии Александровны Скрябиной мы слушали интересные сообщения невероятно эрудированного Людвига Александровича Новикова.

Серёжа Милютин спросил меня как-то: "Есть ли разница между твоим восприятием романов и дневников у Льва Николаевича Толстого?" Я ответила: "Дневники мне интересней, ибо это бОльшая реальность, я учусь у Льва Николаевича Толстого, у Блока".

Серёжа спросил меня: «Тебе не кажется, что мы все едины: Толстой, Достоевский, Гёте и ты? Что нового ты можешь прочитать у них, что не приходило бы тебе в голову? Разве это не ты сама раскрываешься навстречу себе?»

Я сказала: «Нет, я так никогда не думала. Я всегда думала о Боге, раскрывающем человека. Я сама для себя тайна, я не знаю, кто я, где я была в 11 веке или во времена Потопа... Твоя речь самобытна, оригинальна». У него было спокойное тёплое лицо, ясные глаза.

Нет у меня друга. Есть недосягаемый Христос, к Которому трудно прорваться, но можно пробовать. Механика спасения меня обескураживает, я тут ничего не понимаю. Всё ли зависит от меня? Жизнь показывает, что не всё.

Ирэна считает, что слова: «Иди и больше не греши» - невыполнимы, человек не может не грешить.

Кем-то надо стать на земле, постараться овладеть своим духом, душой или телом, каким-нибудь своим талантом или смирением, терпением, молчанием, словом, мыслью, уметь с каждым человеком быть таким, каким ему ты сейчас нужен. Из всей бездны человеческих качеств, свойств и проявлений стать гениальным – хотя бы в чем-нибудь одном, хотя бы в какой-то мелочи: приготовлении еды, закрывании или открывании двери, в наблюдательности или в умении прощать.

В метро я представила себе вереницу людей, живших в разные времена, в разных странах, идущих в данный момент в одном потоке рядом со мной – императоры Рима, Райнер Мария Рильке, возлюбленный мною Гёте и иные шли рядом, и мне было отрадно, что мои друзья на небе, и я уверена, что встреча с ними после смерти составила бы моё счастье.

мой рисунок.