Маска

На плотный холст
ложились краски
мазком податливым писца
Но мы его давно уж схоронили
и для потомков слепок маски
давно готов с его лица
не мог он встать в сей миг из гроба
нарушив праведный покой
из заточенья не бытья
из ссылки вечного острога.
Но скрип холодного сустава
был слышен моему живому уху
холодной дрожью в теле бренном
не по себе вдруг стало духу.
Я втиснулся в тот темный коридор
где так без цели бродят тени
себе покоя не найдя
не зная времени и лени
безверья мир рассудка и сомнений
рождал их вечные тела
хотя живыми был беремен.
Шаги усилились но мне не страшно
художник умер его нет
лишь гипса лик тот
камень с гения что властно
 в непостижимое проник
а мы взирали безучастно
и всяк живее был других
и естеством невежества столь дик
что смерть его лишь переход в иное
в то невесомое благое
что на последний вздох его
 нам подарило крик
пронзительный и резвый
рассудка помыслами чистый
 в желаньях искренний и трезвый
струною скрипки рвалась пуповина
из мира не были в то чудо бытья
и всяк из нас в том забытье повинен
что ощутить не в силах прах
себя и предков растворенный
в предметах бренных и устах.
Шаги мои столь тяжелы
 что глухо способны спящих пробудить
вдруг их святой покой нарушу
и крадучись заблудшим вором
укравшим собственную душу
шнырял я сам уж словно тень
по гробьим черным коридорам
в мечтах одну лишь мысль лелея
 как сладок был он дармовой
даренный богом светлый день
коим и был тот вдохновен
кто прахом мертвым неспокоен
делами кисти незабвен.
Он вечный завести наперсник
рассудку плотскому соперник
в любе время всем ушедшим
 отец и сын светилам он
движенья вечного Коперник-
тот свет мучительный одра.
Коим и жизнь на зависть смерти
полна бывает и щедра.
Во тьме ночного заблужденья
играют ангелы да черти
в скитание порочных муз
блаженный бред их вдохновенье
вот что порою так любезно
нас одаряет слогом страстным
 высоким, чистым и помпезным.
Но бог мой
 сброд премудростей лукавых
чиня правление бытьем
нуждой играя для забавы
речами облаком кудрявит
а жизнь как будто в забытье
на ложе страстное стелилась
да виноградной гроздью грудью
кормила бабьим молоком
питая силою орудье
что занимало пурпур плоти
греха столь сладким ремеслом.
И уж не в силах помешать
давно покинуты душою
тела холодные вокруг
стоят завистливой толпою
да ржавых суд костей вершат.
Глазное яблоко свисает с древа
наверняка оно узрело корень
ту тайну вечного познанья
что ускользает будто знает
на что способно мыслящее чрево
в своих попытках разгадать
не постоянные в себе
законы чуда мирозданья.
Один лишь тайной той владея
секретом трепета души
на вкус и цвет он различая глину
и видя в камне плоть
живее всех живых
с собой соперничать не смея
проникновением грешит
в пространства гения иные.
И отгуляв на шабаше
отведав с кровью родовою
на воздух брошенное семя
творит наш рок одной рукою
пространства сущность искривляя
другой вытягивая время,
порой меняя их местами
но не кнутом он заставляет
соблазн прекрасного бывает так велик
Что те к тому готовы сами
И трётся вечность бытия
в пустом  мгновенье сладострастья
с холодными из камня телесами,
в попытке тщетной осознать
В ЧЕМ?
 божьей твари смысл счастья.

Мой бог нет умного глупее
На что сдалась крученая строка
Нельзя ли без заумности убогой
Ваять для смердов по яснее
Что б что к чему наверняка
Чтоб мысли верною дорогой
пускай она и не легка
текли разборчиво и строго.
Какая глупость чей то голос
Напел слащавенький сонет
Я пропустил его, он мною не записан
Сонет звучит тот сотни лет
 струной скрипичною о конский волос
Смычок слуги неутомим
Ведь он играет гимн господний
Благословляя смысл здравый
Я ж слышу писк летучей мыши
Да жуткий стон из преисподни
Сонет слащавый был отравлен
Губил не плоть, а развращая души
он стройным ямбом и хореем
как  ярким  маслом по глазам
сиропом сладким затекает в уши
и вызывая бури восхищенья
что так податливы к слезам
тех глупых душ вершит хищенье.
Кровь агнца окропила ломоть хлеба
Восстали призраки из гроба
И удивленно созерцают быт
В ночи звезда упала с неба
Мир стал другим
И всякий предок
Потомками давно забыт.
Но гипсовая маска
 тот незабвенный лик
рассыпится ли в прах он
когда с холстов отстанет краска
и кто заплачет в этот миг
коль кисть опять
во чьих то избранных перстах
продолжит нескончаемую нить.
Завыл вдруг вьюгою холодной
Бездомный пес стихов не чтец
Давно не сторож для овец
Но все ж живой хотя  безродный
Да леденящим лунным светом
Сыта лишь бедная душа
 кто ж вспомнит в будущем о нем
о том кто был всего лишь псом
выл на луну зимой и летом
И наводя и прогоняя скуку
А ведь он был большой творец
Он в вечность заложил куплетом
В весной обхоженную суку
что чуть не сдохла разродясь
пятнистым восьмерным дуплетом.
И нет твореньям тем конца
Пока плодит под солнцем даже грязь.
Плодит плодит и слава Богу
Жива ль мертва сама того не зная
Благая тварь влачит свой крест
Судьбы не ведая дорогу
Пока с душой господь не разлучит.
Довольно в лирах нежится живых
Не только светом полно сущее начало
Первоматерия и первобытие
им мрак во истину необходим
Без разности чего то пред чем
Самих же их бы и ни стало
А так как в общем ничего и нет
То мы отсутствию значенье придадим
Но будет то не плод рассудка
А будет то рассудка плоть
 в начал единстве существуя
Довольно станет чепухи молоть живым
да только мертвым правду повествуя
освободившись от желудка
что песнией своей пустою
голодной мессою цветам
и горем был и радостью мерзкою
как токовой ж отсутствующий  там.
На белой краски мягкие мазки
Пролиты горькие чернила
Разводами волосяными
Светились божие вески
Чернила в краске как живые
Их реки черными слезами
Контраста тонких паутин
Потоком жизни пробивались
Сквозь смерти тысячи незримых
Перегородок и плотин
Но то свободное безволье терпела
Маска лишь до коли
Упал ее мертвящий взор на кисть
Чей орган страстный созиданья
Стал жертвой
жизни жаждующей моли.
И муза томного желанья
Скитанья бедное дитя
молила силы роковые
да богу глас её был слышен
И вновь к ней ангелы летят
От них белесы райские убранства
Как небо что седеет голубями
В мгновение взмывающими с крыши.
Ловлю ли трепет паутин
Движенья нежные вибрации травинки
И растворенье в воздухе воды
живящими парами
что вместе склеивая пылинки
творит столь мягкий воздуха глоток
он так прозрачен
 и порою незамечен нами
привыкшим тешится пустыми
утробе сладкими дарами.
О мысль блудница роковая
Хранительница ясного понятья
прекрасна заблуждением своим
Цветы рассудка обрывая
Исходит от жестокости надменной
Иного мира, непринятья
Коль прямо в ней не отражён он
То он вообще не существует
И это просто чудный сон
Что помня истины реальность
Её лишь глупо искажая
 без цели всякой повествует.
Рассыпчат шелест вековая
осень укутала былое
и мрак и холод сердце леденит
и все свободное застыло
но след оставшийся от яви
хранит надгробиев гранит
И радость бренная устало
Как жилы павшего листа
О странном и необъяснимом
Присутствии напоминала.
О том возвышенном незримом
 Коим питаема блаженная слеза
В ней преломляются лучи
Порой ломается сознанье
В бессилии постигнуть абсолют
да тот что жизни тешится изгнаньем.
И трепет душ животворящих
К страданьям призванным в любви
Переполняющих любое естество
 Гармоний легкостью пленил
Да красотою тленной, мира
Рожденной жаждою у спящих.
Блаженство чудо созерцанья
Ошибкой гения великой
Мир зов холодный пустоты
своей судьбой как млечный путь
обязан прихоти небесной
бессмысленности звездного мерцанья.
Из тайны вечной тишины
Вдруг явятся нам ангельские песни
И перст незримый каждому укажет
Судьбы вне времени и места путь
 Но то сойдет в не происходящем
В коем и злато порождает ртуть
И без границ продленное
в стремлении своем соизмеримо
да только частью ведомо что зримо
всеобщему понятию претит
и предвкушая упрощенье
стремится разум в тернии величья
попыткой тщетной расщепить
вещей всех сущность и отличье
но сам того являясь частью
имеет подлое несчастье
лишь отраженье не бытья
живить в своем воображенье.