Уильям Фолкнер Шум и ярость. Взгляд со стороны

Бессвязный поток сознания, повествующий о жизни американского семейства Компсонов, состоящий из трех частей. Каждая часть соответствует определенному персонажу, его взгляд со стороны.
Рассказчики:
Бенджамин (Мори) - 7 апреля 1928 года. "<…>мужчина, крупное  тело которого казалось странно развинченным, рыхлым, расклеенным. Кожа его была землиста, безволоса; одутловатый, он ступал, косолапо шаркая подошвами на манер ученого медведя. Белесые тонкие волосы гладко, челочкой, зачесаны на лоб, как на старинных детских фотографиях. Глаза чистые, нежно-васильковые; толстые губы обвисли слюняво". Даун, 33 года исполнилось 7 апреля, кастрировали после того, как он напал на школьницу, на глазах её отца (шарики укатились). Единственный человек, который на него имел большое влияние - Кэдди, его младшая сестра. Постоянно подчеркивались глаза, бледно-голубого цвета, которые, как казалось всем, пусты и не понимают окружающего его мира. А он знал все, чувствовал, но не мог сказать. Когда бабушка умерла, Бенджи знал. Он плакал. Он учуял. Учуял". Ему сменили имя, для того чтобы, насколько я поняла, что-то вроде изменения кармы.
"Когда надо, он и так учует все, что ты хочешь сказать. Зачем ему тебя слушать, отвечать".
"А свое новое имя он чует? А злосчастье чует?"
"Что ему счастье-злосчастье? Он порчи может не бояться".
"Для чего же тогда ему имя меняют, если не чтоб порчу отвести?"

Квентин - 2 июня 1910 года. Средний брат Бенджамина, для его поступления в Гарвардский университет - продали луг, землю по наследству принадлежащую Мори. Сбросился с моста, "Негры говорят, что тень утопленника так при нем и караулит", так как очень любил свою сестру, а как он думал, он допустил кровесмешение. Когда рассказ ведется от его лица, очень часто он в своей голове прокручивал воображаемый или же, на самом деле состоявшийся разговор с отцом о кровосмешении: "Если бы нам совершить что-то настолько ужасное, чтобы все убежали из ада и остались одни мы. Я и сказал: отец я совершил кровосмешение. Это я. Я, а не Долтон Эймс. И когда он вложил... Долтон Эймс. Долтон Эймс. Долтон Эймс. Вложил мне в руку пистолет, а я не стал стрелять. Вот почему не стал. Тогда и его бы туда, где она и где я. Долтон Эймс. Долтон Эймс. Долтон Эймс. Если б могли мы совершить что-то такое ужасное. А отец мне: в том-то и печаль тоже, что не могут люди совершить ничего уж такого ужасного, не способны на подлинный ужас, не способны даже в памяти хранить до завтра то, что сегодня нависает ужасом. А я ему: тогда уж лучше уйти ото всего. И он в ответ: куда же? А я взгляд опущу и увижу мои журчащие кости и над ними глубокую воду, как ветер, как ветровой покров; а через много лет и кости неразличимы станут на пустынном и чистом песке. Так что в день Страшного суда велят восстать из  мертвых, и один только утюг всплывет. Не тогда безнадежность, когда поймешь, что помочь не может ничто – ни религия, ни гордость, ничто, - а вот когда ты осознаешь, что и не хочешь ниоткуда помощи. Долтон Эймс. Долтон Эймс. Долтон Эймс. Если б я был матерью его, то, распахнув, подав навстречу тело, я б не пустил к себе отца его, рукой бы удержал, смеясь и глядя, как сын умирает не живши".

Кэдди - сестра. шлюха.

Джейсон - 8 апреля 1928 года. Мл. брат Бенджи. конторщик. Его часть истории-жизни на много более связно, чем в других частях, много диалогов. Зол на Кэдди из-за того что она рассталась со своим мужем (Гербертом), а он  лишился обещанного места в банке. Всех ненавидит, считает, что его лишили очень многого в жизни и поэтому он должен работать на поганой работе. Рассказ от его лица ведется, когда ему 30 лет: «остро глядящий  карими с черной каемкой глазами камушками, коротко остриженные волосы разделены прямым пробором, и два жестких каштановых завитка рогами на лоб пущены, как у бармена с карикатуры». Совершенно другое отношение к женщинам, к сестре в частности, в детстве очень часто дрался с ней и рассказывал о ней маме (ябедничал).

Квентина - дочь Кэдди. малолетняя шлюха

Мисс Келайн - мать. Бабушка Квентины. «Холодная и брюзгливая, волосы совершенно белые, глаза же с набрякшими мешками, оскорблено-недоумевающие и такие темные, будто сплошь зрачок или начисто лишены его. Взгляд ее был нескончаем, вместе и ясновидящ и туп.

Мистер Джейсон - мисс Келайн

Мы с отцом – защитники женщин от них же самих, наших женщин. Так уж устроены женщины. Им не свойственно как нам вникать в характеры людей. От рождения в мозгу у них посев готовых подозрений плодоносящих то и дело. И они обычно не ошибаются, ибо на прегрешение и зло у них чутье, способность восполнять недостающие злу звенья. Готовя мозг для урожаев зла инстинктивно, как спящий в одеяло они кутаются в это действительное или придуманное ими зло, пока оно не сослужит свою службу.

Дилси - служанка. В черной жесткой соломенной шляпе поверх платка-тюрбана, в шелковом пурпурном платье и в бурого бархата накидке, отороченной облезлым безымянным мехом, Дилси встала на пороге, подняв навстречу ненастью морщинистое впалое лицо и дрябло-сухую, светлую, как  рыбье брюшко, ладонь. оно поло падало с плеч на увядшие груди, облегало живот и вновь обвисало, слегка  раздуваясь над нижними юбками, что с разгаром весны и тепла будут сбрасываться слой за слоем. Дилси смолоду была дородна, но ныне только остов громоздился, дрябло драпированный тощей кожей, тугою разве лишь на животе, почти отечном, как если бы мышца и ткань были зримый запас стойкости или бесстрашия духа, весь израсходованный за дни и годы, и один костяк остался неукротимо выситься руиной иль вехой над чревом глухим и дремотным, неся над собой опавшее и костяное лицо, подставленное сейчас непогоде с выражением вместе и покорствующим, и по-детски удивленно-огорченным.

В  "Шуме и  ярости"  четыре рассказчика, четыре  взгляда на  жизнь. Заглавие романа "Шум  и ярость" взято Фолкнером из знаменитого монолога шекспировского Макбета – монолога  о  бессмысленности бытия. У Шекспира дословно  произнесены  следующие  слова: "Жизнь – это  история,  рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего" ("Макбет", акт V, сцена 5). Название "Шум и  ярость" скорее можно отнести к первой части, рассказанной слабоумным  Бенджи, однако писатель не случайно оставляет  его для всего романа. Вспоминая о том, как был написан "Шум  и ярость",  Фолкнер говорил, что сначала он  написал  только первую часть – рассказ идиота, который ощущает предметы,  но  ничего понять не может. Потом, почувствовав, что чего-то не хватает, предоставил права рассказчика второму брату, полубезумному студенту накануне  его  самоубийства – снова  неудача,  потом  третьему брату – беспринципному дельцу Джейсону – опять не то. И тогда в последней части автор  сам выходит на  сцену, пытаясь собрать историю воедино, лишь для того,  мол, чтобы потерпеть окончательную неудачу. При  всей  стройности фолкнеровского  "воспоминания", судя по всему, это очередная легенда. Роман тщательно  выстроен, в нем продумано  каждое слово, каждая запятая, а четыре рассказчика необходимы Фолкнеру для "максимального приближения к правде".
"Шум  и ярость – любимая книга Фолкнера. "Мое отношение к этой книге похоже  на чувство, которое, должно быть, испытывает мать к своему самому несчастному  ребенку, - рассказывал  Фолкнер. Другие книги было легче написать, и в каком-то отношении они лучше, но ни к одной из них я не испытываю чувств, какие я испытываю к этой книге".
Почему до сих пор так современен роман "Шум  и  ярость" – книга о падении старинного рода южной аристократии?
Наверное, потому, что есть в нем всеохватывающая, всепроникающая мысль о сложности и даже необъяснимости происходящего, и отсюда – о трудностях отличать  правого от виноватого, объяснять мотивы человеческих поступков. В то же время у Фолкнера предельно отчетливо представление о людях,  несущих в себе  зло,  несущих   его   неистребимо,  непоправимо,  о  людях, подобно Джейсону  из "Шума и ярости".
При  желании  из  Фолкнера  можно  вычитать  что  угодно. Но главное, наверное, в том, что Фолкнер, как писатель, всю жизнь пытался рассказать фактически одну и ту же повесть борьбы человека с обстоятельствами, с собой, с окружением.
Именно борьба, сопротивление неизбежному, самой судьбе составляют центр личности  у  Фолкнера, определяют меру  ее  достоинства. То была философия стойкости, выдержки, яростного неприятия поражения и в жизни, и в творчестве. Много написано о том, что герои Фолкнера обречены, что над ними нависло вечное проклятие расы, всех обстоятельств их жизни. Но "обреченность" фолкнеровского героя, кто бы он, ни был, состоит все-таки в том, чтобы сопротивляться до конца. И все-таки  Фолкнер верил, что  человек в борьбе с собственным саморазрушением "выстоит, выдержит". В знаменитой, ставшей уже хрестоматийной Нобелевской речи, он сказал: "Я отвергаю  мысль о гибели человека. Человек не просто выстоит, он восторжествует. Человек бессмертен не потому, что никогда не иссякнет голос человеческий, но потому, что по своему характеру, душе человек способен на сострадание, жертвы и непреклонность".
Когда  озадаченные студенты спросили его, неужели именно эту мысль писатель выразил в романе "Шум и ярость", Фолкнер ответил: "Да, это именно то, о чем я писал во всех своих книгах и что мне так и не удалось выразить. Я согласен с  вами, не удалось, но я все время пытался сказать, что человек выстоит,  выдержит..." Что ж, читатель,  прочтя "Шум и ярость", сможет сам ответить на вопрос, насколько Фолкнеру действительно удалось выразить веру в человека, ту веру, о которой Фолкнер с такой убежденностью говорил в поздние годы. По Фолкнеру,  негритянка  Дилси  из "Шума и  ярости" – это человек, который выстоял, сохранил человечность и достоинство в современном мире. В последние годы жизни, разъясняя в беседах с журналистами и студентами свои книги, Фолкнер спорит, доказывает: нет, он не пытался  убедить читателя в  том, что люди нравственно  безнадежны. Он дает замечательные советы молодежи, которые звучат современно и сегодня: "Никогда не бойтесь возвысить голос в защиту честности, правды  и сострадания, против несправедливости, лжи, алчности. И  тогда все наполеоны, гитлеры, цезари, муссолини, все тираны, которые жаждут власти и поклонения, и просто политики и приспособленцы, растерянные, темные или испуганные, которые пользовались, пользуются и рассчитывают воспользоваться страхом и алчностью человека, чтобы поработить его, все они за одно поколение исчезнут с лица земли".