Сказ про Емелю

(записано по преданиям,
 рассказам и слухам)               
               

Про Емелю дурака
Всяк слыхал наверняка –
Выловил детина щуку
Да проведал про науку,
Как желанья исполнять,
Да судьбой повелевать.
Жил Емеля без затей
Без жены и без детей.
Днями, лежа на печи,
Ел он с маком калачи.
Скромен был в своих желаньях –
Печь его возила в баню,
Ведра воду в дом носили,
Косы травушку косили,
Сам топор дрова колол,
Сам чинился частокол.
Что задумает дурак,
Получал он все за так –
Хочет браги – сразу бочка,
Хочет новую сорочку,
Пару новых шаровар,
Аль еще какой товар –
Все слеталось вмиг к Емеле.
Лишь подумал, уж на теле
И оборки,  и кафтан,
Чем Емелюшка не пан.

Так и жил дурак Емеля
Балагур и пустомеля
Без забот и без хлопот
Лишь поглаживал живот.
Так и жил бы до сих пор,
Не случись с Емелей  хворь.
Как-то встал он поутру,
Все ему не по нутру,
Не сидится на печи
И не в радость калачи,
Брага в горле застревает,
Выпил мед – не помогает.
Слез с печи, прошел в светлицу,
Молвил вдруг: «Хочу жениться.
Жить сподручнее вдвоем.
Ну не век мне бобылем
На печи бока тереть.
Так ведь можно захиреть
Али брагой подавиться.
Мне бы красную девицу
Во супружницы сыскать,
Вот бы стал ее ласкать,
Стал бы нежиться любиться,
Мочи нет – хочу жениться.
Но жениться на принцессе.
Уж-то я при моем весе
При моем-то при уму
На принцессу не тяну?
При моем-то положеньи,
Когда щука в услуженьи
На посылках у меня,
Чем царю я не родня?
Чем горшей я хилых принцев?
Захочу – любых гостинцев
Принесу я в дар принцессе».
Хоть мужик, а уйма спеси
У Емели дурака
И, поди, наверняка
Принцем в мыслях возомнил,
Хоть армяк всю жизнь носил.
Лаптем щи дурак хлебал,
Да надел корчем пахал.

В царстве том жила царевна.
От Емелиной деревни,
Если через  лес идти,
Верст не меньше десяти,
Да еще версту от леса.
Круглощека и белеса
И годков – под стать невеста,
Тело мягкое как тесто
Дрожжевое на подходе,
И нутро, как пиво бродит,
Уж к супружеству созрело.
Ждет уж ласок ее тело.
Истерпелось, истомилось, –
 «Где  ты суженый и милый?»
Но не видно женихов.
Ночь спускает свой покров,
И девица молодая
От желаний вся пылая,
Плачет горько и рыдает
И о страшном помышляет –
Хочет утонуть в пруду
Аль повеситься в саду.

Царь с царицей всполошились:
«Дождались, поди, дожились –
Дочке жениха не сыщем,
Хоть приданного на тыщи».
Нынче нет царю покоя,
Чем царевну успокоить
Не случилось бы греха.
Где сыскать ей жениха?

В дочке царь души не чаял,
Поутру, испивши чаю,
Потерев отекший глаз,
Кажет царь писцу указ:
«Коль возьмет царевну в жены
Не урод не прокаженный,
Без обману и мытарства
Дам в приданное полцарства».
Тот же час во все концы
Понеслись царя гонцы
И в семидень новость эту
Разнесли по белу свету.

День прошел или неделя
Эту весть прознал Емеля.
Хоть ленив был и дурак,
Враз  смекнул: «За просто так
Можно царство отхватить,
Да в довольствие пожить.
Жил доселе бобылем,
Нынче стать могу царем».
И узрев в том знак судьбы,
Сел на печке у трубы,
В печь подкинул смоляков
И под хохот мужиков,
Взяв с подарками ларец,
Двинул прямо во дворец.

Диву дивится народ –
По дороге печь плывет.
Дым клубится над трубой,
С непокрытой головой
На печи сидит Емеля
Балагур и пустомеля.
Чуб соломенный завит,
Золотом кафтан прошит,
В новых красных сапогах
На свисающих ногах
И в зеленых шароварах
Распевает: Тары-бары.
«Тары-бары, тары-бары,
Не графья мы и не баре.
Я Емеля из деревни
Еду свататься к царевне.
Уж, как стану я царем,
Славно, братцы, заживем».
А народ судачит так:
«Что удумал наш дурак –
Прет в цари с сермяжной рожей,
Плачут по Емеле вожжи».

А, меж тем, дурак Емеля
Балагур и пустомеля
Сходу, проломив забор,
Завернул на царский двор.
Там царевна  у окна
В ожидании одна
В горе и слезах сидела.
Все глаза уж проглядела.
Уж три дюжины платочков
Извела царева дочка.
Как Емелю увидала,
Тот час вся затрепетала,
Слезы горькие утерла,
Ручки нежные простерла,
Молвила Емеле страстно:
«Ой, ты молодец прекрасный,
Увези меня с собой.
Стану я твоей судьбой.
Будем мы любить друг друга.
Стану я твоей супругой».
Тут Емеля держит паузу,
Мол, не взять его так сразу,
Мол, не лапоть, гонор знает.
Самого аж распирает
От нахлынувшего счастья –
Вот  дорога к царской власти,
Коль глашатые не врали
И всю правду рассказали.
Говорит дурак царевне:
«Нам глашатые в деревне,
О приданном толковали.
Это многие слыхали».
«О приданном не кручинься,
Лучше ближе пододвинься, –
Нежно молвила царевна, –
Правду молвили в деревне.
После нашего венчанья
Папа сдержит обещанье:
Без судов и без мытарства
Дарит нам с тобой полцарства».
У царя огонь с очей
Брызнул от таких речей:
«Что еще за заморочка?
Ты у нас царева дочка,
Так вот сразу с кондачка
Замуж хош за мужичка?
Был бы шах али царевич,
Хоть бы граф аль королевич,
На худой конец, раджа –
Ты же режешь без ножа».
Дочь опять давай реветь:
«Сколько можно мне терпеть?
Не могу уж больше я,
Где раджи и где графья?
Ждать я больше не могу
Соглашусь и на слугу».
Царь, однако, был суров:
«Ты смотри наглец каков.
Слыхано ль, в каком веку,
Чтобы царство мужику
Дали в полное правленье?
Моего благословенья
Не получит моя дочь,
А шута гоните прочь
Вместе с самоходной печью».
Царь, довольный своей речью,
На Емелю слуг наслал.
Тут дурак дуду достал
И по щучьему веленью,
По Емелину хотенью
Разом все пустились в пляс.
Танцевали целый час
Пока царь просить не стал,
Чтоб играть тот перестал:
«Вижу ты мужик опасный,
Ладно, я на все согласный –
Коли ты не прокаженный,
Забирай царевну в жены.
Слуг даю я цельну тыщу,
Дам немалые деньжищи.
Чтобы царство охранять,
Войско, ружей тысяч пять.
Для подворья дам скотину,
А земли на десятины,
Как окинет зоркий глаз,
Не сочтешь, собьешься в раз.
Дам еще мануфактуру
И артели, и культуру –
Музыкантов, борзописцев,
Скоморохов и артистов –
Правь, зятек, и помни тестя
И заботься о невесте.
Ты ее не обижай,
Дочь цареву уважай.

Так вот запросто полцарства
Без хлопот и без мытарства
Отхватил дурак Емеля
Балагур и пустомеля,
И еще цареву дочку.
Тут бы нам поставить точку –
Сказка кончилась на том.               
Ну, а что было потом?
Летопись молчит о том,
Как Емеля царством правил
И каких держался правил?
Чем в узде держал народ?
Где застрял Емелин род?
Пусть Емелино правленье
Для истории мгновенье
И пусть было то давно,
Для потомков не должно
Быть не ясных белых пятен
И, поэтому, понятен
Наш к Емеле интерес.
Исторический процесс,
Что бы там ни говорили,
Как легенды, так и были
Развивают по спирали,
Значит, древности детали
Будут где-то повторяться.
Так не стоит удивляться
Проявлению эксцесса –
Нам не повернуть процесса.

В поисках следов Емели
Мы изрядно преуспели.
Обошли пятьсот земель
И за сотню верст отсель
В маленькой глухой деревне
Объявился старец древний –
По своячнице своей
Он Емелиных кровей
И историю Емели
Помнит старец с колыбели.

Родич был царем серьезным,
Но порой бывал и грозным,
Хоть умишком слабоват
И маленько трусоват,
Но, как шурин говорил,
Покуражиться любил.
Под свою дуду министров,
Генералов и магистров
Заставлял плясать Емеля
Всех держал он в черном теле
Передыху не давал,
Будь хоть главный генерал.
Коли что не по Емеле,
Будь то в играх, будь то в деле,
Тут же плаха и топор –
На расправу царь был скор.
Промеж глаз мог кулаком,
Но бывал и добряком.
В дни святые для народа
Выставлял он бочку меда,
Бочку кваса, бочку браги,
Чтоб и нищий, и бродяга
Помнил про святую дату
И порадовался святу.
Заодно царя бы славил.
Так Емеля царством правил.
Выезжая на печи,
Раздавал он калачи,
Деду лапти, внуку шапку,
Бабке хвороста охапку,
Внучке пестрый сарафан,
Зятю новенький кафтан.
За дары народ Емелю
Самодура, пустомелю
Не по примусу любил
От души боготворил.
Но любимое занятье
Приглашать послов в полати.
Пил  меды, а после – брагу.
Во хмелю глядел в бумагу.
Хоть читать он не умел,
Но показывал, что дел
Государственных полно,
После браги пил вино,
Гербовую брал печать,
Чтоб бумаги помечать.
А натешившись печатью,
Измывался царь над знатью –
Всем министрам на беду
Снова брал свою дуду.
Пуще не было им горя,
Все плясали до умору,
Падая в изнеможеньи,
Будто рекруты в сраженьи.

А еще любил Емеля
Поутру играть с похмелья,
Не надев еще штаны,
В дурака на щелбаны.
У Емели дурака
Была крепкая рука,
Так, что скоро из министров,
Из придворных и магистров
Не осталось игроков
Без ушибленных мозгов.

Так и правил наш Емеля
Самодур и пустомеля,
Наводя порядок свой
Твердой царскою рукой.
Печь служила ему троном.
Сидя на печи в короне,
С рубежей гостей встречал.
На печи он пил и спал.
Отдавал с печи приказы,
Диктовал писцу указы.
Осемнадцать раз на год
С печью выезжал в народ.

Долго ль правил царь аль мало,
То своячница  не знала.
Уж незнам в каком году
Щука старая в пруду
В невод глупая попалась
И по скорости скончалась.
В день, напившись браги вволю,
Выехал Емеля в поле.
Не проехав и версты,
Где олешника кусты,
Печь как вкопанная стала.
Щучьей воли уж не стало.
Все Емелины заклятья
И угрозы, и проклятья
Эхо гулко повторяло,
Но ничто не помогало.
Тут жнецы уж осмелели,
Встав с колен, пришли к Емеле.
Дурень дудку достает
И играет и поет,
Но народ плясать не хочет
Над Емелею хохочет:
«Уж-то это есьм наш царь,
Уж-то это государь?
Ни подарков, ни гостинцев
И по роду не из принцев.
Тут один ему резон –
Во поле пужать ворон».

Так и жил дурак на печке
Во поле в версте от речки,
На дуде своей играл
И былое поминал –
Как когда-то все министры,
Генералы и магистры
Под дуду его плясали
И поклоны отбивали.
Люди ж не злобивы были,
Зла Емеле не чинили,
Печь плетнем  огородили
И зевак туда водили.

Где Емелю схоронили,
Уж никто теперь не помнит.
По преданию, огромный
Камень в месте том лежит.
Камень тот похож на печку
И ни крестика, ни свечки,
Только маленькая речка
Рядом с камнем тем бежит.

С речкой вод уже немало
В сине море убежало.
Стойко горести и муки
Перенес честной наш люд,
Но жива еще надежда,
Что и пища, и одежда
По веленью доброй Щуки
С облаков к нам упадут.
            ----------
              ------
                --