Прогулка

                Прогулка               
   Прогулка была долгой и отец мой, страдающий одышкой, опустился на ближайшую скамейку. Я села рядом и мы продолжили разговор о силе человеческого духа. По аллее шел бедно одетый, совершенно пьяный человек неопределенных лет. С трудом миновав скамейку, он как подстреленный рухнул на тротуар. Отец подошел к нему и передвинул бесчувственное тело в хрусткую осеннюю траву. «Зачем ты это сделал?» – спросила я. «Затем, что в траве лежать все-таки мягче,» – ответил отец. «Надо ли заботиться о пьянице, понимая, что тот сам во всем виноват,» – раздраженно сказала я. «Во всех наших бедах мы виноваты сами, потому как не всегда хватает нам той силы духа, о которой столь недавно велась беседа, – возразил отец, – а бывает силы духа и вовсе нет, потому как вина наша силу эту уже разрушила. И потому судить пьяницу за пьянство так же нелепо, как судить чахоточного за кашель. Пьяница несчастен. А любому несчастному нужна человеческая помощь. Или предельно яркий, запоминающийся случай, как произошло со мною.»  И отец рассказал мне о нескольких, не самых лучших, годах своей жизни.
  Было это в Мурманске, где он служил морским инженером на судостроительной верфи. Друзья его, тоже инженеры, были замечательными, однако, много пьющими, людьми. Ради приобретения, а затем и сохранения их расположения, отец мой, не имеющий застольного опыта, старался не уступать им в количестве опрокинутого зелья. Старания эти не прошли даром, – вскоре он превзошел своих товарищей и они стали смотреть на него с некоторым осуждением. Начальство верфи обдумывало его увольнение. Оно и понятно, – даже при снисходительном северном отношением к этому пороку, кому нужен инженер, спящий на улице, независимо от времени года и суток. Понимая кошмар происходящего, он избавлялся от этого понимания при помощи все больших возлияний. Однажды, на пути домой, он упал и уснул, но вдруг почувствовал на лбу нечто горячее. И услышал детские голоса, поющие песню, полную умиротворенной печали. «Так сходят с ума,» – подумал он и открыл глаза. На лбу у него стояла зажженная свеча, с неё падали горячие капли расплавленного воска, а вокруг ходили и пели дети.
«Что вы делаете?» – спросил он. «Мы отпеваем тебя,» – ответили дети. «Но я жив,» – сказал он, сильно сомневаясь в достоверности своих слов. «Кто бы знал,» – без тени насмешки ответили дети. Отец мой заглянул в ослепительно чистые глаза каждого растерянного ребенка, и понял, что пора самоуничтожения прошла и никогда не вернется. Так оно и было. Больше отец не добавил ни слова. Я подумала о том, что на дне даже самой благородной души, всегда лежит тяжкое прегрешение, жаждущее обратиться в горячие исповедальные слова. И еще о том, что никогда не перестану удивляться непостижимому этому человеку, моему отцу. 
 18 декабря 2012