Провинциальное

О, Рио-Рита!..
http://www.stihi.ru/2013/06/07/6139

                Александре и Ефиму, моим родителям.

'Ах, почему же невесело мне',
тридцать девятый, и я на войне.
Финская, трудная, - сердцем скорбя,
радость моя, оставляю тебя.

Прощай, Александра,
последний раз мы танцевали Рио-Риту,
прости, Александра,
моя судьба навек с твоею слита,
меня ты дождёшься,
и дни разлуки будут позабыты,
фокстрот знаменитый
на танцплощадке прозвучит для нас.

Нет, не случилося свидеться нам –
натиск врага отражает страна.
Бьют миномёты, беспамятный стон, –
теряет Ефим боевой батальон.

Прощай, Александра,
последний раз мы танцевали Рио-Риту,
прости, Александра,
моя судьба навек с твоею слита,
молись за меня ты,
и дни разлуки будут позабыты,
фокстрот знаменитый
на танцплощадке прозвучит для нас.

Совести жжёт раскалённая медь:
Шура, прости, не сумел умереть.
Вынес концлагеря лающий ад.
Семь долгих лет между нами стоят.

Прощай, Александра,
последний раз мы танцевали Рио-Риту,
прости, Александра,
моя судьба навек с твоею слита,
найду тебя, Шура,
и дни разлуки будут позабыты,
фокстрот знаменитый
на танцплощадке прозвучит для нас.

Встретились мы только после войны,
и не вернуть незабытой весны.
В парке опять Рио-Рита слышна.
Смотришь в глаза мои. "Здравствуй, жена".

Прости, Александра,
всегда я помнил, как танцуем Рио-Риту,
прости, Александра,
моя судьба навек с твоею слита,
я вместе с тобою,
и страшная разлука позабыта,
фокстрот знаменитый
на танцплощадке вновь звучит для нас.


***
http://www.stihi.ru/2012/12/07/5131


Вернуться бы в суровость зимних лет,
когда, румяны словно в сказках, дети
ещё малы, совсем одни на свете,            
скользят и падают, врезая след    
лыжни по целине; и ход планет    
не дал ответа на простой вопрос:   
зачем тереть до красноты свой нос?

И горочки, с которых далеко
летят неосмотрительные санки,
где маленькие дерзкие пацанки,
на дно салазок бухнувшись ничком,
подпрыгнув над попавшимся сучком,               
несутся так, что даже спёрло дух.
И в снег лицом, в холодный нежный пух!

Взять на измор умения катка.
Побитые коленки, локти, шишки
на лбу и на затылке, – о, не в книжке:      
зелёнка, йод – царапины латать…
Сочувственно поглядывает мать.
Но королева льдом звенит: Зима, –
восторг, азарт! Катальщица – сама.


Ностальгия по катку
http://www.stihi.ru/2012/04/24/5746


Каток был манна, был вода и хлеб.
Крещаясь его искусом дворовым,
ровесники мои катаются взахлёб
во времени счастливом и суровом.

И лампочка вознесена на столб –
не освещение, а освященье действа,
и режется конёк*, и полосой
ледовое ломает совершенство.

Там голенастой цаплей детвора
фигуру «ласточка» друг другу важно кажет.
О, сны мои! Опять катанье до утра.
Каток всю зиму – он Король! – марьяжит.

Опять покачиваются коньки
на худеньком плече, и предвкушенье –
сначала по' снегу, за бровку, без руки,
а то – с поддержкой; начинается движенье.

Сквозь плотный пласт, хоть складывай в стакан,
стального воздуха, с глотком зимы в гортани,
за  т е м, на настоящих «бегунках» –
на стареньких «хоккеях» не достану.

Катание в морозцы и в мороз,
от стен души до цитадели сердца.
Т о т, хулиган, целует барышню взасос.
А в сущности, невинных два младенца.

В дни выходные, как же нас встречал
Горсад, залив каток на все дорожки!
И как он поздно лампы выключал
в ответ на крики: «Ну, ещё немножко!»

Бомонд катальщиков на лавочке сидит –
больших кистей достойная картина! –
в их пальцах рыжим пламенем горит
божественная шкурка мандарина.

Шапчонку гребнем заломив на голове,
малыш восторженный за лидером шурует.
Вот Ева. Прячет яблок** в рукаве.
Адам старательно её коньки шнурует.

Оркестр уже наметил королеву.
Какой эффект дает литавров стук!
Приняв, что полагалось, для сугреву,
он выдувает мёрзлый медный звук.

И зажигая, и туманя, и слепя,
плывет мотив бесхитростный и чистый.
Уже клубилось полузнание себя
на фоне полного незнания отчизны.

Весёлая шальная кутерьма
босячества под заграничный хохот***.
И это та – последняя – зима,
когда закончилась «ледовая» эпоха.


***
http://www.stihi.ru/2013/07/10/4042
               
                «Там мне тринадцать».
                Александр Спарбер. «Осень в Зазеркалье»

Из юных Еловиков короб маслят
мы с братом несём, первоклассником.
Под сказку про волка и шустрых козлят
украдкой попрыгаю в «классики».

А дома цунами – бушует семья,
история, в общем, недлинная,
но мать перед носом трясёт у меня
запиской от Коли Рябинина.

В тетрадку с диктантом её положил
и сдал на уроке нечаянно.
Ах, Момус! Вмешался и перекосил,
а так и ходила бы паинькой.

Пропала любовь! Заедаю борщом
досаду, но прыскаю со' смеху, –
авоською крутит, как будто пращой,
сосед, угощаясь без роздыху.

Тринадцать! Когда же я стану, когда?!..
Высокой, красивой и взрослою?
Но мне неизвестно, – пристала беда, –
останусь в душе недоросликом.

Грибные, еловые детские сны
со слюнкой на мягкой подушечке…
И осень моя погостит у весны,
приветливо резвую слушая.


***
http://www.stihi.ru/2012/10/06/2852


Талия стянута в рюмочку.
Слава Весне и Труду!
Туго крахмалили юбочки
в шестидесятом году.

На танцплощадке не евнухи,
дробь выбивают, – атас!
Ах, как взрывала черёмуха
жёсткий крахмальный каркас!

Парни слоняются шайкою,
свистом пугают котов.
В стайку девчат замешается
местный мастак-птицелов.

Под руку с милою девочкой –
пусто в карманах, коза! –
но под надвинутой кепочкой
есть шебутные глаза.

Есть приблатнённое крошево
фразочек, матерных слов.
– Не про такого хорошего! –
заполыхала любовь.

В майские, ясные, жаркие –
как на духу, не тая...
То под объявкою парковой
светится юность моя.


***
http://www.stihi.ru/2012/07/08/2531


К мерцающим сквозь топи теням
ищу пути, стремлю шаги.
Заговорённые растенья
протянут листья у реки.

А за молитвами простыми –
нерассужденье чистых лет.
Качнёт серёжками косыми
недоумённо бересклет.

По вереску и медунице
вернуться в полудетский рай…
Великой тайною ложится
дорога в позабытый край,

где нерасчётливо торопят
не отводить, не прятать взгляд,
а кукурузных стеблей копья
загадку сердца сторожат.


Провинциальная элегия
http://www.stihi.ru/2013/10/10/4172


А в булочной превкусные пекли
песочные простые печенюшки,
и с денежкой, зажатой в кулаке,
я за квартал ходила налегке
и «здрассте» говорила каждой клюшке,
их, стареньких, немало помню лиц.

Мне глядя вслед, качали головами –
«учительши пошла». Был город мал
и обо всех все знали. Вечерами
гулять бежали лёгкими ногами,
я старый вспоминаю кинозал.
Над  т е м и  цепенею временами…

Где душу изливает саксофон.
Где семечки в ходу, а к ним – ириски,
хрустящие слоями язычки.
Где мальчик не касается руки,
но из дому выманивает свистом.
Где «газводой» пузырится сифон,

и автомат нацедит безотказно
за три копейки лимонад в стакан.
Побольше сдать – мечта! – металлолома,
а неудачник вечерами дома,
в дворовую компанию не зван.               
Осталось что? Могу сказать о 'разном',

последним пунктом вписанном в доклад.
Сад Бахарова с танком на помосте,
оград чугунных кружевная тень…
Картошку было очищать не лень –
не часто к нам заглядывали гости,
и каждый ей, отваренной, был рад.

С восторгом обоняла вся округа
селёдочный приватный магазин.
О, бочковая наших ртов услада,
пиры Лукулловы расписывать не надо,
куда ему! Неопытность витрин,
всезнающая хитрая подруга

и много многозначащих примет
послевоенной выстроенной жизни.
Ещё не пробирает ветерком
из-за границы. Пусть живёшь с трудом.
Сквозит свозь строчки некая харизма, –
хоть расшибись, туда дороги нет…
 

***
http://www.stihi.ru/2013/06/02/3224


Не владею глубинной речью я,
а своей наслаждаюсь, – русскою.
На приволье земли обе – вечные.
В белорусском узоре – бусинка.
Упадут ли на плечи косами
да твои ли светлые волосы,
видно, век мне стоять на  р о с т а н і,
во' поле одиноким колосом.
За какими летать  а б л о к а м і,
за какими искать затворами, –
напитаться словами лёгкими?
Л е т у ц е н н і ц а, смотришь озёрами,
нарочанской гладью глубокою,
как агаты, твои смородинки.
На лесном  д у х м я н о м  припёке ты
потянись, приозёрная родина…