Развод

Александр Выженко

РАЗВОД
 (совершенно вероятное событие в двух действиях)

Старайтесь увидеть, что вам приятно,
Что невозможно, то и вероятно.
                Гете

Стали они жить поживать и добра наживать.
                Из русской народной сказки

Действующие лица:

Шорох Сергей Сергеевич – молодой человек, 25 лет.
Злата – его жена, 23.
Меццоева Аббалия Николаевна – тёща Сергея.
Подлайко Петр Маркович – тесть Сергея; очень видное в городе лицо.
Подлайко Марк Владимирович – дед Златы.
Скакунов Иван Александрович – друг Сергея.
Агата Кристиновна – соседка Шороховых.
Илья – сын её.
Батина Антонина Георгиевна – в прошлом городской прокурор.
Олег Градонежский.
Пухорыльцев – руководитель группы захвата.
Два его помощника (одеты в плащи и шляпы; конечно же, в черных очках).
Смыкова Валентина Александровна – секретарь Подлайко П.М.
Нюрка.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Современная двухкомнатная квартира, шикарно обставленная.
Шорох один.
Раздается телефонный звонок.
ШОРОХ (бросается к телефону). Да… Ну… Ну ответь мне, Зина, пожалуйста, в чем я виноват, что Шельмановичу не открыли шенген?  Извините, извините! Я подсуетился. Щас-с, разбежался…. Я директор турагентства, а не посол. Зина, ты гений! Точно! Предложи ему путешествие на озеро Тити-Кака. Я сделаю скидку. Согласится, будь уверена. Да, постой… Там у меня на столе список артистов… Организуй их в лучшем виде в Анталию на три дня. Корпоратив ; святое дело. Ну, салют!.. (Бродит по комнате, играет с трубкой.) Алё! Сергей Сергеич? Здравствуйте. Я могу поговорить с вашей женой? (Изменив голос.) – «Её нет дома.» – А где же она? – «А вам какое дело?» – Ну, всё же, всё же. – «Ну, я знаю… в магазин ушла.» – А как фамилия этого мага? (Нервно кладет трубку на базу.) Нет, ну ведь так и есть: с работы домой не спешит; приготовить поесть, постирать – размечтались!; только суббота – она в бега. Подружки, побрякушки… Диверсантка. Ведь только месяц прошел, как мы поженились. Господи, за что ты разгневался на меня?! За какой грех лишил ты меня покоя? В самом деле, ведь смог же я прожить холостяком четверть века. И жил, и прекрасно жил. Поваляться подольше в постели? – Пожалуйста! Ночной клуб? – Не вопрос! С друзьями на пикник, на природу? – Вперед и с песней! Эх, хе. Петрушка вы, Сергей Сергеич. Дубинос Стоеросус. Влюбились, голову потеряли, сами в петлю полезли… Семейный очаг, уют, то да сё… Глупости. Ничего, ничего… Вот возьму, да и разведусь. А что? А мы такие. (Декламирует.) «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут и свобода…» Свобода! Какое пьянящее, какое чарующе слово – «свобода»! Черт возьми! «Свободный гражданин» – звучит! «Вольному воля» ; вот песня! (Решительно.) Разведусь, именно разведусь. Она девушка современная, гордая, возражать не станет. Вот только тёща с тестем… нда… Эх, Сергей Сергеевич, куда вы попали… – жуть! жуть! Нет, нет, развод и девичья фамилия. Развод.

   Звонок в дверь. Идет открывать. Входит с соседкой Агатой Кристиновной.

АГАТА КРИСТИНОВНА. Я на минутку, Серёженька. Блинчиков я решила испечь. У вас мучицы не найдётся?
ШОРОХ. Муки нет.
АГАТА КРИСТИНОВНА. А яичек?
ШОРОХ. И яиц нет.
АГАТА КРИСТИНОВНА. А сахарку?
ШОРОХ. И сахарку, простите, нет.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Жаль. А я вот блинчики решила испечь, да вот мучицы нет.
ШОРОХ. Агата Кристиновна, а супу горохового в брикетиках вам не надо?
АГАТА КРИСТИНОВНА. В брикетиках?
ШОРОХ. В брикетиках.
АГАТА КРИСТИНОВНА. В брикетиках не надо. А масло подсолнечное у вас есть?
ШОРОХ. Зачем вам?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Дак блинчики же… без масла ведь как? Ведь никак. Вот…
ШОРОХ. И масла у нас, к сожалению, нет. А сейчас, извините, у меня дела… Я вас провожу… (Соседка вдруг в слёзы.) Что с вами, Агата Кристиновна?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Жаль мне тебя, Серёженька, очень жаль.
ШОРОХ. Да почему же жаль?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Обижает тебя твоя-то.
ШОРОХ. С чего вы взяли?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Скандальчик-то вчера вечером, в спаленке, был у вас?
ШОРОХ. Какой ещё скандальчик?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Ты ей говоришь: «О чём ты? о чём ты?..», а она тебе: «Будто не знаешь? Будто не знаешь?»
ШОРОХ (крайне удивлен). Это она вам рассказала?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Что ты, милый. Я у себя розетку открутила, кружку к стене приставила – и порядок.
ШОРОХ. Подслушивали, значит?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Подслушивала. Только не так, как все, чтоб позубоскальничать. Я с переживанием, Серёженька, подслушиваю.
ШОРОХ. «С переживанием»? И не стыдно вам?!
АГАТА КРИСТИНОВНА. А чего мне стыдиться? Вы ведь для меня всё равно, что дети родные. У меня привязанность к детям ещё со школы осталась. Пятьдесят лет педагогический стаж аж! Это тебе не вот что. Послушный ученик – получай пятерочку. А если непослушный – за ушко и на солнышко. Вот как. Ой, заговорилась я с тобой, а мне ещё мучицы где-нибудь раздобыть надо. (Уходит.)

   Опять звонок в дверь.

ШОРОХ. Агата Кристиновна, я же сказал: я занят…

   Входит Иван Скакунов.

СКАКУНОВ. Привет, брат!
ШОРОХ. Друг!
СКАКУНОВ. Товарищ!
ШОРОХ. Рад.
СКАКУНОВ. Чертовски рад.
ШОРОХ. И я.
СКАКУНОВ. Так то.
ШОРОХ. Приятно огорошил, брат! (Обнимает Ивана.)
СКАКУНОВ. Друг!
ШОРОХ. Когда прикатил, товарищ?
СКАКУНОВ. Вчера.
ШОРОХ. Сам или с Лизухой?
СКАКУНОВ. Сам.
ШОРОХ. А она что же?
СКАКУНОВ. Понимаешь, Серж, всё! Вольная птица я.
ШОРОХ. (!)
СКАКУНОВ. Дятел.
ШОРОХ. А она?
СКАКУНОВ. Она – ку-ку…  шка.
ШОРОХ. Разлетелись, значит.
СКАКУНОВ. Значит, разлетелись.
ШОРОХ. Хм. Занятно, занятно. Ты, значит, дятел, а она…
СКАКУНОВ. Ку-ку… ш-ка.
ШОРОХ. А я тогда кто же?
СКАКУНОВ. Ты – сокол ясный!
ШОРОХ. Да нет, Ваня, я в твоём птичнике за воробья сойду, маленького такого воробышка. Серенького, общипанного… (Изображает из себя жалкую птичку.)
СКАКУНОВ. Что так? Я у тебя на свадьбе, конечно, не был, но, признаюсь, наслышан. Сергей Шорох на весь город шороху наделал. Отхватил себе самую красивую, самую богатую невесту.
ШОРОХ. Информация у тебя верная, Ваня, ничего не скажешь. Жена моя красоты неописуемой, да и не бедна, как видишь.
СКАКУНОВ. А ты будто не рад?
ШОРОХ. Как тебе сказать, Иван… Такой птичке, как моя Злата, павлин нужен, или, на худой конец, – страус. А я, всё-таки, воробей, серенький такой воробышек.
СКАКУНОВ. Петух ты гамбургский, а не воробей! Я не понимаю, зачем ты прибедняешься? Зачем прибедняешься? Забияка, каких свет не видывал, а ещё прибедняется. Петух! Калхинкинский!
ШОРОХ. Слушай, Иван, давай оставим этот твой птичий жаргон. Боже, что за бред мы несём!
СКАКУНОВ. Ладно, оставим птичек. Можем поговорить о чём-нибудь другом, о собачках, например. В этом разрезе, ты что-то среднее между бульдогом и таксой.
ШОРОХ. А ты… а ты… гамадрил косолапый! Вот ты кто.
СКАКУНОВ. Серёж-жа, мы ведь говорили о собачках. Причём же здесь гамадрилы? Глупило.
ШОРОХ. Глупило, Ваня, глупило. Прости.

Пауза.

СКАКУНОВ. Слушай, как правильно: давно ел, или давно не ел?
ШОРОХ. Проголодался… что же это я! (В позе официанта, с лукавинкой.) Что прикажете? Суп из акульих плавников, заячьи мозги в тесте, черепашьи яйца в винном соусе? Из напитков все: от «Наполеона» до «Спрайта».
СКАКУНОВ. Остановись, добрый сказочник. Ты когда стал сказки-то сочинять?
ШОРОХ. Месяц назад.
СКАКУНОВ. Ах, да. Молодая, перспективная семья. Теряюсь, теряюсь. Ну, что стоишь? Давай. Тащи сюда свои деликатесы.
ШОРОХ. Сей момент. (Удаляется.)
СКАКУНОВ. Шимпанзёл. Не слабо устроился. Несправедливо. Хотя, если подумать: всё уже было в этом глупеющем мире. Всё. Однако… (Входит Сергей, перед собой он катит передвижной столик.) Вот это да-а! Как сказал поэт: «Ешь ананасы, рябчиков…»
ШОРОХ. Жуй, жуй. На десерт тирамису и кофе. Ты любишь кофе, Иван?
СКАКУНОВ. Заметь, товарищ, кофе не пьют лишь оленеводы одесщины, мореходы Таджикистана и хлопкоробы Чукотки.
ШОРОХ. Отменно. (Удаляется.)
СКАКУНОВ. Теперь меня заботит одно – избранница его сердца.
ШОРОХ. Ваня, кофе не будет. Нет воды. И в чайнике, как назло, ни капли.
СКАКУНОВ. И черт с ним, с кофе. Выпьем за встречу. (Пьют.) «Наполеончик» – цимус. Я ещё. (Наливает ещё, пьет, ест, нарочито причмокивая губами). У-у! О-о! А-а! Мня-мнямка!..
ШОРОХ. Не паясничай, интеллигент.
СКАКУНОВ. В первом колене, заметьте. Хотя, признаюсь, к своим двадцати семи я всё-таки кое-каким манерам научился. Я понял главное – жить нужно по принципу светофора: пить красное, искать желтое и пушистое, и строгать «зелень». И всё, Сергуня!
ШОРОХ. Вы этот урок в театральном институте усвоили, Иван Саныч?
СКАКУНОВ. И там, и позже… в театре. Как, черт возьми, был прав дорогой наш товарищ Шекспир! «Весь мир театр…» 
ШОРОХ. «…все люди в нем актёры, и каждый не одну играет роль».
СКАКУНОВ. Именно! Именно так, Сергей Сергеич. Чтобы постичь эту жизнь, нужно быть хорошим актёром, играть не одну роль, и смотреть в оба, чтоб с тебя не стянули одеяло.
ШОРОХ. Вот уж не думал, что ты ; мерзляк.
СКАКУНОВ. В этом смысле у меня всё в порядке. Кровь у меня горячая. Да и здоровье, слава Богу, не слабое. Аллегория Вильяма кроется в следующем: играй, вдохновенно играй свои роли, да не забывай держать нос по ветру, да гляди, чтоб тебя не обставили, не обхитрили, не объегорили. Вот какая штука. Наш режиссер, бывало, говорил: «В жизни, коллеги, важна каждая мелочь, каждая деталь. Возьмём, к примеру, звёздное небо. Среди неисчислимого множества звёзд стоило погибнуть лишь одной звезде, как Большой Медведь вдруг стал Большой Медведицей.
ШОРОХ. Ваня, друг, да ты философ, мудрец!
СКАКУНОВ (распевно мелодекламирует). «Скрывать не стану я природного ума!»
ШОРОХ. Выпьем за мудрость!
СКАКУНОВ. Безусловно, выпьем. (Пьют, закусывают.) Опять же, кто-то из великих сказал: «Общение – роскошь». Общение с тобой – истинная роскошь, дорогой друг Серёжа. От себя скажу: а общение с роскошным человеком, да ещё в роскошной обстановке, – роскошь вдвойне. (Разглядывает комнату.) Плазма ваша?
ШОРОХ. Наша.
СКАКУНОВ. Отечественная?
ШОРОХ. Обижаешь. Филипс. Долби диджитал…
СКАКУНОВ. Не ругайся.
ШОРОХ. Я не ругаюсь.
СКАКУНОВ. Магнитофон?
ШОРОХ. Их?
СКАКУНОВ. Соседей?
ШОРОХ. Ага. Дальневосточных.
СКАКУНОВ. Джапонський?
ШОРОХ. Джапонський.
СКАКУНОВ. Джапония – штука серьезная. Кстати, и я там был, сакэ их пил.
ШОРОХ. Хорош заливать.
СКАКУНОВ. Серьезно. Пригласили нас со спектаклем в Якагаму. Блеск, Сергей Сергеич, чистый блеск! Технариум какой-то, а не театр. Значит, играем мы. И только я к Анне Андреевне с залипухой на счет Пушкина: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, отвечает, бывало, так как-то всё…» – и всё! И вырубается свет. И наступает абсолютная японская темень. По залу пробежал шумок: «цюци-паци, кака-цума, кацумай…» 10 минут кацумаем, 15 минут кацумаем. И вдруг меня осенило. Я – в осветительскую, япошек в сторонку, подхожу к трансформатору – шарах! – кулаком по крышке, – ась!, ; и вот он – свет. Меня обнимают все, «Рашен цяця, – кричат, – маласец!» а после спектакля 100 иен мне подарили. Наши, правда, их  у меня потом отобрали. Давай, говорят, Ваня, делиться будем. Этому нас ещё дедушка Ленин учил. Золотая страна, скажу я тебе, золотая страна. А у вас, надо полагать, тёща золотая?
ШОРОХ. Ладно тебе, Иван.
СКАКУНОВ. Здесь, у вас – ладно. Мне такой рай и в наилучшем сне не приснится. (Наливает коньяк.) Твоё здоровье, брат. (Пьет.) Ай, яй, яй! Какая прелесть. Шарманчик. Шарманец.
ШОРОХ. У тебя такой тон, будто ты меня в чём-то обвиняешь.
СКАКУНОВ. Я?! Боже упаси! Сижу у тебя, старик, пью отменный коньяк, и за тебя, молодца, радуюсь: Серёжка-то мой, лепший друг, в люди выбился. Хоть за него душа спокойна. Сначала-то мне везло… Молодец. Что и говорить – молодчага. Веригутник.
ШОРОХ. Эх, Ваня, Ваня, сказал бы я тебе какой я веригутник, да как-нибудь в другой раз. Но ты то? Что вы с Лизухой не поделили?
СКАКУНОВ. Кроватку.
ШОРОХ. Что ещё за кроватку?
СКАКУНОВ. Наивный… Рожки она мне наставила. Понял? Рога! Цвайне штукен.
ШОРОХ. Лизуха?!..
СКАКУНОВ. Что ты мне моргулис устроил? Не слышал о таком? Не знаешь такого? (Вдруг громко и долго ржет.) Представляешь, сижу на вокзале, ожидаю поезд. На душе такая гастрономия. Когда вдруг Лизухин голос по радио: «Мужчина с рогами, зайдите к дежурному по вокзалу». (Опять в смех, Шорох за ним; долго и глупо смеются оба.) Такие, брат, диссонансы. Ничего. Оклемался уж. Домой вот вернулся. Здесь буду судьбишку пороть. На театре крест поставил. В купцы пойду, вспомню родовое занятие. А что? У нас, Скакуновых, с мозгами – такой окейшен, что будь-будь. Каждому своё: кто-то разводит мизансцены, кто-то страусов, а кто-то белку на стрелке. Шутка.
ШОРОХ. Мне кажется, что она мне изменяет. Вернее, не изменяет, но она меня совсем не любит.
СКАКУНОВ. Вот, вот, вот.
ШОРОХ. Что «вот, вот, вот»?
СКАКУНОВ. Говорите, говорите.
ШОРОХ. Я сказал.
СКАКУНОВ. Я понял.

Пауза.

ШОРОХ. Ты не подумай только…
СКАКУНОВ. Я не подумаю…
ШОРОХ. А ты говорил…
СКАКУНОВ. А я говорил… (Бьет себя по коленкам.) Где тут у вас розетка? Телефон нужно подзарядить. (Берёт из сумки шнур, присоединяет его к телефону.)
ШОРОХ. Я основательно решил: разведусь, перейду жить к маме… Как сказал один поэт: «Была без радости любовь, разлука будет без печали…» (Скакунов вставляет вилку в розетку, где-то за стеной что-то с грохотом падает.)
ШОРОХ. Бабушку убили. (Убегает.)
СКАКУНОВ. Какую бабушку? (Бежит за Сергеем.)

Входит Злата, оглядывается, прислушивается, прячется за дверью. Друзья возвращаются.

СКАКУНОВ. В следующий раз не станет подслушивать.
ШОРОХ. Хорошо, что одним испугом отделалась.
СКАКУНОВ. Ещё по маленькой?
ШОРОХ. Давай.

Выпили, закусили.

Иван, выручай.
СКАКУНОВ. Настоящий друг, как последняя спичка – в нужный момент всегда окажется рядом.
 ШОРОХ. Выручишь?
СКАКУНОВ. У нас с тобой одно горе. Ты мне теперь даже и не друг – брат родной. Гони суть. Как звать-то её?
ШОРОХ. Злата.
СКАКУНОВ. Гм! Злата. (Играет с именем.) Залай ты… зла ты…
ШОРОХ. Нет, нет, она не злая. Есть в ней даже что-то такое природное, доброе. Вот только избалована очень, горда, строптива. Сказать по-правде: я потерялся в чувствах. Уже месяц живу с законной женой, но до сих пор не знаю, люблю я её или нет? Иногда я готов пойти за нею в ад, а иногда ; бегу от неё, как от огня; бывают периоды, когда мне с ней уютно и мило, а бывает так, что хоть волком вой; временами за одну её улыбку готов днями скоморошничать, делать маленькие приятные глупости, а порой ни с того ни с сего найдет вдруг гнев ; и я могу обидеть её вульгарным поведением.
СКАКУНОВ. Как же мне это знакомо. У Златы братья-сёстры есть?
ШОРОХ. Что?
СКАКУНОВ. Говорю: одна у папы с мамою?
ШОРОХ. Одна.
СКАКУНОВ. Типнячок.
ШОРОХ. Что?
СКАКУНОВ. Я говорю: типичный случай. Что тёща?
ШОРОХ. Гром и молния. Грудь – облака.
СКАКУНОВ. Профессия?
ШОРОХ. Жены?
СКАКУНОВ. Тёщи.
ШОРОХ. Директор кондитерской фабрики.
СКАКУНОВ. Директор сладкой жизни, хо-хо. Ладненько. Тестюха.
ШОРОХ. Начальник областного масштаба.
СКАКУНОВ. Бюрик?
ШОРОХ. Что?
СКАКУНОВ. Тесть твой – бюрократ?
ШОРОХ. Типнячок.
СКАКУНОВ. Яснюльки. Значит, развод?
ШОРОХ. Окончательный и бесповоротный.
СКАКУНОВ. Деньги за развод кто платить будет?
ШОРОХ. Обижаешь.
СКАКУНОВ. Дело твоё. Раздел?
ШОРОХ. Голым пришел – голым и уйду.

За стенкой у Агаты Кристиновны слышится какой-то шум. Пользуясь тем, что «заговорщики» увлеклись этим шумом, Злата покидает квартиру.

Слышал? Сынок её, снова на бровях пришел. Деньги с маманьки требует.
СКАКУНОВ. Алкашидзе?
ШОРОХ. Ещё тот.
СКАКУНОВ. Понятненько. Ну, да черт с ним, с этим алконавтом. Главное, что мой Феникс восстал из пепла. А это значит, что мы с тобой обязательно придем к консексусу, и станем мы – стратегическими партнёрами. За это дело надо выпить.
ШОРОХ. Не вопрос.

Выпили, закусили.

СКАКУНОВ. Везучий ты человек, Сергун, тебе попался лучший в мире специалист по разводам. Откроюсь тебе до конца: до Лизухи у меня было уже три развода. Заметь, моя первая жена была дочерью известного арабского перфоментолога Курасон Лумумбы.
ШОРОХ. Патриса Лумумбы.
СКАКУНОВ. Нет, Курасон. Патрисом был её дедушка.
ШОРОХ. А что такое перфо… перфо…
СКАКУНОВ. Перфоментолог? Нефть, дружище, нефть и керосин.

В коридоре хлопает дверь.

ШОРОХ. Она!
СКАКУНОВ. Забыл спросить: у тебя как с артистизмом?
ШОРОХ. Зайчик на утренниках и Павлик Морозов в школьном драмкружке – весь мой опыт.
СКАКУНОВ. Нормалёк. Старайся быть более достоверным. И помни: ты – Дон Жуан, я – Каменный Гость, рогоносец. Ну, ни пуха, ни пера!
ШОРОХ. К черту!
СКАКУНОВ (обхватывает руками шею Сергея). Умри, злодей! (Душит.)
ШОРОХ. Идиот! Заду…  заду… (Хрипит.)

Входит Злата.

СКАКУНОВ (продолжает душить). Я убью тебя, кобель! Тебя видели с ней в гостинице!..

Злата ощутимо бьет Скакунова сумкой по голове, это действует на него раслабляюще.

ЗЛАТА (подбегает к мужу). Серёженька, миленький! Дорогой… ты жив?
ШОРОХ (стонет). Ещё не знаю…
ЗЛАТА. Кто этот человек, что ему нужно?
ШОРОХ. Неужели не ясно? Он пришел, чтобы убить меня.
ЗЛАТА. За что, Серёженька?
ШОРОХ. Не знаю. (Злата бросается к телефону.) Злата, не делай этого.
СКАКУНОВ. Уважаемая, я призываю вас к благоразумию и взаимоуважению. Я не стану убивать этого развратника, этого прелюбодея, если вы не станете звонить в органы.
ЗЛАТА. Что ж, я не стану звонить «в органы». Жизнь моего любимого мужа, для меня – всё!
СКАКУНОВ (вскрикивает). Черт, голова. Скажите, чем это вы меня?
ЗЛАТА (достает из сумки утюг). Вот этим.
СКАКУНОВ. Но вы же могли меня убить.
ЗЛАТА. Я воспитывалась в семье, где закон мести чтили как никакой другой.
СКАКУНОВ. Вы страшная женщина, дитя гор.
ЗЛАТА. Я гляжу, и вы не простая штучка, горец.
СКАКУНОВ. Да, я сложный человек. Но всё это потому, что меня вечно обманывали.
ЗЛАТА. Кто же?
СКАКУНОВ. Женщины, например. Моя невеста, с которой мы уже подали заявление в загс, изменила мне… вот с этим женолюбом!
ЗЛАТА. Что я слышу, любимый?!
ШОРОХ. Не верь ему. Это лжец, ревнивец-маньяк.
СКАКУНОВ. Как же, как же! Не отпирайся, ведь тебя поймали на горячем. Он занимался любовью с моей златовласой, голубоглазой крошкой… он гладил её пышную грудь… он…
ЗЛАТА. Мой муж однолюб, он не способен на измену.
ШОРОХ. Я был с ней, но я с ней не был.
ЗЛАТА. Умница! (Скакунову.) Он с ней не был.
СКАКУНОВ. Но ведь его же поймали…
ЗЛАТА (зло). Откуда вы знаете? Вы там были?
СКАКУНОВ. Не был, то есть, был. Отвечай, паршивец: ты был с ней, или нет? Был, или нет?
ЗЛАТА. Был или нет?
ШОРОХ. Б… б… был.
СКАКУНОВ. Фуф. Слыхали? Что вы теперь скажете?
ЗЛАТА (подходит к Сергею, нежно обнимает, жадно целует). Я прощаю тебя, любимый.
СКАКУНОВ. Но его не прощаю я!
ЗЛАТА. Не желаю больше видеть в моей квартире этого человека. Выгони его, сейчас же.
ШОРОХ. Но он мой… я его боюсь.
ЗЛАТА (направляется к телефону). Тогда мы вызовем милицию.
СКАКУНОВ. Товарищ, остановите свою жену. Признайтесь ей, что эта измена не единственная в вашей жизни. Слышите? Ну что вы стоите как стоеросовый! Пень.
ШОРОХ. Злата, не делай этого.
ЗЛАТА. Я взрослая женщина, и сама знаю, что мне делать, а что нет. (Дерутся за телефон.) Пусти. Укушу.
СКАКУНОВ. Признайтесь ей во всем, Казанова!
ШОРОХ. Отдай!
ЗЛАТА. Укушу… (Кусает.)

Шорох вскрикивает. Звонок в дверь. Пауза. Звонок.
Шорох идет открывать. «Кто там?» Голос за дверью: «Вам телеграмма». Слышно как открывается дверь, в коридоре раздается какой-то шум, и уже через секунду испуганный Сергей влетает в залу, за ним вбегают трое в штатском. У одного из них пистолет. Это лейтенант Пухорыльцев.

ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Всем оставаться на местах! Лицом к стене!
ШОРОХ. Но как…
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Молчать! Здесь вопросы задаю я. Ребята, ну-ка обыщите их. («Ребята» берутся за дело.) Я не представился: лейтенант Пухорыльцев, руководитель группы захвата.
1-ый. Ничего нет.
2-ой (указывает на Скакунова). У этого «колеса». Две упаковки.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ (читает). «Пуканол», «Импаза». Что-то новенькое. В лабораторию. Значит так: наркотики на стол. Быстро.
ЗЛАТА. Какие наркотики? Вы что, ненормальный?
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Отпираться ни к чему. Наркотики. Быстро!
ШОРОХ. Да нет у нас никаких наркотиков.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. «Фантомас, снимай маску, я узнал тебя». Мы не просто так, мы по наводке.
ШОРОХ. Произошло какое-то недоразумение.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Октября 25, квартира 19?
ШОРОХ. Так точно.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Точно так. Мы уже три года охотимся за тобой, «Голландец».
ШОРОХ. И как?
СКАКУНОВ. Куда я попал!

Входят «ребята».

1-ый. Ничего нет.
2-ой. Пусто.
ЗЛАТА. Нужно позвонить папе.
ШОРОХ. Вы разрешите мне позвонить?
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Куда?
ЗЛАТА (ехидно). Сообщнику.
ШОРОХ. Её папа – депутат.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Депутат?
ШОРОХ. Депутат.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Хорошенькое дельце…
ЗЛАТА (рвётся к телефону, её останавливают). Вы что себе позволяете?
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Гражданочка, не рыпайтесь, мы не на танцульках. Итак, продолжим обыск.
ЗЛАТА. Покажите ордер.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Гражданочка, вы не пыхтите. С бумажками у нас полный порядок.
ШОРОХ. То, что вы так беспардонно ворвались, – это уже непорядок. Вы явно пришли не по адресу. Того, что вы ищите, у нас нет.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. И вы не пыхтите, гражданин. Последний раз спрашиваю: это улица 60 лет Откября 25, квартира 19?
ШОРОХ. Промашка вышла, гражданин начальник. Мы живём по улице 70 лет Октября 25, квартира 19.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Как?..
ЗЛАТА. А так!
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Разберемся. Вы того, не рыпайтесь…
1-ый (выбежал, забежал). Они не врут.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Так что же мы стоим? Уйдут ведь, уйдут!

Все трое убегают.

ЗЛАТА (кричит вдогонку). Вы нам за это ответите! Негодяи!..
СКАКУНОВ. Серёжа, я уж было подумал…
ШОРОХ. Я – наркоман? Смешно!
ЗЛАТА. Откуда вы знаете его имя?
СКАКУНОВ. Смешно. Мне сказали. Этого альфонса знает весь город.
ЗЛАТА. Мне кажется, что один из вас лжец. Серёжа, скажи мне: «Я твой верный супруг, Золушка», – и я тебе поверю.
СКАКУНОВ. Пусть скажет, пусть только попробует. Ну!
ШОРОХ. Я… твой… (Выпалил.) Я тебе изменил, Злата.
ЗЛАТА. Что ж… пусть… (Опускается в кресло, плачет очень правдоподобно.)
ШОРОХ. Золушка, не терзай себя так. Сердцу, как говорится…
ЗЛАТА. И это говорит мне человек, который казался мне самым благородным мужчиной в мире, человек, которому я так верила и любила! Агрессор! Ты взял мою невинность и ничего не дал взамен.
ШОРОХ. А ты… как ты поступала со мной? Где моя прежняя любознательность? Где моё увлечение альпинизмом? Я был первоклассным альпинистом! Я любил горы. Я любил высоту. Кто я теперь? Лакей. Слуга. Тапочки, шмапочки… «Голубок, слетай на кухню, вымой посуду», «Голубок, в ванной скопилось бельишко, простирни…» Это вы – ты и твоя мамочка сделали из меня прислугу. Вы купили меня!
ЗЛАТА. Как ты смеешь так говорить! Неблагодарный! Мама 30 лет проработала на кондитерской фабрике, у неё золотые руки…
ШОРОХ. В золоте у неё руки, в золоте!
ЗЛАТА. Нет, золотые! А вот твой язычок я явно недооценила. Подленький язычок. Гаденький.
ШОРОХ. Нет, вы только послушайте, что она говорит! Безумие! Как я был слеп! Как глупо, как бездумно попался я в коготки этой сиамки!
ЗЛАТА. Если я сиамка, то ты – высокогорный козел!
ШОРОХ. А ты змея, опутавшая меня кольцами вещизма и снобизма!
ЗЛАТА. Круто берёшь, альпинист. Его из грязи да в князи, а он…
ШОРОХ. Змея, змея!
СКАКУНОВ. Ничего, товарищ, на каждую кобру мы найдем своего мангуста!
ЗЛАТА. Вы ещё здесь, потерпевший? Вам нравятся семейные ссоры?
СКАКУНОВ. Семейные драмы – моя страсть!
ЗЛАТА. Эй вы, боец невидимого флирта, сей же час убирайтесь из моей квартиры.
ШОРОХ. Что, что, что? Из чьей квартиры?
ЗЛАТА. Из моей.
ШОРОХ. Из нашей.
ЗЛАТА. Из моей.
ШОРОХ. Но по бумагам, если мне не изменяет память, владелец этой квартиры – я.
ЗЛАТА. Хорошо. (Скакунову.) Идите сюда.
СКАКУНОВ (с опаской). Зачем?
ЗЛАТА. Идите, идите, не бойтесь. (Тот подходит.) Вот вы какой…
СКАКУНОВ. Какой?
ЗЛАТА. Знаете, а я вас сразу увидела не таким.
СКАКУНОВ. А каким?
ЗЛАТА. В вашем лице было совсем не то, что теперь.
СКАКУНОВ. Я не могу понять: это плохо или хорошо?
ЗЛАТА. Это прекрасно. Превосходно. В вашем лице есть что-то от ди Каприо… Вы – мафиози. Где вы были раньше?
СКАКУНОВ. Я искал…
ЗЛАТА. Синюю птицу?
СКАКУНОВ. Я искал любовь.
ЗЛАТА. Вы нашли любовь?
СКАКУНОВ. Нет.
ЗЛАТА. Ах да, вас обманули. Благородный, стройный, красивый… Как вас зовут?
СКАКУНОВ. Ферапонт.
ЗЛАТА. Ферапонт, посмотрите на меня, неужели я дурнушка? Я красивая, правда?
ШОРОХ. Не паясничай. Что за театр?
ЗЛАТА. Я красивая?
СКАКУНОВ. Я бы сказал… э… Анжелина Джоли отдыхает.
ЗЛАТА. А он мною пренебрёг.
СКАКУНОВ. Безумец.
ЗЛАТА. Слепец.
ШОРОХ. Злата!
ЗЛАТА. Вас обманули, Ферапонт?
СКАКУНОВ. Подло. Коварно.
ЗЛАТА. И меня обманули. А давайте мы им отомстим. Обнимите меня.
СКАКУНОВ. Я.. хе-хе… нормалёк.
ЗЛАТА. Обнимите, ну же!
ШОРОХ (с угрозой). Товарищ.
СКАКУНОВ. Не могу отказать, если женщина просит…
ЗЛАТА. Целуйте меня, Ферапонт.
СКАКУНОВ. Я бы с пребольшим удовольствием. Но его ревность… Он изувечит меня.
ЗЛАТА. Идите сюда, скорее! (Бегут в соседнюю комнату.). Месть, месть, голубок!
ШОРОХ. Злата… Золушка! Не надо усугублять! Не надо усугублять! Нет, я убью вас обоих.
ЗЛАТА. Пусть. Но ты будешь убийцей вот с такими рогами!
ШОРОХ. Нетушки. Сначала мы разведёмся, а уж потом делай всё, что тебе вздумается.
ЗЛАТА. Развод? Ты хочешь развод?
ШОРОХ. Она ещё спрашивает!
ЗЛАТА. Та-ак. Но этого не хочу я. Так просто ты у меня развод не получишь.
СКАКУНОВ. Развяжите ему руки, и пусть идёт на все четыре стороны.
ШОРОХ. Бездарность! Причём здесь ты? Ну, причём здесь ты?!
СКАКУНОВ. Идите, подавайте на развод. Она согласна.
ЗЛАТА. Ступай. Я согласна.
ШОРОХ. Но я не могу вас оставить двоих. (Скакунову.) Вы пойдете со мной.
СКАКУНОВ. Не имею ни малейшего желания.
ШОРОХ. Тогда со мной пойдёт она.
ЗЛАТА. Я не понимаю, кто из нас жаждет развода: ты или я? Топай, топай.
ШОРОХ (хватает Злату за руку). Ты пойдешь со мной.
ЗЛАТА. И не подумаю.
СКАКУНОВ. Пустите её сейчас же!
ШОРОХ. И не подумаю!
ЗЛАТА. Убирайся!
СКАКУНОВ. Я всю жизнь искал вас, Злата! Как только вас увидел, понял – это любовь!
ШОРОХ (Скакунову). Я задушу тебя!
ЗЛАТА. Оставь его!
ШОРОХ. Ты даже представить себе не можешь, что ты за человек. Ну, подлая твоя рожа!
СКАКУНОВ. Злата, подайте мне ваш утюжок.
ЗЛАТА. Бегите Ферапонт, он убьет вас!
ШОРОХ. Снесу как чеховскую яблоньку!
СКАКУНОВ. Вы хотели сказать, вишню.
ШОРОХ. Один черт. Молись, дядя Ваня, тебе уже не видеть свет лампы! рампы!
СКАКУНОВ. Спокойно… спокойно…

Между мужчинами завязывается драка. Злата, выхватив утюг у Ивана, замахивается им, как гранатой.

ЗЛАТА. Ложись! Всё, голуби. Финита ля комедия. Как ты считаешь, Иван?
СКАКУНОВ. Ферапонт.
ЗЛАТА (Сергею). Избалована, говоришь, строптива?
СКАКУНОВ. Серёжа, в чем дело?
ШОРОХ. Не знаю, Ваня.
ЗЛАТА. Всё очень даже «яснюльки». Ваня, скажите, где сейчас ваша Лиза? С кем нынче делит она своё ложе?
СКАКУНОВ. Она всё слышала!
ШОРОХ. Как?!
ЗЛАТА. Значит, разводец, Серёженька?
ШОРОХ. Нет! Я тебе всё объясню. Это какое-то наваждение. Это шутка. Просто приехал мой старый друг. Артист, между прочим.
СКАКУНОВ. Иван Скакунов. В «Ночном дозоре»  за Хабенским с окровавленным топором гонялся.
ШОРОХ. Вот мы и решили устроить маленький домашний театрик.
СКАКУНОВ. Поюморить, покаламбурить…
ЗЛАТА. Пошутить? Со мной? В таком аспекте? Вы в своем уме, ребята? И потом, где же здесь юмор?
ШОРОХ. Злата, любимая…
ЗЛАТА. Стоять! Я сказала. Погоди же, юморист, я тебе такой спектакль устрою, до конца жизни смеяться будешь.
ШОРОХ. Куда ты, любимая?
ЗЛАТА. Иду подавать на развод, экс-любимый. (Уходит.)
ШОРОХ. Злата, вернись! Что мы наделали!..
СКАКУНОВ. Добились желаемого. Она согласна на развод. Ты ведь этого хотел?
ШОРОХ. Между прочим, с этой твоей импровизацией «я не могу отказать», «я всю жизнь искал вас, Злата!», я тебя не понял, Иван.
СКАКУНОВ. Брат.
ШОРОХ. Товарищ. Ты что, и правду клинья к ней подбивал?
СКАКУНОВ. Удивляете, Сергей Сергеич. Я всего - на всего играл свою роль.
ШОРОХ. Наигрывал, брат.
СКАКУНОВ. У нас, актёров, говорят: не наиграешь – не сыграешь. А вот ты иногда такие яблоки мочил!
ШОРОХ. Слушай, а зачем ты из меня Казанову сделал?
СКАКУНОВ. А разве это не так?
ШОРОХ. В смысле?
СКАКУНОВ. Потенциала.
ШОРОХ. Не понял, Ваня.
СКАКУНОВ (в сердцах). Эх, Серёжа, даже поступая правильно, человек обязательно допустит ошибку. В тебе я зрю повторение моей судьбы. Но ты более талантлив в своей глупости. Заметь, я умею быть объективным. Давай выпьем, а?
ШОРОХ. Давай. (Пьют.) Только я, может быть, ещё и не разведусь с ней.
СКАКУНОВ. Шутишь?
ШОРОХ. Ага, глазёнки-то забегали! Да ты влюбился в неё. Я это сразу понял.
СКАКУНОВ. Я влюбился?!
ШОРОХ. Ты влюбился!
СКАКУНОВ. Я?!
ШОРОХ. Ты!!

Их диалог заглушает реактивный звук военных самолётов.

ШОРОХ. Наши полетели.
СКАКУНОВ. Сила.
ШОРОХ. Да-а.

Вбегает Агата Кристиновна.

АГАТА КРИСТИНОВНА. Сергей, спаси, защити! Морда беспредельная, сынок мой, опять деньги требует. А где я возьму? Пенсия у меня, сам знаешь, маленькая…

Входит Илья, сын Агаты Кристиновны. Он не трезв.

ИЛЬЯ. Серёжа, все нормально. (Агате Кристиновне.) Домой. Мотыльком.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Илюша…
ИЛЬЯ. Нанесла травму веником, мать родная. Я ей всю душу отдал, всю душу сделал. (Агате Кристиновне). Тры-на-тры два ко-ко. Марш-марш.
СКАКУНОВ. Как вы обращаетесь к своей маме, Илюша?
ИЛЬЯ (Скакунову). Слышь, Кентуха, который час?
СКАКУНОВ. Пятнадцать минут.
ИЛЬЯ. Какого?
СКАКУНОВ. Четвёртого.
ИЛЬЯ (напевает). «Що ж це я не зумів зупинитися вчасно…» Я быкам хвосты ломал. Понял?!
СКАКУНОВ. Ну, ты, Геракл засушенный.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Не дразните его, прошу вас. У Илюшеньки очень ранимая душа. (Илье.) Да, сынок, забыла тебя спросить: как себя чувствуют те трое, что отважились отнять у тебя сумку с инструментами?
ИЛЬЯ. Им уже лучше, мама.
ШОРОХ. Илюша, иди домой, мама сейчас придёт.
ИЛЬЯ (Скакунову). Слышь, Колумб, дай чирик.
СКАКУНОВ. Это уже наглость, Миклухо-Маклай.
ИЛЬЯ. Я отработаю. Хочешь, стихи почитаю?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Мой Илюшенька стал стихи сочинять. Однажды, он выпивал с одним поэтом, пенсионером, который рассказал ему, как погиб Маяковский…
ИЛЬЯ. Есенин, мама.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Да, Есенин. Так Илюшенька после того сильно запил, две недели…
ИЛЬЯ. Месяц.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Да, месяц. А потом вдруг перестал и начал писать стихи.
ИЛЬЯ. Два месяца.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Да, два месяца. А потом опять запил. А теперь так: то стихи сочиняет, то пьёт, то пьёт, то стихи сочиняет.
ИЛЬЯ. Ма, с чего начать, ма?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Давай этот, сынок: «Я гвоздем банку кильки открыл, В небе звездном летали тарелки…»
ИЛЬЯ. Не-е. Ладно, начну вот с этого.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Да вы не стойте, садитесь. Когда Илюшенька читает стихи, я слышу дыхание космоса.
ШОРОХ. Да мы в общем-то…
АГАТА КРИСТИНОВНА.  Садитесь, садитесь.
ИЛЬЯ (взбирается на стул, читает).

Кем бы был бы я, к примеру,
Если б ни был я поэтом?
Пролетающей фанерой,
Или урковским кастетом.
Стал бы «мазом» твердолобым,
Или банкой из под манго,
Миражом в пустыне Гоби…

ШОРОХ. Нет, прикинулся бы шлангом.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Не перебивайте, ради Бога, не перебивайте!
ИЛЬЯ. Былинский, с вашей крытикой обращайтесь в прыём стеклотары.
ШОРОХ. Молчу, молчу.
СКАКУНОВ. Байрон, да тебя на эстраду вместо Кобзона надо.
ИЛЬЯ. Резонно.
ШОРОХ. Да, старик, силён.
ИЛЬЯ (Скакунову). Гони чирик.
СКАКУНОВ. Сей момент. (Долго роется в карманах). Ты знаешь, Гомер, кажется, у меня спёрли бумажник.
ИЛЬЯ. Я тебе стихи читал? Гони чирик!
СКАКУНОВ. Да где ж я тебе его возьму? Ну, голова.
ИЛЬЯ. Ладно. Как говорится: уходя – ухвати. (Берёт недопитую бутылку французского коньяка, спешно уходит).
ШОРОХ. Э! Илья, так не красиво. Оставь бутылку!
АГАТА КРИСТИНОВНА. Что я тебе говорила, Серёжа. Илюша – романтик. И ничего здесь не поделаешь. А бутылку я тебе верну. Красивая бутылка. Ну, всё, всё… (Уходит.)
СКАКУНОВ. А что, Серж, не перевелись ещё богатыри на земле русской. Поэт!
ШОРОХ. Дурак он, а не поэт. Нет, сплошные ожоги от общения с вами, люди.
СКАКУНОВ. Ну, сокол, ты подвязывай этот острохандроз. Тебе что «Наполеона» жалко?
ШОРОХ. Вот, вот, «Наполеона». (Телефонный звонок.) Алло. Златы нет. Что передать? Так и сказать: звонил Вещий Олег. Я понимаю. Чтоб пришла? Куда? Ах, она знает… так… А по какому делу? т… п… повесил трубку. Гад!
СКАКУНОВ. Звонивший?
ШОРОХ. Она – гадюка. Я тут с тобой, а она… Вещий Олег. Иван! Куда? Что? Как? О! Теряюсь, Ванечка, горю!
СКАКУНОВ. Ну что, братишка, ты просил, я сделал.
ШОРОХ. Уходишь?
СКАКУНОВ. Скачу.
ШОРОХ. Иван, не уходи, прошу тебя. Горю, Ваня!
СКАКУНОВ. Все мы горим, Серёжа. Ариведерчик! (Исчезает.)

Шорох со стоном валится на софу.
Из коридора доносится голос Златы: «Сюда, пожалуйста, проходите».
Входит Злата, за ней симпатичный мужчина лет сорока; в руках у него букет алых роз.

ЗЛАТА. Прошу вас в спальню.
ШОРОХ. Куда?!
ЗЛАТА. В спальню.
ШОРОХ (останавливает незнакомца). Олег?
НЕЗНАКОМЕЦ. Олег.
ШОРОХ. Вещий?
НЕЗНАКОМЕЦ. Градонежский.
ШОРОХ. Шутник.
ГРАДОНЕЖСКИЙ. Простите, но мне некогда.
ШОРОХ. Вижу. (Замахивается для удара, но Градонежский резко отходит в сторону, и Сергей, пролетев через всю залу, врезается в шкаф.)
ЗЛАТА. Вы извините его. Судя по всему, он принял вас за моего любовника.
ГРАДОНЕЖСКИЙ. Ревнивец?
ЗЛАТА. Страшный.
ГРАДОНЕЖСКИЙ. Сейчас он придёт в себя. Уже приходит. Не провожайте меня, я всё сделаю сам. (Проходит в спальню.)
ЗЛАТА. Надеюсь, ты понял, что это наш сосед по балкону. Забыл дома ключ. Всё, милый, завтра нас разведут. Я договорилась.
ШОРОХ. Завтра? Ты сказала – завтра?
ЗЛАТА. Ты не рад? Тебе не придется ждать два месяца.
ШОРОХ (истерично). Я не доживу до завтра! Я хочу развода сейчас, сию минуту! Немедленно! Дай мне свободу! Немедленно!

Звонок. Злата идет открывать.
Входят: Аббалия Николаевна Меццоева, Петр Маркович Подлайко, Марк Владимирович Подлайко – он катит детскую коляску, в руках у него детский горшок.

ВСЕ ТРОЕ (в один голос). А вот и мы!

Занавес.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ВСЕ ТРОЕ (в один голос). А вот и мы!

ПЕТР МАРКОВИЧ (в дальнейшем мы будет называть его Папа). Товарищам комсомольцам и сочувствующим большой привет!
МАРК ВЛАДИМИРОВИЧ (в дальнейшем мы будем называть его Дед). Здравствуй ты, здравствуй я, здравствуй милая, чернобровая, похожая на меня!
ЗЛАТА. Деда, только не лезь целоваться, от тебя чесноком несет.
АББАЛИЯ НИКОЛАЕВНА (в дальнейшем мы будем называть её Мама). Ты посмотри, что он с ней сделал! Моя дочь выросла на пирожных и шоколадках. А эта… Гляди, отец, бурда бурдой.
ПАПА. Я передал, он принял. Под роспись.
МАМА. Ну, зятёк, что молчишь? Ты ж её должен как цветочек луговой опылять, чтоб цвела девка.
ШОРОХ. А я что делаю?
МАМА. А это мы сейчас узнаем. Злат, а Злат, опыляет он тебя или как?
ДЕД. Орошает. Ха-ха!
ЗЛАТА. Думай, что говоришь, мама!
МАМА. Не обижайся, дочурка, пойдём на кухню. Тут кое-что в холодильник позапихать надо.

Злата и Мама уходят.

ДЕД. Да. Хи-хи. (Бежит, запирается в туалете.)
ПАПА. Скажу тебе откровенно, разлюбезный зятёк, когда она родилась, я понял – вот она, появилась новая Венера.
ШОРОХ. Как же вы это поняли?
ПАПА. Чутье, дорогой. Отцовская интуиция. И вообще, у неё уже тогда было всё, что нужно настоящей женщине. Извини, надо позвонить. (Идёт к телефону.) Валичка Санна, как дела на грядке? Что? Зайцев рычит. Та-ак. Вот и пусть рычит. Он считает, что я ни бельмеса в этом не понимаю? Да как он смеет! Я отъявленный специалист, я удручен опытом, тут я достиг вопиющих достижений. Вообще, скажи ему так: хочет звание – пусть бегает, пусть шпарит характеристики сам. Давай, давай. Если что, звони на мобильный. Я же сказал – об этом после. Не время. Всё, всё я сказал! (Кладёт трубку.)

Злата и Мама возвращаются.

МАМА. Дед, где ты, дед? (Сергей кивает в сторону туалета.) Дед, где сумка с подарками?
ДЕД. У меня.
МАМА. Зачем она тебе там?
ДЕД. На мне была, на мне и есть.
МАМА. А снять ты её не мог, старый ты казнокрад?
ДЕД. Забыл.
МАМА. Давай сумку. (Пауза.) Давай сумку, говорю тебе. (Прислушивается.) У дедушки трудности. Слышишь, что говорю, дед? Де-е-д, отдай сумку.

Слышится шум бачка, появляется Дед.

ДЕД (пританцовывает). Кабы чарочка винца, два стаканчика пивца, на закуску пирожка, для потехи девушка!

Во время его пританцовки появляется Агата Кристиновна.

ПАПА. Вот даёт. С облегченьицем, бать.
МАМА. Сумчатое, ты чего распрыгался? Учти, Дед, будешь баловаться, отдам тебя в дом престарелых. Я тебе серьезно говорю. Понял?
ДЕД. Не шуми, осина злая, не мешай грыбам расти.
МАМА. Давай сумку. (Замечает Агату Кристиновну). Агата Кристиновна, вот те раз.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Боевой у вас дедушка. Прямо принц тебе.
ЗЛАТА. Вам чего, Агата Кристиновна?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Старуха с восьмого этажа упала, слыхали? Эта старуха я и есть.
МАМА (внимательно оглядывает старушку). Ну, это вы просто сказки рассказываете.
ДЕД. Баба в соку, язык на боку!
АГАТА КРИСТИНОВНА. Я это была, я. Вышла я на балкон бельишко развесить, и надо ж тебе – на пожарный люк наступила, а он, подлый, возьми да и провались… и я на нижний балкон без парашюта… Господи!
ПАПА. С удачной посадкой вас, бабушка.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Какой там удачная! У меня на балконе банки трёхлитровые с консервацией хранились, так все под чистую за мной и полетели.
ПАПА. Настоящая бомбардировка, бать, высадка десанта. Хе.
ДЕД. Да. Хи-хи.
ЗЛАТА (Сергею). Кто будет вещать?
ШОРОХ. Молчи, прошу.
ЗЛАТА. Струсил?
ШОРОХ. Обойдёмся без драм.
ЗЛАТА. Нет уж, назвался груздем, так полезай в кузов.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Злата, солнышко, у тебя огурчиков солёненьких нет? С моими видишь что приключилось. А у меня сын гостит…
ЗЛАТА. Огурчиков нет.
АГАТА КРИСТИНОВНА.   А майонез есть?
ЗЛАТА. А майонез есть.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Одолжи баночку, добрая душа.
ЗЛАТА. Вы мне потом сразу три отдадите, да?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Каких три?
ЗЛАТА. Вы одну баночку на Новый год одолжили, другую на Старый, помните?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Запамятовала я, милая. Я ведь когда с балкона летела, головой ударилась. Сильно.
МАМА. Я там ветчины венгерской принесла. Дай Агате Кристиновне баночку ветчины.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Уж не знаю, как и благодарить вас, Аббалия Николаевна. Сердце у вас ну просто «на!» какое.
ДЕД. Не всегда. Иной раз «дай!» отстукивает.
МАМА. Ты, Чапаев, молчал бы.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Дедушка-то ваш – удалой казак. Вон каким гоголем ходит. Жених, как есть – жених.
ДЕД. Ахти мне, кабы девку мне! Я дедушка, что самовар, иной раз и закипеть умею. Шерочка – она ведь всегда при машерочке. И-их!

Входит Злата.

ЗЛАТА. Вот вам ветчина и майонез, возьмите.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Спасибо, Златушка, спасибо и вам, Аббалия Николаевна. Вы уж извините, что я вас без конца беспокою. Спросите почему? Люблю всех вас, и за деток ваших переживаю, как за своих. Они ведь…
ЗЛАТА (сердито). Оставьте нас.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Ухожу, ухожу. (Уходит.)
ДЕД. Хороша гусыня.
МАМА. Побирушка.
ЗЛАТА. Ой, да оставь ты её.
МАМА. Что оставь, что оставь? Как ни приду, тут же она – «не одолжите ли?..» Тьфу!
ЗЛАТА. Сама «тьфу», а ветчину дала.
МАМА. Да, дала. Характер дурацкий, вот и дала. Душа у меня широкая, щедрая, вот и дала. А душа нынче – самый дефицит. Сейчас тебе душу не каждый выложит. А я – вот, на тебе, гляди. Но у меня, как в музее: посмотрел – плати. Тут тебе всё по крупной мерке. К примеру, торт я пеку. Я ж в него, милого, вместо масла, всю душу вкладываю, и получается – высший сорт. (Все пробуют смеяться.) А кому это у нас не смешно? Зятёк, ты что это, а? Ты почему на тещу дуешься?
ШОРОХ. Я не дуюсь.
МАМА. Как же не дуешься? Я же вижу – дуешься.

Дед срывается в туалет.

Э-э! Сумку! Сумку!..

Дед отдает сумку Маме, скрывается в уборной.

Что ж, мы не гордые. Дуйся себе на здоровье. На, вот, держи. (Достаёт из сумки черный китайский халат с золотистым драконом на спине).
ШОРОХ. Мама, нет слов! Спасибо! Это же не халат, это – сказка!
МАМА. То-то. Знаем, чем угодить любимому зятю.
ШОРОХ. Тёща моя золотая, дайте я вас расцелую!
ЗЛАТА. Сергей, тебе ведь не нравятся халаты, ты считаешь их пережитком прошлого.
МАМА. Ты что это, девушка? Сейчас и до тебя доберёмся. На вот – купальник. Сейчас же примерь и пронифилируй нам по исподиуму.
ПАПА. Купальник – прелесть. Японский. (Демонстрирует.) Здесь – тигр!, здесь – тигр!, и здесь – тигр-р-р! Прелесть!
МАМА. Иди, говорю, примерь. Или не нравится?
ЗЛАТА. Нравится.
МАМА. А то, смотри у меня. Будешь носом крутить – в сэкэндхэнд работать отправлю. Да ещё в две смены. (Смеется.)
ПАПА. Примерь, доця. В этом купальнике, когда из воды выйдешь, – стриптиз без шеста, ей Богу. Сплошная Ева, мама проверяла.
МАМА. Молчи, бабник.
ПАПА. Как грубо, Абба. За всю нашу совместную жизнь, я ни разу не подал тебе повод так обо мне говорить. Я – однолюб. Я – порядочный семьянин. Я – папа-цяця. А это, мои дорогие, вам от меня и от дедушки – целая пачка подарков от Лото-Забава. 200 штук! Тут вам и машина, и пылесос, и кофемолка на батарейках.
МАМА. И, наконец, вот! (Подкатывает к молодым детскую коляску, Сергею вручает горшок.)
ЗЛАТА. А это зачем?
МАМА. На перспективу.
ЗЛАТА. Значит так. Довольно. Я вам должна сказать…
ШОРОХ. Нет!
ЗЛАТА. Да!
ШОРОХ. Нет!
ЗЛАТА. Да! Я вам должна сказать, что мы с Сергеем приняли решение развестись.

Пауза. Полуминутную тишину нарушает песня, доносящаяся из улицы: «А любовь как сон, а любовь как сон, а любовь как сон стороной прошла»; да ещё звук бачка в туалете. Оттуда выходит Дед.

ДЕД. Хэх, пока сидел, анекдот вспомнил. Хозяйка Медной горы спрашивает Данилу-мастера: «Ну что, Данило-мастер, не выходит Каменный Цветок?» А он ей…
ПАПА. Бать, помолчи. (Молодоженам.) Эх, вы… эх, мы… (И даже всплакнул при этом.)
МАМА (холодно). Повтори, повтори, неблагодарная, что ты сказала?
ЗЛАТА. Что ж, повторю. Мы с Сергеем подали на развод.
ДЕД. Хе-хе. Не шилю-пилю свадебку сыграть.
МАМА. Петя, я тебя умоляю, закрой ему рот, или я посажу его в холодильник, в морозилку посажу. (Причитает.) Вот так детки! Вот так сюрприз! Пять тысяч один ресторан, карета из Грузии – на прокат – две тысячи, лошади цирковые, белые, пара 400 евро в час – нате! – отдала и глазом не покривила! Всё деткам, всё для них. А этот рай, это всё для чего? Для чего, я вас спрашиваю?! Вы ж меня живую, шоколадку румяную, в гроб уложите! А стыд! А позор! Мать, отец – делают невозможное, из себя вон лезут, а они… Вы нас под корень?! Вы нас за горло?!.. Убийцы! Вот и дождалась мать…
ПАПА. Аббочка, успокойся, умоляю, ты ведь мужественная женщина!
ШОРОХ. Уважаемые, Аббалия Николаевна и Петр Маркович, заявление вашей дочери для меня такая же неожиданность, как и для вас. Я люблю вашу дочь, люблю преданно, нежно, и ни о каком разводе не помышлял.
МАМА. Зять! Золото!
ЗЛАТА. Мама, не верь ему. Он – лжец. Он – хитрый, честолюбивый тип. Я скажу больше: он неверный муж.
ПАПА. Есть доказательства?
ЗЛАТА. Неопровержимые.
МАМА. Развратник! Мартопляс!
ШОРОХ. Мама, не раздувайтесь! Что ты несёшь, Злата?! Ты же знаешь, что это была только игра.
ЗЛАТА. Слыхали? Измену он называет игрой. Мерзавец. Могла ли я знать, что за один месяц можно убить в женщине счастье!
ДЕД. Был милый, стал постылый.
МАМА. Дед, уйди, прошу же, уйди!
ПАПА (вплотную подходит к Сергею). Посмотри мне в глаза. Ты видишь, сколько я пережил?
ШОРОХ. Нет, не вижу. И вообще: почему вы верите ей, а не мне? Я – честный человек. Я  честно живу. Я честно выполняю свою работу…
МАМА. В туристической фирме, которую тебе подарил твой тесть.
ШОРОХ. Аббалия Николаевна, зачем вы меня нахрапом берёте?
МАМА. Чем, чем?
ШОРОХ. Нахрапом.
МАМА. Каким таким нахрапом? Я тебе что, свинья что ли?
ДЕД. Свиноматка паця.
МАМА. Убью, старый ты маразматик!
ПАПА. Аббочка, успокойся!
МАМА. Я – свинья?!
ШОРОХ. Я этого не говорил.
МАМА. Да ведь все слышали!
ШОРОХ. Вот вы опять меня под каблук. Вы, Аббалия Николаевна, не свинья, вы давлеющая женщина. Но, знайте, и я со своей струной. И я на басах звучать умею. Поэтому заявляю: ваша избалованная дочь, ваша капризуля и истеричка нагло меня очерняет. Вы верите только ей, а меня по рукам вяжете, и рот мне затыкаете. Только знайте, – я вашим рабом не буду! Я вашего татарского ига терпеть не буду. Так вот. Если бы эта разрисованная кукла не подала на развод, то это сделал бы я!..
МАМА. Молчи! Говори: убить мне тебя или ударить? Говори! Молчи. Да я тебя по кочкам понесу, на мармелад пущу! Ишь, какой грейптфрукт выискался! Ты же злыдень базарный. Мы же тебя голого-босого подобрали, за сына считаем, одели тебя, обули, адидасы-гондурасы разные – на! радуйся! – и за всё это ты отвечаешь нам черной неблагодарностью?!
ПАПА. Аббочка, умоляю, успокойся! Пожалей себя и меня. У меня уже было два инфаркта. Я чувствую третий.
ШОРОХ. Вы меня подобрали? Вы меня за сына считаете?! Да вы такая же врунья, как ваша дочь, Аббалия Николаевна. Вспомните, как вы мне дверью нос прищемили, как тортом мне в лицо запустили, как милицию вызывали? Вспомнили? Вы же меня, базарного, на пушечный выстрел к Злате не подпускали. Ну, вспомнили?
МАМА. Вон! Вон отсюда!!
ЗЛАТА. Сергей, ты должен уйти.
ШОРОХ. Я?! Ни-ког-да! (Срывает с себя халат с драконами, бросает к ногам Мамы.) И вот вам ваши драконы с тиграми! (Идет в кухню.)

Злата убегает в спальню.

ДЕД. Ты, голубчик, не сдавайся, от орлицы отбивайся!
МАМА. Всё, дед, нет больше сил моих. (Хватает Деда за шиворот, закрывает в туалете, возвращается в залу, берёт с журнального столика первый попавшийся журнал, отдает Деду, снова закрывает дверь.) На вот, почитай журнальчик. И не вздумай мне больше голос подать. Один звук – и ты в доме престарелых. (Бежит в кухню.)
ПАПА (садится у телефона). Але. Сидорович, ты? Почему ты мне не звонишь? Что «ото, ото…» Где списки? С чем я поеду в столицу? Что? Неведров хочет народного? Да он вроде… Вам видней, вам видней… хорошо. Подавай. Только скорее. Будет у вас народный. Все. Звони. (Опять вертит диск.)
МАМА (влетает в залу, гневно бросает в кухню). Пугать себя я никому не позволю. Не такие пугали. А вот я тебе устрою экскурсийку. Будь уверен. (Папе.) Погляди на него: уселся у телефона. Тебя что, всё это не вибрирует? Отец, кто дочь защитит? Говори.
ПАПА. Мне плохо, Аббочка… голова… виски… Это ; инсульт.
МАМА. Нет, это не инсульт. Это в твоей голове медальки да орденочки звякают.
ПАПА. Но ты, не сильно много больно! Я государственный человек. Депутат.
МАМА. Банан ты лысый, а не депутат. Отдай телефон. Уйди, я сказала. (Папа уступает телефон, идёт в спальную комнату.) Алло, Анечка? Ань, приходи! Родная, скорее!. Крах! Развод. Да не я… Злата… Зять подлец… (Появляется Сергей: «Я не подлец!» Скрывается.)  Да… да… у дочери. Жду.

Входит Злата, за ней Папа.

(Злате.) Дочь, неси его чемодан. Он у меня пулей отсюда вылетит, лягушкой попрыгает, колобком покатится.
ЗЛАТА. Уже собрала.

На стол летит большой чемодан, в чемодане вещи Сергея.

ПАПА. Злата, я тебе точно говорю: мне внучка сначала подай, а потом и гони его. А то уйдет, и нет внучка.
МАМА. Что ты несёшь? Ну, что ты несёшь?! Господи, что за сосунок млекопитающийся! Чистый палеолит.
ЗЛАТА. Папуля, если тебя только это волнует, то ты, пожалуйста, не беспокойся, внучка я тебе в любой момент сделаю.

Входит Сергей.

МАМА (указывая на чемодан). Вот. Получите, как говорится, и распишитесь, гражданин Шорох.
ШОРОХ (долго смотрит на чемодан). И это всё?
ВСЕ ТРОЕ (вместе). Всё.
ШОРОХ. Как же это? Что же это? Это вы меня с одним чемоданом на улицу гоните?
МАМА. Почему на улицу? К любовнице. И сюда дорожку забудь.
ШОРОХ. Злата, любимая, что ты скажешь?
МАМА. Какая она тебе любимая? Иди уж. Грубый муж-жик.
ШОРОХ. Золушка, почему ты молчишь?
ЗЛАТА. Тебе уже всё сказали.
ПАПА (вдруг). Только представьте: вчера утром захожу в кабинет, сажусь за рабочий стол и… – что такое? – На столе квитанция, выписана на моё имя. Оказывается, какой-то шутник подписал меня на год на журнал «Свиноводство».
МАМА. Будешь хохмить, за дедом отправлю.
ШОРОХ. Предлагаю спокойно, без напряжения, без нервов всё обсудить.
МАМА. А здесь и так никто не кричит, не нервничает. Наоборот, всё хорошо. Даже шутим. Ха-ха!
ШОРОХ. Есть одна гениальная мысль. Давайте делиться.
МАМА. Делиться?! Что здесь твоё? Ковры, хрусталь, аппаратура, что?!..
ШОРОХ. Всё.

Пауза.

МАМА. Нахалюга! Ты эту квартиру покупал? Ты в этот дом хоть что-то приобрел на свои деньги?
ШОРОХ. Не важно. По документам владелец квартиры – я.
МАМА. Слыхала, доця? Вот он твой суженый. Не слушала меня, и вот – имеешь. (Шороху.) И где твоё хвалёное благородство подевалось? Нахалюга. Карьерист.
ЗЛАТА. Мама, оставь это.
ПАПА. Опять сердце. Вот он когда, Бамовский богульник, расцвел. Пойду, лягу. (Уходит в спальную комнату.)
МАМА. Запомни, злодюга, я кондитер вот с такой бородой. И не таких слонов в шоколад заливала. Я из тебя леденец сделаю, отнесу в зоопарк и угощу обезьянку.
ШОРОХ. Желаю удачи. (Ложится на софу.)
МАМА. А ну, встань! Сейчас же, встань!..
ШОРОХ. И не подумаю. Мой дом: что хочу, то и делаю.
МАМА. Ах, ты ж вилка общепита! Ах, ты ж, желе позапрошлогоднее! А ну, подскочил, быстро!
ШОРОХ. Вы меня, Аббалия Николаевна, лучше не трогайте, а то я милицию вызову.
МАМА. Ми-ли-ци-ю?!
ЗЛАТА. Нет. Всё. Хватит. Я уйду. Это всё он. Это всё ты. (Вытряхивает вещи Сергея из чемодана, бросает свои.)
МАМА. Конечно, я виновата. Как же. Это я за ним бегала? Я?! Ты же меня с отцом чуть в гроб не положила ; такая любовь! ; пока не добилась своего – замуж вышла, за красавца своего. Злата, не дури, не дури, говорят тебе.
ШОРОХ. Оставьте её, пусть идёт. Эта женщина уговорам не поддаётся.
МАМА. Ты – молчи.
ШОРОХ. Не грубите мне, Аббалия Николаевна. Вы ведь интеллигентная женщина, не так ли?
МАМА (Сергею). Закройся. Злата, стой. Стой, я кому сказала!
ШОРОХ. Погоди, жена. Оставайся. Так и быть, уйду я. Ведь тебе ещё Вещий Олег позвонить должен.
ЗЛАТА (вне себя от радости). Олег? Звонил? Олежка!
ШОРОХ. Смотрите, как у неё глазки забегали. Вот она – женщина. Всё, как на ладони. Меня оклеветала, а сама…
ЗЛАТА. Дурак.
ШОРОХ. Сама – дура.

Молодые обмениваются пощечинами.

МАМА. Ты кого ударил, поганец, говори, кого ты ударил?
ШОРОХ. Кончайте истерику. Я ухожу.
МАМА. Нет. Теперь ты только через мой труп выйдешь отсюда. Уж теперь-то я тебя посажу. За рукоприкладство посажу.
ШОРОХ. Но ведь она первая меня ударила.
МАМА. Кто видел? А вот, что ты ударил Злату, видели я, папа и дедушка…
ШОРОХ. Дедушка в туалете.
МАМА (становится в дверном проеме). Танком лягу.
ШОРОХ. Пустите меня.
МАМА. Не подходи, азиат!
ШОРОХ. Пустите!
МАМА. Отойди, бесстыжий!
ШОРОХ. Я применю силу.
МАМА. Башку снесу, козерог! (Толкает Сергея, тот падает.)
ШОРОХ. Всё, Аббалия Николаевна, я вас как Зимний брать буду! (После смелого рывка, снова оказывается на полу.)
ЗЛАТА. Мама, ты убьешь его!
МАМА. Нет, доченька, я его не убью. Я ему только крыло сломаю, чтоб не улетел голубок.
ШОРОХ (пятясь). Аббалия Николаевна, у вас глаза бычьи!
МАМА. И… э… а… (Валится без чувств на пол.)
ЗЛАТА. Мамочка, что с тобой?.. (Сергею.) Что ты стоишь: воду, полотенце… Мамочка, вставай, ну же…

Сергей бежит на кухню.
Из спальной на шум выходит Папа.

ПАПА. Что с мамой?

Вбегает Сергей.

ШОРОХ. Воды нет. Ни капли.
ЗЛАТА. В холодильнике простокваша.

Сергей снова бежит на кухню.

ПАПА. Почему она лежит? Что вы сделали с этим ангелом? (Телефонный звонок.) Я подойду. (Идёт к телефону. Сергей в это время вбегает с бутылкой простокваши.) Да я. Приехать не могу… сейчас нет… Да говори ты… Не можешь по телефону, давай сюда. Дорогу помнишь? Давай. (Кладёт трубку).
ЗЛАТА. Ой, да она не дышит…
ПАПА. Куда звонить? Кого вызывать?
ЗЛАТА. Ой, да она не дышит совсем. Ма-ма!
ПАПА. Ну, ну, тише, тише…

Мама издаёт что-то вроде стона.

Вот видишь, мама приходит в себя. Давайте положим её на софу.

Маму кладут на софу.
Дверной звонок.

ПАПА. Это ко мне. (Идет открывать, возвращается, за ним в залу проходит уже знакомый нам Пухорыльцев и два его спутника.)

ПУХОРЫЛЬЦЕВ (Сергею). В лице всей группы приносим вам наши извинения. (Злате.) И вам тоже, так сказать. Мы, выполняя сложное задание по поимке наркодилеров, ошиблись адресом, но не ошиблись в вас. Теперь вы наши друзья, не так ли?
ШОРОХ. Так, так. Мы уже обо всём забыли. Идите, идите.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ (увидев лежащую Маму). Очень частое явление. Когда приходишь за их братом ; мужем…
МАМА (кричит). Под суд пойдешь, нахалюга!
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Это она кому?
ШОРОХ. Женщина бредит, не видите разве? Прощайте.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Знаете, а «Голландца» мы все-таки поймали, да. Он бы от нас ушел, да, к счастью, в лифте застрял. Вот он и прождал нас полдня.

В коридоре раздаётся какой-то шум. Тройка быстро прячется. Вбегает Скакунов с пистолетом в руке.

СКАКУНОВ (явно пародируя эпизод первого появления группы захвата). Всем оставаться на местах! Наркотики на стол!.. Ой… простите. Я не знал, что у тебя гости, старик. Простите. (Папе.) Здравствуйте. (Сергею.) Я что пришел: мобилу я у тебя свою забыл. (Шорох возвращает ему мобильный телефон, на мигах давая понять, чтобы тот уходил.)

СКАКУНОВ. Чего ты? А знаешь…

«Тройка» внезапно набрасывается на Скакунова.

ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Откуда оружие? Не думать. Отвечать! Быстро!
СКАКУНОВ. Это не настоящий. Бутафорский.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Бутафорский? Гм. Босфор знаю, а Бутафоры ; это где?
СКАКУНОВ. Отпустите меня, пожалуйста, мне надо идти.
ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Нет, гражданин, сначала с нами.
СКАКУНОВ. Да отстаньте вы от меня! (Его силой ведут к выходу.)
ЗЛАТА. Отпустите его!
СКАКУНОВ (успевает сказать). Серёжа, Лиза ко мне вернулась. Я простил её, Серж. Посмотри, какой шарфик она мне подарила…

Хлопает дверь.

ЗЛАТА. В этом доме можно сойти с ума. Вам понятно?! (Топнув ногой, скрывается в спальной комнате.)
ШОРОХ (берёт чемодан). Ухожу.
ПАПА. И куда?
ШОРОХ. К маме.
ПАПА. Я что сказать хочу – полюбился ты мне, Серёжа, что ли. Вот, думаю, человек, возьму его себе под крыло.
ШОРОХ. Я тоже вас… не на показ, Петр Маркович. (Бросается в объятья тестя, по-детски плачет.) Папа, папочка, во льдах погибает могучий лайнер.
ПАПА. Ну, ну, не плачь, сына, я уже вижу, как к тебе на помощь летят боевые орлы. А мне… Эх! Ты заходи ко мне, сынок.
ШОРОХ. Зайду, папа.
ПАПА. Взял бы что.
ШОРОХ. Ничего мне не надо, папа. Возьму лишь цветочек аленькой, который она мне подарила.  (Открывает книгу, с трепетом берёт засушенный цветок. Тесть и зять какое-то время стоят, обнявшись.)
ПАПА. А теперь – ступай, и не будем оглядываться.

Шорох уходит.

МАМА.  Ох… ох… Петя.
ПАПА. Да, дорогая.
МАМА. Посмотри, какие у меня глаза.
ПАПА. Твои глаза сравнимы лишь с белоснежной пустыней Земли Франца Иосифа, а зрачки, как два пингвина, вышедших полюбоваться северным сиянием.
МАМА. И больше ты ничего в них не видишь?
ПАПА. Ровным счетом – ничего.
МАМА. Ты знаешь, как обозвал меня наш зятёк?
ПАПА. Как?
МАМА. Он сказал, что у меня бычьи глаза.
ПАПА. Ах, он шутник!
МАМА. Это ты называешь шуткой?
ПАПА. Конечно. Подумай, откуда на Земле Франца Иосифа может вдруг объявиться бык?

В залу вбегает взволнованная секретарша Валентина Смыкова. Это красивая плоскогрудая женщина лет сорока.

СМЫКОВА. Петр Маркович, вы должны быть там! Вас там ждут! Это какой-то кошмар! Мамочки мои дорогие! Он просто сошел с ума…
ПАПА. Ты не части. Скажи тише и внятно: кто сошел с ума?
СМЫКОВА. Сусликов. Когда весь наш отдел был на обеде, он пришел в обеденную залу и громогласно заявил – вы же знаете какой у него бас – он громогласно заявил, что он не Сусликов, а «Орден дружбы народов»! А потом, он стал хватать всех женщин за груди и всё твердил: «Ордена всех стран, соединяйтесь!»
ПАПА. Где он теперь?
СМЫКОВА. В отделении.
ПАПА. Милиции?
СМЫКОВА. Больниции… психиатрической.
ПАПА. Зачем? Зачем? Ведь будут последствия.
СМЫКОВА. Идёмте. Вас там ждут. Вас хотят.
МАМА. Простите меня, не помню как там вас, но вы панику бросьте. Кто-то где-то сошел с ума. Ну и что? Мне тоже плохо.
СМЫКОВА (вне себя от радости). Как? И вы? Петя, это правда?
МАМА. А почему это вы его Петей называете? 
СМЫКОВА. Простите. Петр Маркович…
МАМА. Что значит «простите»? Петя, в чем дело?
ПАПА. Какое дело?   
СМЫКОВА. Петр Маркович, мне кажется, что пришло время открыть карты.
ПАПА. Карты области… Вы разве не передали их в отдел….
СМЫКОВА. Не юлите, Петр Маркович, я скажу.
ПАПА. Нет!
СМЫКОВА. Нет, я скажу! (Маме.) Дело в том, что мы с Петром Марковичем… с Петей… любим друг друга. Давно.
МАМА.  Ах! (Отключается.)
ПАПА. Что ты наделала? Дура!
СМЫКОВА. Это я-то дура? Это ты старый козел! Не подходите ко мне, господин Подлайко! Вы не человек поступка. Вы – трус. Я вам не конспиративная проститутка. Я не собираюсь говорить всю жизнь о любви на языке морзе! Я перехожу на легальную основу любви. Пока вы чесались… В общем, мне Егор Кузьмич предложение сделал.
ПАПА. Егор Кузьмич? Не может быть?!
СМЫКОВА. Может! Он готов ради меня на всё. Вы дарили мне конфеты и надувные шарики; он дарил мне духи и розы. А вчера он так и сказал: «Валечка, я подарю вам шубку, норковую». (Заплаканная убегает.)

Папа мечется между лежащей Мамой и дверью, наконец, бежит в дверь.
Входит Аня Батина. Это крупная женщина, пёстро одетая, с безумной брошкой на груди.

БАТИНА. Двери настежь и никого. Странно. Есть тут кто? (Напевает.) «Сияй Ташкент – звезда Востока…» (Замечает Маму.) Аббочка, детка. (Приподнимает, хлопает по щекам.) Что с тобой, лебедь прохладная?
МАМА.  Гадина! (Хватает Батину за грудки.)
БАТИНА (высвобождаясь). Что за дубляж-ж? Что за хохмочки, подруга?
МАМА.  Аня, Анечка, прости, милая, я тебя за Петькину секретаршу приняла. Анюта, веришь, с ума схожу, веришь?
БАТИНА. То-то я гляжу, рыбка моя золотая, лежит, как говорят гробокопатели, «жмуриком», и только сопит в две дырки. И что мы плачем, подруга?
МАМА. Анечка, погибаю!
БАТИНА. Дети достали? Понимаю.
МАМА.  Если бы только дети. Муж родной изменяет, Петька.
БАТИНА. Дубляж-ж! Да-а, подруга. Петя-Петюня… Кто б мог подумать. Ну, ну, не плакай. Я тебе со всей простотой своего сибирского характера скажу: замужество вообще сплошная юриспруденция. (Поет.) «Всего один лишь только раз цветут сады в душе у нас…» Мой охламон, думаешь, лучше? Цирк на дроте! Проснется и прямо в трусах, к мольберту. Художник. Я ему кличку дала. Знаешь какую? – «Пи-кака-со».
МАМА. Анечка, говори, как быть, что делать?
БАТИНА. Подруга, на эти вопросы ещё никто из представителей сильного пола не дал ответа, а ты хочешь, чтобы это сделала такая хрупкая женщина, как я.
МАМА. Ты не хрупкая, ты сильная, ты всё можешь. Что делать, Аня? 
БАТИНА. А то и делать. Я закоренелый юрист. Разведу всех вас, как рыбок золотых, и все тут. АБВ-КПЗ-ЭЮЯ! – вот и весь алфавит.
МАМА. А если…
БАТИНА. А если твои мужики слишком умными окажутся, то мы их аргументы в тиски и на сковородку. Я понятно изъясняюсь? Ты мне факты давай, голые факты.

Из спальной комнаты доносится душераздирающий крик Златы, после чего в залу вбегает полуголый мужчина; в руках у него комок из одежды; пробежав через залу, он выбегает вон из квартиры. Все происходит так быстро, что Мама и Батина не успевают ничего сообразить.
В дверях спальни появляется побледневшая Злата.

МАМА.  Я жду объяснений, Злата.
ЗЛАТА. Каких объяснений?
МАМА.  У тебя был мужчина?
ЗЛАТА. Мама! Как ты можешь так думать? Я лежала, у меня болела голова, и вдруг он – наш сосед по балкону, врывается, голый…
МАМА. Но, доченька, это не ваш сосед. Ваш сосед по балкону рыжий и толстый, а этот черный и с бородой.
ЗЛАТА. Что ты этим хочешь сказать?
БАТИНА. Тихо, дивчата, тихо! Следствие ведут знатоки. Если мужик голый, значит, любовник, а если делает ноги, значит, муж пришел. Тысяча двести семнадцать анекдотов на эту тему.
МАМА.  Любовник?
БАТИНА. Любовник.

Мама начинает вдохновенно смеяться, от её смеха заражаются Батина, потом Злата.
Входит Папа.

ПАПА. Аня, ты? Здравствуй, Аня.
БАТИНА. Здравствуй… Петя.
ПАПА. Как дела?
БАТИНА. Подшиваются.
МАМА.  Вот он, Анечка, жеребец. В тундру, в пустыню, в каменоломни его!
ПАПА. В чем, собственно, дело?
БАТИНА. Гуляешь, старый ты хрыч! Думаешь, отчего мамонта застукали, отчего тигра саблезубого укокошили? Разгулялись, потому что. И тебе приспичило в мамонты?
ПАПА. Что за давление, Антонина?
БАТИНА. Молчать! Свет в глаза! Будем отвечать?! Танцы-шманцы. И как тебе в голову такое влезло?
ПАПА. Прекратите этот балаган! Мне плохо…
БАТИНА. Стоять!  Показания будем давать стоя.
ЗЛАТА. Оставьте его. Не видите разве – папе плохо.
БАТИНА. А кому хорошо? Тебе? Твоей маме? Тете Лёле с бомбосклада? Всем плохо. (Пауза). О! Придумала. А может нам из него шпиона сделать? Занимает высокий пост, имеет доступ к секретной информации, в силу склонности к обогащению – стал продавать секретные материалы за бугор. (К Папе.) Гражданин Подлайко, вы английский знаете? Не молчать! Я повторяю вопрос на русском языке: ду ю  андэстэнд май спик инглиш?
ЗЛАТА. Что вы несёте!
ПАПА. Это третий инфаркт. (Словно пластилиновый опускается в кресло.)
МАМА. Вставай, не притворяйся. Чуть что – инфаркт у него. Чего расселся? Вставай! Слышишь?

Входит Шорох.

ШОРОХ.  Простите. Я на минутку. Паспорт забыл.
БАТИНА. Он вам больше не понадобиться, гражданин. Будем оформлять. На три года.
МАМА.  Он меня матом крыл, а дочке ножом угрожал.
БАТИНА. Это меняет дело. На червончик набегает.
ШОРОХ.  А за дачу ложных показаний сколько полагается?
БАТИНА. Вы ещё хотите?
ШОРОХ.  Не я, (указывает на Маму) вот эта гражданка.
БАТИНА. Разберёмся. Скажите, почему вы так таинственно заговорщически вошли? Вы полагали, что избранная вами жертва будет одна, не так ли?
ШОРОХ.  О чем вы?
БАТИНА. У вас в роду кто-нибудь срок тянул? Ну, сидел?
ШОРОХ (возгораясь).  А вам какое дело?
БАТИНА. Видала, Аббочка, кем является твой бывший зять – социально опасный созревший маньяк-убийца.
ШОРОХ.  Окстисеь, женщина!
БАТИНА. Видно невооруженным глазом: у подсудимого наследственная склонность к садизму.
ШОРОХ.  Да за такие слова…
БАТИНА. Стоять, не двигаться, я сказала! (Шорох замирает.) Вглядитесь, девушки, видите? Раздутые ноздри, пена у рта, дрожь в теле, судорожно сжатые кулаки… типичнейшая дебилозационная раскодировка индивидуума.
ШОРОХ.  Что, что?!..
БАТИНА. Посадить такого вряд ли удастся. Но психушки ему не миновать.
ШОРОХ.  Что вы сказали?!..
БАТИНА. Злата, девочка, вызывай медбратьев, а мы с мамой попытаемся его связать.
ЗЛАТА. Прекратите это сейчас же!
ШОРОХ.  Не подходите ко мне! Я вам живым не дамся. Я не шучу!! Дорогу!!!

Женщины расступаются, и Сергей с диким воплем вылетает вон.

ЗЛАТА. Ненормальные! Обе.

Бежит за Сергеем.

МАМА.  Злата, стой!
БАТИНА. Оставь ты её, подруга. Пусть бежит. У твоей дочери всё ещё впереди. Главное, что мужики у тебя теперь вот где. Делай с ними теперь, что пожелаешь: хочешь – суди, а хочешь – на поводок сади, не пикнут.
МАМА (Папе). Бросай Ваньку валять, чего разлёгся? Да он вроде не дышит… Холодный. (Причитает.) Довели! Доконали! 
БАТИНА. Брось скулить. Сколько минут прошло, как он гыгнулся? Минут пятнадцать?
МАМА.  Нет, меньше.
БАТИНА. Тогда ничего, сейчас отогреем. (Перекладывает Папу на пол, своими чугунными руками массирует грудную клетку «покойника».)
МАМА.  Ань, ты же ему все ребра переломаешь.
БАТИНА. Ничего. До развода, как говорится, заживёт. Главное, чтоб будильник пошел. И не стой, как статуя Свободы, делай ему искусственное дыхание.
МАМА. Как это?
БАТИНА. Рот в рот.
МАМА.  Как, как?
БАТИНА. Набирай полную грудь воздуха и ему в рот дуй.
МАМА.  Я боюсь.
БАТИНА. Не бойся.
МАМА.  Боюсь.
БАТИНА. Родной муж дуба даёт, а она девочкой выделывается. Давай, я сказала!

Мама шумно вдыхает, подносит губы к губам мужа, и в это время он обхватывает её так, что получается очень даже животрепещущая картина. Мама с трудом вырывается из объятий Папы.

ПАПА. Аббочка, ты простила меня, да? Целуй же, целуй своего Петюню!
МАМА.  Петька! Живой! (Обоюдные объятия, поцелуи.)
ПАПА (замечает Батину). Аббочка, скажи этой женщине, чтоб она ушла. Я её боюсь.
БАТИНА. Кого ты боишься, чудик? Я ж тебе, как мать родная, жизнь подарила.
ПАПА. Ты, Антонина, хамка до последней степени. Ты – хамка мужского типа. Уходи!
МАМА.  Анечка, уходи, не волнуй Петю. Ты же видишь – он в критическом состоянии.
БАТИНА. Да, скажу я вам, вот и делай после этого добро людям. Никакой благодарности.
МАМА.  Анечка, я тебе позвоню… завтра.
БАТИНА. Дурдом, честное слово. «Сияй Ташкент – звезда Востока, столица дружбы и тепла…» (Напевая, уходит.)
МАМА.  Петенька, родной, я так сейчас переволновалась.
ПАПА. Дорогая.
МАМА.  Любимый.

Входит Агата Кристиновна.

АГАТА КРИСТИНОВНА. Ещё раз извиняюсь, конечно.
МАМА.  Агата Кристиновна, ну так нельзя!
АГАТА КРИСТИНОВНА. Говорю, и где это дедушка ваш? Что-то не слыхать его.
МАМА.  Какой дедушка?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Ваш дедушка.
МАМА. Ах, дедушка! А где дедушка? Дедушка в туалете, читает.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Что-то долго он там читает.
МАМА.  Действительно, долго.
АГАТА КРИСТИНОВНА. А может он там того… присел на дощечку, надулся, и…
МАМА.  Тьху на вас!
АГАТА КРИСТИНОВНА. А давайте мы с вами посмотрим?
МАМА. Давайте.

Обе подходят к туалетной двери, прислушиваются. Вдруг за дверью раздается заливистый смех Деда. Щелкает задвижка, и развесёлый Дед предстает перед ними.
ДЕД. Эврика! Эврика! Я нашел рецепт вечной молодости! Вот, послушайте. (Читает). «Живость и силу увядающему нефритовому стеблю может вернуть целительное лекарство, состоящее из смеси порошка засушенной лягушки, когтей полевого нахлобучика и трёх желтков чернокрылого выхухоля». 
МАМА.  Опять, старый ты маразматик, дураковаляние устраиваешь! Гляди, дошутишься. Плачет по тебе дом престарелых.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Можно я его к себе заберу? Пусть он у меня чайку попьет, карамелек поест.
ДЕД. С баранками!
МАМА. Иди с глаз моих.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Пойдем, дедуля?
ДЕД. Пойдем, бабуля! (Уходят.)

Квартира молодых. Раннее утро.
Папа сидит в кресле, Мама на софе. Бессонная ночь оставила свой отпечаток на их лицах.

ПАПА (вдруг). Слышала?
МАМА.  Что?
ПАПА. Звонок.
МАМА.  Отстань от меня. Только задремала…
ПАПА. Послышалось. Надо снова всех обзвонить.
МАМА.  Ничего с ними не случиться. Они уже взрослые, самостоятельные люди. Побегают, помёрзнут ночь и вернуться, как миленькие.
ПАПА. Потерять такого парня!
МАМА.  Жулика, труса, карьериста. О чем жалеть?
ПАПА. Ничего ты не понимаешь. Мы понимали друг друга.
МАМА.  Два сапога пара: что ты, что он – карьеристы и брехуны.
ПАПА. Оставь этот тон, дорогая. (Пауза.) Аббочка, ну позвони ты, куда-нибудь позвони, Господи!..
МАМА.  Сейчас, разбежалась.
ПАПА. Дочь ведь родная. А вдруг на них хулиганы напали? Страшно подумать.
МАМА.  Страшись, изменник.
ПАПА. Мы же договорились – эту тему снимаем с повестки дня.
МАМА.  Никто не забыт, ничто не забыто! Я к губернатору пойду. Весь депутатский корпус перед фактом поставлю.
ПАПА. Аббочка, ты не сделаешь этого.
МАМА.  Сделаю, будь уверен.
ПАПА. Не сделаешь, Аббочка.
МАМА.  Нет, сделаю.
ПАПА. Не сделаешь.
МАМА.  Сделаю, сделаю!
ПАПА. Аббище ты неугомонное! Всю жизнь ты меня на коротком поводке проводила. Ну, нет, хватит! От всего отрекусь, всех брошу. Как Диоген, в бочке жить стану. Всё к черту.
МАМА.  Э-э, актёришко хренов. «Откажусь», «брошу»… Хотела бы я поглядеть, как ты с народного горба слезать будешь. Что язык проглотил? Бюроктрат несчастный.
ПАПА. Если ты сей же час не замолчишь, я тебя задушу, вот этими вот руками.
МАМА.  Души, души, молчать не стану.

Слышится поворот ключа в двери. Входит Злата; она выглядит очень устало.

Ну, наконец. Ты одна? А где этот?.. Что молчишь? Ну, говори же.
ПАПА. Доченька, к тебе никто не приставал?
ЗЛАТА. Собирайтесь.
МАМА.  Зачем?
ЗЛАТА. Собирайтесь.
МАМА.  Зачем, объясни?
ЗЛАТА. Поедем в морг, на опознание.
МАМА.  Новое дело!
ЗЛАТА (с горькой слезой). Я догнала его внизу, у дома… но остановить его или успокоить было невозможно. Он был страшен. Боже, как блестели его глаза! Он сказал, что намерен уйти из жизни. Но перед тем, как это сделать, он напишет такую записку: «В моей смерти прошу винить мою тёщу». Прокричав это, он убежал. Я всю ночь проискала его, а к утру решила позвонить в морг, где мне сообщили, что в половине четвертого к ним был доставлен труп молодого человека, по описанию схожего с Сергеем.
ПАПА. Ну, ну, не плачь.
МАМА.  Записочку, говоришь, ладно. (Решительно.) Едем в морг. Нет, права было Антонина: шизофреник, он и есть шизофреник.
ЗЛАТА. Бедный, бедный мой Серёжа… Я ведь вчера была у врача… у нас будет… ребенок…
МАМА.  Так я и знала. Ну что за дочь! Ты всё время куда-то спешишь.

Слышится поворот ключа в двери.

ЗЛАТА. Это он! Мой Серёжа! (Бежит в прихожую, слышен её радостный голосок). Серёженька, живой! Милый! Ты – чудо!
Голос Сергея: «Милая! Прелесть моя! Я люблю тебя, Злата!..»

Через минуту безумно счастливый Сергей входит в залу, неся на руках безумно счастливую супругу.

ШОРОХ (замечает Папу и Маму). Вы здесь? (Опускает Злату.) Доброе утро.
ПАПА (радостно). С добрым утром, зять!
МАМА.  Ну, здравствуй, коли не шутишь. Ещё живой?
ШОРОХ. Живой.
МАМА (язвительно).  А записочку уже написал?
ШОРОХ. Какую записочку?
МАМА.  «В моей смерти прошу винить мою тёщу».
ШОРОХ. Аббалия Николаевна… (Падает перед ней на колени.) Мама! Простите меня, мама. Сорвался. Больше не повторится. Клянусь, чем угодно клянусь. Я столько пережил за эту ночь. Я много понял. Пожалуйста, простите меня. Все, что произошло, было так глупо. Ну, правда же. Я люблю Злату, я люблю её так, как никто никогда не любил!!!
МАМА.  Что тут скажешь, отец?
ПАПА. Я верю в их счастье, мать. Посмотри, как сияют их лица. (Умиленно.) Дети мои…
МАМА.  Выходит, права пословица: «Милые бранятся – только тешатся».
ПАПА. Выходит – права.
ЗЛАТА. Родные мои, давайте пить кофе. Утро уже. Новый день наступил, а с ним и новая жизнь!
ШОРОХ. Прекрасная идея! (Заключает Злату в объятья, они застывают в долгом поцелуе.)
МАМА.  Что ж, давайте пить кофе.
ПАПА. Доченька, мне чай, зелёный.
ЗЛАТА. Боже, как я вас всех люблю! (Целует Папу, Маму, Сергея, бежит на кухню.)
МАМА.  А теперь, дорогой зятёк, между нами: что делать будем?
ШОРОХ. Мир. Труд. Май. Навеки. Железно.
МАМА.  Мир – это хорошо. Надеюсь, ты понял, что у меня лучше не вякать?
ШОРОХ.  Внял на всю оставшуюся жизнь. Мама! (Обнимает тёщу.)
МАМА.  Запомни, или вы дружная семья, или я тебя в порошок сотру.
ШОРОХ.  Запомнил. Я, мама, сметливый.
МАМА.  Умница. Зять. (Обнимает Сергея.)

Садятся за стол.
Входит Злата, вносит кофе и бутерброды.

ПАПА. Нет, что ни говорите, а истина – в чае.
МАМА.  Кофе – чудо!
ШОРОХ.  Прелесть. Мама, не будете ли так любезны, я бы попросил вас не счесть за труд и подать мне вот тот бутерброд с икоркой.
МАМА.  Разумеется. Держи.
ШОРОХ. Благодарю вас.
ЗЛАТА.  Боже, какая прелесть! Я люблю, люблю вас всех! Какое это счастье, когда в тебе есть талант любить, когда ты любишь и любим.
ШОРОХ. Папа, мама, я люблю вашу дочь, безумно!
МАМА.  Эх, где наша не пропадала! Отец, давай подарим детям машину? «Ауди» или «Мерседес»?
ПАПА. И подарим. Живём, Серёжа, живём!
ШОРОХ.  Живём, папа!
МАМА.  Вы хотите машину, дети?
ДЕТИ (Маме). Хотим.
МАМА.  На роскошной, черного цвета машине, ты, Сергей, будешь возить свою дорогую жену и милое дитя… златокудрую голубоглазую внучку…
ШОРОХ. Что-о?
ЗЛАТА. У нас будет ребёнок, милый!
ШОРОХ (без ума от счастья). Злата! Солнце! Счастье моё!.. (Целует Злату, пускается в радостный танец; отплясав, возвращается за стол.)
МАМА.  Ещё раз спрошу: вы будете послушными, дети?
ДЕТИ. Да, мама.
МАМА.  Вот и отлично.
ПАПА. Небесное чувство!
ШОРОХ.  Райская жизнь!
ЗЛАТА. Экстаз души!
МАМА.  Таракан… В чашке… таракан… фэ… Гляди, поганка, чем ты мать поишь?
ЗЛАТА. Он, очевидно, был в турке…
МАМА.  Сама ты турка длинноногая! Циркуль невнимательный!
ШОРОХ.  Аббалия Николаевна, не оскорбляйте мою жену. Крик не допустим, когда женщина в положении.
МАМА.  А ты заткнись, и не мешай мне воспитывать дочь.
ШОРОХ. Это моя жена!
МАМА.  Дам в морду!
ЗЛАТА. Ведь всё было так хорошо…
ПАПА. Я вкушал ароматы рая…
МАМА.  Запомни, дорогая, пока он твой муж, ты мне не дочь.
ЗЛАТА (умоляюще). Но мама…
МАМА.  Не мамкай!
ШОРОХ. Не лезьте в нашу семейную жизнь!
МАМА.  Ещё хоть слово скажешь, я тебе язык к подошве пришью! Расчумакал?
ПАПА. Ей нужно принять холодный душ. Серёжа, помоги мне.
МАМА.  Лиходей ты мой, ты кого за руки хватаешь? Выпал в осадок, быстро!
ПАПА. Ты вся горишь.
МАМА (цедя сквозь зубы). Прочь! Руки…
ПАПА.   Нет, пойдем…
МАМА.  Мармеладные ваши души… Развод! Развод!
ЗЛАТА. Мама, мамочка!

Папа и Сергей пытаются усмирить Маму, но ей удаётся обхватить шеи мужчин руками и эдаким фертом прокружить их несколько раз, а затем отпустить.

ПАПА. Где я? Что со мной?
ШОРОХ. Голова! Моя голова!..

Входят Дед и Агата Кристиновна.

ДЕД. Загс и никаких гвоздей!
АГАТА КРИСТИНОВНА. Мы с вашим дедушкой приглянулись друг дружке, и решили завязаться в семейный узел.
ДЕД(Агате). Поцелуемся?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Поцелуемся. (Целуются.)
ЗЛАТА. Дед, ну ты даёшь!
СЕРГЕЙ и ПАПА (вместе). Горько! Горько! Горько!..
МАМА. Ах, вы мои черт знает что! Вы меня на фуфу взять хотите? Не выйдет. Всех утрамбую! (Запускает в Деда горшком, Агату садит в детскую коляску; полетели по комнате ползунки и распашонки). Вон! Все вон!
ДЕД. Ты мою невесту обижать? Ну, держись! (Толкает Маму.)
ЗЛАТА. Дед, ты на кого руку поднял? Вот тебе!
АГАТА КРИСТИНОВНА. Прости меня, Златушка, но моего дедушку обижать я никому не позволю. (Наступает на Злату с намерением ударить). На, на, на!..
ШОРОХ (хватает Агату за юбку). Э, э, осторожней на поворотах, бабушка!
ПАПА (Маме). Хищница!
МАМА. Бюрократ! Развод!
ПАПА. Развод!
ЗЛАТА. Серёженька, где же счастье?
ШОРОХ. Если бы знать, милая!
АГАТА КРИСТИНОВНА. То-то свадебку сыграем!
ДЕД. В курьез по Америке поедем!

Входит Илья, и с ним слегка напомаженная женщина в цветной косынке и с синяком под глазом.

ИЛЬЯ. Мать, ты здесь? Спать будешь на кухне. Я к тебе с Нюркой жить перехожу.
АГАТА КРИСТИНОВНА. Кто такая?
ИЛЬЯ. Невеста. Нравицца?
АГАТА КРИСТИНОВНА. Сынок, ты погоди со своей Нюркой. Твоя мать замуж идёт! (Пускается в пляс.) «Жених красив, намилуюсь с ним!..»
ДЕД (идет за Агатой). «Плясать пошел, жену нашел!»
МАМА.  Прекратите этот балаган, сейчас же!
ПАПА. Бать, живем!
ИЛЬЯ. Нюрка, идём в загул! Есть повод!

Вбегает испуганный Скакунов.

СКАКУНОВ. Спрячьте меня! Скорее!

За ним вбегают трое в штатском. У одного из них пистолет. Это, уже знакомый нам, Пухорыльцев.

ПУХОРЫЛЬЦЕВ. Врёшь! Не уйдёшь, «Колумбиец»!
МАМА.  Убирайтесь! Вон! Вон!!!…

Душераздирающий крик Аббалии Николаевны переходит в гул реактивного самолёта, потом второго, третьего, наконец, целой эскадрильи. Все устремляются  на авансцену к условному окну, кроме Сергея и Златы; они нежно целуются.

ИЛЬЯ (в наступившей вдруг тишине, с энтузиазмом юного натуралиста). Наши полетели!

Занавес

Выженко Александр Евгеньевич, год рождения 1958.
Год написания пьесы 2008