Безрукий страдалец

Все стремительно бежит и торопится, как и всегда, поздним декабрьским вечером. Рабочий день заканчивается, метро заполняет волной угрюмых и уставших труженников столицы, пропускающей всех желающих. Пропускающей всех, но отнюдь не каждого принимающей. Так и этим очередным вечером двигал я свои ноги от шумной станции метрополитена к заветной остановке общественного транспорта, чтобы дождаться столь же заветного переполненного битком автобуса, добраться до спасительной двушки в брежневской многоэтажке и упасть в толику столичного комфорта. В предверии грядущих выходных назревали интересные мысли; голова кишила ими, много планов всплывало в воображении, и от этого всего, несмотря на сумятицу и переполох вокруг, становилось очень тепло и весело на душе. Да, пожалуй, занятость - залог хорошего настроя, и занятость мозга - в том числе.
Фонарные столбы тускло, но верно освещали остановку и грязь, смешавшуюся с мокрым слякотным снегом, истоптанным сотнями подошв. Все спешило - да, абсолютно каждый так и стремился поскорее влезть в двери общественного транспорта, закрыть свой продуктовый ларек, рассчитаться с делами своего маленького связного салона, чтобы поскорее достичь тихого уголка и ощутить отдаление от давящего безликого социума, вкусить чувство защищенности и закрыть двери на три замка. День закончен, а раз так - нечего открывать двери кому попало, да и кому попало нечего стучаться в эти двери.
Ветер дул не весьма приятный, несмотря на оттепель, и я старался поглубже закутаться в тепло своего капюшона, дабы не простудиться перед желанным двухдневным отдыхом. Кто-то рядом спрашивал, как доехать до кинотеатра, и я учтиво назвал номера автобусов и название остановочного пункта.  Вежливость и культурность никто не отменял, несмотря на желание поскорее уже перестать видеть всех этих граждан.
Шаткой походкой, в весьма необычном для окружающих состоянии, но при этом вполне отдающий себе и своим действиям отчет, к остановке подплелся пожилой человек лет пятидесяти –пятидесяти пяти. Вид у него был, мягко говоря, помятый,  лицо грубое, но без злобины, а одежда – из разряда той, какую носят люди с признаками хронического алкоголизма или без определенного места жительства. Шапка, грязная и мокрая, свисала набекрень, а на шее висела старая советская сумка. Человек был без рук, и закатанные по локоть и завязанные в узлы рукава выглядели убедительно.  Медленно, он подошел ко мне, и как бы с надеждой и без лишних слов, но полусвязной речью и с дрожью в голосе он спросил:
- Мне до «окружной» добраться, 282 автобус, где найти?
Старательно объяснил ему, куда встать, но гражданин как будто не все слышал. Или сделал вид, что не расслышал, потому что стоял здесь уже минут  десять, а остановка его автобуса была соседней от моей. С надеждой подошел он к молодому человеку и задал тот же вопрос. Тот пренебрежительно отстранился, посчитав ненужным для себя подобные диалоги. Стоящие рядом девушки тоже отошли, чего бы плохого не вышло, подале.
Старик подковылял вновь к моей остановке и увидел в ее углу пакет с недоеденными остатками местной традиционной кавказской кухни. «Отчего же я не возьму, когда голодные в доме» - с этими словами принялся он вставать на колени, и без того замазганные и коричневые, дабы поднять своими завернутыми рукавами эту кем-то брошенную, будто для его «голодных», щепоть жизни.
Ухватив не без усилия пакет, страдалец неуклюже уложил, его как мог в свою сумку, и, словно пытаясь заверить меня, что он все делает из благих намерений, пробормотал:
-Ну у меня это, коты ждут, Петька и Матвей. Голодные, так вот хоть будет дать чего им.
С этим подбредал он к каждому встречному и пытался объясниться, высказать причину столь необъяснимого, или слишком буквально воспринимаемого окружающими гражданами поступка. Медленно и не совсем убедительно, но с верой и без грешного слова или наречия, даже без намека на них. Люди смотрели вдаль. Кто-то делал вид, что не замечает, кто-то отворачивался, кто-то в компании молодых поддатых людей смеялся и обсуждал предмет нечистоплотности и порока русского общества.
Человек побродил еще несколько минут, и, видимо, осознав, что автобус его сегодня уже не придет (а может, и не нужен ему был этот автобус, да и вообще, сам транспорт впринципе)  устало двинулся в сторону бесконечных рыночных блоков, медленно растворяясь в бегущих мимо фигурах укутавшихся людей.
Подошел мой автобус. В заполняющийся телами салон сел я в самом конце у окна. Сел и закрыл глаза, но уже не мог думать  и чувствовать то самое тепло - ощущение предстоящего отдыха улетучилось, и я смотрел из окна на мрачный каркас остановки, на слякоть, и на свежие несимметричные, оставленные страдальцем следы, затаптываемые шагами безмолвных граждан. 
13.12.13