поэма Поморье

Белое море во всём уникально,
Даже в названии своём.
Белое – значит здесь всё идеально,
Неповторимо во всём.

Тысячи лет, … здесь всегда жили люди,
Гиперборея – как сон.
Хоть и в легендах, а край этот любят.
Кельтами выстрадан он.

Весь Зимний берег до самой Онеги -
Это сплошной артефакт.
Стрелки, посуда и все их коллеги –
Каменный век, это факт.

Белое море кормило издревле
Чудь заволочную, … всех.
Морж и белуха, но было дешевле
Сёмгу ловить без помех.

Саамы и ненцы, они ж самоеды,
Вепсы и прочий народ,
Жили в Поморье, не как дармоеды,
Не как какой-то там сброд.

Стали вдоль рек племенами селиться.
Нижма, Двина и Мезень.
Богу единому стали молиться.
Аборигены теперь.

Весь берег кемьский и моря просторы
Стал русам самым родным.
Там зародился, как этнос, поморы.
Дальше всё стало иным.

Здесь появились свои мореходы,
С ними ладья, карбас, коч.
Грумант освоить, найти все подходы,
Только помор был не прочь.
Смело добрались до Енисея,
Кочу все льды нипочём.
Город построили там – Мангазея,
И торговали причём.

Нёнокса, Яреньга, Солза и Сюзьма
Весь Летний берег расцвёл.
И Пертоминск, как сибирская нельма,
Вдруг самобытность обрёл.

Строили кочи, дома возводили,
А обшивать брали тёс.
Способ такой не в Европе купили,
Сайдинг помор им принёс.

Дом-пятистенок, амбар и повети,
Для тех времён – образец.
Ставили храмы, плели сами сети,
Били моржей, наконец.

Лёщится зверь, брызгам волю давая,
Нерпа, белуха, тюлень …
Били пешнёй, быстро и не зевая.
Промысловик – он кремень.

В доме любом сёмга есть и навага.
Каждый помор - хлебосол.
Кумжа, треска есть, конечно, и брага,
Есть и печорский засол.

А вот когда полуношник резвится,
Ветер норд-остом зовут.
Рыба уходит, улов только снится,
Так вот погоду и ждут.

Все они были тяглые люди,
Барин один - государь.
Он наградит, только он и осудит,
Так что помор не мытарь.

Все: онежане мезенцы, двиняне
Важские … много других.
Все были вольные, но не цыгане,
Норов другой был у них.
«Русь Голубая» - так звались поморы.
Не было там крепостных.
Их не лишали семьи, как опоры.
В дар не несли, как борзых.

Зимний же берег был много скромнее,
Выходцы прочих племён.
Тоже поморы, … не то чтоб беднее,
Не было ярких имён.

Куя, Мегра, Инцы, Майда и Това,
В каждом названии – восток.
Рыба и зверь тоже были основа
Только зимой, кто знаток.

Вот этот берег и назван был Зимний,
Лучше здесь было зимой.
С юга течение несло массы крилей,
Вроде как снова домой.

Щи хоть кнутами хлещи, говорили,
Точно, не вскочит пузырь.
Летом в Мезени такое варили,
Хоть уходи в монастырь.

Только собаки, порой, ложки мыли.
Спать? Голова на кулак.
В Пинеге летом всегда так и жили,
А по-другому никак.

Жизнь по-другому текла на Онеге,
В устье Онежский залив.
С чистой водой, всё как будто бы в неге,
Гладит отлив и прилив.

Вскоре Усть-Янскую волость создали,
Те, кто пришёл сюда жить.
Рыбные тони кормильцами стали,
Людям отныне служить.

Василий тёмный тогда был на троне,
Мог бы поморов сберечь.
Люди литовские с верой короне,
Волость решили всю сжечь.

Всё уничтожили: храмы, покосы,
Избы, все флюгарки, коч.
Были поморы онежские – россы,
Так что смогли превозмочь …

Край этот дивный и свет животворный,
Солнца пурпурный отцвет.
Зверь здесь пугливый и самый проворный.
Места добрей, чем здесь, нет.

Вера, …  Усть-Янскую жизнь возродила.
Екатерина, как мать,
Имя Онег Усть-селу подарила,
С тех пор Онегой и звать.

Город, чьи улицы тёсом покрыты,
Всех иноземцев пленил.
Свейские немцы, они не забыты,
Каждый сей труд  оценил.

Мачтовый лес, изобилие рыбы,
Мрамором берег изрыт.
Здесь только встретишь громадные глыбы,
Способ их взять, не забыт.

Сотни болот, речки, реки, озёра
Живностью просто кишат.
Здесь не увидишь плетня и забора,
Права добыть не лишат.

Где ещё есть промысловые избы?
Чтобы в лесу, просто так,
Были запасы на всякие нужды,
Спички, дрова и табак.

Путник, охотник найдёт всё что надо.
Сети, солёную сельдь,
Нож деревянный и соль – это свято,
Это поморская твердь.




И уходя, он оставит, конечно,
Всё, от еды до икон.
Здесь не относятся к лесу беспечно.
Жить, помогая – закон.

Кемь, как река, украшение Поморья.
Берег закован в гранит.
У «Падуна» словно просит раздолья,
Тянет к себе, как магнит.

Рыба здесь только ценнейшей породы;
Сиг дерюгинский и язь,
Кумжа и нельма – шедевры природы,
Сёмга – с Онегой, как связь.

Воды несёт свои в Белое море,
Прямо в Онежский залив.
Архипелаг «Кузова» встретит вскоре,
Неповторимый массив.

Здесь древнесаамские промыслы были,
Тысячелетия назад.
Сейды, … их сотни, когда-то служили
Культовым местом отрад.

« Кузов Немецкий» - он самый обширный
Немцами шведов зовут.
Швед для помора всегда был настырный,
Нет исключений и тут.

На первый взгляд край недобрый, суровый
Но это на первый взгляд
Всё гармонично, ландшафт здесь особый.
Воздух морской, как наряд

Дальше … жемчужина Белого моря –
Весь Соловецкий массив.
И монастырь, много слёз видел, горя,
Всё же чертовски красив.

Стены пестрят сотни лет валунами
Без обработки, как есть.
Словно их вбили гиганты руками.
Сколько? Похоже, не счесть.
Много веков он, как символ Поморья.
Есть здесь и пустынь, и скит.
В весях раскиданы церкви, подворья,
В каждой лампада горит.

Был монастырь и участник Раскола,
Как Соловецкий мятеж.
Голос, возвысил он против престола,
Всяких, лишившись надежд.

Был «благодетелем» в виде острога,
Многие сгинули здесь.
В келье, где метр от стены до порога,
Быстро сбивается спесь.

В архипелаге на карте сегодня
Более ста островов.
Есть и особый, и воля Господня,
Быть у его берегов.

Силы небесные льются отсюда,
Чувствуешь их благодать.
Воздуху, морю, земле и без чуда,
Всем, освящая, воздать.

Заяцкий остров, он так и зовётся,
Был здесь святитель Андрей.
За тыщу лет до него, … время льётся,
Был здесь свой быт у людей.

Культ лабиринта, тому подтверждение.
Как здесь, нигде нет таких.
Старше египетских? … Не заблуждение,
Жизнь началась не у них.

Белое море – оазис природный,
В частности архипелаг.
Очень прижился там кедр благородный,
Липа, черёмуха, граб.

Множество видов пернатых гнездятся.
Гага, и сокол-сапсан.
Дятел, синица в лесу веселятся.
Кречет живёт и орлан.
Чистик, кулик, беломорская чайка,
Клёст, куропатка, глухарь,
Рябчик, сова, дрозд, юрок и овсянка,
Крачка и дивный крохаль.

Белки резвятся, почти что ручные,
Гордо гуляет олень.
Лисы и зайцы, да совы ночные
Ловят друг друга весь день.

Сельдь соловецкая вне обсуждений.
Вид этот есть только здесь.
Много на свете природных явлений,
Как это вряд ли где есть.

Гордость Поморья конечно белуха.
Наш удивительный кит.
Тихо свистит, может выть, как старуха,
Или, как в дрёме, сопит.

Есть в Белом море особое место,
Дикий ландшафт словно спит.
Речки, озёра, их много, им тесно …
Время как будто стоит.

И лабиринт, …  «Вавилоном» зовётся,
Он там, где мыс Аннин крест.
«Заяцкий» больше, чуть старше, сдаётся,
Тоже как будто воскрес.

Жил здесь ровесник Ханаан и Урарту,
Фрески о том говорят.
Только Канозеро хранит, как карму,
Клинопись, их целый ряд.

Да, Терский берег большая загадка.
Люди живут здесь давно.
Как и на Зимнем дошло до упадка,
Жившим тогда, … всё равно.

Речек здесь много, но первая Умба,
Всё в Кандалакшский залив.
Кумжа, форель и, конечно же, сёмга,
Как бы ненужное слив.
В море ждёт корюх, треска и зубатка,
Окунь морской, реже сельдь.
Только лови, здесь не будет остатка.
Средство одно, только сеть.

Есть здесь ещё интересное место,
В этих же тоже краях.
Только поморам оно и известно,
Кто понимает в сетях.

Чапома – речка, каких здесь не много,
Вся на порогах кипит.
Десять притоков, забытая Богом,
Тянет к себе, как магнит.

Ну, а порог «Борода» - это чудо!
Шум, словно поезд идёт.
В устье река обрывается круто,
Вниз метров тридцать полёт.

Чапома – царство земное форели,
Кумжа и сёмга не счёт
Все перекаты, уступы и мели
Только форель обойдёт.

В устье село, как и речка, зовётся,
Промысел семьи ведут.
Если уехать, то морем придётся.
Что-то другое не ждут.

Центром Поморья, вне всяких сомнений,
Стала Двина, как хребет.
Тысячи разных ушло поколений …
Каждый оставил свой след.

Жизнь наполняют двинские притоки,
Двадцать их них основных.
Сухона, Вычегда – это истоки,
Ей и не надо иных.

Пинега, Вага, Кодима и Сия,
Что не река, то народ.
Каждый живущий своё носит имя,
Свой исторический род.
Шилинга тем знаменитая стала,
Что здесь разбили господ.
От новгородцев земля та устала,
Здесь и решился исход.

Раньше ещё, отличились важане,
Был воевода убит.
Князь новгородский забит был ножами,
Вместе с дружиной разбит.

Древняя чудь, населявшая край сей,
Был умный, сильный народ.
Знали торговлю, знали и смысл в ней,
Знали где омут, где брод.

Здесь же, на Вавчуге верфь сотворили,
Первую в этих краях.
Пара фрегатов дорогу открыли
Плаванья в дальних морях.

Сия другими делами известна,
Первое – там монастырь.
Сийским зовётся теперь повсеместно,
Он далеко не пустырь.

Время правления царя Годунова
И здесь оставило след.
Новый монах, … жизнь и, правда, сурова.
Имя его Филарет.

Фёдор Романов, так звали монаха.
Он Михаила отец.
Карой была Годунову бы плаха,
Но не таким был конец.

Пинега лесом богата, охотой
В центре сибирская ель.
Есть заповедник всё, дышит заботой,
Княжик, пионы и хмель.

Бурый медведь, белка, рысь, росомаха
Этих лесов контингент.
Рябчик, глухарь, им подобная птаха
Не заграничный агент.
В Пинеге рыбы запасы огромны;
Голавль, елец и налим,
Стерлядь, минога и более скромны,
Язь, окунь, ёрш иже с ним.

Хариус, лещ и, конечно же, сёмга,
Щука, сорога и сиг.
Ловится в дождь, не мешает позёмка …
Так что лови только миг.

Вниз по Двине, есть село Холмогоры,
Центр всех поморских земель.
Много видали двинские просторы,
Всяких владык карусель.

Звался Биармией в девятом веке,
Что на лапландский манер.
Бьярмцы оседлыми жили на свете,
Многим тогда не в пример.

Викинги были, меха здесь скупали,
Долго так викинг не мог.
Всё разорили, Юмалу взяли.
Это у бьярмцев был Бог.

Край Заволочье, давно это было,
С центром в Ивани-Погост.
Князь Святослав подчинил к себе силой
Всё и навеки здесь врос.

Новгород сделал двинские просторы
Вотчиной – только своей.
И начались здесь сплошные поборы …
Дань стала хуже цепей.

Даже Орда здесь внесла свою лепту.
Из пограничных земель
Все в Заволочье … и канули в лету
Жизнь, как красивая Лель.

Битва на Шиленьге всё изменила
Лишь после смены веков.
Сила московских князей подтвердила
Право на смену оков.
Центром теперь стали вновь Колмогоры.
Не Холмогоры, а Кол …
Власти хотели надёжной опоры,
Чтобы помор был не зол.

Здесь воевода – наместник престола.
Он для людей царь и Бог.
Кремль был построен, изжита крамола,
Но это был не итог.

Первый экзамен устроила Смута,
Польско-литовская «рать».
Встретили свистом царя-баламута,
Кремль отказались отдать.

Штурм и осаду держали достойно,
Повод для гордости всем.
Паны Лжедмитрия зло, непристойно
Так и убрались ни с чем.

Вскоре Епархия действовать стала,
Как Холмогорская новь.
Архиепископ, как стражник устава,
Первым стал плоть ей и кровь.

Много успел сделать первый владыка,
Не поддержавший Раскол.
Сфера забот так была многолика,
Что удивляла престол.

Пётр знал всегда, кто такой Афанасий.
Пастырь, владыка и друг.
От северян не ушёл восвояси,
Здесь он остался не вдруг.

Край этот добрый, отзывчивый смелый
Царь полюбил, оценил.
Даже галдёж в свите, шум оголтелый
Мнение Петра не затмил.

Для Холмогор, это время расцвета.
Порт был единственный здесь.
В город Архангельск шёл, как эстафета,
Экспорт России и весь …
В камне воздвигнут собор кафедральный,
С ним колокольня-шатёр.
Дом архиерейский – ансамбль синодальный,
К небу десницу простёр.

Есть в Холмогорах и память иная.
В ссылке помазанник был.
Сам Иоанн, плохо суть понимая,
Как здесь и что здесь забыл?

Вместе со свергнутым сыном и Анна,
Регент, она же и мать.
Хоть и Правитель России, желанна
Анна не стала опять.

С ним и отец был – Антон Брауншвейгский,
То-то вообще не причём.
Хоть и пруссак, а язык вроде свейский,
Тоже вкусил что почём.

Все здесь остались, в земле Холмогорской.
Нет не могил, не крестов.
Хоть и покрылось всё времени коркой,
Память щадит мертвецов.

Есть и другая, она всем известна,
Гении живы в веках.
Память о них очень даже уместна.
В песнях, былинах, стихах.

И Ломоносов всегда будет первый,
Самый известный помор.
Гордость России, Отечеству верный,
Самый ценимый с тех пор.

Он и механик, и оптик отменный,
Химик, поэт, даже врач.
Он и историк, трибун неизменный,
Физик – любимец удач.

Был академиком всех Академий.
Он астроном и лингвист.
Стал изучать сущность всех эпидемий,
Перед коллегами чист.
Он атмосферу нашёл на Венере.
Смальт и мозаику знал.
Мы от нормандцев? Не верил химере.
Кто мы все есть, доказал.

Минус и плюс, сулема, атмосфера,
Полюс, барометр, эфир.
В русский язык ввёл диаметр, карьера,
Слово квадрат знает мир.

Гений рождается лишь раз в столетье.
Реже? Вполне может быть.
Север поморский не промах, заметьте.
Он не способен забыть.

В ряд с Ломоносовым, но не так ярко,
Встал его друг и земляк.
Тоже творил очень страстно и жарко.
Скульптор – уже не пустяк.

Шубин был скульптор конечно от Бога.
Мрамор его материал.
Хоть и была жизнь подростка убога,
Чтить отчий дом не устал.

Школа резьбы холмогорской по кости,
В душу вошла, не остыть.
Став академиком, кость брал от страсти
Промысел тот не забыть.

Бюсты его украшают столицы,
Пушкинский дом, Эрмитаж.
В бюстах тех лет знаменитые лица,
Где-то чуть есть эпатаж.

Много прекрасного хранит Поморье,
Всё здесь с богатой судьбой.
Комплекс Корелы, Кижи, Заостровье …
Все уникальны собой.

Много веков берег Белого моря
Был для обителей дом.
Жили, молились, с природой не споря,
Видели жизнь свою в том.
Есть монастырь, звать Николо-Корельский.
С трудной, но яркой судьбой.
В дельте Двины, весь уклад как бы сельский,
И был доволен собой.

Здесь в основном жили только монахи
На протяжении веков.
Жили спокойно, как Господа птахи,
Но знали всех рыбаков.

В Нёноксе как-то корабль появился,
Шторм разбросал, просто ветр.
Тот, кто случайно к причалу прибился,
Был «Эдуард Бонавентр»

Этот корабль оказался английский,
Ченслер на нём капитан.
Путь он проделал довольно не близкий
Морем прошёл много стран.

С Нёноксы Ченслер добрался до устья,
Там где стоял монастырь.
Не было здесь, как он ждал, захолустья,
Был далеко не пустырь.

Там же дорогу в Москву показали,
Кочем и до Холмогор.
Как воеводу найти рассказали,
Дальше Россия, простор!

Встретил его царь Иван он же Грозный.
Ченслер был принят, как гость.
Грамоту дал, документ был серьёзный …
Здесь был забит первый гвоздь.

Так монастырь стал и первым причалом,
С портом Святой Николай.
Стало всё это великим началом,
Преобразившим весь край.

Вслед появились на Яграх голландцы,
Остров был через пролив,
Тоже своих государей посланцы.
Мифы о злобе, разбив.
Целых полвека торговля России
Шла через Ягры всерьёз.
И первый порт был подобно мессии
Славу, почтение нёс.

В устье Двины, это при Ярославе
Новгород сделал свой форт.
И стал Пур-Наволок зваться и вправе,
Вроде как стражник и порт.

Здесь же поздней монастырь заложили
Строили все и не год.
Так что в Михайло-Архангельском жили
Только поморский народ.

И вот когда вслед на Ченслером снова
Вдруг  Корабельный рукав …
Он много глубже, а это основа,
Главным для кормщиков став.

И стал Пур-Наволок преображаться
Выгоду видел купец.
Строили склады, куда им деваться,
Он как-никак продавец.

Ехали с Холмогор, с Вологды, с Ваги.
Даже с Москвы, кто не трус.
Ставили избы, то были трудяги,
Не брал комар, даже гнус.

Стали фактории здесь появляться,
Около каждой свой флаг.
Немцы, голландцы не стали бояться
Здесь поискать себе благ.

Вырос Пур-Наволок, стало готово
Стать как бы центром, не ждать..
И Холмогоры с приставкою Ново
Стали себя утверждать.

Сделали вновь монастырские стены
Рубленым лесом двойным.
Башни, ворота – сберечь от измены.
Рвом, тыном, … средством иным.
Крепость Михайло-Архангельской стала …
И под охраной стрельцов               
Вроде нашла, что так долго искала,
Стала заменой дворцов.

Здесь воевода решил поселиться,
Вся монастырская знать.
Даже фактория с крепостью слиться,
Чтобы спокойнее спать.

Берег Двины в тёс красиво оделся,
Пристань, сверкая, стоит.
Каждый корабль, что приходит, согрелся
И этим всем дорожит.

Так вот ещё один город родился,
Имя у крепости, взяв.
Город Архангельск Поморью явился,
Роль основного, приняв.

Бурно Архангельск начал развиваться,
Кончилась власть Холмогор.
Ход исторический стал воплощаться,
Выйдя на этот простор.

Центром налаженной внешней торговли
Вскоре Архангельск и стал.
Не забывались дела рыбной ловли,
Промысел вновь заблистал.

К городу ближе тянулись поморы
Ставились избы окрест.
Строилась биржа, дворы и соборы,
Кузни, где правил Гефест.

Старообрядцы нашли своё место,
Не обошли лютеран.
Кирху поставили, сделали честно
И не пошли на обман.

Это ещё в допетровское время
Город своё всем сказал.
Как центр Поморья, он нёс это бремя,
За век столицею стал.
Только с Петром, город как подменили.
Сделав крутой поворот.
Став корабельным, задачу сменили –
Флот строить и только флот.

Город Архангельск стал родиной флота,
Пётр строить здесь завещал.
Царь не достоин и тени упрёка,
Что плохо флот защищал.

Первая верфь и корабль тоже первый
Здесь был заложен и сдан.
Выбор Петра был достойный и верный,
Курс на развитие дан.

Именно Пётр сделал город губернский,
Кончилась власть воевод.
Пыл реформаторский, почерк имперский
Стал заряжать и народ.

Волоком, лесом тащить два фрегата
Смог только дюжий помор.
Пётр увидал, что за чудо - ребята …
Их не возьмёшь на измор.

Санкт-Петербург, покорённые шведы …
Всё это Север принёс.
Были потом и другие победы
Те, кто Россию вознёс.

Здесь был построен и первый линейный,
Первый гвардейский  - «Азов».
В бухте Наваринской был не ничейный
Бил там турецких тузов.

Рыба, моржи, верфи, лес, заграница,
Всё воедино сплелось.
В городе этом нуждалась столица.
Всё, что хотели, сбылось.

Ну, а богатство, … конечно же, люди,
Их самобытный талант.
Каждый по-своему край этот любит,
Каждый, по сути, гигант.
Взять холмогорскую роспись по кости
Знал о ней князь Святослав.
Было престижно с такой ехать в гости
Царским вельможам, послам.

Царь Пётр впервые отметил искусство
Что не поделка – шедевр.
Вид сундучков завораживал чувство
Так, что дрожал каждый нерв.

Вазы с тончайшей резьбой косторезной
Были у царских особ.
Броши, гравюры той школы известной
Мог не ценить только сноб.

Лишь Фаберже смог хоть как-то тягаться,
Вклад Холмогор вековой.
Вещи музейные, как сомневаться,
Что этот бренд мировой.

Каждая местность Поморья богата
Промыслом только тех мест.
Часто бывает вся местность объята …
И так веками, как крест.

Роспись мезенская самая древняя,
Там можно много узнать.
Краски, как ложить, которая первая …
Могут любым показать.

Развито здесь же гончарное дело,
Их всех горшечник зовут.
Ладки для рыбы, нарядное блюдо,
Чашки … всё делают тут.

Делают масленцы, кружки, кебасы,
Сальники вместо свечей.
Всё про кебас знают только баркасы,
Это же груз для сетей.

Каргополь может гордиться игрушкой,
Глиняной, внешне пустяк.
Куклой, свистулькой, собачкой, кукушкой
К радости шустрых кривляк.
Корни уходят в далёкую пору,
К древним обрядам, Богам.
Щепная птица не моде в угоду,
Счастье приносит к ногам.

Как тут плетут туиса - загляденье …
Из бересты сделан весь.
Куклы тряпичные, как увлеченье,
Лоскут-шитьё только здесь.

Пинега – это отдельное царство,
Тут все и ткут, и прядут.
В каждой избе и покой, и убранство,
Ткачество браным зовут.

Бральницей нити в станке «пробивая»,
Делают плотную ткань
Ткут и узорами, цвет, добавляя,
Чувствуешь Пинеги длань.

Росписям разным особое место,
В росписях свой колорит.
Роспись сама по себе, а не вместо,
Так как она говорит.

Есть Пермогорская от Пермогорья.
Как основной, белый фон.
Красный узор из цветов Беломорья
Это почти эталон.

И птица Сирин, она часто в центре,
Вся в окружении цветов.
Это узор, … а сама словно в цедре,
Сказочных, дивных садов.

Прялки, ларцы, сундуки, колыбели,
Росписи всё подлежит.
В зимнюю стужу, они душу грели,
Этим помор дорожит.

Ракулка речка дала ей название.
Росписи Ракульской быть!
Радует глаз простота, обаяние …
Раз увидав, не забыть.
Охра природная и позолота,
Фоном всегда чёрный цвет.
Крупный орнамент, … не сказано что-то,
Таинства вроде как нет.

В Шенкурске славится роспись Борецкая.
Автор, деревня Борок.
Три сотни лет она вовсе не светская,
Творчество жизни виток.

Вроде орнамент особо не броский
Есть треугольник и круг.
Ромбик, кружок и  квадрат, только плоский
Капельки в стайке подруг.

Тёмной каймой обведён цвета вишни,
Символ заложен во всём.
Он называется дерево жизни
Так что им всё нипочём.

А вот Архангельск вобрал всё, что можно.
Здесь много вяжут, пекут.
Вышивки бисером, если возможно.
Квиллингом просто живут.

Туники вяжутся в северном стиле.
В моде немецкий декор.
Пусть иностранного просто засилье,
Городу это укор.

Первым Архангельск стал делать козули
На Рождество каждый раз.
Ёлочки, домики, белки, косули …
К ним интерес не погас.

Пряники разных сортов выпекали,
Он на столе и сейчас.
Хлебом медовым его называли,
С гордой усмешкой подчас.

Пряник с орехом, изюмом, медовый
Пряник с начинкой иль без.
Пряник с лимоном, как старый знакомый,
Через века не исчез.
Пряник мускатный и пряники с мятой,
Есть тмин, ваниль и анис.
Может с вином, может с ягодой всякой.
Даже, как памятный приз.

Только в Поморье увидишь витушки,
Их здесь тетёры зовут.
Пряник витой, словно беличьи ушки,
В праздник престольный пекут.

Это Мезень нам его подарила
Тесто – чистейшая рожь.
Запах ржаной, это главная сила.
Что всё от бедности – ложь.

Всё здесь по-своему и самобытно,
Даже простой разговор.
Слушаешь речь и порой любопытно …
Что говорит вам помор?

Время вишь ноне, лихое какое,
Прям заведённое, прям-таки стрась.
Эдак, кажись, не припомню такое.
Коё у хлебушко али не влась?

Втай говорят эдак всё от лукавого
Правдой эким говорить.
Стоит рожон ему да вишь не правого,
Коё свои же и быть.

Нынче такое встречается редко,
Всё ж изменился помор.
Фразы отдельные сказаны метко,
Это другой разговор.



Декабрь 2013 года.