Учителя и судьи

Из книг, забытых в ящиках старинных,
Со глубины времён манящих и былинных
На нас взирают дивные дары,
Готовы показать нам новые миры.
Миры, затерянные в суете и смутах,
В отчаянья забытые минутах,
Забытые в часах надменности и силы,
Необходимые лишь на краю могилы
Как утешенье в горести и боли.
Зову, зову я Вас из времени неволи,
Всю осознав ничтожность и порочность,
Душа пытается нащупать волю, прочность
Для добрых строк во имя вечной правды.
Не спорю – жизнь порой жестока и коварна
И любит бросить страшные угрозы.
Но Вы и Ваша жизнь, в стихах и строгой прозе
Не тот ли идеал для честного поэта,
Что к истине ведёт сквозь глупость сплетен света,
Сквозь шёпот и проклятия церквей,
Сквозь предрассудки позабытых дней?
Не та ли сила, что способна осудить
За прожитую недостойно жизнь?
Не то ли, что способно показать
К чему стремиться, от чего бежать?
Я Вас зову из глубины веков и лет
Как юный, неразборчивый «поэт»
На жизненном и творческом распутье.
Я Вас зову в учителя и судьи!

Примите просьбу как достойные из первых.
Среди людских сердец, порой несносных, скверных
Ничем и никогда себя не запятнали.
И сами выше неба воспаряли
И их пытались возвеличить в строках.
В котле житейских бед, безжалостных, убогих,
Людей Вы никогда не оставляли гибнуть.
Заботу Вашу склонные отринуть,
Они тянули Вас на самое на дно
Туда, где мрачно, скверно и грешно,
А Вы лишь хохотали воспаря,
Ведь в Ваших книгах пламенна заря,
Вершины гор стары, несокрушимы,
Любые подвиги (конечно) совершимы,
А люди и наивны и прекрасны.
Так рисовать наш мир то сонный, то ненастный,
Насытив торжеством и эйфорией,
Мог тот лишь, в чьей душе жива стихия,
Нетленный, но обузданный пожар,
Чьи строки словно пламенный удар
По телу копошащихся пороков;
Лишь тот, в чьём сердце праведность пророков
Сочлась с безумством красочных фантазий,
Оставив на земле потоки мутной грязи
И дым от тлеющей зловонности молвы.
Я с сожаленьем вижу – я не Вы…

Не тот размах, не их величье дум,
Не их стремления, не тот упорный штурм.
Не та стихия. Их талант был дан
Им населять поступки правдой, сказкою обман.
И смыслом жизнь венчать великий их удел.
У них миры. Мне малый дан надел
От пашен поэтических дискуссий
О добром и порочном, нравах, вкусах,
О вечных шутках рока-лицедея,
О жаждах, осушающих злодеев,
О честной лёгкой жизни добряков.
Тем гениям дано узилище замков
И ключ, что открывает их всегда.
Не боль, не смерть, не мука, не беда,
А лишь их воля властна надо всем.
Им будет подчиняться строй поэм,
Они писать вольны когда и где хотят,
А я несмелый отрок, в коем спят
Ещё таланта тени и надежды.
Полно красивых слов, как пестроты одежды
В шкафу у светских дам иль в бутиках Милана.
Не то, увы, не то… На сердце давит рана,
Что всё, что я пишу, шаблонно и старо
Иль пылко как всегда, бездумно влюблено,
На край земли влекомо буйными волнами,
Купаемо в городах фонтанными водами,
Но пусто, пусто всё. Нет взрослости ни йоты.
Мои стихи способно эхолотом
Измерить. Подлинный талант подобен бездне,
Которая чем глубже, тем прелестней,
И тем великолепней манит даль…

И эта мысль родит в душе печаль,
Я ощущаю страх пред Вашими очами.
Вот Вы, несущиеся вольно с облаками,
И высь небес рисующие сном.
И я за чёрным, грубым верстаком,
Клепающий стишки как будто между делом,
Вы – перьями судьбы, а я – огрызком мела.
Замки и цепи Ваши из сребра и злата
Хранят до срока то, что сокровенно, свято.
А я в нелепой ржавчине цепей
Запутан сам. И лишь отдельных дней
Краса иль ужас могут цепи рвать,
В те дни сажусь я за верстак писать.
Пусть получается без смысла, но незлобно.
Писать как Вы, легко и бесподобно,
Я научусь возможно, а пока
Груз злых цепей влечёт от верстака,
И я прощаюсь с Вами, властелины лиры,
Настольные и книжные кумиры,
В мир потрясающий изысканные дверцы.
Любимые и разумом и сердцем
Учителя и судьи...