Весталка

           «Сrescam laude recens, dum Capitolium
            scandet cum tacita virgine pontifex».
                Horatius.Exegi monumentum

           «буду возрастать я славой,(вечно)молодой,
            покуда на Капитолий восходит жрец с безмолвной девой».
                Гораций. Оды III, 30.

***

Я помню – провожал меня отец,
Целуя, улыбнулся виновато.
И взял меня за ручку старый жрец,
И в первый раз назвал меня: «Амата».

И он меня привел в старинный храм,
И за спиной осталась входа арка.
И в глубине и в полумраке там
Горел огонь – так весело и ярко!

Другие дети плакали, грустя,
А я смотрела ясными глазами.
И молвил жрец: «Счастливое дитя!
Твой жребий был благословлен богами.

Не тяжек будет труд тебе смотреть,
Чтоб не объял очаг священный холод.
Святой огонь не может умереть,
Пока он жив – живет могучий город.

Не тяжек будет долг тебе хранить
Смысл белых одеяний нерушимо.
Святой огонь ужасно осквернить,
Пока он чист – не меркнет слава Рима.

Не тяжек будет век твой на земле,
Тебя минуют страсти и тревоги.
Святой огонь укажет путь во мгле,
Пока он чтим – Рим не оставят боги».

***

Жила я в славе и почете. Толпы
Меня приветствовали. Гром оваций
И голосов, подобные обвалу
В горах, и оглушали, и пьянили,
Когда с другими жрицами я в цирке
Всходила на трибуну, - а она
Была устроена всех выше, - и
Сам император нам вставал навстречу.

Когда отец мой получил триумф,
И въехал в Рим, и чернью был освистан,
И забросали колесницу вмиг
Гниющие плоды и комья грязи, -
К отцу я поднялась на колесницу
И вожжи у него взяла из рук,
И лишь одним присутствием своим
Спасла его в тот день от поношенья, -
Никто не смел мне преградить дорогу
И оскорбить богиню, оскорбив
Ее служанку.
              Как была в тот день
Я счастлива сознаньем гордым силы,
Как сердце расширялось от восторга,
И как кружилась сладко голова!
Мой то триумф был,
                я торжествовала!

***

Жила я, почитая свой обет,
И, как дитя, всегда спала спокойно,
И безобидные мне снились сны,
Меня соблазном грешным не тревожа.
Не то пережила моя подруга,
Взрослением других опережая.
В священный праздник Матери-Богини,
В дом, где творили женщины свои
Обряды сокровенные, на встречу
Любовника бедняжка позвала,
И их схватили вместе и с поличным…

И заживо ее похоронили,
Как то велит обычай старины.

Я говорила с нею перед казнью.
Она, сходя с ума от страха смерти,
Заранее переживая ужас,
Что ждал ее в засыпанной пещере,
В могильной тьме под толщею земли,
Рыдала на коленях у меня.
И я ее спросила: «Для чего,
Зачем ты сан священный осквернила?
На что ты променяла жизнь в почете
И роскоши? Всю жизнь – на краткий миг?
На краткий миг объятия мужчины?»
Тут на ее измученном лице
Блеснула вдруг улыбка – как на небе,
Одетом тучами, явилось солнце.
Она сказала: «Молвишь ты, не зная».

Я не могла понять ее, но смутно
Почувствовала – много правд на свете,
Хоть истина, бесспорно, и одна.
Быть может, ей не стоило когда-то
Произносить слова священной клятвы
И волосы свои остричь позволить.
Быть может, убивать ее – жестоко,
И надо просто сан с нее сложить
И отпустить идти своей дорогой.
У каждого свое призванье в жизни.

И я ей яд дала пред погребеньем,
Чтобы она не мучилась в могиле,
А в день, когда любовника ее
Вели на казнь, – процессии навстречу
Нарочно вышла я, и по закону
Он, осужденный, встретивший весталку,
Спасен от смерти был и получил
Помилование…
                Я была довольна
Поступками своими – что могла,
Я сделала, хоть тут могла немного.
Но мой покой младенческий счастливый
Меня покинул с той поры, и думы
Меня томили по ночам, и тайно
Точило любопытство – неужели
Счастливый жребий мой на деле был
Проклятием, и я обречена
Прожить всю жизнь, а самой сладкой тайны,
Что и на смерть толкает – не узнать?!

***

Жила я, выполняя долг при храме,
Но в ожидании тянулись дни.
Я чувствовала – мой черед придет
Изведать искушенье и, быть может,
Погибнуть… Сердце в страхе замирало,
Но жаждало попробовать отравы.

И он ко мне явился невзначай, -
Не громовым ударом, но улыбкой
Веселой и беспечной, и вначале
Его улыбкой радостно и ясно
Весь мир мне улыбался, обретя
Такие прелести во всех чертах,
Во всех мельчайших проявленьях жизни,
Что я жила как среди чудной сказки.

- Он есть, - вещало небо и смеялось
Необычайною голубизною;
- Он рядом, - улыбалось с неба солнце,
Лучами золотыми ослепляя;
- Его увидишь нынче, - обещало
Душистое сияющее утро;
- Его увидишь завтра, - мне шептал,
Плащом укутав звездным, теплый вечер.

Мы виделись на людях постоянно
И изредка наедине, и я
Под поцелуями его пылала
И таяла, как свечка восковая
От яркого и сильного огня.
Но убежать с ним, как он предлагал,
Я не смогла.
         В мучительных раздумьях
Немало проведя ночей и дней,
Я нарушенью долга оправданья
Не отыскала. Именем своим,
Своею жизнью до сих пор гордясь,
Как жить смогу изгнанницей безвестной?
Воспоминанья, угрызенья все ли
Река любви способна утопить?
Да может ли, родившись, человек
Родиться заново, отвергнув все,
Что было до сих пор, зажив иначе,
С другою родиной, другим законом,
Другой душою? Разве я сумею,
Благоговейно охраняя в храме
Очаг родной семьи моей могучей
И день и ночь до рокового дня, -
Предать его и затоптать, чтоб где-то
Разжечь другой, но не от искр священных,
И разве сможет новый мой огонь
Существовать, затепленный тайком,
Бесправный и преступный?
                Милый мой,
Желанный мой, - и ты забудешь разве,
Что я отступница, что отреклась
Я от отца и матери? И разве
Ты это мне простишь, хоть сам толкаешь
Меня к погибели? И разве ты
Мне будешь верить и ценить меня?

Он слушал молча, голову склоняя,
И на меня взглянул потом печально,
И произнес: «Я женщине чудесной
Позволил сердцем завладеть моим.
Ты поклоненья высшего достойна.
Но как мы будем жить с тобою оба?
Как будешь ты, без радости и счастья
Жить, не позволив пригубить себе
Из чаши жизни ни глотка, ни капли?»
И я ему ответила бессильно:
- Не ведаю об этом ничего.

Разлука наша горькою была.
Нашелся негодяй и проследил
Последнее свидание мое,
Хоть не узнал он, с кем была я вместе.
Суд разбирал, виновна ль я. Отец
Меня от подозренья спас, сказав,
Что с ним встречалась тайно я по делу,
Касавшемуся нашего врага.
Иного доказать никто не смог,
И я могла бы праздновать победу,
Но я была едва жива от горя.

И мы простились издали. Боясь
Мне навредить, пришел перед отъездом
Он жертву принести моей богине,
И видела я, как из очага
Он взял на память черный уголек…

И вот осталась я совсем одна.
Как трудно было мне –
                одна я знаю.
Порою боль была невыносима,
И я тогда жалела всей душою
О том, что не сменяла миг любви
На участь заживо похороненной.
Ведь все равно я не жила, ведь я
Была мертвее мертвой в этом мире,
Влача унылые пустые дни.
И ненавистен стал мне долг тяжелый,
Обрекший одиночеству меня,
И мне хотелось задушить огонь,
Над алтарем в своей пылавший чаше.

Я прежнего не находила смысла
В обычае, сложившемся веками,
И мне казался косным он теперь,
И некогда прекрасная идея –
Отжившей и опасной, как змея,
Обвившая вкруг шеи человека,
Сжимающая душащие кольца…

***

Жила я, провожая молча годы,
И шли они, и притупилась мука,
Терзавшая меня, и не сошла я
С ума, как втайне этого боялась.

Я берегла огонь, подолгу я
Смотрела на его живые пляски
И согревалась от его тепла.
Зачем он жил, зачем губил меня?
Вопрос свою утратил остроту,
Но не обрел он своего ответа,
А я устала думать да гадать.

Однажды в храм пришла я на закате,
Хоть был не мой черед, и увидала
Такое, что застыла в жилах кровь, -
Пророча беды страшные, вот-вот
Погаснуть должен был в холодной чаше
Среди золы и пепла чуть живой,
Чуть видный огонек… И было тихо,
И, юной головой склонясь, дремала
В тепле и мраке жрица. Я хотела
Бежать к огню, кричать, но побоялась
Дыханьем и движением задуть
Последний проблеск жизни. Чуть жива
Сама от страха,
                подбиралась я тихонько,
Стараясь лишний раз не шелохнуть
Спокойный воздух возле очага.
К огню я наклонилась, как к ребенку,
Подула тихо, – вспыхнул он ясней,
Но жрица нерадивая стопила
Запас, и нечем было накормить
Голодную трепещущую искру.
Я с пола край одежд подобрала
И положила полотно льняное
В уже почти что умершее пламя.
Затлела ткань и, почернев, взялась
Гореть, гореть и пуще разгораться.
Когда тревога охватила храм,
Сбежались жрицы, принесли дрова
И благовонья новые,  - от платья
На мне остались только лоскутки.
И головной убор, и покрывало
Съел весело пылающий огонь.

Поступок мой сочли услугой важной
Империи, и статую мою
Велели изваять и среди статуй
Великих римлян в ряд ее поставить
На поле Марса. Высшей чести в жизни
Была я удостоена – немногим
Такая слава суждена богами.

Как в юности от счастья закружиться
Могла бы голова моя! Как нынче
Я бесконечно далека была
От ощущенья счастья. Принимала
Я поклоненье шумное спокойно,
И даже утомительным казалось
Мне бремя славы. Я им не кичилась.
Свой подвиг просто понимала я, -
Я выполнить свой долг сумела честно,
Я шла своей дорогой, и с нее
Я не свернула, совесть у меня
Чиста, я всем в глаза гляжу спокойно.
И в этом жизни всей моей итог.
Так для чего мне памятник роскошный?
Ведь он мою мне юность не вернет.
Но что ж, пускай он высится себе
И украшает город мой родной,
Которого могущество и блеск
И я оберегала, как умела,
И рада видеть, как он горд и шумен,
Как жить торопится средь суеты
И спешки ежедневной, как красивы
В нем женщины и как сильны мужчины.

Живи, мой город! Может, неумело
Служила я тебе, и слишком резко
Тебя я упрекала в том, что ты
Причина бед моих, и ты тюрьмою
Порой казался мне в моей печали,
Но как смогла бы жить я без тебя?
В твоей земле я обрету покой
И вылечусь навеки от несчастья.
Но жизнь моя не кончилась еще.

***

Жила я, отслужив при храме срок
Положенный, воспитывая смену
Из новых девочек, чей жребий вышел
Беречь святыню в свой черед, - и вот
Освободилась я от обязательств.
У Весты вечно юные служанки.
Старухи не нужны ей, как и всем.

Я возвратилась в дом родной, к отцу.
Мне сорок лет, а он совсем старик.
Я буду с ним до самого конца,
И тот конец уж близок, а потом,
Надеюсь, проживу не так уж много.

- Моя награда в жизни – дочь моя, -
В те дни мне говорил отец частенько,
- Лишь жаль мне, что на дереве семьи
Такая ветка славная засохнет,
И плод не принесет, и не продолжит
Наш род в грядущем, передав потомкам
Бесценнейшие качества свои:
Мягкосердечье, доброту – и твердость,
Ум гибкий, но без склонности к обману,
При жизнелюбии – способность к жертве.
Таким, как ты, доверить смело можно,
Без опасений, жизнь свою и честь.

***

Вольна весталка, сан с себя сложив,
Свою устроить как желает жизнь.
Дозволено любой ей сделать шаг,
Когда угодно – то вступить и в брак.
Жаль только, что немалый срок истек.
Давно остыл священный уголек.

Нельзя добыть от уголька огня,
Но если б друг мой не забыл меня,
То, встретившись сегодня с ним опять,
Опять вдвоем, сумели б мы, как знать,
Поверьям и судьбе наперекор,
Пусть поздно, но разжечь любви костер -   

Чудесный светоч чувств в печальной мгле.
Бывают чудеса ведь на земле,
Сбываются порой средь бела дня –
И почему ж не для меня? 

***********************************
1988 год.
***********************************
Иллюстрация: Джованни Страцца. Сер. XIX века. Т.н. "мраморная вуаль".