Утро 26. 08. 1812

Солнце еще не успело взойти, а Кирилл Лопухин уже проснулся. Проснулся не сам по себе, от того, что выспался и не по причине неведомой и необъяснимой тревоги, которая обычно бывает у солдат перед боем, а от дикого небывалого грохота. Годы службы приучили бывшего морского капитана сразу реагировать на опасность: минута другая и унтер-офицер егерского полка 27 дивизии генерала Неверовского уже выскочил из палатки в полном обмундировании с ранцем за плечами, нахлобучивая на нечесаную голову кивер и сжимая в руке штуцер. Ещё несколько секунд понадобилось, что вокруг все строятся в боевые порядки, готовые выступить в низину левее деревеньки Бородино. Лопухин собрал хаотически выбегающих из палаток солдат своей роты и направил к отведенному для его людей месту – легкая стрелковая рота всегда строилась справа от знамени полка, а затем разворачивалась цепью перед основным строем и своим метким огнем отсекала вражеских сержантов и офицеров.
Лопухин, проверяя амуницию и оружие рядовых в строю, заметил подскочившего на лошади полковника. Тот прогарцевал на великолепном скакуне вдоль строя, сверкая позолоченными эполетами парадного мундира в лучах восходящего солнца. Было заметно, что практически все офицеры их полка одели парадную форму. Этого дня ждали, его боялись, к нему готовились и от него многого хотели. Победим – значит жить России, проиграем…
Да нет, мы не можем проиграть. Даже сама мысль о возможности поражения не шла Лопухину в голову. Пусть француз силен, но русские сильнее во сто крат. И это были не пустые слова.
И пусть сейчас Наполеон громыхает своими пушками, наводит страх на малодушных, пусть ядра рыхлят землю, а картечь ломает ветви деревьев, он знал, что не испугается и не побежит. И так уже прошагали пол-России, копя силы и изматывая врага, дальше некуда – Москву отдать нельзя.
Лопухину было страшно, и он не скрывал этого, и даже георгиевский крест на его груди за Фринланд не успокаивал его невольного трепета. Он видел врага раньше, он знал, кто это и знал, как он силён. Он верил в победу, но понимал, что она будет без преувеличения кровавой. И он точно знал, что будет хорошо, если хотя бы половина стоящих у него сейчас за спиной солдат, выживут к концу этого дня.
Капитан подошёл и встал рядом:
- Люди готовы?
Лопухин, молча, оглянулся и окинул взглядом строй, который с тревогой всматривался в покрытую туманом низину людей.
- Нервничают немного, но они не дрогнут и не побегут – твёрдо сказал Лопухин.
- Знаю, потому вас и посылают – капитан испытывающее посмотрел и ухмыльнулся и нарочито громко, чтобы слышала вся рота, прибавил - Скажи солдатам, что французы голодные и устали. Долго напирать не будут.
Лопухин усмехнулся. Он знал, что это не так, но в полку, понёсшем за это лето большие потери, половина были новобранцы, вчерашние крестьяне, это их первое сражение и им нужны были слова ободрения.
Все соседние полки уже выстроились и ждали наступления французов. Стрелковая рота, все как один, следила за старшими офицерами. Куда их пошлют?
    – Задача проста  –  наконец произнёс капитан, видимо выжидая, когда выстроится в боевой порядок вся дивизия, абсолютно игнорируя пролетающие мимо ядра, будто не одно из них не могло задеть его самого – сейчас из лощины попрут французские стрелки, за ними движется штурмовая пехота - их цель - флеши у нас за спиной, если они их возьмут, считай, взяли всю левую сторону нашей обороны, а тогда нам долго не продержаться. Наша задача – не пустить их туда. Пушки на укреплениях нам помогут. Они только их и ждут.
Лопухин оглянулся на темные жерла орудий, торчащих из-за плетеных и наполненных землей туров. Он не завидовал французам, против которых они направлены.
- Их кавалерию не бойтесь, она здесь в оврагах и кустах не пройдет.. наша, впрочем, тоже – задумчиво произнёс капитан – с Богом!
Стрелки Кирилла, развернутые цепью, молча, без барабанного боя, двинулись в едва рассеявшийся лощиной туман. Гренадеры двинулись следом на расстоянии 300 шагов. Где-то там, за этим пролеском уже двигались навстречу отборные части французского маршала Даву. В лощине оказалось гораздо прохладнее, чем на возвышенности и Лопухин с удовольствием подумал, что не нужно будет хотя бы утром мучиться от жары. Необходимость двигаться заставила людей успокоиться и уверенно пробираться через редколесный кустарник. Все впереди на более чем 150 шагов было сокрыто туманом.
На пути стрелков возник ручей, но перейти его солдаты не успели. Из тумана впереди них стал доноситься ритмичный барабанный бой. Ритм был еще далеко, хотя все приближался, но  это сейчас не имело значения. Лопухин знал – впереди строя, гораздо ближе к ним сейчас без всяких барабанов идут вольтижеры французов. Они должны своим точным огнем обескровить роту русских егерей и расчистить дорогу для штурмовой колонны.
- Приготовиться! – голос Лопухина прозвучал на удивление спокойно, для него бой уже начался, а значит, нет места волнению и страху. Егеря взвели курки штуцеров, многие встали на одно колено, чтобы удобнее целиться.
Русские стрелки в отличие от французских, были вооружены нарезными винтовками (штуцерами), которые уступали французским гладкоствольным мушкетам по скорострельности, но ощутимо выигрывали по дальности стрельбы и точности.
И это преимущество вот-вот должно было оправдать себя. Из тумана смутно показался первый француз. Лопухин неторопливо взвел курок и выстрелил. Попал он или нет, он не увидел, так как поле обзора тут же заволокло дымом от выстрела. Когда тот рассеялся, француза уже не было. Но появились десятки других, которые перешли на бег, чтобы быстрее преодолеть расстояние, на котором их мушкеты недостреливали до противника.
Егеря дружно ответили упорядоченной стрельбой, в ответ раздались выстрелы вольтижеров. Те яростно рванули снова вперёд но русские пули не давали им этого сделать. Завязалась яростная перестрелка, в которой русские явно одерживали верх. Через несколько минут уже половина вольтижеров лежала в сырой утренней траве. Но французов было слишком много.
Лопухин расстрелял последние патроны, и дал команду отходить, потому что и сам уже потерял треть своих солдат, и все отчетливее становилось видно, что одними стрелками противника не сдержать.
Егеря отошли, и в бой вступил свежий батальон гренадер. Легкая рота наблюдала как они с ужасающим треском и яростью сошлись в штыки.
То, что происходило на поле боя нельзя описать словами, но каждый уцелевший говорил, что побывав в таком бою однажды, уже не хочется его повторить снова.
Ярость противника не уступала гневу русских солдат, но русские дрались за свою родину, и это решило исход схватки. Сначала по одному, а затем десятками французы стали отходить, оставляя за собой убитых и раненых. Русские гренадеры не преследовали, все понимали – вернуться эти и прибудут другие, а потом ещё и ещё. Их очень много и они умеют воевать, а значит необходимо беречь силы: впереди долгий и страшный день.
Лопухин подсчитал и с ужасом понял, что практически половина солдат из его полка были  повержены. Одни погибли в лощине, других накрыло разрывами ядер, непрерывно падающих, то тут, то там, третьи раненые отковыляли в тыл – к врачам. И это только начало! Какую же цену должен сегодня заплатить русский народ за свободу своей земли?
Вторую атаку французов на флеши удалось отбить стрельбой из пушек. Русские ядра косили французские колонны как крестьянский серп колосья пшеницы. На третью атаку на пушки рассчитывать не приходилось – большинство было разбито французскими ядрами.
Остатки лёгкой роты снова спустились в лощину, возглавляя на этот раз атаку целого полка. Их встретил страшный встречный огонь! Кириллу казалось, что пули свистят в миллиметре от него. Справа и слева падали сражёнными его солдаты. Вблизи ручья французская пуля убила знаменосца. Упавшее было знамя, подхватил молодой поручик, но был застрелен французом через мгновение. Знамя оказалось в руках у конного майора, который, чудом увернувшись от пуль, ускакал с ним в середину строя, спасая его от врага.
Лопухин находился в самом центре боя, он уже ничего не соображал, не понимал и ни о чем не думал. Он только заряжал и стрелял, заряжал и стрелял. Не осталось ни страха не боли, не дрожи. Было только желание биться, биться за тех кто погиб ранее, биться за свою Родину. Что-то неимоверно больно прожгло левую руку. Лопухин вскрикнул, выронил разряжённый штуцер и упал. Пуля попала в предплечье, и рукав тут же окрасился кровью. Рана не была серьезной, Поскольку Кирилл чувствовал, что не теряет сознание. Он с трудом встал и зажал рану правой рукой. Французы, оставив десятки раненых и убитых, снова отступили. Сержант, захватив упавший штуцер Лопухина, уговаривал его уходить, поскольку у французов на подходе был свежий батальон, а их полк был уже сильно потрепан. Многие погибли, многие, как и Лопухин были ранены.
Достигнув флешей, Лопухин сразу попал к полевым хирургам. Врач перебинтовал раненую руку, и тут же забыл про него, поскольку было полным-полно тех, кто отчаянно нуждался в его помощи. Держать оружие Лопухин не мог, но и покинуть поле боя отказывался.
Полковник в спешке перегруппировывая поредевший полк, отправил его на флеши командовать двумя угловыми орудиями, где от французского ядра погиб офицер.
С зажжённым фитилём у заряженного орудия Лопухин ждал новой атаки французов ниже на склоне стоял его полк и 11 оставшихся солдат лёгкой роты. Он знал точно, что бы ни случилось сегодня, русские победят. Было 9 часов утра и всё только начиналось…