Наше наследие

(Навеяно в канун 90-летия Д.С.Лихачёва)


Наследие первое


        …и не бъ в нихъ правды, и въста
        родъ на родъ, и быша в нихъ усо-
        бицъ, и воевати почаша сами на ся.
                Повесть временных лет


На полпути варяжском в греки,
средь леса, в стары времена
спор вышел как-то очень крепкий,
еще б немного — и война.

Но вымыв бороды от крови,
дубьё с дороги разметав,
решили князя звать чужого:
свой князь — уж пройденный этап.

И вот, в одном из дальних гардов
с ватагой соколов-датчан
стал править Рюрик, «крестник» Карлов,
у отатаренных славян.

О, князь, на выбор столь отважный
не наложили ли печать
года скитаний, чтоб однажды
здесь умереть иль жить начать?

Ты из Европы многоликой
пришёл на Волхов и Неву
зачем? Чтоб стала гардарикой
та Гардарика наяву?

Какою выгодой иль славой
прельстил тебя её народ
сменить ютландские дубравы
на топи ладожских болот?

Среди угорских душ холодных
и дрёмы ильменских словен
ты мог ли, рыцарь благородный,
промчаться ветром перемен?

Здесь не привить ни честь, ни право,
хоть их вези из-за морей —
нам кипчака прищур лукавый
норманской доблести милей.

Да и сам — что мог оставить в дар нам,
мечась меж пиром и постом,
меж новой родиной и старой,
между Перуном и Христом?

— Ничто!
        ...И вот уже варяги
не хуже обров и славян
на брата брат, от церкви к браге —
и в степь, на волю, в ночь, в бурьян.

И стало так. . . . . . . . . . . . .


Наследие второе


       Философию <...> я застал уже умирающей,
       <...> к тому же не имел никаких достойных
       учителей и при всех поисках не обнаружил
       семени мудрости ни в Элладе, ни у
       варваров.
                Михаил Псёлл

       Все изгнано: отвага, разум, знанье,
       Невежество царит у нас и пьянство.
                Иоанн Геометр


На склоне, за фуникулером,
как тать, ховаясь меж кустов,
святой Владимир с мёртвым взором
застыл в тени с своим крестом.

Что, княже, дух твой неспокойный
свершить замыслил в этот раз?
Зачем крадёшься над рекою
ты, от народа хоронясь?

Припомнил, может, как Перуна
вниз по Боричеву конём
к Днепру влачили, бив прилюдно,
смеясь над бiсовым огнём?

Остановись! Что жизнь не песня,
не крест спасительный виной.
Ты ж не за ним, а за принцессой
ходил на кесаря войной.

Княжна и служба так пригожи,
так дивны были, слившись в сон,
что был на Русь свет правды Божьей
в нагрузку к бабе занесён.

Но диким ордам эти бредни
про свет и правду точно смерть.
И мысли труд тысячелетний
здесь мог ли кто уразуметь?

А всё ж соблазн в Европу литься
назрел, лишь с другом вышел вздор:
там — Вавилонская блудница,
тут — лев, но загнанный в Босфор.

Однако Русь избрала друга
и символ веры обрела —
как мародёр, сорвавши с трупа
блестящий крест.
                Но не смогла

преобразить свои основы.
И не приблизить ту мечту
ни богоистинному Слову,
ни всемогущему кресту.

...Еще что за морем до страсти
манило, сердце леденя?
— Хотелось кесаревой власти
да сверхсекретного огня.

Но что могла дать Византия,
опричь Кирилловых значков,
когда сама, погрязнув в тине
доносов, страха и ничком

почти что лёжа пред врагами,
пыталась с «Тактикою» Льва
спасти себя от поруганья,
как непокорная вдова?

С высот церковных Пантократор
зовёт в святые закрома,
но прут, крестяся, брат у брата
и жаждут чуда задарма.

Испепеляет грозным взглядом
там патриархов василевс,
как василиск колючим ядом
пронзает змей, упав с небес.
 
Ты о таких ли, Святославич,
мечтал дарах, Корсунь беря?
Дела ль, мозги ль хотел поправить
напред холопам и царям?

Да, князь, с приданым для бабёнки
ты и игрушку приволок!
Спустя века, твои потомки
не разберут, какой в ней прок

до сей поры.
             Живут отребьем.
А впрочем, в ... они .....!
Не мучь себя, гуляй по дебрям,
лишь на подростков не нарвись.

Ты жил себе, не зная горя,
как зверь, не ведая стыда:
пиры, гарем, разбой за морем...
Но крест приняв, тем крест предал.

А вслед и мы. . . . . . . . . . . .


Наследие третье


       Из всех прошлых полемистов остался
       один Паскаль, ибо он один был
       гениальным человеком. Он один стоит
       на развалинах своего века.
                Вольтер (sic!)

Паскаль ушёл к исходу лета —
и на Европу пала тьма.
И стала тайна "Амулета"
его мудреней, чем Ферма.

Где лев, что встарь неустрашимо
косматых орд сдержал прилив?
И новый гунн — Непогрешимый —
смёл Пор-Рояль с лица земли.

Сто с лишним лет уж, как в Севилью
вошла «Виктория» под визг,
Коперник с Кеплером явили
давно свой гелиоцентризм...

Тот, кто свихнулся на обратном,
стал просто круглым дураком.
Но с Галилеем у прелатов
досадный выдался прокол.

Но дух, свободный от сомненья,
парит уже который век...
Как пал в эпоху Возрожденья,
не возродившись, человек!

Еще ажурные соборы
стремятся к горним миражам,
но Ев чарующие формы
со стен смущают прихожан.

И выступают Афродиты
под папским оком в неглиже,
и вытравляют иезуиты
остатки совести в душе.

Отцы наук с отцами церкви,
от битв азартных не устав,
в слепом пылу приносят в жертву
науку, Истину, Христа.

Не лютеранством мир расколот,
не сарацин конец принес,
а дурость курии церковной
да спесь Декартов и Спиноз.

Зачем увлёк вас буйный гений,
что лишь рассудка мощью горд?
Добиться чтоб освобожденья?
Освобожденья от чего?

— Какой болван теперь об этом
терзаться станет до утра!
Паскаля нет — и кто проветрит
мозги учёным докторам?

Над Старым Светом чад удушья
навис как знАменье побед.
Паскаль ушёл — и шанс упущен,
стал слишком старым Старый Свет...

Вдруг Пётр с варварским упрямством
ботфортом высадил окно —
и едкий дух картезианства
протёк, как скисшее вино.

Но грубый скифский нюх не в силах
был распознать, где яд,  де мёд —
и мысль голодная России
вцепилась в змиев сгнивший плод.

И плод дал плод . . . . . . . . .


На стыке тысячелетий
(Вместо заключения)


С таким наследием печальным,
с душой, опухшей ото сна,
мы скоро новый век встречаем,
уже не помня нихрена

о чуде том под Вифлеемом,
когда звезда в ночи зажглась,
чтоб указать нам путь из плена,
и мы, увы, все та же мразь.

Рядясь в страдальческую маску,
сопливя пьяную братву,
махнули мы Христа на Маркса,
а там и Маркса на жратву.

И в новый век, ломая с хрустом
величье духа, совесть, честь,
на джипе вкатит «новый» русский,
но самый русский что ни есть.

И лишь одно совсем нелепо:
как появляются ещё
в этом предательском вертепе
Тарковский, Шнитке, Лихачёв?..

Не знаю я. . . . . . . . . . .


1996 г.