Евгений Кириченко

Романс для женского голоса

                Наталье Абрамовой

Мне что с горки катиться - надеяться,
все мосты за собою сожгу:
не могу на тебя наглядеться,
надышаться тобой не могу.
Все ромашки счастливые сорваны,
лишь стерня в твоих желтых очах,
а я сплю и мечтаю, как скоро мы
наш совместный раздуем очаг.
И подружка моя дальновидная
крутит пальчиком возле виска,
мол, давно бы тебя уже выгнала ­
сантиментам не верит Москва.
А я в ЦУМе смотрю тебе запонки,
шью себе из велюра жакет
и, вдыхая соперницы запахи,
прижимаюсь к колючей щеке...
Словно осенью глупое деревце,
расцветаю, не веря в пургу:
не могу на тебя наглядеться,
надышаться тобой не могу.


Сон в зимнюю ночь

                Сергею Халаимову

Я Халаимова Сергея
словечком ласковым согрею;
стихи для песен его зреют
и розовеют сквозь листву,
они нальются в день июльский,
серёжками падут на блюдца,
не будет сладу с этим блюзом,
и будет сладок каждый звук.
Маэстро огневой, как магний,
он Рождеством и ёлкой пахнет,
и за его плечами Вагнер
бумагой нотной шелестит.
На блюдце ж святочном я вижу:
толпа поклонниц у афиши,
СП переплетает вирши,
а спонсор «овощем» хрустит.
И трио Муз Сергею льстит.


Две Анны

Внучка Анна и бабушка Анна:
колокольчик и тихая мудрость,
колосок и седая охрана,
чуткий вечер и шумное утро.
Анна юная - год как без мамы,
её бабушка - год как без дочки;
в стык захлестнуты лихом косматым
два звена бесконечной цепочки.
Общий стол, немудрёные планы,
днём - дела, вечерком - погрустили...
Две подруги, две ивы, две Анны,
две пьшинки безбрежной России.


Ранняя осень

Тополь еще безмятежен,
листья с ветвей - что утята,
в лужи бесстрашно ныряют ­-
хвостики только наружу,
воздух по-летнему нежен,
только стрижи суетятся -
их фестиваль предваряет
хляби и зимmoю стужу.
Тёрен в седой паутине,
тощий пырей фиолетов,
ясень в лимонном берете,
сливочный пар над рекой:
о золотой середине
бабье напомнило лето,
крайности - пища поэта,
сущему дорог покой.