коммунальные квартиры

Год покорения космоса шел,
Темной мастикою красился пол,
По вечерам, парафином закапан
Скупо вздыхал он под шорканье тапок.

В шубке серебряной, аристократ -
Кот величаво мурчал невпопад.
Был он какой-то крутой родословной,
Важно ступал, самый главный он словно.

Серый мой кот, мой целитель души!
Как в живодерню попал? Расскажи...
Двери цепочками звякают скорбно,
Сдал тебя ночью недремлющий дворник…

Звякнул стакан, опрокинут до дна,
В дворницкой злая стоит тишина.
Цел над кроватью, портретик бумажный!
Китель, клопы, неуемная жажда…

 Год покорения космоса шел,
Темной мастикою красился пол,
По вечерам, парафином закапан
Скупо вздыхал он под шорканье тапок.
 …

 Такая желтая акация
 цвела под окнами у нас,
Что этой темы не касаться бы,
 ее оставить про запас,
мы отмечали даты важные,
 подсвечник - сплав, латунь и медь.
В окно ты лазил бельэтажное -
никто не сможет подсмотреть.
Уже не вспомнить, как из форточки
 мело по комнате пыльцой.
И косо, желтым цветом черточки,
 и колко ветками в лицо.
Мы стали взрослыми скитальцами,
 нет в нашей жизни простоты.
Не растираем листья пальцами,
 на вкус не пробуем цветы.


…

Она всегда затворяла окна, и занавески белила хлоркой.
Он был – не то, что слегка потертый… А может быть - неуместно гордый.
Курил на кухне, глядел на карту. Канал известный, он был там – дважды…
Она строчила из ситца – фартук, мечтала: выйдет вот в нем – однажды!
Грачи кричали, что день – апреля, что нужно – пару, и строить – гнезда.
Он в эти сказки давно не верил, в бараках лагерных ставший взрослым.
Пасьянс на счастье – худы картишки, все очень красной бубновой масти:
Вдова партийной какой-то шишки в лесу дремучем – советской власти.
Она мечтала варить и гладить, стирать кальсоны из белой бязи,
Они страдали - идеи ради: адепты общей для всех боязни.
Курил он молча, патрон бумажный меж пальцев таял, ссыпаясь пеплом,
Она не выйдет к нему однажды. Как больно, люди, и как – нелепо.