Отпускаю последнее

Отпускаю последнее, что было во мне многим.
Разрываю и выбрасываю, как старые тетради,
Правда, почему-то, с трепетом,
Все то, что оказалось слишком Горьким,
Все то, что было слишком долгим лепетом.
Эта странная, невозможная шестилетняя любовь,
Которая уместилась на сорока семи страницах,
Заставляющая чахнуть, стирая мысли в кровь,
И подбирать отчаянную,  наигранную рифму.
Улыбками благословленный, ты – непознанный.
Оставшийся в тени при ярком свете.
Когда ты успел стать моим миром?
Превращался в мужчину,
А я только и делала, что навлекала на себя это бремя.
И знаешь, вспоминая те минуты смутного «хочу».
Капризы свои, ожидание чуда,
«Я вам всем за него заплачу, только дайте мне выйти отсюда».
Наивно напрашивалась на самый сильный в мире яд,
Который мучительно действовал четыре часа.
Чтобы потом месяцы и годы подряд
Уничтожать себя, мертвую, пустым отчаянием.
Просить небеса, не слышать ответа,
В глухой пустоте слепо верить
В приметы.
Вспоминать беззаботность и дерзости чаяния,
Которым предпочла бы не бредить.
Искать противоядие, забив на ответы,
Лишь бы снова в тебя не поверить!
Погружаясь в сон, когда совсем тяжело забыться,
Вспоминаю, что когда-то был он.
Может, вечность назад, а сколько продлится?
Прохожие мерещатся твоими лицами,
Прохожие дразнят твоим запахом,
Время по-прежнему вперед стремится.
Беспощадно, не оглядываясь, пичкая меня смердящим страхом.
Каким?
А был ли ты? Надеждою на то, что все случайность!
Которая, быть может, чья-то блажь.
Которая, быть может, не случалась!
А теперь в ноябрьской норе мне только пусто.
Не то, чтобы совсем – самую малость.
Я заменяю жуткое слово нелюбви привязанностью,
Потому что мне так легче было бы справиться.
С этой напастью,
Которая ни с чем не вяжется.