Воин без щита

I

Темнеет. Все медленней путников шаг.
Дорога петляет устало.
Блеснул огоньками трактир, как маяк  –
Пристанище странников, дом для бродяг.
Знать отдыха время настало.

Уселись они за широким столом.
Трактирщик любезен и весел.
Наполнены кружки горячим вином.
И им помогают бороться со сном
Мелодия лютни и песня. 

Три путника странными были на вид –
Не сняв капюшонов сидели.
Плащи их затерты, но ярко блестит
Их шпор серебро. И неплох аппетит.
Втроем будто дюжина ели.

Вот за полночь время и древний старик
Вошел, опираясь на посох.
Трактирщик услужливый рядом возник. 
И с жадностью старец к кувшину приник,
Откинув белесые космы.

Кувшин запрокинув, все выпил до дна.
Затем улыбнулся устало:
Румяно лицо и  бела седина,
Лукавая мудрость во взгляде видна. 
Трактирщик повел его залом.

«Присядь же, пожалуйста, друг дорогой!
Давно здесь тебя не видали.
То ль с прошлой весны… или даже с другой…
Поведай, где странствовал ты, да на кой,
Какие ты видывал дали?»

«О, нет же, дружище… Знать, память твоя
Уступит любезности много.
Четыре весны миновало, как я
Тебя не видал, не бывал в сих краях.
И, право, устал от дороги».

«Хлеб, соль и вино – все к услугам твоим!
Почтенье мое и радушье.
Ешь, пей. А затем,  может, сказом каким
Порадуешь нас… Не одним, так другим.
Уважь заскучавшие уши».

«Желаешь рассказов, приятель? Ну, что ж…
Люблю поболтать я, ты знаешь.
Но помни! Иные легенды, Милорж,
До самого сердца пронзают, как нож…
Сейчас расскажу, коль желаешь…»

Вот старец трапезничать стал не спеша:
Он выпил вина два кувшина,
Съел рыбной похлебки четыре ковша,
Грудинкой заел. И устало дыша,
На лбу он погладил морщины.

И люд удивленный очухался враз –
И нет уже лиц отрешенных.
И начал старик, улыбнувшись, рассказ.
И молча глядят, не сводя с него глаз,
Три путника, что в капюшонах…

II

Однажды сошлись на равнине большой
Два войска – две грозные тучи.
При взгляде на них холодеешь душой.
Свет армий подобных не видел еще.
Нет счета бойцам тем могучим.

Две мощных орды привели короли –
Враждебных держав властелины.
Один войско вел из восточной земли,
Другого восходы к той битве вели,
Чтоб кровью окрасить равнину.

И каждый из них непреклонен и строг –
Уверен в себе предводитель.
Десницей один указал на восток.
Другой же, на запад направив клинок,
Вскричал: «За победой идите!»

Правителей цель – летописцев хвала.
Бессмертье имен на столетья!
Пускай их укроет могильная мгла,
Пусть прахом истлеют в гробницах тела,
Но имя бить будет, как плетью!

Пусть рухнут дворцы, рухнут своды гробниц –
В столетия сложатся годы…
Лишь чернь при их имени падала б ниц,
От пола не смея поднять своих лиц,
Молчали б с почтением лорды!

И вот закипели две бурных реки,
Столкнулись два встречных потока.
Стучали копыта, звенели клинки,
Удары быстры, смертоносны, резки.
Страшна была битва, жестока.

Неистово, дерзко сражались они,
Усталость и боль презирая.
Стемнело, но факелов светят огни.
Светает. Темнеет. Сменяются дни.
Уж третий закат догорает.

С ленивым азартом с высоких холмов
На битву взирали владыки.
Они властелины сердец и умов.
И дела им нет до сожженных домов,
Плевать на сиротские крики.   

Подобных побоищ, кровавых, лихих
Не вспомнят и старцы седые.
И даже легенды о битвах таких
Едва ли поведает кто-то из них.
А гибнут в бою молодые…

Закончена битва… Агонии стон
Над полем плывет, затихая.
Слетаются стаи крикливых ворон –
Все воины пали… с обеих сторон…
Такая вот доля лихая…

Вот ворон присел на плечо мертвецу.
Он думал: добычи дождался.
Но вдруг… возвратилось дыханье к бойцу,
И слабый румянец прошел по лицу.
И с жизнью стервятник расстался.

Разрублен внезапным ударом клинка
Упал он. А воин поднялся,
Со стоном привстал, пошатнулся слегка,
Утер капли крови с седого виска.
Закат за спиной опускался...

Смерть рядом стояла… Но нет – не сбылось!
Судьба поступила с ним странно: 
Пробило кольчугу и латы насквозь,
Но враг пораженный с кинжалом стал врозь –
Была не глубокою рана.

Порез по-над сердцем, разбитая бровь,
Кусали, как злобные осы.
Остались на память о битве, где кровь,
Фонтанами била из тел вновь и вновь.
Лишь шрамы да серая проседь…

Средь тел отыскал он свой щит, но увы…
Тот сломан ударом жестоким.
Разбиты шипами стальной булавы
Девиз, герб семьи – златогривые львы –
И клятвы чеканные строки…

«Друзья мои пали хоть плач, хоть не плач…
Назвать мог бы каждого братом.
Виновен король… Мерзкий деспот… Палач!..
О, солнце, багрянцем путь мести означь!»
Беседовал воин с закатом.

«Друзей не вернуть мне… О, небо, прими
Их души, уставшие в битве.
У многих из них были жены с детьми.
Зачем жизнь оставило мне, черт возьми?!
Неужто… причиной молитвы?!

О… Их я не мало за жизнь произнёс. –
С досадой он сплюнул на землю. –
Всю жизнь королю я служил словно пёс.
Приказ исполняя, разил всех без слёз.
Теперь эту жизнь не приемлю.

Я воин! Не ведал судьбы я иной.
Вся жизнь моя бранное поле.
Но что-то случилось сегодня со мной!
Клянусь пред собой, пред закатом, луной!!
Король не владыка мне боле…

Предатель! Сбежал, как трусливая лань!
Был полк запасной недалече…
Но ты на закат повернул свою длань!
Ты спасся… Ну, что же… Давай же… горлань
Про битву, расправивши плечи.

Расскажешь ты вскоре придворным своим,
Как в битве отчаянно дрался,
Как резал глаза тебе факелов дым, 
И как ты простился с любимым гнедым…
А сам жив лишь чудом остался.

Я больше питаю почтенья к врагам,
Поверженным мной в этой битве!
Готов я скорее припасть к ИХ ногам!!
И почести павшим я в мыслях отдам…
За всех прочитаю молитвы.

А вражий владыка… Он тоже хорош –
Как ты чужой кровью он платит.
И вас с ним обоих не ставлю ни в грош.
Коль выпадет шанс, раздавлю словно вошь.
И силы для этого хватит!

Утрачен мой щит родовой… Ну, и пусть!
Я левой найду примененье!
Что щит мне теперь? Клятвы слов не вернуть!
Пускай жажда мести укажет мне путь!!
О, небо, пошли мне знаменье…

Вдруг рядом заржал жеребец вороной.
Копыта испачканы кровью.
Он тоже не прост – взгляд какой-то чумной,
Как будто, бы тоже рожденный войной.
И рана над левою бровью.

«Ну, что же, приятель… Закончился бой…
Мы вышли из ада живыми!
Должно быть назначено было судьбой,
Чтоб выжили в битве мы двое с тобой!
И оба мы стали иными.

Хозяин твой пал, и теперь ты ничей…
Но будет седло не пустое!
Мы оба из всех оказались ловчей –
Ушли от ударов ста сотен мечей!
А значит, друг друга мы стоим!!

И конь ему, вторя, устало заржал.
И воин слегка улыбнулся.
И вынув из лат поврежденных кинжал,
Порез на груди он ладонью зажал
И в гриву лицом окунулся.

Вскочил он в седло, натянул стремена.
Погладил хребет лошадиный.
Конь словно очнувшись от пьяного сна,
Сорвался галопом, и ветра волна 
За ним пронеслась над равниной…

III

Та битва предвестницей мира была.
Настала в войне передышка.
Неважны в родных королевствах дела:
Разруха, повсюду пожарищ зола –
Похоже, что это уж слишком…
 
И вот короли позабыли про бой –
В умах наступило прозренье.
Пустая казна, на дорогах разбой,
Воюют уж герцоги между собой – 
В державах родных разоренье.

Под флагами мира послали гонцов.
Сургуч на пергамент полили.
Блеснули печатки – наследство отцов
(Ах, если б те знали каких подлецов
Они белу свету явили…)

«Коль мир все равно заключили теперь, –
Молва шла средь мирного люда, –
К чему столько крови, напрасных потерь?
Чего ради плачут, как раненный зверь,
Сироты и вдовы повсюду?»

Король словно туча. На нем нет лица.
Он мира презрел постоянство. 
И взгляд его был тяжелее свинца.
Такого не помнили стены дворца,
В разврат он пустился и пьянство.

Ума чтоб с тоски не лишиться, тиран
Пиры стал закатывать часто.
Но пышного пиршества сладкий обман
К утру исчезал. И печали туман
Являлся помноженный на сто.

Развлечься бы бойней… хоть малой… Но нет!
Народ не простит и вельможи.
Не мил без войны ему стал белый свет.
Привык он к кровавым триумфам побед,
А тут только скучные рожи…

Совсем одолела владыку хандра.
И вдруг очень кстати известье.
С посланцем усталым приспело с утра
О том, что восстанье случилось вчера
В далеких восточных поместьях.

Гонца оборвал просветлевший король,
Похлопав по шляпе истертой.
«Мятеж усмирять – благородная роль.
Война… но святая! И в этом вся соль…
Подробности прочие к чёрту!»

Вот только осилит ли это казна?
Поход стоит денег не малых.
В последние дни оскудела она.
Монеты уже соскребались со дна
Больших сундуков ярко-алых.

Уж в пору и сами продать сундуки.
«Но нет! Это будет уж слишком!»
На плавку пошли канделябры, горшки,
Парадных знамен золотые штыки.
И все дорогие излишки.

«Теперь не страшны ни упреки дворян,
Ни жалких церковников вздохи.
Не надо и рекрутов брать из крестьян
Мне армии хватит. – Подумал буян. –
Наемники вовсе не плохи!

И чтоб сэкономить такой сделал ход:
Он полк снарядил невеликий.
Бойцов лишь матерых повел в тот поход.
Их сам отбирал – не дай бог лишний рот.
Кураж он почувствовал дикий.

Довольный собою он цели достиг.
Уж видно мятежное войско.
Узревши его, он опешил на миг,
Издал, не сдержавшись, насмешливый крик –
Бойцов он увидел лишь горстку.

Крестьяне, прислуга, ремесленный люд,
Что герцога свергли недавно.
Большие поборы и каторжный труд
Подвигли создать их подобный этюд,
Рискуя погибнуть бесславно…

«Их несколько сотен… И это мятеж?!
Разведчиков вздерну на дыбу!
Сюда отправлялся я полон надежд…
Ну, все! Позади уж терпенья рубеж!
Сейчас разобьем эту «глыбу».

И вот мановеньем монаршей руки
В атаку отправлено войско.
Ликует владыка. Сверкают клинки.
И бесами пляшут в глазах огоньки.
Лицо же что маска из воска.

Волной накатила наемников рать,
Жестоко повстанцев сметая.
Теснят их умело. Где силы собрать?
Иль сдаться, иль пасть – им пора выбирать.
Надежды ледышкою тают…

Но конь вороной вдруг заржал вдалеке –
Как гром загремели копыта!
Он вихри взбивает на влажном песке.
А всадник меч держит и в левой руке.
Забрало на шлеме закрыто.

Блестит его лат вороненых металл.
И плащ развевается алый. 
Ворвавшись в ряды, ураганом он стал.
Врагов одного за другим он сметал.
И страх им внушил небывалый.

Воспрянули духом повстанцы. И вот
За всадником встали уступом.
И он за собою их войско ведет.
И конь его грозно копытами бьет
И топчет наемников трупы.

И словно кинжалом разрезало строй.
Порядки нарушены, смяты.
Повстанцы, как пчелы – разгневанный рой,
Что был растревожен в полуденный зной,
И праведным гневом объяты.

Растерян король, перепуган, взбешен.
Приказы дает раздраженно.
Он собственным криком стоит оглушен.
В испуге своем просто жалок, смешон.
Глядит, как рассудка лишенный.

Испуган и смят весь элитный отряд.
Бойцы отступают поспешно.
Как жаль… не воротишь всё на день назад.
Еще на рассвете король был так рад.
Готовился к битве успешной.

Подумал владыка: «Пора отступать…»
Коня развернул он на запад.
Бросая свою обреченную рать, 
Он спину двоим приказал прикрывать.
Галопом конь пущен внезапно.

Но пламя надежды гася, как свечу.
Пред ним вырос всадник усталый.
И в каждой руке он сжимал по мечу…
Угрюм и спокоен, сродни палачу…
Охраны мгновенно не стало. 

Их головы пали к копытам коня.
Гнедой под владыкой забился.
С ним шутку плохую сыграла броня.
Вдруг пав из седла, провиденье кляня,
Король на земле очутился.

Слетел с него шлем. Страх туманом в глазах
Гнедой удирает в испуге.
И замер владыка и нитью слеза.
А конь вороной на дыбы – он гроза!
Ремень затрещал на подпруге.

Доспехи столь тяжки – подняться нет сил.
А всадник откинул забрало.
Затем, хохоча, он коня осадил.
«Ну, право, правитель… Ну, ты учудил!
Бежать королю не пристало!»

Владыка взмолился: «Постой! Не спеши…»
Но тут же осекся и замер:
Как будто с каких-то далеких вершин
Смотрел на него человек без души –
Холодными жег он глазами.

«Твой прадед однажды такой дал приказ:
«Предателям смерть и забвенье!»
Его исполнять повелел он тот час.
Помыслить не мог, что короны алмаз
Венчать будет ада творенье. 

Ты воинов предал вернейших своих:
Бежал ты с резервным отрядом.
Я ж выжил, чтоб мстить за своих и чужих,
Я выжил один, чтоб сквитаться за них.
Я гибель твоя, что уж рядом!

Вновь бросить решил обреченную рать? –
Спросил он, играя мечами. –
Не выйдет, владыка! Зря силы не трать…
Как кстати… Клинок не придется марать.
Смотри! Смерть уже за плечами!»

Король оглянулся. И в страхе узрел,
Как войско его отступает. 
С земли подрываясь, он страшно взревел.
Едва лишь «О, небо!» он крикнуть успел,
Как кони его затоптали.

IV

Полгода прошло. И в восточной стране
Случилось восстание также.
И также король, возмечтав о войне,
О славе победной, триумфа вине,
Отряд снаряжая, был важен.

И также, что конь, над повстанцами ржал,
Увидев, их малое войско.
И так уж случилось, что тоже бежал.
И, словно ягненок, в испуге дрожал –
Лицо, уж не маска из воска…

И видел владыка: два быстрых клинка
Сверкали в неистовом танце.
Хоть сила ударов не столь велика.
Но сталь их проворна, смертельна, легка!
И холод в глазах чужестранца.

Тот сеял испуг в королевских рядах
И вихрем сквозь строй прорывался.
И также растоптан владыка был в прах.
А всадник внушавший смятенье и страх.
В закатных лучах удалялся.

V

Вновь песня неспешная радует слух
И силы вино возвращает.
Фитиль на свече догоревшей потух.
Слуга, ухвативший пяток оплеух,
Ее заменить поспешает…

Но звонко вдруг лопнула лютни струна!
И голос певца оборвался!
Прошлась среди люда тревоги волна.
И даже пьянчуги очнулись от сна.
Из путников кто-то поднялся…

Спадает накидка затертая вдруг.
Все встали в смятенье великом.
На лицах у всех изумленье, испуг.
Предстал во весь рост перед ними Эрдуг –
Земель тех тогдашний владыка:

«Как видно, не зря в приграничный трактир
Зашел я, чтоб речи послушать.
Теперь мне известен, тот мерзкий сатир.
Что трон мой порочит хулой на весь мир,
Смущает плебейские уши.

Народ, будоражишь напрасно, старик!» -
Он бросил с бахвальством и лоском.
«Глупец, ты ведь цели своей не достиг.
Сейчас ты умрешь. Ну, а я через миг.
Войной поведу свое войско».

«И кто же убьет меня? Ты ли, сынок?»
Спросил его старец с усмешкой. 
Уж выхвачен длинный державный клинок.
И взгляд у владыки неистов, жесток.
И меч он занес, не помешкав…

Но посох, на кой опирался старик,
Вдруг змеем шипящим свернулся…
Клинок на земле оказался в тот миг.
И бледен, монарха испуганный лик.
И в страхе он прочь отшатнулся.

А змей на ладони заполз старику
И в дерево вновь обратился.
И сердце стучало сродни молотку.
Король подойти не решился к клинку.
Бегом из трактира пустился.

И двое других капюшонов не сняв.
За ним припустили поспешно.
Старик же устало свой посох обняв.
Сказал им вослед: «Ты владыка, не прав.
Поход твой сорвется, конечно…

О силе своей ли с бахвальством трубя,
Летя ли, крадучись ли мышью,
Вовек ты не сможешь сбежать от себя.
Отныне везде и повсюду тебя
Настигнут мои пятистишья…»

VI

И вот предрассветный уж близится час.
И войско стоит у границы.
Владыка, всю ночь не сомкнул своих глаз,
И строй объезжает, в который уж раз,
Глядит в эти бравые лица… 

Вон там за холмом, где волнуется рожь, 
Где ветер неспешно гуляет.
Ждет слава его на столетья, но все ж… 
Раздумья, сомненья… И нервная дрожь
Ладони его сотрясает…

«Негоже владыке решенье менять,
Поддавшись на речи чужие.
Сейчас рассветет – поведу свою рать!
Ей будет несложно противника смять.
Остудим мы кровь у них в жилах!»

Забрезжил рассвет. Солнце светит в глаза.
Владыка к мечу потянулся.
Но топот копыт прозвучал, как гроза.
И вздрогнул король, как от ветра лоза.
И конь под седлом встрепенулся…

Подул странный ветер, тревожный, шальной.
Окутал он тучами небо,
И, словно взволнован грядущей войной,
Пускал по колосьям волну за волной.
«Да это же просто нелепо…»

Вдали быстрым вихрем неистовым, злым,
Копытами рожь приминая,
Летел черный всадник. А следом плыл дым
От факелов воинов шедших за ним – 
Защитников этого края.

И вот на холме он. И конь на дыбах.
Подпруга трещит, натянувшись.
Забрало поднял – короля объял страх.
Погибели тень он узрел в тех глазах.
И слышат монаршие уши:

«Опомнись, владыка! Назад поверни!
С судьбой не играй понапрасну!
Вернешься – настанут счастливые дни.
Ждет дома жена и камина огни…» –
Гласил ему шепот неясный…

И тут же с холма вдруг блеснули клинки –
Та вспышка глаза резанула.
А войско давно уж подняло штыки,
Но мелко дрожат две монарших руки,
И рать вдруг назад повернул он…

А всадник, что в черном, с вершины холма
Смотрел, не моргая от ветра.
Была в его взгляде все та же зима,
Но все же, казалось природа сама
Согрела сиянием света.

И всадник опять натянул стремена,
Погладил хребет лошадиный.
И конь вороной, как очнувшись от сна,
Сорвался галопом, и ветра волна 
За ним пронеслась над равниной…

А где-то вдали обернулся в тот миг,
Откинув белесые космы,
Неспешной походкою шедший старик.
И хитрой улыбкой сиял его лик.
В руке неизменно был посох…