Алберто Каэйро Влюблённый пастух

Предваряю этот цикл Алберто Каэйро небольшим вступлением. Известно, что этот гетероним Фернандо Пессоа родился в Лиссабоне в 1889 г., а умер там же в 1915 г. Но его поэтические произведения продолжали появляться до 1923 г. После этого его стихи в последний раз появляются на поэтической сцене в 1930 г. после второго и последнего расставания Фернандо Пессоа и Офелии де Кейрож. Шесть из его стихотворений, появившихся в этом году вошли в цикл  «Влюблённый пастух», так что, вероятно, эти стихи во многом отражают чувства самого Пессоа. Для поэта-философа Алберто Каэйро, по мнению второго гетеронима Пессоа – Алваро де Кампуш – эта любовь была роковым событием, после которого он уже не смог вернуться к прежнему спокойному созерцанию действительности.

Алберто Каэйро

Влюблённый пастух
1.
Раньше тебя я не знал…

Раньше тебя я не знал
И любил я природу, как тихий отшельник - Христа,
Зная тебя, я её
Так же люблю, как монах любит Деву Марию,
На коленях пред нею, как раньше,
Но взволнованней сердцем и ближе её ощущая.
Рядом с тобою ясней
Вижу реки, когда мы идём к берегам  их зелёным,
Вместе с тобой облака созерцая,
Их созерцаю блаженней …
Ты у меня не отнимешь Природы…
Ты для меня не изменишь Природу…
Но вплотную её приближаешь ко мне.
Вижу я прежней её, только вижу ясней, оттого что ты есть,
Так же люблю я её, только больше люблю, оттого что ты любишь,
Оттого что меня избираешь для нашей любви,
Зорче мой взгляд на неё устремляется,
Медлит на каждом предмете.

Не сожалею о прежнем себе,
Потому что я прежний сегодня.
Лишь сожалею, что прежде тебя не любил.

1914 г.

II.

Светит высокая в небе луна, и  весна наступила…

Светит высокая в небе луна, и  весна наступила.
Думаю о тебе и внутри себя я совершенен.

Лёгкий бриз по туманом покрытым  полям мне навстречу бежит.
Думаю о тебе,  имя шепчу, и не я это вовсе: я счастлив.

Свидимся завтра, пойдёшь ты со мною, собирая букеты в полях,
И пойду я с тобою полями,  и увижу, как рвёшь ты цветы.

И уже тебя вижу, как завтра со мной собираешь букеты в полях,
Только завтра, когда, в самом деле, будешь рвать ты цветы,
Для меня это новым и радостным будет.

1914  г.

III.

Только теперь, чувствуя любовь…

Только теперь, чувствуя любовь,
Я заинтересовался ароматами.
Никогда прежде не думал, что цветок пахнет.
Только теперь чувствую аромат цветов, будто вижу что-то новое.
Знаю хорошо, что цветы пахли, как знаю, что существовал.
Эти вещи разумеются сами собой.
Но сейчас я чувствую это затылком.
Вкусны мне теперь цветы своим запахом.
Иногда просыпаюсь и вдыхаю аромат прежде, чем открыть глаза.

1930 г.

IV.

Каждый день просыпаясь,  я чувствую радость и горе…

Каждый день просыпаясь,  я чувствую радость и горе.
Раньше я просыпался без этих волнений; я лишь просыпался.
Чувствую радость и горе, ведь теряю я то, что мне снилось,
Попадая в реальную жизнь, где имею я то, что мне снилось.
Неизвестно,  что сделаю я с этим чувством,
Неизвестно, что станет со мною самим.
Пусть она что-то скажет, и я пробудился бы снова.

Любящий  - это вовсе не тот, кто он есть.
Кто он есть  - он такой же совсем, но совсем одинокий.

1930 г.

V.

Любовь – компания…

Любовь – компания.
Я разучился в одиночестве ходить своим путём,
Поскольку я уже ходить не в силах одиноко.
Мысль очевидная заставит шаг ускорить
И меньше видеть, и хотеть, однако, всё видеть на пути.
Даже отсутствие её – как вещь, которая со мною остаётся,
Я так люблю её, что я не знаю, как мне её желать.
Когда не вижу я её, представлю, крепче деревьев высоких я стану.
Но как увижу, трепещу, крепость былая забыта.
Весь я силой какою-то стал, но она покидает меня.
Вся реальность глядит на меня, как подсолнух с любимым лицом в середине соцветья.

1930 г.

VI.

Всю ночь не спал и наяву её фигуру видел постоянно…

Всю ночь не спал и наяву её фигуру видел постоянно,
Всегда другой, не той, какой её встречаю.
Пытаюсь вспомнить я, какой она бывает, когда со мною говорит,
И в каждом образе меняется она, хотя себе подобна.
Любить и значит – думать.
Почти отвык я чувствовать, лишь думаю о ней.
Чего хочу, и даже от неё,  не знаю сам, но думать я могу о ней одной.
Какая-то рассеянность, что вдохновляет.
Когда я жажду встречи с ней,
Почти предпочитаю не встречаться,
Чтоб мне не оставлять её потом.
О ней мне легче думать, ведь её в реальной жизни я боюсь немного.
Чего хочу, не знаю сам, и знать я не хочу, чего хочу.
Хочу я только думать про неё.
И больше ни о чём я не прошу, и даже у неё,  хочу я только думать.

1930 г.

VII

Наверно, для чувств не годится умеющий видеть…

Наверно, для чувств не годится умеющий видеть,
Не нравится он, ведь привычные стили ломает.
А правила есть для всего, есть способы действий,
Играет по правилам каждая вещь, и так же любовь.
Привыкший поля созерцать и травы под ветром
Не может позволить себе слепоты, что чувствовать нас заставляет.
Любил я, но не был любим, что понял в конце,
Быть любимым – совсем не природное свойство, как уж случится.
Она хороша, как и прежде, хороши её волосы,  рот,
И я, как и прежде, один, вот иду я по полю
Так, будто иду с опущенной головою,
Об этом подумав, голову я поднимаю.
И золотистое солнце сушит желание плакать, что сам не могу подавить.
Поле так велико, а любовь так мала!
Смотрю и всё забываю, так умирают люди, облетают деревья.

Слушаю голос собственный со стороны – голос чужого,
Голос мой говорит о ней, будто это она говорит.
Волосы у неё цвета жёлтой пшеницы под ярким солнцем,
Уста её говорят о вещах, о которых не скажешь словами.
Улыбается, зубы её так чисты, будто камни в реке.

1929 г.

VIII

Свой посох влюблённый пастух потерял…

Свой посох влюблённый пастух потерял,
И рассыпались овцы по склону,
Столько думал, что флейты своей он не коснулся, принесённой затем, чтоб играть.
Никто не возник перед ним, никто не исчез.…  Никогда посоха он не нашёл.
Проклиная его,  другие собрали овец.
Оказалось, никто не любил пастуха.
Когда поднялся он на склон, то над ложной реальностью всё он увидел:
И долины большие, всегда зеленью разною полны,
И огромные горы вдали, чувства любого реальней,
Всю действительность, что существует, с небом и ветром, с полями,
И почувствовал воздух, входящий свободой и болью в стеснённую грудь.

1930 г.