Безысходные данные

Тупиковая верность всегда коморбидна с зависимостью
И в манифестной фазе выглядит одиночеством,
Являющимся, к сожалению, больше, чем просто видимостью,
Чем-то страшнее: предрасположенностью? пророчеством?

Не люблю это слово, оно слишком созвучно с бессилием.
Мол, что поделать – божий промысел, c’est la vie.
До чертовой кучи пустых оправданий.
Все это быстро решается простым немудреным насилием
Над собственной псевдо-душой: перестроить себя на крови
Своих же надежд, планов и ожиданий.

Общеизвестно, кровь прекрасно питает: жестокость, врагов и почву.
Было бы круто, но у меня под ногами – выжженный лысый гранит
И осколки емкости для хранения
В форме сердца. Тщетно стараться и просеивать через ночву
Весь этот мусор, в попытках найти живое, то, что еще болит.
Хоть что-то, кроме продуктов горения.

Истлевшие колья оборонительных заграждений,
Дым, воронка от взрыва и не очень красивый фасад –
Моя обугленная распавшаяся броня.
Что-то неопознаваемое из-за количества повреждений.
Добро пожаловать, гость, в мой уютненький новый Ад,
Точнее, в новую неуютненькую меня.

Если тебе не страшно – подай мне руку.
Я, вежливо и манерно, ее отгрызу по локоть.
(ту, что кормит, ту, что сжимает плеть)
Моя дурная наклонность – пустоту возводить в науку,
Даже канонизировать. Изнутри моих ребер копоть.
Там больше нечему детонировать и гореть.

Хотелось, конечно, как феникс, восстать из пепла!
В сиянии нового, многокрылого, сильного тела,
С новой стратегией мысли и поведения.
Я начала, запустила процесс: я самосожглась и ослепла…
И вдруг вышибло пробки.
С многокрылостью я пролетела.
Как и, впрочем, с любой другой формой перерождения.