Я написал однажды стих...

                Я написал однажды стих
                И понял — что же я за псих!
                Потом, вдруг написал поэму
                И понял — Лермонтов не тема....
                В раздумьях долго я сидел:
                Толстого толстый том вертел
                И думал: как же это можно
                Писать всю жизнь неосторожно?
                Все о войне да, о войне:
                Пришлось писать мне о себе.
                Я ночь провел тогда без сна:
                Роман стал толще, чем у Льва.
                Я все собрал в большую пачку,
                Закинул в сломанную тачку,
                Редактору сложил на стол,
                Дал взятку и домой пошел.
                Уселся снова я с пером
                И Грибоедова прочел.
                Но тут чуть не сошел с ума,
                Читая «Горе от ума».
                Что не хватало человеку,
                Чтоб про мозги писать потеху?
                И, зачем в школах, не пойму
                Все учат наизусть «Му-Му»?
                К чему же детям знать такое:
                Я возмущения не скрою!
                Когда Герасим псину ту
                Сгубил с похмелья в пруду.
                Такого извращенья тут
                Не потерпел бы даже плут.
                Из сказок о глухой Диканьке,
                Что Гоголь сочинил по пьянке....
                Уж лучше бы читать про зайцев,
                Которые всегда молчат
                И на Мазая пялят взгляд.
                Да, зайцы — это так себе:
                Я понял, что талант во мне!
                Стал сказки в рифмы превращать:
                О Колобке начал писать.
                Но вот, проклятый Колобок
                Никак в ту рифму влезть не мог.
                Но тут Малевич заходил:
                Квадрат из круга смастерил
                И мигом этот Квадрабок
                Влезть в мою рифму смело смог.
                Но сказка стала о другом
                И Колобок здесь ни причем.
                Тут Достоевского достал
                И «Идиота» прочитал.
                Читал я быстро, как никто —
                Хватило ровно пять минут....
                Да, люди это не поймут.
                Как можно было осквернить,
                А, может даже, очернить
                Такого чудо-дурака,
                Что Федор написал тогда.
                Какой же был ему позор -
                Не слава, а простейший вздор!
                И я решил не брать пример
                С его творения, что имел.
                Вдруг, потянуло меня к басням:
                Писака тот — одни несчастья!
                Он в зоопарке в стороне
                Чинил басенки в тишине.
                И когда голая Мартышка
                Ему открыла свой пейзаж....
                Крылов, хотя и пил не слишком:
                Тут сразу запил лет на пять.
                С тех пор в стихах его Собаки,
                Слоны, Ослы и Забияки....
                Короче, автор все, что мог
                Писал, но был к себе он строг.
                После бутылки самогона
                Его любимая Ворона
                Стащила у кого-то сыр,
                Чтоб автор с хлебом закусил.
                А тут Лисица, идиотка,
                Бежала легкою походкой.
                И так дала по тормозам,
                Что у Вороны от натуги
                Отвисла челюсть от испуга.
                Сыр тот, конечно полетел:
                Крылов его так и не съел.
                Он снова выпил с горя — море
                И это стало не секрет —
                Однажды написал «Квартет».
                Потом «Мартышку и очки»,
                Но там одел он ей трусы.
                Чтоб своим задом не светила
                И с ума старца не сводила.
                Те, кто читал его стихи
                Спокойно жить уж не могли.
                Один считал себя Ослом,
                Другой Бараном иль Слоном....
                Как можно было обозвать
                Всех нас и в баснях описать!
                Старик не выдержал стыда —
                Ушел на пенсию тогда.
                Он всем сказал, смотря в глаза:
                «Простите, люди, дурака.
                Такой позор не для меня»
                И спрятал басни навсегда.
                Я тут согласен был с поэтом
                И поделился с ним секретом:
                Ходить не стоит в зоопарк,
                Вся жизнь и так сплошной бардак!
                А ежели Ворона с сыром,
                Зачем краснеть перед всем миром?
                Пускай подавится Лисица,
                Такая хитрая стервеца:
                Я, лучше напишу еще,
                Пусть не роман, а кое-что.
                И получился новый труд:
                Герой — Евгением зовут….
                А то, что Пушкин написал:
                Так, просто у меня содрал!
                Воздвигнул памятник себе
                И развалился, как в седле.
                Пришлось мне залез на табурет —
                Прикинув — рядом места нет:
                Расселся Пушкин, как барон —
                Пусть воробьи его потом....
                А я под зонтиком стою
                И кизяки их не ловлю.
                Всем говорю, что я поэт
                И мне, примерно, триста лет.
                А этот мнимый силуэт,
                Все, что писал и сочинял,
                Не важно — точно не поэт.
                И мне к ногам несли цветы,
                А те, что Пушкину легли
                Я забирал и клал к себе
                И думал: «Как же много мне!» ....
                Потом, вдруг, вспомнил о друзьях,
                Что пили у меня в ногах.
                А ночью, когда спал народ —
                Стучал зубами от погод.
                Пришлось мне бросить пьедестал.
                Я табуретку разломал,
                Чтобы никто, кроме меня
                Не стал великим, как стал я.
                Вернулся я к себе домой
                Весь исхудалый и больной.
                Сначала думал — будто тиф,
                Но оказалось — это миф.
                Свои я ноги замочил
                И в мозгах рифмы застудил.
                Упал в кровать совсем нагой....
                Но тут, развратница судьба
                Мне снова козни принесла.
                Открыл глаза и был не рад:
                Ко мне пришел Маркиз де Сад.
                Таких развратников нигде
                Я не встречал в своей судьбе.
                Насилу я штаны нашел,
                Надел и выскочил во двор.
                А там за стареньким столом
                Спал Горький самым мертвым сном.
                Наверное, «Детство» вспоминал,
                Что сам когда-то написал.
                Конечно, он там все наврал —
                Дед точно был не идеал!
                А его прошлое досье
                Все так и крутит КГБ.
                И получился тот Максим
                Совсем зловещий буржуин.
                Он свою «Мать» довел до ручки:
                Я знаю эти злые штучки.
                Но кое-что и сам он спер —
                Вот так трудился тот бобер.
                Роман его и эту «Мать»
                Все сразу начали искать.
                А она баба тех кровей:
                Все разводила голубей.
                Те, что совместно с воробьями
                Пиджак у Пушкина засрали.
                Да, видел бы такое он,
                То эту «Мать» понес в разгон.
                И не бывать тогда роману
                И не пытал бы дед ту славу....
                Максим дружил еще с одним.
                Носил тот дядька псевдоним.
                На людях Маяковским звался,
                А ночью пил и расслаблялся.
                Поэтому в его стихах
                Всего по слову в строках.
                Писал он лесенкой специально —
                Бумагу не берег реально.
                И даже Ленину однажды
                Сказал, что пишет он неважно.
                Тот посмотрел в его тетрадь —
                Не стал творения читать:
                Всего два слова в три столбца
                И непонятно ни черта!
                Ильич и сам писать любил.
                Писал везде и в шалаше,
                И на кровати, и под ней,
                И на столе, и под столом.
                Как автор, мучился потом.
                Но свои книги не читал,
                А только думал и мечтал:
                Кому бы их спихнуть все сразу,
                Как небывалую заразу.
                В них он ни что не понимал,
                Но все писал, писал, писал....
                Томов под сто своих трудов
                Он написал за сто потов.
                Теперь те книги никому
                Не нужны, если б не ему.
                Он на них смотрит, слезы льет:
                Кому попало раздает.
                Не жаль теперь уж Ильичу
                Отдать такую ерунду.
                Он сам с трудом все понимал,
                Что там однажды написал.
                И, как по ним смог наш народ
                Свершить тогда переворот?
                У меня волос выпадает
                От его книг, что забавляют,
                Кого-то, может быть сейчас,
                Но только не меня и вас.
                В библиотеки не хожу
                А только сам пишу, пишу....
                Быть, может, в классики пробраться
                Когда — нибудь и я решу.