***

он мог и хореем, и ямбом, и разно.
[писать мемуары (скопилось немало)].
устроить совсем незнакомому праздник,
открыто по-детски душой обнимая.
а после уйти. далеко и надолго.
так тихо бредут ледоколы из порта,
влекомые в холод некарточным долгом,
боясь красоту своей сталью испортить.
он мог обнимать, словно солнце, лучами
и волнами мягко спровадить к причалу.
но что-то всё чаще теперь за плечами
саднило (фантомное, видно) ночами.
а звёздное небо сверкало огнями,
и ветер трепал куртки загнутый ворот.
он мог хоть часами, да что там, - хоть днями
подолгу в других пропадать, в разговорах
с приятным ему собеседником. впрочем,
таких, к сожалению, было не много.
и тихо ложились послушные строчки
из текстов, ему надиктованных Богом.
и снова с излюбленной кружкою чая
хореем ли, ямбом, а чаще всё - прозой
он вторил и вторил про то, как скучает
по детской открытости (всё-таки, возраст).
и вновь улыбался, когда получалось
в земной суете отыскать островочек,
где чьи-то глаза словно солнце встречали
его штрих-дождливый размашистый почерк