Анна Штейнберг. Третья картина

ТРЕТЬЯ КАРТИНА

Загородный дом Эйхлера. Эйхлер в халате и с сигарой в руке, у зеркала, красуясь, репетирует. Кроме него в доме никого нет.

ЭЙХЛЕР.
Взор Беатриче не сходил с высот,
Мой взор – с нее. Скорей, чем с самострела
Вонзится, мчится и сорвется дрот,

Я долетел до чудного предела,
Привлекшего глаза и разум мой;
И та, что прямо в мысль мою глядела...*

(тушит сигару)

Нет, так дело не пойдет. Я сотру его с лица земли, сотру!.. Это уже слишком! Довольно рабства и прислуживания этому негодяю; я слишком долго терпел, но теперь... Теперь я лишу его всего!
(вновь закуривает)

Казалось мне – нас облаком накрыло,
Прозрачным, гладким, крепким и густым,
Как адамант, что солнце поразило.*

(задев на столе пепельницу, опрокидывает ее)

Черт побери! Ты у меня еще попляшешь!..
(уходит в другую комнату)

. . .

Вечер в театре делла Конкордия. Час до концерта. В гримерной Анна и Александр.

АННА. Мне страшно... неспокойно на душе. Что-то обязательно случится. Я не знаю что, но чувствую, будто бы нечто необъятное, громадное надвигается, сдавливает все изнутри с невероятной силой... так подступает смерть. (Штейнберг внимательно на нее смотрит)
Скажи, если бы между нами встал кто-то третий, кто бы послужил тому виной: я или ты? Ведь у каждого есть право выбора; ты можешь любить другую, но быть со мной или же вовсе никого не любить, также, как и... Я, например, знаю, что ты не можешь любить музыку так, как люблю ее я. Не потому, что ты актер, а я – музыкант. Просто ее не нужно видеть – можно чувствовать ее прикосновение, не но суметь дотронуться до нее, осознавать ее присутствие, но не осязать... Разница лишь в том, что ты ее слушаешь, а я ее слышу. Знаешь, иногда мне хочется потерять еще и слух, но тогда я буду слышать только ее – я никогда не услышу тишины. А ты можешь слышать тишину... Музыка сильнее слов. Ты не спишь по ночам, потому как слова проговариваемые тобой на сцене живут еще с тобой, в этом мире. Но только стоит тебе услышать первые звуки и ты сразу же уходишь в эту музыку с головой. А я не могу отдалиться от нее ни на шаг. Моя любовь к ней кажется мне безумной, и ты для меня – ее часть. Если бы тебя не стало, она бы все равно осталась, осталась рядом, вместо тебя – я буду ее любить как прежде, а может и еще сильнее... А если не станет меня, то ты ее возненавидишь.
ШТЕЙНБЕРГ. Нет, Анна, ты ведь знаешь, что это не так. Что бы не случилось, я буду любить ее по-прежнему, также, как и тебя.
АННА. Но ты не можешь ручаться за меня... Ты виделся с Карлом?
ШТЕЙНБЕРГ. Еще нет. Сегодня он будет на концерте и, я надеюсь, нам удастся с ним поговорить. Тебя не должно это беспокоить, особенно сейчас.
АННА. Мне кажется, мы начинаем сходить с ума... Мы выходим на сцену, как ни в чем не бывало, я сажусь за рояль и начинаю играть, ты остаешься за кулисами и видишь, как я играю чувствами... Но как, скажи мне, как можно искренне любить человека, который так поступает и как может любить тот, кто так поступает?.. Все ведь не всерьез? Все, что будет происходить сегодня там, на сцене, будет только называться и казаться «концертом», но быть и оставаться при этом – «спектаклем». Единственный в этот момент человек, который будет по-настоящему жить, волноваться и переживать – это ты. Все остальные в зале, также – часть «спектакля» – зрители и слушатели. Им будет и невдомек, что слышать можно только сердцем. Слышать биение любящего сердца рядом...
ГОЛОС ИЗ КОРИДОРА. Добрый вечер, дамы и господа, дан первый звонок за кулисы, до начала концерта тридцать минут. Прошу всех выступающих сегодня и участвующих в концерте собраться на сцене.
АННА. Ну, что ж...
ШТЕЙНБЕРГ. Пора!