Примечания редакции

   --------рассказ, начинённый стихами--------

Главный редактор устал. И его можно было понять. Ещё бы: ежедневно, почти без обеденного перерыва, давиться дурными стихами, прозой и даже, иногда, драматургией, а в самый крошечный обеденный перерыв - дурными сосисками из бистро на другой стороне улицы. Не позавидуешь.

Он поднял немощный взгляд бледно-голубых глаз, снял очки. Седые кустистые бровы всплыли на лбу, как пенка на молоке.

Он отложил очередную жизнь, расстеленную в тетрадке, и помотал головой с видом бога, который, породив грешника, с горечью наблюдаят впоследствии его деяния. Седые волосы редактора качались как заснеженные ветви.

Рукописи не возвращаются.

Вегина тетрадка полетела в мусорную корзину.


...Так закат распластает крыло над скелетом моста,
чётким, точно углём нарисованном на небосклоне.
Как всегда беспощадно целует в глаза красота
перед вечным прощанием смерных, застывших в поклоне.

Написала она в блокноте и, укусив напоследок карандаш, положила его рядом. Сидя на широком парапете набережной Невы Вега пыталась выпить целиком бутылку дешёвого портвейна. Сделав глоток, она передёрнулась и отставила бутылку.

Чиркнула зажигалкой. Пламя, похожее на маленькую звезду пригревшуюся в ладонях, дёрнулось и пропало. Вега снова чиркнула что-то в блокноте.

  Только лёд и свинец. И немного синеющей стали.
В этом облике кажется ясной любая деталь.
И не слишком уж ценной. А если бы ближе вы стали,
ты бы понял, что платина очень похожа на сталь.

Вега снова укусила карандаш. Ужалила. Она вела себя совершенно естественно, ибо не предполагала, что именно в это момент с нею произойдёт чудо. Конечно, если бы она знала, то непременно надела бы всё лучшее сразу, сделала бы, несомненно, свой всегдашний неумелый и оттого немного вульгарный макияж, думала бы, уповая на всё это, что она в данный момент эффектна и привлекательна, руководствуясь этим знанием, вела бы себя напыщенно и манерно, и, в итоге, выглядела бы смешно.

( прим. редакции: слишком длинно, я ничего не понял)

Но Вега не любила всегда быть красивой. Её это утомляло. Иногда хотелось побыть собой.

Вот так как сейчас.

На ней была куртка, один рукав которой был испачкан краской, стёртые джинсы и дачные кеды в пятнах от маслянистой глины. Вчерашняя коса её растрепалась, и волосы нимбом пушились вокруг головы.

Мимо проходил Петрович.

Это и было чудо.

У Веги даже в горле что-то обнаружилось. Комок - не комок... Живое что-то. Вроде как солнце в горле: круглое и печёт.

- Привет! - Сказал он останавливаясь. - Какими судьбами?

Вега была в куртке с крашеным рукавом и по этой причине думала, что она совершенно не красива, не обольстительна и ужасна. Следовательно, она смутилась.

- Я сижу...

- Ждёшь кого-нибудь?

- Не кого-нибудь, а чего-нибудь...

- И чего же?

- Я жду, когда меня опубликуют.

- А... ну... этого можно ждать вечно. - Усмехнулся Петрович.

- Вот и я думаю. Плохих поэтов никто не читает и, естественно, не печатает. Зачем?

- Но ведь кто-то печатается за свои деньги...

Вега поморщилась.

- Для удовлетворения чувства собственной важности, вероятно. "Я деловой теперь такой, с книжкой." - Скособочившись, передразнила она воображаемого графомана.

- А тебе для чего? - Иронично спросил Петрович.

- Для того же самого. - Грустно сказала Вега, глядя в бликующую даль Невы. - Просто у меня чувство собственной важности больше обычного и самоиздат меня не устраивает. А ещё это очень больно. Я так страдаю от того, что пишу.

  Точно рана на теле, мне каждое несовершенство
        в тех словах, что были когда-то написаны мной.

Возникла пауза. Петрович тоже смотрел на Неву. Вега отхлебнула портвейн из бутылки и не оборачиваясь сказала:

- Я плохой поэт.

Петрович посмотрел на неё внимательно. Вега была в куртке с крашеным рукавом и казалась себе некрасивой, вооружившись этим прискорбным фактом, она даже не пыталась вести себя как красивая, и была естественна как никогда.

Петрович посмотрел ещё раз и очень тихо подумал, так тихо, чтоб ненароком не услышать собственных мыслей. "А она красивая".

(прим. редакции: вы повторяетесь. "Ваниль". Банальности.)

- Я плохой поэт. - ещё раз повторил Вега.

(прим. редакции: я уже понял)

- Почему?

- Раньше я думала, что поэзия  - это моё призвание. Представь себе: кроме этого я ничего не умею делать. Вообще по нулям. Кем только, сам чёрт не сочтёт, я устраивалась работать: продавцом, официантом, инженером - и везде приходилась не ко двору... У меня даже высшее образование есть - да толку: я научилась к двадцати пяти годам только читать да писать по-русски. Всё. Такое ощущение, что жизнь прошла мимо меня, не задев и пальцем. Даже домохозяйка из меня (надо ж так умудриться!) лажовая: пол как в конюшне, не пройти, а как подметать - не тут то было! - я лучше Бродского почитаю. И готовить я умею только пельмени. Исходя из вышесказанного, я полагала, что поэзия - это и есть тот самый путь, светоч, единственное, что у меня выходит... Ан нет - и тут пролёт! А потом я вдруг поняла: людей, которые всё делают плохо, а что-либо одно очень хорошо - просто не бывает! Есть люди, которые всё делают хорошо, и есть - которые всё делают плохо...
так в жизни заведено. Хорошие люди - они трудолюбивы, опрятны, работа любая у них в руках прям огнём горит, и, главное, они добрые и у них нет чувства собственной важности.
А у меня есть...

- Почитай. - Тихо сказал Петрович.

- Что? - удивилась и даже не сразу поняла Вега.

- Ну как что? Стихи!

Она отрицательно мотнула головой.

- Почему?

- Стыдно.

- Но ведь я в поэзии ни черта не понимаю! Стихи, как таковые, не люблю. Я ни на йоту не эксперт, и потому суждения моего можешь не опасаться...

- Да не в том, - махнула рукой Вега, - дело...

- А в чём же?

- Они все тебе посвящены.

Возникла небольшая пауза, после котрой, решительно выдохнув, Петрович спросил:

- Это признание в любви?

- Хуже. Во вдохновлённости. Она куда страшнее, чем любовь. Мучительнее. Любовь, по крайней мере, можно утолить - поцелуем, объятиями, тьфу ты, постелью, наконец... А вдохновлённость - ничем. Сколько бы ты ни написал, всё равно будет казаться, что это - не всё, что есть ещё слово, заповедное, самое точное и нужное. И ты ходишь за ним по кругу, за этим главным словом. А оно ускользает с быстротой текущей секунды. Понял?

Петровичу вдруг стало жалко Вегу. Так, как никогда не было жалко безответно влюблённых в него женщин. Их было много. А вдохновлённая - только одна. И Слава Богу. Петровичу подумалось, что он ни за что бы не хотел быть поэтом...

- Пожалуй, ты права. - Сказал он тихо.

- В чём?

- Что ты плохой поэт. Только ты не виновата. Причина во мне. Я плохая Муза.

- Почему? - Изумилась Вега.

- Не знаю. Подумай сама. Ну как я могу вдохновить на что-нибудь хорошее? - проговорил он медленно, почти сомкнутыми губами. (Он смертельно стеснялся того, что у него отсутствовал один из передних зубов, и старался говорить как можно меньше, причём почти не раскрывая рта.) - Ты неправильно выбрала музу. Возьми другую и будешь хорошим поэтом.

- Какой умный! - Рассердилась Вега. - Муза - это тебе не хурма на рынке: пошёл и взял, надкусил, плюнул, другую купил. Это ж не я, а бог выбирает муз. Сама не знаю, почему вот смотрю на тебя, просто смотрю, а стихи в горле стоят, как тёплое молоко с мёдом, и тошно от них, и хорошо, и... тьфу ты... не знаю!

(прим. редакции: я люблю тёплое молоко с мёдом, мне от него не тошно. Субъективная оценка факта. Убрать.)

Петровичу вдруг показалось, что у него в горле тоже появились стихи.

- Я пойду, пожалуй!

- Иди! - Вега кивнула куда-то к Неве.

- А ты?

- Я тут. Буду продолжать писать. Я ведь больше ничего не могу делать.

- А ты научись! Знаешь, почему бог дал тебе плохую музу?

Вега взглянула на Петровича вопросительно.

- Он просто не хотел, чтобы ты была поэтом! И всё. Выбери другую профессию. Медсестра, к примеру, или учительница.

- Я подумаю об этом...

Петрович ушёл, а Вега ещё некоторое время сидела на парапете.

...и дороги текли, все впадая в одну, точно реки,
в ту единственно верную, что не ведёт никуда.
Он идёт по кольцу, и сомнения есть в человеке
для того, чтобы выдумать смысл, и шагать, и шагать, и шагать, всё по кругу, туда.

    (прим. редакции: я зануда, знаю, но последняя строка не ритмична.)

Потом, видимо что-то решив, Вега весело спрыгнула с парапета и побежала прочь, мимоходом швырнув в первую попавшуюся урну свой блокнот.

Прийдя домой она легла в постель и забылась лёгким счастливым сном. А тем временем слава, медленно растекаясь и ширясь точно чернильная лужица, подползала к её умиротворённому изголовью.

Ведь главный редактор другого издательства, гуляя по набережной, заметил своим отдыхающим, совершенно отпущенным на волю взглядом, раскрывшийся в последнем своём полёте Вегин блокнот на краю урны.

Одна из строк так поразила редактора, что он не побрезговал его поднять.


Сделай стих из эмоции этой, невнятный слепок
его в руках твоих, неказист, но крепок.
будет нужна лишь пара образов-скрепок -
всего ничего.

Ты же справишься, я уверен.

Не трать эмоций на самосожженье. Делай
стихи. Из алой любви и печали белой.
Чувства в слова вдыхай, будто душу в тело.

...пока ещё не рассыпан и не растерян
в бусах ночных магистралей фонарный бисер...

... пока небеса стоят над тобой как терем...

...пока такси скользит сквозь вечерний Питер

Делай стихи!

...накурывшись и задышав
снова холодным ветром...

... когда припёрло,
когда строка ложится, как тёплый шарф
полубольно, ласково, туго

тебе - на горло.


- Я не поэт, - говорила Вега впоследствии в интервью, с гламурным прищуром голливудской дивы. Она чувствовала себя очень красивой и важной, и вследствие этого смешно манерничала и переигрывала. - Поэтов вообще не бывает. Рифмовать - свойство любого здорового интеллекта. Засеките несколько минут. Любой из вас, я уверена, сумеет вспомнить несколько созвучных слов из родного языка. Теперь дело за малым - как-нибудь связать их вместе смысловой нитью. Вот и вся поэзия. Это может каждый. Попробуйте на досуге. И вы убедитесь лично: что Поэты, Музы и Вдохновение - это просто красивые легенды очарованного человечества, которыми прикрываются те, кто ничему в жизни так и не научился, кроме как читать и писать на родном языке...

(прим. редакции: Неправда! Неправда! Где же волшебство? Волшебство должно быть в поэзии! Волшебство! В корзину этот бред! В корзину!)