Новое избранное 2

ЗЕЛЁНАЯ КОМНАТА


  МАЧТА

  Пень возмечтал-он мачта галеона…
  Фантомной болью  отшумевшей кроны
  он  ветви реями раскинул, парусами -
  хвою свою,  чтоб плыть под небесами.

  Не муравьи, а матросня на палубе,
  волна качнула – и его не стало бы,
  когда б мечта в реальность воплотилась,
  дырявая, как старая флотилия.

  Мечта ли мачтою скрипела над волнами,
  но ей казалось -цепкими  корнями,
  она уходит, под землёю вглубь,
  чтобы хватать там серебристых рыб.

  Ей ветви снились, у комля фиалки,
  ей было всё ещё чего-то жалко,
  когда её  качало изумленную,
  казалось ей - она сосна зеленая.

  10, июнь, 2010 г.

  ПРОБУЖДЕНИЕ

  Побеги новые-сосновые,
  как будто свечи в канделябрах,
  березе -  бальные    обновы,
  выделывала   кренделя бы,
  пустившись лебедем в осинники,
  что по- озёрному синеют.
  У елей талии осиные,
  стоят по краю - и не смеют.
  И заневестились черёмухи,
  и мхов  расстелены ковры,
  у птахи певчей в трелях новый   хит -
  какой гармонии    прорыв!
  Кора виолончельной декою
  вибрирует от первых звуков, 
  и нужно быть, конечно, докою,
  чтоб – и Чайковского, и  Глюка.
  Скворцы во фраках –денди ладные,
  у мраморных, у колоннад,
  медунки, как Татьяны Ларины,-
  и каждая наклонена
  в приветственном поклоне-книксене,
  и кружевом  - кружа из леса...   
  Быть может,  это только снится мне,
  как ельник -  молодой повеса
  берет за талию талину
  у края водного, паркетного,
  чтоб выкружить с ней на поляну,
  для разговора для конкретного.
  Симфонией   мажорной  дня
  нагрянет вальс , воспрянет месса-
  мазурочная болтовня
  от  сна очнувшегося леса.
 
10.июнь. 2010 г.

  ИВАН-ЧАЙ

  Встречай меня, приятель Иван-Чай,
  чай, стосковался, по ладошкам бледным,
  и вот горишь, как пламенем - свеча,
  в подсвечнике позеленевшем медном.

  Над лугом ты, как будто каланча-
  твои пожарные –натруженные  пчёлы,
  ты словно пагода - буддийски  величав,
  все твои мантры до строки  прочёл я.

  До лепестка до каждого, пожалуй,
  до листика,- пора мой брат, пора! -
  пока пластают клевера пожаром,
  и шаром катится июльская  жара.

  Войдешь ты в храм китайского фарфора,
  чтобы  спознаться с инобытиём,
  да Иван-Чай, теперь, конечно, скоро,
  тебя мы из пиалочек  попьем.   

  И с Аллочкой - соседкой, мед блаженства
  на ложечку  на чайную мотать,
  и будто бы с наложницей чжурдженьской,
  неЧАЙной  пчёлкой меж цветков витать.

  9,июнь,2010, предвосхищая

  ШЕДЕВР

  Не втуне петуньи трубят,
  как  бы на турнире  герольды,
  и над огородом, клубясь,
  колышутся тучи дородные.

  И молнии – копья свои
  готовы  ломать на ристалище,
  чтоб рыцаря наземь  свалить,
  пока он не отблистал ещё.

  Тевтонское наше ведро,
  лежит  возле бочки проржавленное -
  повержен, но ширится гром,
  бряцая забралом  прожорливо.
             
  Наитие чье этот день-
  ваятеля или воителя?
  Прекрасною дамой сирень
  и шарф на копье победителя.

  Блеск  облачных этих скульптур -
  трактатом  Тейяр де Шардена,
  и сколько в саду ни халтурь,
  уже не испортить шедевра.
   
  9, июнь, 2010 г.

  ИЮНЬ

  Когда июнь  расправит кливер,
  чтоб кони - вплавь по клеверам,
  плыть до июля   - дело плёвое.
  Пары, как Черные моря.

  И табунятся кучевые,
  как каравеллы  в парусах,
  как скифов орды  кочевые,
  ушедшие на небеса.    

  И вот  гривастый самый, белый,
  по ватерлинию в траве. 
  И ближний лес, как возглас: «Берег!»
  и траверс  шеи экстравертен.

  Верхом на нём –огнем закатным
  Аттилы  чёткий силуэт,
  пират степей  лавиной  катится-
  кто остановит силу эту?               

  Литовкою врезаясь косо-
  что  абордаж   лихой ораве!
  Идет  стихов второй укос
  по отрастающей отаве.

  7. июнь. 2010 г.

  МУЗЫКАЛЬНОЕ

  "Ведь в каждом дереве сидит могучий Бах..."
              "Лодейников",Николай Заболоцкий.

  В каждой малой травинке – Стравинский,
  Ференц Лист в  хлорофилле листа
  на березе.В лице - ни кровинки   
  да линованная  береста.

  То ли это посмертные маски,
  то ли  свитки былых партитур?
  В каждой ветке – Чайковского взмахи,
  повелителя  клавиатур.

  Это ново ли?- по партитуре…
  Вот когда  импровиза полет,
  вот тогда позабудь о халтуре,
  если музыка в руки идет.

  Крыша дачи, как крышка рояля
  к лесу поднята наискосок.
  И такие высоты и дали,
  на дверной напирают косяк!

  Загляну- прямо внутрь –и увижу,
  как  сонаты пульсируют  вены,
  утро иволг на  веточку нижет,
  как молитвы монах вдохновенный.

  Это Вена, наверное,  Брамса.
  что кромсает симфонией зал!
  И пока что ни пролил ни грамма    
  из того что кому-то отдал.

  Эта Вена, конечно, мгновенна,
  как  в  росе  мой предутренний сад,
  когда каплями  звуков Шопена,
  на  заборе морденты горят.   

  Доннер ветер! Какой щедрый донор -
  беладонною  нас опоить!
  У природы  норовистый гонор-
  по наитию  вены кроить. 

  И до самых до дальних провинций, 
  многоликих, как песня скворца,
  в каждой малой травинке –Стравинский,
  в каждой  птице великий  - МоцАрт.

  7.июнь.2010 г.

  ЛУНА

          

               

  Луна накрылась бледным тазом
  и ну лудить прорехи туч,
  чтобы не пропустить ни разу
  ни эту  лужу и не ту.

  Тележным колесом Сансары
  по кратерам, как луноход,
  чтоб с конюхом, как  древность, старым,
  искать меж облаков проход.

  Мы с ним в скафандрах белых бродим,
  ведь до луны слетать - пустяк.                .
  И вот я  вижу –это Олдрин,
  но только двести лет спустя.

  Как в плату впаяны деревья –
  они  - один сплошной радар,
  и  вся притихшая деревня
  читает лунный календарь.

  Я твой, Селена, патриот.
  Ты вся  в светящихся   полипах.
  По огороду, как  триод
  пришелец  шастает на липах.

  Спеша  мерцающей тропой,
  как ртуть - ко рту-  сквозь таз  дырявый,
  пока не кончился припой,
  луди, Луна, экстаз дарованный. 

  7. июнь. 2010 г.



  ВИШНЯ

  В самом деле- все мура,
  все, что  слышно - это лишнее,
  я сижу как самурай,
  созерцаю ветку вишни.

  Вижу только лепестки,
  только пестиков кувшины,
  ветка – это взмах руки,
  сокрушающего Шивы.

  Этот миг мне всё же дан
  онеменья  и запоя.
  Это  мой бойцовский дан  -
  вишни ствол, как чёрный пояс.

  Выну самурайский меч,
  залежавшейся лопаты,
  чтобы в форму всё облечь
  Ясунари Кавабаты.

  4. июнь. 2010 г.

  МАГИЯ ЦВЕТЕНИЯ

  Как виноградная лоза -
  подсказка ли  в азартных играх?
  так в эти пьяные  глаза
  сдаюсь, приняв монголов  иго.

  Магнолий  магию. Цветение,
  как  света с тенью вечный бой. 
  Кто мы с тобою? Лишь растения
  переплетённые судьбой.

  3.июнь.2010 г.

  БАГУЛЬНИК

  Багульник-ты не богохульник,
  души таёжной богдыхан,
  цветение весны разгульной,
  и вот –под ножик – бездыханнный.

  Среди  витринных марафетов,
  чуть  в стороне от  книжного,
  тебя возьму, как томик Фета,
  княжны ладошкой нежною.

  Ты тоже образ мироздания -
  его  основа и  обнова,
  на каждом стебельке звезда
  миниатюрною сверхновой.

  3.июнь 2010 г.

  ЭТЮД

  Июля дивные  холсты, как будто мада ин оттуда.
  Мане с Дега  хотела ты? Вот красок масляных полпуда.
  Как бы по торту жирный крем лоснятся под сосной  маслята..
  И даже промолчу о том, о чем теперь моя мысля -то.

  Натурщицей средь образин -  расцветшая   настурция.
  Купить ли плавки в магазине? Настроиться на Турцию?
  Или уйти в леса, в лога, набрать корзину белых,
  где балеринами Дега – бока   стогов дебелых.
      
  Не худосочие ланит, во всём дородность пышет.
  Природа, как магнит,  манИт. И ничего не слышит,
  в самозабвении творя избыточную массу,
  вот где история твоя, написанная маслом! 

  Пастух, приписанный к холсту, верхом на Холстомере,
  стада коровушек –толстух, гуляют на пленере.
  Обманы жанра всё  пейзажного. И ты среди туристов
  бегом по Лувру - заживо, за залом зал пролистывая.

  13. июнь. 2010 г.


  РОБИНЗОНАДА

  Приникнув к  парнику с рассадой помидорной,
  уже не паникуй…В системе коридорной
  из грядок  огуречных, спасение народа,
  а искупнувшись в речке, вполне вкусишь свободу.

  И снова за колючки, заборы вертухайские,
  где  жёны наши- злючки, не рады отдыхать.
  О, грозная плантаторша! Пока что не до игр.
  От гнева прячусь в шалаше, твой преданнейший негр.

  Я Робинзон твой, Пятница. Мы здесь ради озона,               
  на нас природа катится свирепее бизона.
  И, как во время оно, что б протянуть хоть день,
  в молитвах бью поклоны, опершись на кетмень.

  А идол смотрит грозно глазами налитыми,
  и дума-всяко-разно: умаслила не ты ли,
  его навозной жертвою, чтоб все ж не свирепел.
  Свирель в ладошке сжата. И трепещу как перепел. 

  Я дуну в мою дудочку. Я  шлангом обовьюсь.
  На луковую грядочку я дождичком прольюсь.
  Моё ты горе луковое, религия  моя.
  Здесь на подобье Кука,  я прочно стал на якорь.

  А комары да мошки, как племя людоедово,
  уже мелькают масками. Какого всё же ляда!
  Я не такой уж вкусный, чтоб заживо , без соли.
  Но как же ты искусно – на них - аэрозолью!

  Теплицы паруса. Ботвы густые сети-
  я в бездну вас бросал, наверное, раз в сотый,
  чтоб огурцы пупырчатые – попались в ячеи,
  чтоб баклажаны, перчики, а так же прочие,

  что лезли под корабль, по дну залива днями...
  Вот патиссона - краб, фасолины - клешнями,
  стручки гороха стайкой  зеленобоких мойв,
  во- наловили сколько. Не увезти домой!

  16. июнь. 2010 г



 ПО ГРИБЫ

  Скатать в Таиланд? Уехать в Ниццу?
  В Египте посетить гробницу,
  чтобы о тленном позабыть?
  Нет лучше сходим по грибы.

  То древних царств и битв постскриптум,
  в них нож врезается со скрипом,
  белее мякоть, чем поп-корн,
  тут вам и Жля, тут вам и Карна.

  Здесь Анны Керн нога ступала,
  а следом -в бакенбардах весь,
  зафраченнный-ну ёлы палы!-
  бродил повеса из повес.

  До грибоварни б дотащить
  вот этот Ахиллесов щит-
  и снова в лес, и снова в бор,
  чтоб волноваться, словно вор,

  когда он взламывал гробницу,
  как потаённую грибницу,
  чтоб с мумий золото срывать
  опавших листьев. Вот ведь тать!

  Полки берёзовых околков
  обступят. Как в стогу иголка,
  я затерялся меж колонн
  берез, захваченный в полон

  природы мощными войсками.
  Какими крупными мазками
  прописан тишины пейзаж
  после беспечных наших краж!

  С времён как будто самых оно,
  как внутренности фараонов
  в стеклянны банках ждут грибы,
  закуской к водке стать дабЫ.

 
 2011

 МИНОРНЫЙ ГИМН ФАЗЕНДЕ
               
  Рабыней из ауры брызг поливных,
  в купальнике пляжном, почти неприличном,
  тебя в это общество дачниц иных
  зашвыривало, как на Луну, - электричкой.

  Мюнхгаузен лазил, гороховый стебель
  используя элементом связующим
  меж логикою и абсурдом. Констебль
  где здравого смысла? Ведь полным и сущим

  враньем его были все те селениты,
  которых он видел  в своем  путешествии.
  Но с женщиной спорить? Уж вы извините!—
  что грядку граблями чесать против шерсти.

  И  ты, обрядившись в бароновы брюки,
  косицу запрятавши в свой треугол,
  меня посвятила в симфонию брюквы,
  морковки, редиски...  О, точный  укол

  твоей дирижерской размашистой палочки,
  куда и чего мы сажаем с весны.
  О, эти поливки! О, эти прополочки!
  О, эти тревожные летние сны!

  Но выпала из-под треугола косица,
  чтоб дернуть и вытащить вместе с конем.
  И ты на соседскую дачу коситься
  взялась, чтоб пилить меня ночью и днем.

  Мы вышли с тобою из этой распилочной
  на доски и брусья разъятые и,
  шатались, как два алкаша из распивочной,
  друг другу слова говоря непредвзятые.

  И вдруг я увидел –антенны торчат
  у нашей соседки над теменем. Выверить
  полеты свои  выводила внучат,
  которым достались коленки на выворот.

  Так ползали вместе по краю листа,
  каких-то кузнечиколапых доили,
  и, видно,  уже, понял я, не спроста
  детишек  зеленых дождинкой поили.

  Мы стали с тобой  мурашами и тлей,
  по стеблю взойдя – селенит с селениткою,
  измялись, протерлись и слились с землей,
  как джинсы, что шиты соломенной ниткою.
   
  Фазенда? Плантатор? Моцарт и Сальери?
  Барон у камина? Фемина? Дворец?
  Фантазии это. Хотя бы в сарае
  доесть бы на старости свой огурец.


  22-23, август, 2003 год

 ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТЕ.СТРЕКОЗА


  Театр грациозных поз-
  балет танцующих стрекоз.
  Спектакль окончен. Где-ты, лето?
  Лишь листья смятые -билеты
  сквозь стрекозиное крыло
  стекла квартиры- пятна мутные,
  о том напоминал Крылов,
  мы ж чувствуем ежеминутно...
  Личинки быстрые машин
  шныряют в глубине под ряскою.
  Маши же крыльями маши,
  крась мир неоновою краскою,
  вставляй в прожилок витражи
  леса, болота, наши дачи,
  и красоту их покажи,
  чтоб было так, а не иначе.
   


  2010

  ОЗЕРО
   
  В глубинах озера пиастры карасей
  как в сундуке монеты чешуятся,
  пока трава в брильянтовой росе-
  во всей красе. Чего, скажи, бояться?
  Идем - на абордаж -и берег наш,
  как борт гонимого волнами галеона,
  среди других преступных наших краж-
  всех драгоценней- серебро гальянов.
  Они ценны ,как инкские божки,
  но будут переплавлены ухою,
  и даже щуке не сносить башки,
  с её столь тугоплавкой требухою.
  Ацтекский идол, Бог Кетцалькоатль-
  щуренок ещё щерится и сердится.
  И, словно взгляд прощальный, -эта даль,
  и солнце, словно вырванное сердце.
 
 2010


 Порыв

  То ли явь, то ли сон. Осветила полнеба зарница.
  Ниц попадали травы. Ломилась гроза на прорыв.
  Кто-то ветку сломил. Закричала полночная птица.
  Налетел на мой сад неожиданный ветра порыв.

  Для чего и откуда? Ну кто же – ответьте мне—скажет?
  Это, может быть, чудо, а, может быть, что –то другое.
  Мысль ничейная. Или какая  нечайная кража….
  Ты проснулась, коснувшись меня ,словно ветер,  рукою.

  Ну а может быть, это предчувствие исчезновенья?
  Ведь и мы, словно ветра такой же внезапный порыв
  чью-то ветку колеблем, придя лишь на миг, на мгновенье
  в сад чужой, чтоб отпробовать белый незрелый налив.

  Кто сломил эту ветку? А верилось—будет зеленой.
  Кто натряс кислых яблок на жирную землю под ней?
  Неужели же ветер? Иль кто-то еще во вселенной?
  И вот так вот тому и бывать до скончания дней?

  Кто же бродит, скажи мне,  кто бродит по нашему саду?
  Отчего так тревожно, скажи, на душе?
  Отчего так печально трещит под травинкой цикада?
  И на яблоне нашей цветы облетели уже…

  Кто сечёт своим острым ножом наш поющий терновник?
  Кто ворует наш кислый, неспелый, зеленый ранет?
  Кто порывами ветра колеблет наш шаткий треножник?
  От кого же такого во веки пощады нам нет?

  Что молчишь безответно? Я тоже не знаю ответа.
  Ждать ответа от ветра – дождешься когда-то едва ль.
  Начинается лето. Пока начинается лето.
  Но откуда-то дышит уже леденящий январь.

  1999

  ТРИПТИХ
 
1.
  Левитация по Левитану,
  куст акации, как у Кустодиева,
  это тихой природы «осанна»,
  голоса её и мелодия.

  И оса, прозвенев, - по  фарфору,
  вторит  этому стройному хору,
  молоточками клавесинными,
  ну зачем это всё? – спроси меня.

  Для чего у купчихи ямочки
  на щеках, а сама -то в рамочке?
  Это яблочки в крону затырены,-
  ветка пальчиком оттопыренным.
   
  Так  вот с блюдечком , медитируя,
  ты держи её крепче за выточки,
  когда вдруг воспаришь, левитируя
  над пейзажем шагаловской выточки.

  С самоваром летя над Витебском,
  над Обскою губой, над Воронежем,
  из глубин  голубей повытаскав,
  ты держи её крепче, уронишь же!


  2.


  Венерин башмачок-
  цветок на полигоне,
  нет, то не Башлачёв
  на струны налегает.

  Такая тишина!
  Но в арфе паутины
  тончайшая струна
  мгновенно коротит,

  лишь только возле губ - слова,
  произведут движение,
  вмиг купидона тетива-
  стрелой -на поражение.

  И крылья солнце золотит
  через узоры листьев,
  куда стрела не залетит,
  а всё равно так близко!

  Пока держу чеку я,
  пока ещё не бой,
  и от войны сачкуя,
  любуются тобой

  бойцы мотопехоты,
  как ты по полю минному
  идешь с большим букетом
  не замечая, мимо,

  оставив  меж растяжек
  свой легкий башмачок,
  чтобы ,курсант, бедняжка,
  в казарме спать не мог.


  3.Баллада о полёте

  Пленера плАнер – фюзеляж
  дороги – крылья луговины.
  Еще мазок – и вот пейзаж,-
  соединились половины,
  и с высотою красота
  уравновесились  - и леер
  отброшен. Что же - ввысь смелее,
  подъема формула проста!

  Из терний тяготенья – в небо.
  И если попадаешь в термик,
  и тянет в крен и валит на бок-
  есть элероны…Скажем - томик
  Набокова. Чем не закрылок
  для торможения полета?-
  и ты глаза чуть-чуть прикрыла,
  чтобы вообразить пилота.

  Да –мы летим. Да - мы парим.
  В том ангельская суть полёта,
  всё это ведь не для пари,
  а для того, чтоб длилось лето,
  чтоб на лице твоём улыбка
  или тень облака? Не знаю.
  И для кого же дознанья
  вот  это явная улика?

  Не для того ли, что от мужа,
  сбежав, ты проявила прыть,
  такую, что – не будет хуже,
  коль дело, не начав, прикрыть.
  Он спросит, хмуро, взяв за талию:
  -Ты где была? Я обзвонил
  все морги…Скажешь: - Знаешь, милый,-
  мне кажется, что  я -летала!

  2011

   НЕЗАБУДКИ

  Незабудки –малютки невзрачные,
  а присядет на вас стрекоза,
  вы глядите скозь стёкла прозрачные
  крыл её,как в оконце глаза.
 
  2010
   РЕТРО ВЕТРА


  Облака обласкают днище,
  нищий плес жемчугами усыпав,
  обласок пьянит, как винище,
  пенит нос волновые усы.

  Парусами пара русалок
  поиграют, смотрясь в отраженье,
  над трубой парохода пара клок,
  словно рыб глубинных движенье.
 
  2010
Руны Алтая

   "Это тоже образ мирозданья,
   Организм, сплетённый из лучей,
   Битвы неоконченной пыланье,
   Полыханье поднятых мечей."

       "Последняя любовь", Николай Заболоцкий.

  1.Кандык

   Под кедрами теряются следы
   под елями , на склоне, у воды
   лиловые звездчатки кандыка,
   как будто к нам проросшие века
   дремучие, медвежьи, заповедные
   певучими легендами небедные.

   Быть может, то какой-нибудь даос,
   нежнейшими чернилами занёс
   в буддийский свиток эту чудо-песню,
   и только одному ему известно-
   басё ему напела его Муза
   когда пчела гудит крылом хоммуза.

   Поляны горной тот узор ковровый
   куртинами калужниц раскадрован,
   лиловее он  елёй вдалеке
   и быстрых отсветов в извилистой реке.
   Его из войлока валяла Коог-ай,*
   наверно, здесь и есть буддистский рай?

   *Май - коог-ай, песь-ай. Кандычный месяц, роют клубни кандыка.

   
2.Водопад Корбу

   Прижму ко лбу хрусталь текучий Корбу, заброшу за спину свою пустую торбу.
   Блеснёт в  ручье  витом упругий  хариус. То камешки ль на дне, глаза ли карие?
   Сюда ещё вернусь, конечно, верится. Где в край скалы вцепился кустик вереска,
   присяду, чтоб тобой налюбоваться бездонно –синее моё, голубоватое,

   брильянтами сверкающее, как в колье, раз триста преломлённое, как в зеркале.
   Вода гранёная, как бы карбункул - в горле, и в каждой капельке, как в объективе-горы.
   Я пью. И я напиться не могу. Хочу остаться валуном на берегу,
   чтоб обрасти здесь мхом, листом  бадана, чтобы с природой  слиться первозданной.

   Вот этих  жемчугов летучих градины, как будто бы упругий выброс рыбины.
   Мы среди башен каменного града. Неужто ты и этому не рада?
   Вода стоит перекидным мостом. И дело, видимо, уже совсем не в том,
   что по нему – наивным я    идальго, а в том, что веткой ивы манишь в даль.

   Хрусталь воды удержит вес коня, так прочен он средь солнечного дня.
   Въезжаем мы с тобой под своды замковые. Гудит орган. Да. Вот оно-то самое.
   И струи встроенные трубами в алтарь поют нам фугу, как бывало встарь.
   Шлейф водный  стелется фатой невесты.  Венчание. И свято это место.
    
   Сквозь линзы брызг  нечайные, обманные, ты кажешься мне рыжею шаманкою,
   шампанской пеною из горлышка ручья, вся голая - и стать твоя русалочья
   к тому располагает, чтобы скорее стать  гибкой и увёртливой форелью…
   Вслед за тобой нырну на глубину, чтоб плыть с тобою рядом дальше. Ну?
   


   3.Остров любви

   Не пора ли нам к маральникам,
   что на Острове  любви,
   эти ели  аморальны,
   склон  лозой ручья обвит.

   Лепестками рододендрона
   губы девы  улыбаются
   ты улыбки эти где брала,
   может там, где сны сбываются?

   Там где в бубны –колотушками.
   Где  рога в цветах – ветвистые.
   Где за елями –кедрушками
   манит  дед – шаман  монистами.

   На его дохе мохнатой вы
   оберегами- гремушками
   ведьмами промеж сохатыми
   с друганами да подружками.

   Эти камни – виноградины,
   словно грозди соком полные
   за труды мои награда мне,
   что я песни пел до полночи.

   Здесь старатель золотишко мыл,
   было дело то по молодости,
   самородочки в  ладошках мял,
   словно рыжие я волосы.

   Мне не нужно самородочков,
   лучше я закину удочку,
   я тебя поймаю , родненькая,
   на крючок. И сядем в лодочку.

   Будешь бить хвостом русалочьим,
   в дыроватый жёлтый бубен 
   с моей статью юной стало чо
   то известно только Будде.

   Пахнет пестик рододендрона,
   по ветру летит пыльца,
   где пчела ты этот мёд брала?
   Пью его  с твово лица.


   4.Эрлик

   Я лик Эрлика разглядел на дне,
   где залегли, как топляки, таймени.
   Приветливо он улыбнулся мне,
   но был суров и страшен тем не менее.

   В улыбке той оскал скалы блеснул,
   и первозданной белизны вершины
   в озерной глади обратили в нуль
   шум города и гул твоей машины.

   Я плыл  мальком в бездонности небес,
   я в глубине парил огромной птицей. 
   И перьями был отражённый лес,
   и чешуёй –под ветерком водица.
   
   И постигая, сколь велик Эрлик,
   паря, я падал в пропасть его пасти,
   и таяли дымы домов   вдали
   и отступали от меня напасти.
   
   О, как же притягательна была
   его  великодушная улыбка!
   Но нависала грозная скала,
   но это равновесье было зыбко.

   Из глубины, разинув пасть, таймень
   готов был заглотить меня и небо
   с  твоей машиной, грязью деревень
   на склонах. Я нырнул за ней бы,

   той рыбиной в разломе том планеты
   печально притаившейся, как «Шаттл»,
   но падая в ту бездну шансов нет
   назад вернуться.  Мир вот этот шаткий

   так крепко держит нас в своей горсти,-
   что догрести  крылом прогнившей лодки
   надежды нет. И сколько не грусти,
   исчезнешь ты в той ненасытной глотке.

   Спасибо всё же богу глубины,
   за то, что разрешает наглядеться
   на этот мир святой голубизны,
   в котором можем мы ещё надеяться.
   

   5.Алтын-кёль*

   Смотрю Телецкое как будто телевизор,
   в формате, разумеется,  3Д.
   Мне солнце на просмотр выдаст визу
   с пометкою: повсюду и везде.

   По голышам  вода зыбучей сеткой,
   на валунах задиры перекатов,
   кедр тянется к ручью дремучей веткой
   чтобы на струнах струй сыграть стаккато.

   Оркестр тайги. Готическим собором
    вонзают пихты в склень макушки-шпили.
   Бор невесомый тянет мессу хором
   над водопадом в брызгах   водной пыли.

   На гору восхождение, как будто
   в другую вдруг тональность перескок,
   тропа уходит вверх, о весе брутто
   забыв.  И ты принцессою  Укок
    
   платок плато к причёске примеряя,
   паришь над дальней горною грядой,
   как будто бы у врат земного рая,
   над  чёрною зеркальною водой.

   Я в глубине увидел самородок,
   заброшенный туда невесть когда,
   и волосы твои –и гребни лодок,
   расчёсывают их. Течёт вода

   расплавом золота струясь в волнах, доколь,
   идёт долиной девица-ведунья,
   чтобы у ног плескалось Алтын-кёль,
   и расцветали склонами медунки.

    
   *Алтын кёль-Золотое озеро

  6. Дракон

   Драконье озеро. Изгнивший остов лодки,
   как будто бы скелет ихтиозавра.
   Под перепончатым моим крылом палатки
   мне нечего планировать назавтра.

   Остановилось время. Я лечу,
   планируя. Да, я в когтях дракона.
   Подобен этот  сон параличу.
   Мерцает небо, как в углу икона.

   Моя молитва жаркая, слаба,
   и не слышна сквозь хриплое дыханье,
   слышнее даже, как растёт колба,*
   на склонах, словно мантра    богдыхана. 

   Парит над миром каменный дракон,
   Бьёт конь о склон неистовым копытом,
   Пока еще не прерван этот сон.
   Ещё кумыса чаша недопита.

   Тону  среди глубоководных звёзд,
   которые мерцают, словно рыбины,
    куда ж ты конь –дракон меня завёз,
   в какие –растакие глуби – хлябины?

   Очнусь. Я под крылом своей палатки.
   И глазом мерклым уголья костра.
   Скала, как бы драконьей кожи складки.
   Ещё пока так долго до утра.

   •Колба или черемша – таёжный чеснок.

   7. Руны Алтая

   На камне замшелом неясные руны,
   как будто от сабель кочевников раны.
   Лишайники клочьями шерсти архара,
   видна в монолите свирепая харя.

   И тут же улыбка и чарка меж пальцами,
   ждёт война в светёлке девица за пяльцами.
   Ушёл воевать он далёкие страны,-
   проступят на камне узорные руны,

   вдали колыхается лес или войско,
   и падают капли горячего воска,
   чтоб стать на дне плошки конём или всадником.
   И что тут подумать? Мерещится всякое.

2013, весна


Большая рыбалка

1. Тотем

  Трепещет щуки слиток золотой
  на  малахите  молодой   осоки,
  и первозданной этой красотой
  настраивает  нас на штиль высокий.

  То не рыбалка вовсе, а Клондайк,
  сулят поклевки обретенье клада,
  когда взбурлит у берега вода,
  другой награды мне уже не надо.

  И вот она – Емелина услужница,
  на мелководье, как ихтиозавр,
  и смотрят и кувшинка, и калужница,
  как будто это вправду –кинозал.

  Как будто два отпетых негодяя,
  за самородками отправившись сюда,
  процеживали  отмель неводами,
  но не нашли сокровищ и следа.

  И нам вот это золото Маккены,
  похоже, тоже  вовсе не к добру,
  нависли тучи –каменные стены,
  вот -вот обрушатся. И ухает - в бору. 

  Мы тем гневим природу , что её
  тотемов не щадим, но эта тема,
  наверное, призванье не моё,
  ведь о другом я –вот уже два тома.

  А в третьем – дома на сковороде
  ощерится  в угрозе щучий череп,
  как будто всё она ещё в воде,
  и я малёк – к её обеду челядь.

  10. июнь. 2010 г.

  2.Утиная охота

  Утиная тина и ряска, как сказка
  и в тюбике, кажется, кончилась краска.
  Багетовой рамою- лес завороженный,
  нехоженый, на двое в плёсе помноженный.

  Он картой небитой глядит вверхтормашечно,
  и гладью  рябит и  колышет     ромашки,
  он слышит, как дышит, и  уток двоит,
  на викингов струги похожих на вид.

  Забудьте о ружьях, патроны повыкиньте!
  Сейчас в небе тучи сойдутся, как викинги.
  Здесь Один один господин, а не мы,
  немея смотрю –на явление тьмы.

  О, как – наших ребер шпангоуты утлы!
  Как знать, для него мы, быть может, лишь утки!
  И если молитву ему не воздашь,
  то вмиг угодишь в его страшный  ягдташ.

  11, июнь, 2010 г.

  3.Лесное озеро

  Лесного озера зеро,
  пока, как шарик ты в рулетке,
  что там –гусиное перо,
  что там ракушки и креветки!

  Но если начинать с азов,
  то вместе с комариным писком-
  миниатюрное Азов-
  ское-оно, а ,может, и Каспийское.

  В разрезе если, то поди-
  то ль изумруд, то ли карбункул.
  Кто ж тех сокровищ господин?
  Ответа нет пока  как будто.

  В нем, словно в капле янтаря,
  заключены реликты рыбин,
  и надо в том поднатореть,
  чтоб их извлечь из этой глыби.

  Как глыбы, павшие с высот
  осколками метеоритов,
  переродившихся в осоку,
  в придонных древних трилобитов,

  они застряли в тех веках,
  когда у щуки были крылья,
  карась же шлялся на ногах,
  влача по грязи жабер брыли.

  Средь ряски рыскать? В камышах
  мешать малькам на солнце греться?
  Чего-то требует душа.
  Ну а чего –не разобраться.

  Я лодку, словно дирижабль 
  на берег вытащу сушиться,
  и гладь озерная, дрожа,
  мне тихо в сердце постучится.

  Откроется- я в небесах,
  весь день парил среди летучих
  существ – бесплотно –невесом,
  и  вёслами  буровил   тучи.

  11, июнь, 2010 г.

  4.Окунь

  Окуни меня окунь в родную стихию,
  от весны до блесны и до игл на спине,
  до полос на боках. Словно заводь  стихаю,
  здесь - куда добрались по ершистой  стерне.

  Клёв осенний не то, что прожорливый - майский,
  но зато нагулял ты за лето, милок,
  и жирку, и молок, а ведь был маломальский
  из икринки явившийся милый  малек.

  Вон как между иголок дрожат перепонки,
  словно ласт Ихтиандра во власти ножа,
  словно парус на джонке и веер японки,
  чтобы вернее любовь самурая стяжать.

  Изогнётся   мой   спиннинг с изяществом гейши,
  не греши, если рыбин  набито в садке. 
  А когда ещё водочкой мысли согреешь ты,
  то  покажется царской   уха в    котелке. 

  И ладошку под ушко, так что клинит катушку,
  как картуш фараона – силуэт окунька,
  он со времени оно, стремился на сушу,
  но его до сих пор не пускает река.

  Свет от мерклых заливов, как будто из окон.
  Его дом в облаках, высоко в небесах,
  присмотрюсь хорошенько, то вовсе не окунь,
  а поэт - сибарит в полосатых трусах.

  То он тигром, то зеброю где-то предстанет,
  и местами поспутав проекты творца,
  словно лесу в катушке, – поклевкой достанет
  и, как лев на косулю, идет на живца.   

  Не в косую линейку, а только в прямую
  излинован, как хана ленивый халат,
  изогнет эволюции ветку хромую,
  и заставит вращаться назад циферблат.

  11,июнь,2010 г.

  5.Детский сон про осетра

  Костёр отёр, осётр -по дну,
  как «Шаттл», садится на Луну,
  я на орбите жду отныне
  в икринке - маленькой кабине.

  Всё перепутано –искринки
  костра, как осетра икринки,
  и ночь чернее  паюсной,
  и нос острее парусника.

  И хвост трепещет  среди звезд,
  не рыбина , а звездный мост,
  такая вот дистанция-
  космическая станция!

  Кичился кичиль*, но с утра
  он стал добычей осетра,
  ну, что же, космонавт, пора,
  туда - где рыбина-гора!

  Да, это радость миллионов –
  в открытом космосе Леонов,
  как эмбрион на пуповинке,
  висит на тонкой паутинке.

  Я выйду в космос из икринки,
  где Млечный Путь пролил из крынки
  вильнувший осетринный хвост,
  чтобы зависнуть среди звёзд.

  Я только лишь  малёк пока,
  и , видимо, пройдут века,
  чтоб как евангелист Лука,
  я описал тебя , река.

  11, июнь, 2010 г.

  * Кичиль-рачки, которыми питаются осетры.

  6.Налим

  Моли налима, чтоб не утопил,
  когда потянет в глубину внезапно,
  лежит на дне  бревном он меж стропил,
  как крокодил, но только что безлапо.

  Подумаешь - зацеп или топляк,
  но чтобы вот такая образина-
  боксерскую перчатку так в кулак
  сжимает сила. Шкура как резина.

  Запчасть природы - вся в галимой смазке,
  и ниточкой   буддийской  - борода
  такой урод - ну разве только в сказке -
  чтоб на спине  деревни, города.

  Он учинит такой водоворот,
  а то и оборвет крючок болючий,
  сил хватит, он такой мордоворот,
  по дну гуляет грозовою тучей.

  В его  такой угрюмой прямоте я
  увидел бы слиянье глубины,
  и солнца. Эта печень Прометея-
  богов античных сумрачные сны!

  И вот как будто полубог - к  скале
  кавказской, он прикован к сковородке,
  когда один останется  скелет,
  он обернётся остовом подлодки.

  Основой дирижабля, фюзеляжем-
  куда ж девались крылья-плавники,
  чтобы нырять в пучину или даже
  летать по небу, как по дну реки?

  10, инюнь, четверг,2010 г.
   
  7.Отмель

  На мелководье греются мальки
  живою бижутерией подвижной,
  дела твои, природа, велики,
  сквозь воду, как сквозь линзу, это вижу.

  Нанизывая жемчуг и  сапфир,
  луч в зеркальцах сияет чебачиных,
  и  каждый бок, как бог. И целый мир
  в нем хочет отразиться беспричинно.

  Тень чайки их пугает, и пока,
  она пикирует  к витрине ювелирной,
  на дно реки уносят облака
  мальки на матовых боках своих надмирных.

  И вот - в осколки гладкое стекло,
  и белая крылатая  перчатка,
  пока в провал воды не натекло,
  спешит собрать цепочки и печатки.

  Чтоб откупиться, выбросит  река
  алмазов   горсть –ей это дело плёвое!-               
  и вот браслет брильянтовый малька               
  грабительница ввысь уносит в клюве.

  10,июнь,2010 г.

  8.Нельма-русалка

  Навыкат  выпучивши бельма, там, где  закат в реке полощется,
  по перекатам ходит нельма, сомнамбула и полуночница.
  Сияя лунными боками, рулит русалочьим хвостом,
  владея так же рыбаками, как  мир нездешний вешним  сном. 

  И сколько ж надо тут терпения –на лодке- за гребком гребок,
  чтоб чешуистая торпеда свой показала ртутный  бок!
  Как песня хора мельхиоровая, как ложка за стеклом серванта,
  она мелькнет, напомнив норовом надраенный  доспех  Сервантеса.

  Как бы огни Святого Эльма на  реях  гиблых   кораблей,
  блеснет в пучине водной нельма и изогнется по параболе.
  Светясь - кокошником жемчужным, глаз, будто клипса в белом ухе,
  княжне –красавице на ужин, злодейке ведьме для присухи. 

  Да не уха пока, конечно, а с  лесой – бесья маята,
  а лес стоит остроконечно, луна сияет как пятак.
  Я не усну, блесну забрасывая, чтоб зорьку мне не прозевать,
  удилище струною бАсовою и дергать буду, и терзать.

  И вдруг в безмолвья усилителе рывок, - тяжел  изгиб удИлища.
  Она ко мне с язёвой свитой ли, или, с подружками –ундинами?
  Что комары и что  потёмки нам! Топырит жабру, будто орден
  на ленте княжеской Потемкина, и величава словно Один.

  Как виса высей, меч без ножен, как  викинга кольчуга брошенная
  в ладье. Овал колена нежен - такая милая, хорошая!
  Полу- наяда, полудева, не рыба – лада- королевична, 
  рассвету бледному  на  диво, такую отыскать мне  где ещё?

  Но мироздание малО как! Земля –икринка. Ночи жуть.
  И как    искристые молоки, по небу  льётся Млечный путь.
  Он звезды, словно блёсны сорит, из  нам невидимых  кресал.            
  Богат, как Крез. Но  эту зорьку, я все же, кажется, проспал.

  10, июнь, 2010 г.

  9.Четвертая баллада

     "Усни баллада, спи былина..."
          Вторая баллада,Борис Пастернак.

  Язи скользят, язи  сквозят,
  не то, что мелкие ершишки,
  и как  серебряные шишки
  блестят, -  на ёлке  для ребят.
  И верится - найти смогу
  под каждой  чешуинкой-денюжкой,
  огонь костра , мою тайгу
  ведь в офисе сидеть-то лень уж как!

  Как перья плавников горят!
  Как чешуею плёс ознобится,
  ведь это надо же сподобиться
  теперь уж третий день подряд...
  Кормить привадою язей,
  чтобы дождаться до поклевки,
  тут вам - не похвалы друзей,
  коллег ершистые издёвки.

  И сам –медлительней язя
  по илу шарюсь возле донки,
  и в мироздании бездонном,
  меня сейчас найти нельзя.
  Я тишиной полночной  пойман-
  цивилизации изгой,
  наедине с луною полной,
  блестящей чещуёй - фольгой.

  О, язь плывущий  в небесах,
  я рад всегда твоим подсказкам,
  и мысль счастливая подъязком
  сама собой идет в подсак.
  Подпасок подойдет к костру,
  как будто инок на иконе,
  как белопарусные струги -
  в ночном пасущиеся кони.

  И знаю я- что в рыбьем чреве
  висеть на кроне меж хвои,
  приняв условия твои,
  я  обречен. И королеве
  язинной Зине я обязан
  коронованием своим
  и с ней  теперь навеки связан,
  как и с налимихой налим.

  Ну что ж! Мечи давай икринки-
  поверх неё -молоки лучшие,
  их словно той сметаны в крынке,
  в деревне сонной  за излучиной,
  лучащейся, как язь -душа
  её костистыми  заборами,
  калиток жабрами дыша,
  как будто в глубине,-  за бором.

  10. июнь. 2010 г. 24.00

 10. Бог и Дарвин

  И всё же был бездарней Бога Дарвин,
  и потому  ни в чем не превзошел
  его разнообразнейших созданий,
  хотя чуть-чуть до сути не дошёл.

  Был путь его длиннее, чем Линнея
  опущенный в глубины тонкий лот,
  тому свидетели – и Новая Гвинея,
  и риф коралловый, и кашалот-проглот.

  Но Лотта в Веймаре узнала в кашалоте, 
  пусть не себя –саму , а только Гёте,
  и разразился мировой скандал:
  на Бога покусившийся вандал!

  Бежать в моря на «Бигле» с капитаном
  от кембриджских учёных обезьян
  к двоякожаберным? Их море пропитало,
  в них всё прекрасно. Не найти изъяна.

  Есть перепонки – у лягушек, птиц, ушей,
  есть позвонки – у рыбы и у глыбы,
  есть хоботы у мамонтов и вшей,
  здесь общее и вы найти могли бы.

  Но подотряд газет беспозвоночных,
  уже карикатурами пестрит:
  мол, лорда Чарльза  выводы неточны,-
  и обезьянам места нет на  стрит.

  Изъян теории его известен:
  пропажа переходного звена!
  Но  вывод жизни всё же интересен-
  звено восполнила красавица-жена.

  Ошибся или нет – ученый Дарвин?
  Никто не скажет. Даже из внучат.
  Глубоководные  созданья,  как радары
  улавливают что-то, но молчат. 

  11,июнь,2010 г.

  Предостережение

  Смотри рыбак-не  суй щурёнку в пасть
   ни пальца даже! Торопиться   всуе
   не надо. Так легко пропасть,
   когда тебя  бог тишины рисует
   на берегу, с сияющей блесной,
   как с драгоценною серьгой для уха омута...
   Не помню дело было то -весной
   или же осенью...Я идолу какому-то
   молился. Я читал псалмы кувшинок,
   и спиннинг гнулся луком, тетивой
   звенела леса...Я как будто Шива
   средь лотосов был просто сам не свой.
   И вдруг взбурлило небо отражённое
   и, скалясь на меня, -драконья морда...
   Нас ждут с добычей с тех рыбалок жёны.
   а тут...Как славный представитель  рода
   двуногих,  отразился я в зрачке
   огромной рыбины...Не выдержала леса,
   я вспомнил о Иване Дурачке,
   веленье щучьем...Ухнуло из леса.
   И просияв боками золотыми
   и крыльями присвистнув плавников,
   она, как бы в сундук  монеты,-в темень
   воды -, как будто в тьму веков.
   Всё выплеснуло на поверхность омута-
   и печь с Иваном, и царя с царевной,
   и словно бы по волшебству какому-то
   ржаное поле,домик за деревней,
   в котором ночевал я...Но река
   сомкнулась, поглотив на веки тайну,
   как будто это злато Колчака,
   на миг мне показавшись, в бездну кануло.


 2010 г.

В мастерской природы

  1.Первоначало

  Как цвет черемуховой грозди,
  что просится наружу,
  так из первоначала звезды,
  большого взрыва.Не нарушу...

  Ведь в каждой почке - млечный космос,
  выдавливыемый желаньем
  преодолеть бесцветья косность,
  чтоб стать цветенья оправданьем.

  23. апрель 2010 г.

  2.Сотворение.

  Вода играет по кюветам  в ответе за заветы льда,
  и грезя  грозами и  летом, течёт куда-то не туда.
  Торосов льдистых Нотр-Дамы.  Красы весенней макияж.
  И облака, как Бог с Адамом, на фреске Микельанджело.

  Бурлят речушки  поверх дамб пращою на плече Давида
  и всепрощение  светлых дум – подобье нежности болида,
  который синевой болит  на   каждой пяди трещин  фрески,
  а присмотреться - перелит  в хрусталь  Паоло и Франчески.               

  Так мрамор размягчив в стекло, по склону  гонит ветер  пряди               
  и  налегает на весло, как Тициан  в музее Прадо,
  чтоб сделать жизни новый слепок,  и смерть навек  перебороть,    
  пусть даже на лесах ослеп, творя в экстазе,  Бонаротти.

  23., апрель, 2010 г.

  3. Левитация

  Акутагавы Рюноскэ  две опушившиеся вербы
  у перелеска на мыске, как бы свеченье новой веры,
  и весь околок – светлый храм –полубуддийско-православный,
  на хорах веток- Сим и Хам и плачь зигзицы Ярославны.

  От белокаменных колонн  берестяные эти песни,
  в венчанье  царственных корон  псаломно-неизбывной выси.
  И грач-монах, чтоб наяву нам  доказать наличье Бога,
  вдруг левитирует  – и звук его молитвы хрипл немного.

  И  Ангелы плакучих  ив  - в  разливы инока  Рублева
  глядятся.  Золотистый нимб   сияет над крылом любого.
  И небо , словно батискаф,  на нас глядит в иллюминатор,
  как мы с усердьем   бодхисатв, парим , как будто авиатор.   

  23. апрель.20010 г.   

  4.Божественное
               
  Листок –по форме –материк,  прожилки, как ручьи и реки.
  О, как же надо натореть, чтоб опровергнуть смысл науки!
  Край крылышка у мотылька-ну тот же край материка,
  чья тут работала рука? Неужто это Ватика…

  Кем всё-таки  планеток  чётки нанизаны на нить орбит?
  Неужто же в бореньях с чёртом, перо гусиное скрипит?
  Неужто- космонавт-монах и монастырь его - орбита?
  И он там молится за нас, метеоритом недобитых?

  Мы смотрим друг на друга с ним. О, как он мне необходим   
  в его нимбозном шлемофоне. На фоне инфузорий я –
  прям  ну обсерватория!  А взять совсем иной масштаб-
  и вот я слаб, как будто шваб, как учит нас история.      

  23 апрель. 2010 г.

 
  5. Батальное

  Весны  лихая  кинопроба. Как лошадь дохлая –сугроб.
  О, битва рыцаря   у гроба – и сколько тут ни кинопробь,
  а все ж для остроты сюжета нужны ландскнехтовые ели,
  и солнца  щит, как бы прожектор, пока  дрозды не подоспели.

  И тракторист одонкехотел. И  сеялка его – доспех.
  Грачи по  следу как пехота, чтоб тут же закрепить успех
  сраженья радости с хандрою, коль обозначился прорыв,
  и древоточец за корою пошевелился.И обрыв   
         
  реки , как ров, который  мощным напором прорвалА  вода 
  как бы молитвою всенощной , ну а без этого -беда.
  Такое полотно батальное, в котором –стрелы-тальники,
  лежит поверженной проталина, и ей подняться не с руки.

  Ну а в другом павилионе  шедевр снимает Эйнзенштейн,
  на пролетарьев миллионы, как нехороший Франкенштейн
  в доспехах мрачного тевтона, тонул среди обломков льда,
  а Чингисхана бы потомок, топил его – и без труда.    

  Какое буйство половодья! В угодьях согр, собой прикрыв,
  в угоду что ли воеводе? Иль  партизанщины нарыв?
  То не Дениска ли Давыдов между лосинами берез?
  Он простоватится  для вида, а  вобщем по–бретерски борз.

  По синим ментикам  предлесья  ив золотистые   шнуры,
  готовятся к атаке листья  из-за холма , из за горы. 
  Ещё чуть-чуть и в наступленье пойдут сморчок и первоцвет,
  вот это будет иступленье, так   - лишь Ослябя с Пересветом….      

  Да ведь и Санчо не ослаб, и облаком меж облаками,
  крушит  копытами  осла  крушины  камни великаньи. 
  Не с мельницами-ветряками, не с карликами – норовил!
  В лаборатории  с алхимиками Апрель ту кашу заварил.

  И вот, хрустя по насту валенками,  явился из других миров,
  копьем ударил в лопасть ломкую – с размаху -  бумс!-   и будь здоров!
  Как крик стрижей,  звук междометий, как подмалевочный акрил…
  Старик заржавленный заметил – в микроб сходя –благословил.

  25.апрель.2010 г.ночь уже.

  6. Античное

  За сараем сырая земля и сугроб, как скульптура античная,
  начинаю, как Фидий,  с нуля, с глыбы мрамора - дело привычное.
  Как построить мне мой Парфенон?  Все засыпано крошкой паросскою.
  Откидаю – ка снег от колонн, отдохну на крыльце с папироскою.

  Дам  свободу ручью –это Тибр. Вот такая теперь теорема -
  мы сюда – из прогорклых квартир, чтобы вроде Ромула и Рема
  к отощавшей природе припасть, завоеванной нами, как даки,
  что осталось нам-чтоб не пропасть, после  столь изнурительной драки?

  Вот из норки – на свет муравей – и, как эллин, – по греческой фене.
  Тоже ведь  сотворить  норовит, храм богини - небесной   Афины.
  Я за заступ - а он - поперек. Здесь и форум его,  и акрополь,
  Ну  а я то, мой гречески бог, думал это лишь грядка укропа!

  Я  другую начну чуть в сторонке  для рассады  садовой   клубники,
  лишь копну- и наткнусь на обломки погребенной  под лавою Ники.
  О  природа, ты словно  в Помпее, удобряешь живущих отжившими,
  сон паслена   иль клена пропеллер пробуждается в прахе слежавшемся.
      
  Я закончу фасад и фронтоны, коптели, ступени,   алтарь.
  Кроны яблонь, как будто фонтаны, на смородине –струны кифар.
  Стану Врубеля    Паном,  и в хоре  с муравьями, жуками,  травой,
  заиграю на флейте для Хлои, волосатясь лесной головой.

  25, апрель. 2010 г.

  7. Дедуктивное
   
  Вот эта льдина – линза Холмса,  вода - дум дедуктивный ход.
  Глядит со дна  «Цыганка»  Хальса. Она пропажа и находка.
  Ведь холст был вырезан из рамы и вывезен невесть куда,
  и вот из льда – подобья храма - его вдруг вымыла вода.

  К чему  реке такая кража, такая фона глубина?
  Сквозь подмалевку  макияжную   никак не донырнуть до дна.
  Вникать  в игру блескучих глазок? Что может быть, скажите, хуже,
  когда у галечника гладкого такое  декольте из кружев?

  Хруст битых стекол. Шпага ветки. Водоворт , как юбок взмах.
  Здесь подрались из-за красотки. И пены- шум. И пробка, взмыв,
  по небу –полиэтиленовой крылатой  чайкой -  и чулок
  волны сползает и не лень его, тянуть, пока летит чирок.   

  Куда несет вот эту люстру? – подобие пчелиных сот.
  Обыщется  хитрюга   Лейстрид, а не найдет таких красот.
  Вот изумруды и брильянты, и ваз  хрустальных  хоровод,
  так ледоход играет в фанты, хотя уже и  староват.               

  Инфанта ты или царица, в короне  самоцветных льдин,
  быть может, это только снится, но я твой  пылкий   паладин!      
  Истает лед – сто лет  как будто  прошло, чтоб тут же позабыть...
  Лишь неба голубой  карбункул  у  селезня реки - в зобу.

  26.апрель.2010 г.

  10. Хмельное

  Гуляют воды по оврагам, как будто бы во фляге брага,
  овраг играет как гармонь - меха навыверт  буераков,
  и только «пуговки» затронь – начнется по деревне драка.
  - Не торопи телегу, конь!  Закончим антимонии,
  ведь ходит солнце посолонь не для твоей симфонии!
  Ты кучерявый гармонист. Я  кучер , муж Любавы.
  А ну –ко, брат, посторонись  - оно не для  забавы...

  Такое чудное кино! В окно – к  молодке томной,
  как бы в бокал твоё вино – любовник вероломный.
  Он как сиреневая ветвь  та, что о раму шоркается,
  какой ещё такой  завет– за ситцевою шторкою
  за ветром -парусом корветным  надутой линзой выпуклой?
  Вода  бушует по кювету, как будто море вытекло.
   
  Взгляни в подзорную трубу – вот берег с индианками!
  И пальмы , словно бы табу –исподом наизнанку,
  нас ждет тропических страстей неслыханная роскошь,
  дочь Монтесумы на постель крадется, словно кошка.
  Там в храмах идолы  богов  ночами оживают,
  когда вода , как кровь с клыков, струится  дождевая.

  И если бросим якорь здесь, чтоб шлюпом в пляж уткнуться,
  нас ждет  неслыханная месть: нам больше не проснуться!
  Нам не присесть уже к окну - с плетнем, гармонью,  кипенью
  черёмух, пенивших  волну по повеленью шкипера.
  Так сдвинь плотнее паруса линялой задергушечки,
  веди в дремучие леса под палубные пушечки,
  туда, где, словно Змий, лианы в объятьях полусонные,
  сжимают гибкий стан Дианы - далекой Амазонии.

  24-28. апрель 2010 г.



  КОСМИЧЕСКОЕ

  Когда пророет астероид
  космическую ямину
  тогда на клумбе астры роем,
  как звезды будут ямбы гнуть

  рифмуясь по привычке с пчёлами,
  делясь нектаром - улья музыка,
  чтоб не спознались мы с печалями,
  покусанного мужика,

  который сунулся за мёдом,
  его ж болидом прям из космоса,
  а жил ведь он в ладу с народом,
  но отрастил, как хиппи, космы-сам.

  Он в космос вышел прям со станции,
  чтоб с кем за жись перетереть, 
  тут метеор его субстанцию
  разрушил прямо где-т на треть.

  С дружком таким же циолковистым,
  он похмелялся возле шпал,
  и вдруг совсем уж бестолково-
  с небес -бессмысленный металл.

  Да всё к тому же ниже пояса,
  зачем такой-то вот жене?
  Был в астероидном он поясе,
  а ведь как будто на войне.

  Протез достанет из- под коечки,
  споёт чевой -то под гармонь.
  гармония в душе пропойцы-
  вот что важней полетов, Мань.

  К чему нам бредни Циолковского,
  зачем нам орбитальный раж?
  Я до последнего целкового
  впадаю нынче в эпатаж.


   11.04.2011 12:32