Петербург

Мой брат сказал мне, что этот город сродни колодцам от волчьих ям: хитёр, как лжец, что не ищет повод, как мы, невыдержан и упрям. Он льёт туманы и сам в них тонет, светя обмылками фонарей; он никого от себя не гонит, людей глотая у их дверей. Оттуда едут с голодным взглядом, дрожа всем телом, дыша с трудом, туда - с чужими садятся рядом, смеются, пьют, забывают дом. В квартирах тёмных живут шаманы, а в парках кружат порой огни. Он смотрит колко, он любит странных, он шепчет: выживи, обмани.

Мой брат вздыхал и смотрел сердито: куда ты, глупый, зачем вот так? Билет на поезд - и карта бита, летит сорока, блестит пятак. Как будто все фонари - алмазы, сверкают, манят своим огнём... Я не боялся чужой заразы и только молча пожал плечом. Я ждал не чуда - воды, гранита, ночей и сини слепых небес. Кренилась к Марсу Земли орбита, и, видно, дёрнул жестокий бес сказать, что фото пришлю на руки, вот если выживу, не умру - как я, архангел в чужой косухе, курю на судорожном ветру.

Мой брат сказал, что и сам хотел бы пропасть, исчезнуть в его стенах; вот только воля владыки Легбы сильней, чем сила, любовь и страх. Что этот город в руках немёртвых, бессмертных дурней и мудрецов, и если грани свободы стёрты, он замыкает себя в кольцо. Что песни, струны, колонны, храмы - одна, не важная сторона; любому лучше не быть упрямым и помнить: город и есть война.
Я пил перрона октябрьский воздух, читал себе наизусть стихи, и передумывать было поздно; и стали крылья мои легки, текла Нева по рукам-заливам, по венам шла голубая кровь.

Мой брат-близнец усмехался криво и тоже чувствовал этот зов.