Песенки

Год кометы


В тот год, когда пришла  комета
Конец предсказывали света
Мудрец, астролог, звездочет.
А остальные все не в счет.

Мудрец сказал :  «  Наступит мрак!
И прорастет зерно железом.
И умным прослывет дурак.
И сожаленья бесполезны!».

Сказал  астролог : «В Овне Марс –
и ожидают нас печали.
Война миров. Паденья царств—
каких еще и не видали.»

И звездочет сказал: «Увы!
Сегодня я не досчитался
одной звезды. И головы
мне не сносить – как не печалься.»

И лишь зевака, увидав
на небе огненное диво,
сказал : « Смотрите – как красиво
летит, хвостище распластав!»

Сверкала вестница, пыля, –
одна на темном небосклоне.
Плыла нетронутой Земля
на чьей-то бережной ладони.


Пастораль

Придет весна, И опять, дружок,
зазеленеет наш лужок,
и встанут все цветы в кружок,
когда сойдет снежок.


Возьму я острую косу,
поставлю я стожок в лесу,
и опустеет наш лужок
и выпадет снежок.


А до того, как упасть снежку,
я уведу тебя к стожку.
И будет там, моя краса,
вся в сене твоя коса.

Ты видишь – звезды в вышине,
как будто плевелы в пшене.
И кто-то перебрал пшено,
чтоб стала ты моей женой.


В стожке и клевер и пырей.
Ты нарожаешь дочерей.
И будет среди них сынок,
как полевой вьюнок.

Мы выйдем летом на лужок.
Мы встанем всей семьей в кружок.
И закружится хоровод.
Вот.

Как чудно будет на лужке.
Сынок сыграет на рожке.
И доченьки сплетут вьюнок
из благозвучных нот

А-а-а-а…

1999





МОЛИТВА ДОГОРАЮЩЕЙ СПИЧКЕ

Ты не со мной, ты вся во вне
моих пылающих ладоней, в их языках, как на огне
сгорает пламенный цветок, сгорает пламенный цветок,
трепещет каждым лепестком, трепещет каждою звенящею тычинкой,
и светит музыкою чистою
всего, чего сказать тебе не смог.
На перекрестье всех дорог,
среди простуженных дворов
скамья пустая,
качает ветер дерева,
роняя гулкие слова,
листву листая.

ЗИМНИЙ РОМАНС

На планете Зима неймоверный космический холод,
на планете Зима занесенные снегом дома,
на планете Зима этот день, этот час, этот город,
на планете Зима новогодних огней кутерьма.

Что ж такое, ответь мне, творится на этой планете,
где румяные дети смеются, играя в снежки,
где снежинки кружат фуэте и танцуют в балете,
и поэт на счастливом билете кропает стишки?

На планете Земля такой хрупкой, как елочный шарик,
что на ветке мохнатой сверкает, лучась и маня,
мы бродили по городу, запахом елок дышали,
и продаже тех елок мешали средь белого дня.

Ну а, может быть, все это так предначертано свыше?
Все смешалось – слезливые драмы и шалости фей,
маска клоуна, дети на горке, цветные афиши,
и румяный малыш, и за  столиком двое в кафе.

Ну, давай что ли сходим в балет иль посмотрим «Титаник»,
где хрустальней чем  лед свою вахту несет  капитан.
Ну а, может быть, эта зима все сама устаканит,
даже если вот эта планета – планета не та?

Ты пойми – этот жуткий разлом – это все не отсюда,
а на улице дети смеются , играя в снежки.
Люди валятся с палубы. Бьется в осколки посуда.
А поэт на счастливом билете кропает стишки.

1990,2000



ПЕСЕНКА ПРО БУКАШКУ, КОТОРАЯ ПОЛЗАЛА ПО СТАНИЦАМ  ЖУРНАЛА «ПЛЕЙБОЙ»


Букашка  ползла по странице «Плейбоя»,
не ведая – зачем, для чего и куда,
и думала:  «Ах, небо какое голубое!
Какая  все  же синяя вода!»

И надо же – такое везение сразу?
Жучок угадил прямо в радужку глаза!
Но как все ж-ж –ж  ему далеко до экстаза—
вот так—чтобы с первого раза!

Букашка ползла по странице «Плейбоя»,
а грезилось ей  совершенно другое.
Ну где ж-ж-же тут усики, где же тут брюшко?
Ну где ж-ж-е тут лапки? Ну что за подружка?

Ну где ж-ж-е тут щечки—жучечку подстать,
Ну где ж-ж-е тут крылышки – чтобы летать?
Ну где ж-ж-е тут пестики? Где лепестки?
Ну  мож-ж-жно же просто подохнуть с тоски!


Букашка ползла по странице «Плейбоя»,
И громко ругалась: «Ну что это такое!»
Какие-то ямки, какие-то ложбинки…
А вместо твердой спинки – цветные картинки.


Вместо полянки – голые коленки.
Вместо лесочка – какой-то мысочек.
Вместо землянички – сплошная клубничка.
Но тут как раз закончилась первая страничка.


Жуку надоела такая житуха,
он поднял надкрылья – и тут же взлетел –
туда, где витала прекрасная жучиха—
вот это чувиха—какую хотел!

И лапки сцепились. И встретились брюшки.
И тут же букашки нырнули в бутон,
а что нашептал там жучек своей крошке—
давайте не будем о том!

16.02.2001



ПЕСЕНКА ПРО СВЕТЛЯЧКА


Светлячок живет на свете—
очень умный мужичок.
Днем он спит, а ночью светит,
А на вид лишь червячок.

У него жена и детки--
Десять маленьких ребят.
Вместо попугая -- в клетке
два кузнечика сидят.

Запряжет он муравьишку
и поедет в темный лес
на телеге по дровишки
там, где травы до небес.

Стадо божиих коровок
попасет он на лужке.
Молочишка для столовой
и гостинчики в мешке.

А жена-то – светлячиха
все хлопочет по двору.
И такая дрындычиха
умолкает лишь к утру.
Светлячок поднимет деток,
дом закроет на крючок.
И туда же до рассвета,
где поет всю ночь сверчок.

Как гирляндовые гроздья,
ты не наступи на свет!
Светлячковые созвездья
Блещут до утра в траве.


Как неоновые лампы,
как десант иных миров.
Ну а если что, то сам ты
так же вот светить готов?
1999







ПЕСЕНКА ПРО ИНОПЛАНЕТЯНИНА


У инопланетянина отказал движок.
И инопланетянин спустился на лужок.
И получился у него с ромашкою роман.
Вот так у них бывает – у инопланетян!
А  у ромашки был уж-же законный муженек.
Большой такой, блестящий, зелененький жучок.
Зеленый жук навозный, упитанный, серьезный,
он кораблей межзвездных сроду не видал…

О! Инопланетянин!


Увидел жук большой такой серебряный скафандр.
Подумал жук: «А что если я --по его стопам!?
А что если я сяду вот в эту вот штуковину?
Нажму на эту кнопку.» И было все в диковину.
Паслась на том  лужке к тому ж коровушка – мамаша
с теленочком хорошеньким—и съела ту ромашку.
И инопланетянина – влюбленного, космического,
ведь был поисхожденья он, конечно, ботанического.


О! Инопланетянин!


А жук нажал на кнопку – и надо же --взлетел!
И на планете дальней через минуту сел…
Увидел он так много там  зелененьких жучков.
Избрался президентом. Видать, удел таков!
Планетой той далекой соседний был лужок,
там, где паслись коровы и стоял стожок.
Второй такой планеты не отыскать меж звезд!
Ну где ж-ж-ж , скаж-ж-ж-и , еще найдешь такой крутой навоз?

О…


1999

ПЕСЕНКА О ГИЛЬОМЕ ГАЛИМАТЬЕ


Никем не воплощенный ни в камне, ни в литье,
в Париже жил ученый – Гильом Галиматье.
Врачи лечили чинно микстуровой бурдой,
а он неизлечимых лечил белибердой.

Трость, бабочка и скрипка, и шляпа конотье,
входил, дверями скрипнув, Гильом Галиматье.
Удача – чет и нечет, но мир оторопев,
следил за тем, как лечит, великий терапевт.

Что это там за давка? Наверно—дерижабль.
--Мсье!
--Пардон!
-- Однако!
--Хм! Какой-то дилижанс.
У парижан последний шанс мигрени одолеть.
Подагры – даром –хоть сейчас – и больше не болеть.

Он из футляра – скрипочку, а трость вместо смычка.
Он курочку, он цыпочку – из шляпы – котелка.
И запорхает бабочка, сорвавшись с кадыка.
И все к нему бочком, бочком, поближе, но – никак.

Аншлаг, как флаг. Полиция. Помятые мусье.
Что? Чудеса или фикция? Префект строчит досье.   Растерянные лица. Префект строчит…
Блокнотики газетчиков исписаны без меры.
Судья найдет ответчика. Гризетка – ковалера.

Мир изнывает в скуке, в угаре дележа,
но дребезжит в проулке трескучий дилижанс.
Но вертится на втулке земное колесо.
Но смеха грохот гулкий проходит полосой.

1978, 1999


ПЕСЕНКА О СЛЕПОМ  ДОЖДИКЕ



Стучит он тросточкой о камни мостовых
и спотыкается о крыши, как незрячий.
Но он, послушайте, он музыкант бродячий,
играющий на струнах дождевых.

Беретом – солнце, радуга – шарфом.
В дырявые карманы свищет ветер.
Но он, послушайте, счастливей всех на свете,
хотя и сам не ведает о том.

И он пошел. Хоть и никто не ждал.
Он хлынул свыше –чистый, теплый, нежный.
Как  фокусник. Кук музыкант заезжий,
Играющий на клавишах дождя.

О, если б был я слеп, как этот дождь!
Слепился б я в сутулую фигуру
дождя-джазиста, чтоб клавиатуру
испробовать, как мокрых листьев дрожь.

Ему весь день не лень играть в кафе.
Ему даже и публики не надо.
И пальцы просто ради про менада
разгуливают малость под шафе.

(Брейк)

Он снимет с носа темные очки.
Он не слепой, он просто очень стильный.
Они нужны ему для партии , для сольной.




Стекла, как рыбки, дужки, как крючки.

И город  в тихом блюзе поплывет,
чтобы пойматься на его улыбку.
Блюз сердце подсечет, как будто рыбку,
и в музыку утопит поплавок.

1978,1999


ПЕСЕНКА ПРО КОНЕЙ


Ой, вы кони, мои кони,
что храпите на скаку?
Я теперь, как зверь в загоне
на растерзанном снегу.
Заплутал я в снежной буре
меж расставленных влажков.
И на волчьей моей шкуре
раны от дробовиков.


Толь облава, толь погоня,
толь гульба, а толь стрельба.
Ой вы, кони, мои кони,
ой ты бедовая судьба!
Ой, вороныя, пристяжныя,
что вы рветесь из узды?
Времена теперь иные
для такой лихой езды.


Толь горит на сердце рана,
толь в степи метель кипит.
Толь на лапе от капкана
Бубенцами цепь гремит.
То не ветер в поле воет.
То не волки вслед саней.
То по воле, вольной воле
горький плач души моей.

Ой, коренной, куда ты ломишь?
Или упряжь трет бока?
Что ноздрею чуткой ловишь
необъезженный дикарь?
Запах боя иль пожара?
Кто там – люди иль кусты?
А ты неси меня, пожалуй,
до последней,  до версты…

1999



ПЕСЕНКА ЗАКАЗАННОГО

Я уже в перекрестье прицела,
в меня смотрит холодный зрачок.
Я уже в его власти всецело.
Да и снайпер не новичок.
Мне, конечно же, не отвертеться,
разве только от страха потеть.
Затеряться б в толпе, затереться,
только, видно, уже не успеть.

Этот миг между жизнью и смертью,
ты пойми, я его не искал.
Лучше стрелки часов ваших сверьте,
и поверьте – я вас обскакал.
В этот миг я шагнул лет на двести вперед,
в этот миг я скакнул лет на двести назад.
В этот миг я на шаткий взошел эшафот
под толпы оголтелой ревущий набат.

Ну так что ж он так медлит – последний мой миг?
Что он щурится глазом надменным стрелка?
Стрелка – прыгнула. Всё. Мне цирюльник остриг
космы длинных волос. Пусть не дрогнет рука.
Мне палач обкарнал кружевной воротник.
Мне Пилат обсказал – в чем его правота.
Мой решающий миг—мой младенческий крик.
Отворяй же в заветный Эдем ворота.

Ты пойми, если будешь искать, детектив,-
не ищи – все равно ничего не найдешь.
Репортер, ты не цель в меня свой объектив.
Это вовсе не я. Это блажь. Это лож.
Если только вам нужен мой свеженький труп,
то берите. Дарю. Мне уже все равно.
Для газетных полос. Для судачащих губ.
Посмотрите – лежит у дверей в казино!

А меня больше нет. Это только игра.
И я выйграл, поймите, я выйграл ее.
Задержался я здесь. А теперь мне пора.
Навсегда ухожу, отыгравши свое.
Ну а ты, мой стрелок, -- и на риск, и на страх,
Бить без промаха, видимо, твой божий дар.
Что ж! Сработай, давай, на сюжет в новостях!
И скорей получи свой двойной гонорар.



ДЕНЬ БЕЗ ТЕБЯ


День без тебя. Ну и денек!
Я без тебя, поверь, и дня прожить бы не смог.
Но все же пришлось.
Ведь ты же ушла.
Сказала: «Ты мне больше не нужен,
готовь ты сам себе этот ужин!»
День без тебя!



День без тебя. Сумрачный день.
Наша семейная лодка в тот день сделала крен.
Но дело не в том,
что хлебнула бортом.
А дело в том, что тебя понесло.
Ты хлопнула дверью. Сломала весло.
День без тебя!

Куда же грести?
Грусти не грусти,
а надо же как-то прожить этот день, день без тебя.
Открыл холодильник,
а там собутыльник--
спокойный и кроткий,
с мордой селедки,
как терпуг во льду…
Водки найду!


Мы сели за стол.
Налили по сто.
И этот полярник в летчицком шлеме мне говорит:
«Погиб самолёт.
Я первый пилот.

Но сегодня день банный
и мужик в вашей ванной
 крутил два болта,
увы, не спроста…»
Ну полный улет!



Свирепый, как зверь,
рванул во всю дверь.
Там в ванной и правда купался какой-то конченный хмырь.
В большом акваланге,
с воздухом в шланге.
Нырнул на дно -- и скрылся в пучине.
Вот так, видать, и подобает мужчине—
хошь верь,  хошь не верь.


Полез в шифоньер.
И что же! Поверь –
там Мики Рурк тебя обнимал, чтобы поцеловать.
«Ну ты, мать, даешь!» --
сказал я. И что ж?
Две маленьких  моли мне блюз  пропели.
И улетели , включивши пропеллер.
Хошь верь. Хошь –не верь.

Ну и дела!
Расправив  крыла,
порхнули и скрылись из виду. «Была не была!»--
сказал я себе.
И сыграл на трубе
«Лав стори»  Франсиса Лея,
чтоб ты вернулась скорее.
Такие дела.



пропели-пропеллер



ПЕСЕНКА  ПРО «ПОЛОНЕЗ»  ОГИНСКО


Он очень любил «Полонез»,
он мог его играть целый день,
он мог его играть очень долго,
и было ему не лень.

Соседка смотрела в окно,
а Светка собиралась в кино.
Она говорила: « Не суйте свой нос!»
А он все играл «Полонез».

У Светки был кавалер
огромный, как шифоньер.
Он тоже любил «Полонез»
и мог его слушать часами.

А у соседки был интерес
к Светкиному ухажеру.
Звали ее Инесса.
Она полюбила Жору.

Ну что ей чужой ухажер?
Что—мало на свете Жор?
Иль лучше его штиблет
и правда -- на свете нет?

Известно всему бараку,
как Светка затеяла драку.
Инесса кричала: « Не надо!
Ведь смажется губная помада!»

А он все играл «Полонез»
и в Светкину драку не лез.
Он мог его играть очень долго,
пока шло кино «Волга –Волга».

Страна ты моя – Полонезия
далекая, как Полинезия.
Какая барочная высь!
Такая барачная жись.

Он кончил играть «Полонез»
Он встал на скрипучий протез.
Он кепку надернул на бровь
и молвил: «Всего и делов!»

Он сунул под мышку баян.
Он вынул из клешей банан.
Он в сторону Светки сделал движенье
и тут же сделал ей предложенье.

Светка сразу стала счастливой
вместе со взрослою дочкой.
Ведь был он такой красивый.
Ну Тихонов – точка в точку.

И лишь при своем интересе
осталась брюнетка Инесса.
Сломан каблук. На губах нет помады.
Ну  так ей Инессе и надо.

Ну что же – осталась Инесса
без Жоры и без «Полонеза».
Зато, выйдя замуж за Леву
директором стала столовой.

































НАСТОЛЬГИЧЕСКОЕ ТАНГО, ИЛИ РАЗГОВОР ЗА ИГРОЙ В ДОМИНО

Ты вспомни, как ты в руки брал свой аккордеон,
как выходил на летнюю эстраду!
Как исторгал из клавишей неистовый стон
на радость отдыхавшему народу.
О, как же замирал весь трудовой народ,
что  прямо с  пляжа пер – почти что голый.
Кассирша удивлялась: «Ну куда он прет!
Ведь это же не первенство футбола…»


О, клавиши трофейные слоновой кости,
бока отделанные перламутром!
Я помню, как однажды, ты уж, Костя, прости
ты заявился к нам весенним утром.
Ты прямо из Германии – и Маню под венец.
Влюбилась за заслуги фронтовые.
Вот так боец! Раз, два – и ты отец!
О эти ночи, ночи боевые!

Играя в шашки, не любил ты брать «за фук»,
и шашни не водил ты с кем попало.
И через пять годочков ты вписал в графу
пяток мальчонок – много или мало?
И обнимала Маня, и твой аккордеон
стонал из танцплощадочной ракушки.
И побуждал всех нас, кто слышал этот стон,
скорее в загс бежать – ну, как из пушки.

И  выходило каждому по юной, по жене.
Кому досталась--Нэлка , кому Аллка.
Тебе твоя Маруся, ну а Клава, ясно, мне –
и  загудела наша коммуналка.
Болел ты за «Динамо», когда ж, увы, «Спартак»
Обыгрывал, ты между смен пеленок
Звал в помощь Леву Яшина – и так его – растак—
голкипера великого Пелле …но

мы уходили все на смену по утру
трудиться, как и всей страны громада.
И по квартире прыгала, как будто кенгуру
твоих детей футбольная команда.
Ну что ж! Давай забьем, наверно, домино
из черных клавишь. Где ты – коммуналка?
Как это было все же, старина, давно.
Ну как в кино. А все равно ведь жалко.


Ну где все это, где? В каких тартарарах?
Твой Вовка—вундеркинд давно в Австралии.
А Нэлкин сын давно погиб в Афганских горах.
А Аллку, слышишь, Костя, обокрали.
У нас вон с Клавой тоже, знаешь, ни шиша.
Ну прям экологическая ниша.
Ну что ли мотануть за внучкой Олей в США?
Она ведь, слышь, за иностранца вышла.


Возьми-ка Костя в руки ты свой аккордеон,
По клавишам пройдись всей пятернею.
Пусть что-нибудь из прошлого напомнит нам он,
а мы тебя послушаем с женою.




БЛЮЗ НОЧНЫХ ПУЧИН



Когда весь город погружен в океаническую бездну тьмы,
когда задраены все люки и уходят все шумы,
когда в машинном отделении закончилась мышиная возня,
тогда начинается погружение и приближение дна.

Работай винт, вращайся мой штурвал!
Плывем в моря, в которых не бывал.
В иллюминаторах – кораллы, крабы, стаи рыб.
Когда бы мы, как рыбы жить могли б!


Плывем туда, где всюду лишь вода,
где рыбки яркие снуют туда-сюда.
Где в трюмах золото погибших кораблей,
сундук расколотый, груда белых костей.

Надену акваланг. Открою ржавый люк.
Ружье горпунное не выпущу из рук.
Ну где ж ты рыбина моей мечты?
Хвостом вильнула. Вот, наверное, – ты!

С тобой вдвоем поглубже занырну.
С тобой бок о бок – ближе к самому дну.
Мы будем плавать между рыбок и рачков.
Пускай лучатся их фонарики зрачков.

«А где же жить?» -- ты спросишь. Вот беда!
Зачем квартира – коль кругом вода.
Квартирой будет нам коралловый риф.
Ну что с того, что он немножечко крив!

Мы будем обживать подводный наш дом,
где стаи рыб клубятся, словно дым,
где в глубине маячат тени акул,
где всякие разные ракообразные твари населяют атолл.



ПЕСЕНКА  ПИЛОТА  КЕЛЬВИНА ИЗ КИНОФИЛЬМА АНДРЕЯ ТАРКОВСКОГО  ПО РОМАНУ СТАНИСЛОВА ЛЕМА «СОЛЯРИС»


На станции космической вся сплошь из звездной плазмы
ты с силою сейсмической будешь любить меня.
Пусть доктор Снаут говорит, что я лишился разума.
Противный доктор Снаут! Ведь ты моя жена!

Мне только бы хватило бы соляры,
чтоб дотянуть до станции «Солярис»,
мне только бы не кончить так же странно,
как вышло дело здесь же с Гибаряном.

Он там лежит в огромном, словно космос холодильнике.
Лежит, молчит, давно уже не дышит.
И губы у него – шершавые напильники.
Глаза его—холодные ледышки.

И ничего не помнят остывшие конечности.
Конечно, где упомнишь ,-- коль весь заиндевел.
А что-то ведь хотел нам передать для вечности.
Но почему-то все же не успел.

Ну что ж, что ты проекция
безвыходной тоски моей!
Ну что ж с того, что ты
лишь копия ее!
У Снаута в отсеке – их цела коллекция.
А кто такие –
глянуть не дает.


Мы что-то вроде рыбок- скалярий
На этой самой станции «Салярис».
Насквозь нас видит мудрый Океан.
Вот только бы не кончить, как кончил Гибарян!

Послушай, Доктор Снаут, кончай эксперименты!
Она хоть и из плазмы, а все-таки жена!
Неужно вновь тоску мою запишешь на рентген ты
И в океан пульнешь лучем—
Какого же рожна!
ПЕСЕНКА  ДАЧНИКА-- ОГОРОДНИКА


Летнее утро. Ты спишь и не слышишь—
как  частый дождь барабанит по крыше.
И как на кухне бесчинствуют мыши
возле  хвоста кота.
Кот обленился. Не ловит мышей.
Ваську пора б уже выгнать взашей.
Только куда ж он бедняга пойдет
наш постаревший кот?


Летнее утро, как сон или сказка,
что намурлыкал премудрый наш Васька,
поначитавшийся книжек про тайны,
понализавшийся  жирной сметаны.
Дождь тарабанит по крыше, как гамма.
Васька да Гама! Васька да Гама!
Прам – пара- рям-пара-рям-парарям.
Где, по каким ты шатался морям?


Щурит котище пиратский свой глаз.
Щас он начнет свой дурацкий рассказ.
Как очутился в колбасной стране,
как побывал на мышиной войне.
как брал чердак наш на абордаж,
в соседском курятнике устроил кураж,
как со стола опрокинул компот,
как понаделал всяких  хлопот.


Это не кот. Это кот – полиглот.
Он живет на свете уже лет пятьсот.
Кот –гуманист . Кот-пианист.
Хора кошачьего видный солист.
Мышкины книжки он любит читать,
в мышиные машинки он любит играть,
рассказывать мышатам колбасные побаски,
и строить юным мышкам красивые глазки.



Летнее утро. Ты спишь и не слышишь,
как частый дождь барабанит по крыше,
и как по грядкам, играя с ним в прятки
ветер колышет морковные прядки.
Спи, моя милая. Кот стережет.
Вырастет ягода – сварим компот.
Новый. Вишневый. А стаи мышей
Васька, конечно, прогонит взашей.






Котофалк для котофея. Фея юная на козлах.
Запряженный


Блюз дождя

Свет в твоем окне,
как простывший след.
Зябнешь, кутаясь в плед
вот уж тысячу лет.
На двери твоей
надавлю звонок.
Отвори скорей,
как же я продрог!

А на улице дождь
льет уже три дня.
Ты, конечно же, ждешь,
только не меня.
Он достанет ключи,
он откроет замок.                отопрет замок
А с плаща – ручьи.
Как же он промок!


То ли явь, то ли сон.
Закусон на столе.
То ли смех, то ли стон –
И прошло сто лет.
Мы с тобой или кто-то,
словно в колбах песок.
Пятый год или сотый,
а ушел на часок.


--Где  ж носило тебя?—
спросишь ты его.
И посмотришь туда,
где опять – никого.
Только сколько не плачь
о таких  вещах,
я – лишь мокрый плащ
на его плечах.




Возвращенец

Ты припомни где
и когда.
Ты дотронься рукой.
Как круги по воде,
года
разошлись далеко.

Где они—те дни, те времена?
Ну почему ты – одна?

Ни людей, ни  огней
за окном…
Ну хоть бы пологонька!
Сколько долгих  дней
не знал твой дом
ни письма, ни звонка.

Так кого ж все ждешь ты у окна?
Ну почему ты одна?

Я сожгу мосты. Я куплю билет
в ответ на чужой совет.
Дверь откроешь ты
поутру чуть свет,
скажешь мне: «Привет!»

Ну о чем опять печаль твоя?
Ждала меня? Так вот он – я!


БЛЮЗ ФИАЛКОВОЙ  ПОЛЯНЫ


Я не знаю -- зачем тебе вот эта весна.
Я не знаю – зачем тебе вот эта печаль.
Я не знаю – зачем тебе нужна она
с букетиком ранних цветов из далекого леса.
В том зеленом лесу у небес на весу
ветви, словно линии судьбы на твоих ладонях.
Если хочешь – сама небеса нарисуй—
и получится холст в золотом багете.

Я не знаю зачем – это только зачин.
Ты идешь с букетиком лесных фиалок.
На тебя таращится цветочный магазин.
Ну каких в нем только нет экзотических растений!
А в лесу на поляне фиалковый рай.
А в лесу букашка ползет по травинке.
А в лесу на поляне – деревья—древляне
и никто не торгует живыми цветами.

Ну а, может быть, ты все это придумал  --и нет
никаких фиалок , никакой весны.
И все это только сны. И золотой багет--
это только пустая рама без пейзажа.
В чем же драма твоя, в чем твоя маята?
В том ,что много немятых цветов на поляне?
В том, что в раме так глубока пустота,
и багет существует отдельно от пейзажа?

И что даже если раму ты в лес увезешь
и повесишь на ветку  и станешь любоваться,
ты и эту весну с собой не возьмешь
в квартиру где нет леса и некуда деваться.
И когда ты купишь все ж на электричку билет
и втиснешься в толпу с той багетовой рамой
все будут удивляться -- ну зачем тебе багет?
Ведь в нем же нет никакой картины.


И ты вернешься вновь в квартиру и повесишь на гвоздь
ту раму и все-таки ты снова увидишь
то дивное видение из давних грез—
девушку, идущую с букетиком фиалок.
О, как жалко фиалок в весеннем лесу!
Как не хочется, чтоб ты уходила из рамы!
Оставайся же в ней, я тебя нарисую!
Вот, наверное, в этом и есть твоя драма!


БЛЮЗ О ПОМЯТОМ ПИДЖАКЕ

Летний вечер. Чудный вечер.
Я в городском саду тебе назначил встречу.
А чтоб не зябли твои плечи,
отдал  тебе моднячий свой пиджак.

Как иголка – на пластинку,
какблучками  острых шпилек, выгнув спинку,
с пиджаком моим в обнимку,
а я вроде как и не при чем.

Шли вдвоем мы по аллее,
а в кустах скульптуры мощные белели.
Дядька с диском тетьку тискал
и держала женщина весло.

Нас несло по лунной зыби.
Здесь вот прошлой ночью Вовка зубы вибил
Генке – шкету. И штакетин
на заборе не хватало тут.
Саксофоны с танцаплощадки
Завывали горячо и бепощадно.
В лунном свете, в дымном чаде,
в ободках помады сигарет.

То ль слегка похолодало,
то ль твое плечо уже чего-то ждало,
но рука моя блуждала
и нашла-таки твое плечо.

Горячо стонали саксы.
Ночь была чернее самой черной ваксы.
Ой вы, кольца, тещи, загсы…
Ой – весь помятый, модный мой пиджак!



БЛЮЗ ПРО ТО, КАК Я ХОДИЛ В КИНО С ЛЮСЕЙ


Июль. В разгаре лето. Как все это давно.
Я покупал билеты. И мы шли в кино.
Любовная история – ну прямо про нас.
О, ты , страна Лавстория! О , тихий джаз!
Да, в джазе только девушки. Но два паренька…
Дружок --на саксе. Я --на контробасе.
И вот уже в моей руке  твоя рука.
Не зря ж давился в очереди к кассе!

И ты уже вовсю моя Мэрлин Монро.
Такая же певучая джазиня.
Поешь про синий иней на проводах  и про...
И я ,конечно, тоже не разиня!
Опять идем в кино. Конечно, «Фантомас».
Смотрю. Ну ,правда, -- чем не Жан марэ я!
И приобнял тебя я. И на этот раз
нас ждут луна и темная аллея.

И кроллем плавал я. И брассом. И в бассейн
Ходил. И басом пел я неокрепшим.
В бассейне видел я тебя во всей красе.
Ны ряла с тумбы ты с дружком Олежкой.
Твой папа – это просто глупый де Фюнес!
Он разрешал тебе гулять ночами.
Ходить в кино одной. Да и с лукошком в лес.
С такими- то вот голыми ногами!

И вот она – аллея. Луна, как радужка
твоих  зеленых глаз—хоть плавай кроллем.
И кроме нас – ни папы здесь и не дружка.
Луна . Аллея. И деревьев кроны.
И получился как-то же тот долгий поцелуй
Пока луна за тучкой пропадала...
Но тут услышал голос я: «Ты парень не балуй!»
Зажегся свет – и ничего не стало.


Из зала выходил народ и щурился на свет.
Он нехотя в реальность возвращалося.
И тискалд я в руке измятый свой билет
в той самой, что тебя и не касался.

БЛЮЗ КРУГЛОЙ ЛУНЫ



Какая круглая луна!
Пока я ждал тебя, как олух,
Она – коварна и бледна
Мерцала блестками на волнах.
И навевая сладкий сон,
Неоном по песку плескала,
Сверкала, словно саксофон,
И слух плесканьем волн ласкала.
Ее такой жемчужный блеск,
Такой зеленовато-синий,
Струился, плавился, как воск.
И цвел бутонами глициний,
напоминая о тебе,
о блеске глаз твоих  и губок,
о негре и его трубе
и о шуршанье пенных юбок.


Какая круглая луна!
Круглей, чем доски танцплощадки.
И выше , чем забор дощатый
Над соснами вознесена.
Она круглее тех рублей,
которых нет в моем кармане.
Поет оркестр: «Мани! Мани!»
Ну обними меня скорей!
Я чувствовал – чего-то будет,
когда я здесь с такой луной
и ты откалываешь буги,
увы, конечно, не со мной.
И я вспотел, как бой с трубой,
когда средь тел тебя  представил
качающихся –ой ей, ей!-
под той луной, где я оставил
свои надежды навсегда…




Круглей, быть может, идиота
И не бывало никогда.
Ты о поздала – и всего-то…
Нет, ты ни с кем не танцевала,
Не прижималась ни к кому,
Ты просто кудри завивала
У зеркала—ну что к чему!
Ты просто красила ресницы,
ты просто штопала чулки.
А я летел быстрее птицы,
Чтоб ждать тебя здесь, у реки.
Ты просто на луну глядела,
С волос снимала бигуди.
И песенку тихонько пела:
«Па-да –да –да -да–ди-ди-ди!»



Какая круглая луна!
Как зеркало, как амальгама,
Как клавишей потертых гамма
На фно у твоего окна.
Как на стене портрет Бриджит.
Как лунный свет на занавеске
Фатой лучистой той невесты,
Что по лучу ко мне бежит…



БЛЮЗ ЗОЛОТОЙ  ЛУНЫ


Ты по улице шел. Ты по городу шел,
от трамваев шарахаясь, словно трава.
Ты забиться хотел хоть в какую-то щель,
чтобы крепко подумать, что она не права.
Кто она? Ну кто ж она? – ну, конечно, жена!
Ты , понятно же , знал – что она не должна.
Что и ты , может быть, тоже в чем-то не прав.
Ну а времени в общем – полно до утра.


Ну а город полночный уже полуспал,
Ну а может быть и полуплакал чуть—чуть.
Ты дошел до кольца. И припал между шпал,
Чтоб прикинуть по небу дальнейший свой путь.
Ну куда-то же нужно пристроить свой стыд,
Ведь светила вовсю золотая луна.
Нет, ты вовсе и не замышлял суицид.
Просто было с собой полбутылки вина.


Да болталась в кармане пара  вяленых мойв,
да усталость такая – что просто – завал.
В общем, ты не желал возвращаться домой,
и к тому же последний трамвай прозевал.
И ты к бутылке приник, сев на рельсов кольцо,
запрокинув к луне золотое лицо.
Ты подумал: « А все же она не должна!»
И светила в лицо золотая луна.

И ты выпил вино. И ты съел пару мойв.
И ты понял – пора возвращаться домой.
Дома все-таки ждут – дети, книги, жена.
И ты пошел, а вослед – золотая луна.
«Ну куда ты! Куда! Погоди же! Постой!
Как не видишь, что ты весь как есть – золотой!»--
вслед кричала тебе поскорее луна.
И сидела на кухне, старея, жена.


И курила она. И корила она.
И глядела в окно золотая луна.
Золотая, как лук. Золотая, как лик.
Как застывший кольца обручального крик.
А твое –то кольцо, став трамвайным кольцом –
В золтую траву, а ты рядом—лицом.
В золотую траву – черный, как антрацит.
Не во сне, наяву, совершив суицид.

Что ж с того, что нас сводит случайная жизнь!
Зза свою золотую покрепче держись!
Жизнь печальна, как чайник, как чай недопитый.
Вот и все! Вот лежит и в подушку сопит он.


ПОРЫВ


То ли явь, то ли сон. Осветила полнеба зарница.
Ниц попадали травы. Ломилась гроза на прорыв.
Кто-то ветку сломил. Закричала полночная птица.
Налетел на мой сад неожиданный ветра порыв.

Для чего и откуда? Ну кто же – ответьте мне—скажет?
Это, может быть, чудо. , может быть, что –то другое.
Мысль ничейная. Или какая  нечайная кража….
Ты проснулась, коснувшись меня словно ветр, любимой рукою.

Ну а может быть, это предчувствие исчезновенья?
Ведь и мы, словно ветра такой же внезапный порыв
чью-то ветку колеблем, прийдя лишь на миг, на мгновенье
в сад чужой, чтоб отпробовать белый налив.

Кто сломил эту ветку? А верилось—будет зеленой.
Кто натряс кислых яблок на жирную землю под ней?
Неужели же ветер? Иль кто-то еще во вселенной?
И вот так вот тому и бывать до скончания дней?


Кто же бродит, скажи мне – кто бродит по нашему саду?
Отчего так тревожно, скажи, на душе?
Отчего так печально трещит под травинкой цикада?
И на яблоне нашей цветы облетели уже…


Кто сечет своим острым ножом наш поющий терновник?
Кто ворует наш кислый, неспелый, зеленый ранет?
Кто порывами ветра колеблет надежный треножник?
От кого же такого пощады нам нет?

Что молчишь безответно? Я тоже не знаю ответа.
Ждать ответа от ветра – дождешься когда-то едва ль.
Начинается лето. Пока начинается лето.
Но откуда-то дышит уже леденящий январь.


РУЖЬЕ И ФЛЕЙТА




Ружье висело на стене.
Прикладом матово блестело.
Оно хранило на ремне
Тепло охотничьего тела.
И вжавшись вся в футляра глубь
Лежала флейта оркестрантка,
Храня усмешку тонких губ
Немолодого музыканта.

Ружье мечтало что-нибудь
Такое спеть. Ну в самом деле—
Стволы блестели, словно ртуть.
Уже почти чего-то пели.
А флейта думала свое—
Ей два курка бы, твердь приклада.
Она б стреляла, как рцужье –
Тогда и музыки не надо.

Охотник вскинул два ствола.
Флейтист сыграл два первых такта.
Волна ознобная прошла
Про нервным пальцам музыканта.
И выстрел грянул – крики птиц
В ответ , и звон клавиатуры.
Пыжи оборванных страниц,
ухмылки губ, гримасы лиц--
непостижимой партитуры…



ЧЕЛОВЕК НА ОСТАНОВКЕ


Человек на остановке ожидающий трамвая
Попиросочка кривая приросла к его губам.
Бросте, бросте, бросте, бросте – что за глупые вопросы?
Кто, куда он и откуда – вряд ли ведает он сам.

Верно – вышел он из дома, впрочем, это аксиома
И какое-то окно нам в числителе дано,
Но утерян знаменатель, друг и шапка, и приятель
Вместе с ними заодно. Остальное, остально,
остальное белый снег…





Человек на остановке бесфамильный,безымяный,
Как солдатик оловянный – нипочем ему пурга…
Свет мигает, стынут




АНГЕЛ СМЕРТИ


Уже взлетает самолет. Уже намечена та цель,
Которую на вираже я поражу одним ударом.
Уже в компьютере моем ты – вражеская цитадель.
И я лечу, не чуя крыльев, ведом невидимым радаром.

А если что, а если вдруг опередит рука на пульте
одна надежда у меня – на катапульту!


Как стал я с некоторых пор начинкой грозного снаряда
В ночи летящим метеором, а ты родная – где-то рядом.
Рву опереньем облака, пока еще не рухнул наземь.
На пульте грозная рука, а если что, то вмиг --и разом


Все канет в бешенстве огня, глаза лишь мстительно прищурь ты.
Одна надежда у меня – на катапульту!
Ты жди меня аэродром --стели мне гладкую бетонку.
Я над тобой , как вешний гром. Все остальное на потом.
Сейчас никто не нужен мне—я в тишине, лишь звук вдогонку.
Лишь парашют прижат к спине. И давит высь на перепонки.

А если засечет Земля с чужого пульта,
Одна надежда у меня – на катапульту.


Секунды сверьте на часах. И на весах свой шанс измерьте.
Уже несусь я  в небесах. Я ангел смерти. Ангел смерти.
Напрасны ваши  меры и так жалки ваши интересы.
Меня вы видите с земли. Я вижу вас из под небесья.

А если вдруг я упущу секунду ту—
Одна надежда у меня – на катапульту…


ШАНС НА ОТВЕТНЫЙ ВЫСТРЕЛ


За мною охотятся уже седьмые сутки.
Мне, может быть, осталось только несколько дней.
А, может быть, это последние минуты.
Кому -то видней!

Надейся только на горячий патрон!
Надейся только на неписанный закон!
Надейся только на холодный жетон
В телефонавтомате!

Я тебе, конечно же, еще позвоню.
И ты мне что-нибудь да скажешь в ответ
Бессмысленное, как ресторанное меню,
Когда денег нет.

Уже взведен хладнокровный курок
И у нас с тобою ничего не выйдет.
Уже истек мой последний срок.
Пуля – на вылет!

Она  уже летит. Она уже поет.
Она меня ищет. Она меня видит.
Она не оставляет. Она не дает
Шанса мне выжить.

Поймите—нажата запотевшая гашетка
Хочу я того или не хочу ли.
И с этого мгновенья все так зыбко и шатко,
Как свист летящей пули.


Ты дай мне только шанс на мой ответный выстрел.
Ты дай мне зделать шаг навстречу судьбе.
И если только так, то я сегодня выйграл.
А не проиграл тебе!



Я --ЖИВАЯ МИШЕНЬ


Упакован, отутюжен,
Забронирован в пиджак.
Я кому-то еще нужен,
но –кому, когда и как?
Разве --этому зануде?
Или этому жлобу?
Мне осталось – полминуты.
Дальше – с дыркою во лбу.
Я смотрю сам на себя
с газетных полос,
Отвечаю журналисточке
на глупенький вопрос.
Кинокамеры и блицы
мне нацелены в лицо.
Прорезиненные лица
благодушных подлецов.


Я еще вчера не ведал,
я еще не знал вчера—
я живая мишень
для снайпера!


Все заказано, проплачено
и нечего пенять.
Пожелайте мне удачи,
а иначе – не видать.
Пожелайте мне осечки,
чтоб заклинило затвор.
Эй вы, люди-человечки!
Ну о чем там разговор.
Мне б мальчонкой
хоть немножко – в дремучей траве.
Чтоб бежал по ладошке
мураш-муравей.
Мне б --к зеленым деревьям
и, сбросив пиджак,
недостреленным зверем
бежать и бежать.


Но здесь не синий лес,
не голубая гора!
Я живая мишень
для снайпера!


Снят уже предохранитель.
Взгляд – в оптический прицел.
Ну, держись, телохранитель!
Мы с тобой живая цель!
Это вовсе не мальчонка
Светит зеркальцем в глаза.
Это в сумасшедшей гонке—
по тормозам!
А мне хотя бы на часочек
К розовой воде.
На оранжевый песочек—
какого нигде.
Мне бы время бы выцедить
По песчинке—и впредь
мне бы белою птицею
лететь и лететь.


Но ни капли, ни песчинки,
Ни белого пера.
Я живая мишень
для снайпера!



Ладно, киллер! Сколько стоит?
Я тебе плачу вдвойне!
Десять тысяч баксов? Стольник?
На войне как на войне!
Ты не слышишь. Ты не хочешь.
Глохнет сотовая связь.
Ты другой цены не просишь,
Этой удовлетворясь.
Тебе бы бежать
по серебряной лыжне.
Тебе бы охотиться
в синем лесу.
Тебе бы  стрелять
не на этой войне.
Вдвойне не на той,
что я в сердце несу.

Что ж! Тебе грядет работа—
баллистический эксперт!
И для телеидиота
Будет к вечеру сюжет.

Я зубы почистил.
Я побрился с утра.
Я живая мишень 
для снайпера.





РУССКАЯ РУЛЕТКА

С утра я, как марианетка.
Все это русская рулетка.
Я в ней, как малая монетка
из кошелька.
Кружат патроны в барабане,
Мелькают кадры на экране.
Народ спешит, как голый в баню,
Я -- на диване.
И никуда, никуда, никуда, никуда не спешу!
Оэтинытики–политики-
как ловко дергают за нитки!
Все катастрофы да убытки
по новостям.
А мне вот почему-то весело.
Мочу корму, сажусь за весла.
Сегодня здесь, а завтра – в Осло.
Ну почему?


Пора в театр марионеток—
Там шелест баксов,
Звон монеток.
Там денег, как на пальме веток—
И голый ствол.
Я выхожу, как бог из ванны.
Я к вам проездом из Гондваны.
В соопровождении охраны
Я еду в банк.

Мой джип, как танк…


Сигнал в мобильном телефоне.
Мои счета в оффшорной зоне.
На улице народ, как зомби.
Мне хоть бы что.
К обеду набиваю стрелку
Банкир должник мой – пьяный встельку.
Как это гадко и как мелко—
Звоню стрелку.

И вот уже заказ мой принят.
Спецназ, конечно, меры примет.
Клиент мой будет чист и выбрит
В своем гробу.
Я ведь иначе не могу.
Я знай себе рулю на джипе.
А мой товар в видеоклипе.
Есть что жевать и есть что выпить
В видиоклипе.

Шеф беспокоит по мобилу.
Что нужно этому дебилу?
Путану –Таню? Яхту? Виллу?
Нет – голоса.
А я и сам – по голосам…
Мне говорят мои путаны,
Что мне пора и в депутаты.
А может быть и в губернато--
ры.. давно пора.
Такая игра!

Как там насчет электората?
Ну что с того, что не оратор?
Ну что с того, что здесь экватор
А там снега !
Ну нифига –
Во прет деньга!

Я выхожу из самолета
Вы ждали моего прилета?
Ну где такого патриота
еще найти?
Я к вам пролетом из Гаити.





Я буду править из бассейна
И наподобии Хуссейна
Не буду больше пить портвейна,
А буду бить
И бренди пить.

Народ – не взбренди, Что? Бастуешь?
Бунтуешь? Молишь? Протестуешь?
На стенах что-то там рисуешь,
Меня любя?

А я вот здесь в отеле
При деле и при теле
По радио и теле
Страдаю за тебя…



ЗИМНИЙ РОМАНС


В спящем зимнем городе
Белый снег.
В счастье или в горе ли
Человек.
Он идет с наклоном,
Ветер валит с ног.
Ну а следом клены—
Как он одинок.


То ли кто-то ждет его
То ли нет.
Окна цвета желтого.
Тусклый свет.
Он идет непрямо,
Наверно спьяна.
Он такой упрямый.
Ну при чем тут она!

Ах, она – конечно же!—
Да при том…
Окна занавешенные
Спящий дом.
В доме  том  залитом сном
В том тепле
Том стихов залистанный
На столе.

Да вино початое
Да постель
Да в окно впечатанная
Метель.
Встанешь рано поутру
Белым-бело.
Вьются хлопья по ветру—
Замело…



СЛОВА, СКАЗАПННЫЕ ДОНОМ ДИЕГО ДЕ САНЧЕСОМ ПЕРЕД ЕГО БЕЗВРЕМЕННОЙ КОНЧИНОЙ ОТ РУКИ ЭРНАНДО К.

Не надо, Эрнандо, ну что она тебе!
Ну что она может значить в твоей судьбе!
Не надо, Эрнандо! Ну что тебе в ней!
Уже надувает ветер паруса кораблей.


Ты знаешь, Эрнандо, чего мне не жаль,
Так это кинжала, который сломал.
Ни много, ни мало жарких звездных ночей
Она обнимала и я был с ней.

Послушай, Эрнандо, в сельве много  змей
И мы с ней сплетались тех змей тесней,
Тесней, чем лианы, чем корни секвой
В объятьях индианки я был сам не свой.



ОМЕГА

В гулком лесу телефонных голосов
идем мы с тобою, даже не верится.
Сколько бы ни сказано—сказано не все.
Но что на свете от слова изменится?

А в мегафонах звучат сообщения
О мегатоннах взорванных, пока
мы бродили в проводах телефонных
и видели в окно одни лишь облака
и птицу летящую по небу ввысь…


В гулком лесу телефонных голосов
твой голос, как деревце.
Даже не верится,
что мог уцелеть он.

А в мегафонах звучат сообщения
о мегатоннах, взорванных, пока
зрел на этом деревце плод познания
и падала, как груша, вниз обугленная птица.

В гулком лесу телефонных голосов
шквальный ветер ломает кроны,
колеблет чаши зыбкие в созвездии  Весов,
пока ангел взвешивает наши души.

А в мегафонах звучат сообщения
о мегатоннах, взорванных, пока
ангел пишет последнюю омегу
в раскрытой книге неба
огненным крылом.

ПЛЯЖНАЯ ЛЮБОВЬ

Летним днем на людном пляже
ты лежала на песке,
не подозревая даже,
что я хожу один в тоске.

Очки солнцезащитные.
Такая аппетитная!
Купальничек бикини,
как у подружки Нины.
Представил я себя
большим песочным человеком,
к которому прижалась ты.


Летним  днем на людном пляже
все как будто в первый раз.
На волнах на синих лежа,
плыл твой надувной матрас.

Волна плескалась возле ног,
но я волною стать не мог,
я волновался, как щенок,
барахтаясь в воде.
Я бы, конечно же, подплыл,
Но не было, поверь мне, сил,
и я хлебнул, как крокодил,
и понял я что быть беде…



Летним днем на людном пляже,
где заботливый ОСВОД,
не умея плавать даже,
бросился в пучину вод.

Прижаться б мне к твоим ногам,
но скажешь ты: «Какой же хам!»
А тут счастливый случай—
ты кинулась спасать.
За волосы схватила.
Подумал я: «О, милая!»
И наконец-то мог тебя обнять.


Летним днем на людном пляже,
Вытащенный на песок,
на спине на хладной лежа,
я дышал, как носорог.

Прекрасная пловчиха
до первого до чиха
дыхание искусственное--
изо рта в рот.
Горячими губами,
жемчужными зубами.
И как я оживал
Смотрел народ.



МУЛАТКА

Очаровательная девушка мулатка
я за тобой, пойми, подглядывал украдкой,
мурлыкал песенки, писал стихи в тетрадку
пока гуляла ты по пляжу у воды.
Я рисовал тебя в блокноте авторучкой,
пока большое солнце пряталось за тучку,
я представлял тебя фотомодельной штучкой
и был готов уже  купить тебе цветы.

Ты правда так фотомодельно загорала,
как будто ты там у воды кого-то ждала,
в кошмарных плавочках ты у воды стояла,
ах, Алла, Алочка, но это ведь мало.
Купальник узенький. Очки хамелеоны.
Я подошел—о, эти пляжные законы!
О, эти тонкости большого этикета!
Я предложил тебе пломбир и сигареты.
А коль как раз в таком разгаре было лето
я осмелел, решив    купить в кино билеты,
и тут же выложил тебе решенье это,
чтоб так вот сразу и без маяты.

А ты в ответ  на это все расхохоталась,
аж сердце сжалось—какая жалость,
ты согласилась тут же на такую малость,
ну а в моем воображенье рисовалось.


Ну а в моем воображенье рисовалось
гораздо больше, гораздо больше,
все происходит это –так вот мне казалось--
ны прям, как в Польше, а то и дальше.
Прям из Варшавы во Флориду самолетом
вторым пилотом, вторым пилотом.
А ты со мной в том самолете стюардессой—
Зовут Ларисой или Ванессой.


Ты излцучала на меня свои флюиды,
свои флюиды, свои флюиды.
Вот так с тобой мы и летели до Флориды,
да до Флориды, самой Флориды.


Очаровательная девушка мулатка—
Такая сладкая, как будто шоколадка.
Я за тобой следил настойчиво и зорко,
Как будто впрямь ты стриптизерка из Нью-Йорка.

Не знаю почему—но я безмерно зорок
на этих самых из Нью-Йорка стретизерок,
завозят их к нам самолетами к сезону,
чтоб подышали здесь немножечко азоном.



ПЕСЕНКА НАПИСАННАЯ ВО ВРЕМЯ ПРОГУЛКИ С СОБАКОЙ



Солнечное утро в переулке,
Мы с тобой выходим на прогулку.
Вот он наш газон и зеленая травка.
Вот она наша знакомая шавка.
Сколько тут всякого собачьего народа.
Но никакого сброда. Отличная порода.


Как много здесь визиток чистопородных псов.
Как много не обнюханных ботинок и кроссовок.
Как много чудных меток,
Блондинок и брюнеток,
куда влечет наш влажный, наш вездесущий нос…
Барбос, волнуясь, рыщет,
Видать блондинку ищет,
А может быть шатенку—
И тут же метит стенку.
Натягивает поводок,
Рычит, хвостом виляет
и смотрит как хиляет
большущий черный дог.


Солнечное утро…



Далекая мелодия


Далекая мелодия,
знакомый мотив…
Забыл ее я вроде бы
уже и не найти.
Такая же далекая,
Как мы вдвоем.
Как фотка поблеклая
В альбоме твоем.
Как в почтовом ящике
нежданный конверт,
как в окна дома спящего—
вьюга и ветер.
О, марки штемпелеванные,
цветные мотыльки!
О, в клеточку линованные
тетрадные листки!

Далекая мелодия – я и она.
О, ты -- страна Мавродия--
прекрасная страна.
О, мотыльки засохшие,
как души под стеклом!
О, снегопад за стеклами!
О, спящий дом!

Мелодия далекая –
тепло твоей руки,
как будто ожил мотылек
в дыханье пурги…
Из памяти, из кокона—
на волю – и туда,
где бредит за окнами
сплошная пурга.
 
Навек вдвоем –
какой бесхитростный,
банальный сюжет.
На подоконнике моем
гремящая жесть…
Мелодия далекая,
Как сон среди сна…
Такая одинокая,
но все же она…


О, женщины, любимые!
О, мотыльки их душ,
метелью той гонимые,
о, дети, сплетни, муж!
Судеб хитросплетения
и мотыльком в них ты…
О, комнатных растений—
прекрасные цветы…
И хрупкие, и ломкие,
как мотылька крыло,
как старая мелодия –
откуда занесло?
Как зонтики Шербургские,
как души на разрыв…
как этот  вот, как будто бы
забытый мотив…


СЛОВА СКАЗАННЫЕ СЕРЖАНТОМ ПЕТРОВЫМ ПЕРЕД ЕГО БЕЗВРЕМЕННОЙ КОНЧИНОЙ ОТ ПУЛИ  СНАЙПЕРШИ ИЗ РОТЫ БЕЛЫХ КОЛГОТОК


Меня не жалейте,
уж так довелось…
На бронежилете—
две вмятины вскользь.
А пуля—не дура,
искала—нашла.
Летела из дула—
навылет прошла.


Что там – для поминок накрыты столы?
О, если бы пули – вернулись в стволы!
О, если бы  бомбы вернулись бы в люки!
Но все это только предсмертные глюки!


На бронежилете
две вмятины вскользь—
меня не жалейте –
уж так довелось.

Вот снайперша –-стерва—
засела в подвал!
Попала –не с первой,
зато наповал.




















Я снял нательный крест


Я снял нательный крест
и ладанку надел,
в той ладанке крыло летучей мыши.
Пучок разрыв-травы.
Два волос с головы.
Да камень-аметист,
Чтобы читать чужие мысли.


Я мечом опоясался, не боясь,
что кольчуга придется не впору мне.
Я теперь плечом к плечу с тобою  князь,
А не с теми, кто запрятался в норы.



Ну что ж! Налей мне в чашу зелья приворотного,
 

ПЕСЕНКА КИТОБОЯ


Чем зря ругаться здесь с тобой,
наймусь ка я на китобой
и за борт сплюну.
Канаты, мачты, горпуны,
обмылок голубой луны
у чайки в клюве.
А в трубке шкипера табак,
а в трюме ворвань, вонь, кабак,
так знай же наших.
Соль намерзает на усы,
И у созвездия Весы
Вся жизнь на чашах.












ОГЛАВЛЕНИЕ







1.Год кометы
2.Пастораль
3.Зимний романс
4.Песенка букашки, которая ползла о странице  журнала «Плейбой»
5.Песенка про светлячка
6.Песенка про инопланетянина
7.Песенка о Гильоме Галиматье
8.Песенка о слепом дождике
9.Песенка заказанного
10.День без тебя
11.Песенка про «Полонез» Огинского
12.Настольгическое танго
13.Блюз ночных пучин
14.Песенка пилота Кельвина
15.Песенка дачника-огородника
16.Блюз дождя
17.Возвращенец
18.Блюз фиалковой поляны
19.Блюз о помятом пиджаке
20..Блюз про то, как я ходил в кино с Люсей
21. Блюз круглой луны
22. Блюз золотой луны
23. Порыв
24. Ружье и флейта
25. Человек на остановке
26. Ангел смерти
27.Шанс на ответный выстрел
28. Я – живая мишень
29.Русская рулетка
30.Зимний романс
31Слова сказанные
32 Омега
 33 Пляжная любовь
34 Мулатка
33. Песенка, написанная во время прогулки с собакой
35Далекая мелодия
36. Я снял нательный крест