Зов Убанги полный текст

Преамбула

Нам кажется, что в течение ближайших десяти – пятидесяти лет, наши современники вряд ли захотят отправиться в путешествие в многомиллионные индустриальные мегаполисы. Чудеса науки и техники, сплошная урбанизация, несвежий воздух промышленных городов утомляют потенциальных путешественников и дома. Наоборот, людские сердца будут рваться в те уцелевшие от современной цивилизации заповедные уголки мира, которые сохранили свою первозданность и натуральность. Очень хотелось бы, чтобы такие «острова живой природы» максимально долго, а лучше всегда, сохраняли свой девственный вид. Ведь разрушить и заново построить здание человек может, а вот разрушить и воссоздать в точности мир диких джунглей, саванн, прерий, лугов, тайги и т.д. – никогда!
Авторы.


Часть первая. «15 мгновений весны»
Глава 1. «Досье на заповедный лес».

Мы сидели в зале отлета аэропорта Шарль-де-Голль в Париже, ожидая рейса на Банги. Мимо нас, бросая призывные, выразительно-кокетливые взгляды  то и дело проплывали очаровательные красавицы-негритянки, по всей видимости, студентки, возвращающиеся домой на каникулы. Однако, на заигрывания девушек адекватно (ответным подмигиванием) реагировал только наш гид – камерунец Ричард Око. Остальные были крайне задумчивы и серьезны.
– Я до сих пор не уверен, что мы это затеяли не зря, – наконец нарушил молчание Андрей. – Мне кажется, придётся сильно не сладко…
– Что конкретно ты имеешь в виду, дружище? –  Иронично, одними глазами улыбнулся Михаил. – Бандформирования? Эпидемии? Отсутствие дорог? Отсутствие точного маршрута, наконец?
– Но…
– Да, ладно тебе! – Миша встряхнул волосами и порывисто встал. – Я, кстати, тоже  думал об этом. Тем не менее, нам просто должно повезти! По–другому и быть не может. Ты только представь: влажный воздух, похожий на пар от чайника, первобытный лес, по которому наш джип мчится, разбрызгивая жидкую грязь, ужасный рев разъяренных горилл или слонов.… Но вот опасность миновала, и мы с тобой сидим у костра, слушая неправдоподобную тишину первобытного леса…
–  И жужжание малярийных комаров…, – Андрей потянулся и тоже встал. – Согласен с тобой. Но только в том, что касается романтики. Её мы хлебанем полной горстью. Как думаешь, почему в ЦАРе туристов практически нет? А там, в глуши, куда мы идем их не бывает ВООБЩЕ?...
Алексей, еще не до конца забывший о Москве, работе, ежедневных делах, совсем никак не связанных с Африкой, тихонько толкнул под столом ногу Ричарда:
– Эй! Скажи же им что-нибудь утешительное…
– Это как раз то, что вам надо, Андрэ, – мгновенно включился неунывающий Ричард, – Это самое настоящее дело для мужчин. Как говорил мне мой дед, в жизни каждого мужчины бывают такие минуты, когда твоя жизнь висит буквально на волоске, ты один на один с дикой природой, никто не придет к тебе на помощь и надо рассчитывать только на свои силы. А иначе смерть! НЕМИНУЕМАЯ!
– Отлично сказал! Просто замечательно успокоил, – засмеялся Лёша, а вслед за ним улыбнулись и остальные.
В это время раздался мелодичный и всегда будоражащий воображение «блям-м-м-м» аэропортовского громкоговорителя и мы услышали долгожданное: «Объявляется посадка на рейс AF886, следующий по маршруту Париж – Банги. Просим пассажиров пройти в терминал С…».
Ну вот. Любезное сопрано диспетчера аэропорта отрезало нам пути к отступлению. А ведь еще минуту назад казалось, что можно успеть сдать билеты и отправиться в гостеприимную Дуалу, в Камерун, туда, куда летела остальная часть нашей команды вместе со съемочной группой программы «В мире животных», возглавляемая профессором Николаем Николаевичем Дроздовым. И куда мы, собственно говоря, тоже должны будем прибыть, правда, пятнадцать дней спустя. И при том условии, конечно, что наша авантюра по марш-броску через дикий экваториальный лес, в котором нет даже намека на современную цивилизацию, окончится успешно. До начала приключений оставалось 10 часов полета и еще 637 километров езды от Банги до абсолютной глухомани.
В самолете мы удачно расположились в полупустой хвостовой части и, в предвкушении совсем уже близких приключений, стали делиться теми сведениями о ЦАРе, которые каждый из нас, в силу давней традиции совместных путешествий, должен был подготовить для товарищей. На этот раз улов в сетях интернета и даже в архивах библиотек был скудным. Только Ричард лукаво поблескивал голубоватыми белками хитрющих глаз и нетерпеливо подпрыгивал на кресле, в ожидании очереди своего сольного выступления. Чувствовалось, что он приготовил для нас настоящую «бомбу»…
– Эх, друзья, – наконец начал он свой рассказ, – Как-то приземленно вы мыслите… Ну зачем вам искать племена пигмеев, когда можно было бы совершить фантастическое научное открытие. И именно в ЦАРЕ.
– Что ты имеешь в виду? – скептически улыбнулся Андрей. – Найти следы птеродактиля?
– Ха! – пренебрежительно отмахнулся Ричард так, словно поиск птеродактилей для него рутинная работа. – Кто только не ищет в Африке эти самые древние кости. Тут всё круче. Тут живые птеродактили есть! Вот послушайте…
Легенды центральной Африки полны упоминаниями о загадочных людях-страусах, племена которых до сих пор обитают в непроходимых джунглях ЦАРа, Конго, Зимбабве и других стран.  Точнее, не племена, а племя. И называется оно – дом;. Имя свое племя получило от холмов Вадом;, расположенных в пустынной местности близ реки Замбези. Говорят, что изначально численность племени была довольно высока, но на сегодняшний день, опасаясь гонений и преследований со стороны других африканских племен, дом; вынуждены расселяться небольшими семьями и прятаться в самых непроходимых лесах Центральной Африки. Вряд ли их сейчас больше пяти сотен.
– Так, понятно, – снисходительно улыбнулся Алексей, – Начинаются африканские сказки…
– А вот и нет! – Ричард даже не подумал обидеться и был очень рад тому, что его приятели-скептики, тем не менее, продолжают внимательно прислушиваться к его словам. – Никаких сказок. Скорее всего, речь идет о генетической аномалии, особом отклонении в антропологической ветви, которое привело к появлению двупалых людей. Видели их очень многие. Но доподлинно изучить, сфотографировать долго не удавалось. Таинственные люди–страусы вполне оправдывали свое название: догнать их было весьма трудно, скорость передвижения дом; по пересеченной местности джунглей, говорят, была примерно такой, как у резвой птицы.
Если верить свидетельствам очевидцев, первое упоминание о дом; можно найти в книге американского путешественника и француза по происхождению – мистера Дю Шайю. В своей книге «Путешествия и приключения в Центральной Африке» (1863 г.) он описывает таинственных двупалых людей, которых тогда называли сапади. Правда, Дю Шайю признается, что сам он их увидеть так и не смог. И лишь столетие спустя, примерно в то время, когда мы с вами все родились, то есть в 60-е годы ХХ века, интерес к племени возник вновь. Корреспонденту английской газеты «Гардиан» удалось побеседовать с жителями заброшенной деревушки в джунглях, которые рассказали о своих странных соседях. Они объяснили, что ступня у этих людей-птиц короче, чем у  обычного человека, а пальцы ног (их всего два), наоборот, сильно удлинены и расположены под углом друг к другу. Питаются эти странные люди дикими злаками, грибами, не едят мяса и очень-очень быстро бегают.
После публикации в газете обнаружился и еще один европейский очевидец, некто  Бастер Филипс, который сообщил, что однажды неподалеку от небольшого городка Фейра в ветвях дерева он заметил двупалых маленьких людей. Они что-то собирали, но при его приближении проворно спустились с дерева и стремительно убежали.  Филипс успел заметить, что рост обоих мужчин вряд ли превышал полтора метра. Расспросив местных жителей, путешественник убедился, что двупалые люди им хорошо знакомы, однако в контакт с ними никто не вступал из-за страшной нелюдимости  и дикости этих последних. Аборигены вообще считали двупалых соседей колдунами и боялись их.
Скептики, к которым относилось большое число антропологов, тут же опровергли все эти сенсационные публикации и рассказы, заявив, что никакого генетического отклонения у большой группы людей быть просто не может, а двупалый след оставляют на земле особые сандалии дикарей. Даже снимки, которые прислал в английское научное общество некий фотограф Оллсон сочли фальшивкой.
– Ну да, это примерно как снимки снежного человека, – согласно закивал головой Саша Фетисов, наш бессменный телеоператор. – Вроде их много, но ни одного убедительного. И живьем йетти никто не поймал.
– А вот тут ты ошибаешься! – довольно усмехнулся Ричард, – Поймали. Буквально через три года после публикации первых сенсационных сообщений, одного из членов загадочного племени удалось доставить в Англию для обследования. По заключению врачей, им еще ни разу не приходилось встречаться со столь ярко выраженным проявлением такой аномалии – синдоктилией – двупалостью. Именно тогда и родилось специальное определение: синдром клешни. Кстати, ген, порождающий этот синдром, является доминантным, его достаточно иметь одному из родителей, чтобы ребенок родился с уродством.
– Подумаешь! – Андрей очень не любил мифотворчества, не верил в сказки и поэтому все это время слушал Ричарда, неодобрительно покачивая головой. – Скорее всего, у парня, действительно, была какая-то генная аномалия. Такое случается повсюду. И люди с хвостами рождаются, и даже полностью покрытые шерстью дети…
– Ну, в чём-то ты прав, – Ричард оглянулся, в надежде, что слушатели не утратили интерес к его рассказу. – Но ты не знаешь главного! В 1999 году это племя все-таки нашли! Это была целая международная экспедиция. И в ходе этой экспедиции ученым удалось почти месяц прожить в деревне сапади- дом;, хотя старейшина племени был этим фактом крайне недоволен.
– И что, там абсолютно все двупалые? –  перебил Алексей.
– Угу. Почти. Кстати, им эта двупалость совершенно не мешает. Они очень ловко лазают по деревьям, быстро бегают и ведут тот образ жизни, о котором раньше рассказывали очевидцы. Представляешь, сапади- дом; могут по нескольку дней не спускаться с дерева, собирая фрукты, съедобные листья и личинок насекомых. А еще у них очень специфические ритуалы. Жениха с невестой, например, там оставляют на сутки или на двое (точно не помню) лежать на земле, связав их руки. Пить, есть, шевелиться, оправлять естественные потребности – нельзя. Кто пошевелиться – проиграл. Он больше никогда не сможет жениться.
– Класс! – захохотал Михаил, – Наших бы русских женщин такому обряду подвергнуть… Без воды и еды они бы, конечно, выдержали. Но вот сутки молчать!...
– И ходили бы вы все тогда голодные и холостые, – обиделась за соотечественниц единственная дама в нашем тесном мужском коллективе – Виктория. – И никаких бы детей у вас не было. Даже двупалых!
– А ещё, – с воодушевлением продолжил Ричард, заметив, что интерес к его рассказу снова проснулся, – сапади- дом; в новолуние закапывают несколько человек в землю по пояс.
– Зачем?
– Чтобы они всю ночь просили в заклинаниях помощи у духов-защитников. А остальные члены племени жгут костры, отпугивая дымом нечистую силу. Кстати, надо сказать, что в этом племени много долгожителей. Они искусные лекари и иногда  исцеляют от таких болезней, которые у нас считаются неизлечимыми.
Рассказ продолжался еще довольно длительное время. Никто из путешественников не обратил внимания на то, что Михаил тщательно конспектирует в блокнот всё, что сообщил  друзьям Ричард. Кто его знает, может быть, когда-нибудь, через пару-тройку лет они и надумают отправиться в гости к сапади.
Кстати, что-то подобное Миша читал много лет назад, когда всерьез увлекался античной философией и историей. И он был прекрасно осведомлен, что люди-страусы появились не сегодня. Еще древнегреческие историки Страбон и Мегасфен писали об апистодактилах, загадочных жителях Центральной Африки, у которых «ступни завернуты назад». Но разочаровывать Ричарда, который был искренне доволен впечатлением, которое произвел его рассказ, Михаилу не хотелось.
А тем временем, небо за иллюминаторами уже совсем посветлело. Самолет начал снижаться, неумолимо приближая московских путешественников к столице африканского «затерянного мира» – городу Банги. Время для составления «досье» на заповедные леса истекло. Совсем скоро наступит та минута, когда все почерпнутые в книжках сведения придется опровергать или подтверждать собственным опытом.

Глава 2. «От имени и по поручению…»

Аэропорт Банги, не смотря на его небольшие размеры и ранее утро, выглядел оживленным и многолюдным. Правда, людей в штатском было значительно меньше, чем парней в военной форме. «Уж не очередной ли переворот?» – мелькнула в голове предательская мыслишка, но тут же растаяла: представители армии вели себя спокойно, доброжелательно и даже несколько расслаблено. Мы с надеждой взглянули на Ричарда. Только он мог оперативно разобраться в этом камуфляжном муравейнике, найти такси до отеля, который мы забронировали еще из Москвы и заняться поисками автомобилей. И, главное, он мог бы найти толковых проводников, которые согласятся нас отвести в заповедные места.
– Народ, смотрите! – Алексей изумленно указал на фигуру приземистого иссиня-черного мужчины, который был одет в белоснежную рубашку и такие же белые кокетливые штаны. Голову его украшала франтоватая панама. Однако не парадно-колониальный костюм вызвал наше удивление. В руке африканец держал табличку, на которой неровными русскими буквами было написано: «Москва, Мишиа, Андрэ и тыпыры…».
– Не по нашу ли душу? – весело спросили путешественники у своего камерунского друга, особенно радуясь новому слову «тыпыры».
– Одну секунду…
Похоже, Ричард был удивлен не меньше нашего, но, тем не менее, он решительно направился в сторону африканца. А тот, легко вычислив нас в толпе приезжих, широко и дружелюбно улыбался, демонстрируя безупречные, чуть желтоватые крупные зубы.
Через несколько минут мы уже сидели в просторном микроавтобусе, который хоть и не имел кондиционера, казался довольно новым, солидным, опрятным и даже слегка пах цитрусовой отдушкой…. 
Выяснилось, что в местное министерство культуры три дня назад позвонили из Москвы (кто именно, мы так и не поняли) и попросили встретить группу знаменитых путешественников из России, которая прибыла для съемок фильма о пигмеях Центральной Африки. Вероятно, авторитет звонившего был так велик, что министр лично распорядился выделить два самых лучших джипа, которые находились в министерском автопарке, организовать встречу в аэропорту и, вообще, сделать наше пребывание в ЦАРе максимально приятным. Джипы должны были приехать за нами завтра утром, а пока же нам предстояло познакомиться с «красивейшим городом Африки – Банги», отдохнуть и набраться сил перед сложным путешествием.
Похоже, что наши страхи перед поездкой в дикий, казалось бы, мир были сильно преувеличены. Настроение улучшилось, мы расслабились и стали любоваться проплывающими за окнами пейзажами. И лишь Андрей, который воспринял торжественную встречу спокойней всех, по-прежнему был настроен скептически и то и дело повторял свое знаменитое «ну-ну…».
Наш провожатый внимательно и как-то очень требовательно всматривался в наши лица, сохраняя на лице улыбку и затянувшееся до неприличия молчание.
– Ричард, чего он? – не выдержал Алексей.
Последовал короткий обмен фразами на французском языке.
– Он хочет, чтобы я ему вас представил, – перевел, наконец, Ричард.
– Ну и представь, – улыбнулся Миша и по привычке полез в карман за визиткой. Спохватившись, что в походных хлопчатобумажных штанах нет не только визитницы, но и привычного портмоне, Миша смущенно улыбнулся и просто протянул руку:
 – Здравствуйте. Я – Михаил.
– Михаил Кравченко, Алексей Семенов, Александр Фетисов, Андрей Шереметьев и … мадам Виктория…, – Ричард никак не мог запомнить Викину фамилию, – Они русские путешественники, но в обычной жизни бизнесмены, журналисты, фотографы и писатели. Их группа ездит в самые отдаленные уголки мира, изучает жизнь небольших племен, затем пишет об этих путешествиях книги и показывает фильмы.
– Ричард! Ты кому сейчас это все рассказывал? – абсолютно серьезно спросил Алескей.
– Так ему… Мсье Сюзерену…
– Тогда почему на русском? Или ты считаешь, что министр культуры не только джип выделил, но еще и обязал сотрудников к нашему приезду русский язык выучить?
Ричард растерянно захлопал неправдоподобно длинными ресницами, а мы оглушительно захохотали. Господин Сюзерен охотно смеялся вместе со всеми, словно и он по достоинству оценил шутку Алексея.
– Одну минуту! – обратился к нам водитель. – Я отмечу документы в полиции. Это нужно для отчета. А вы можете пока покурить или выпить кофе.
Маленькое кафе, где в тени пыльных тентов теснилось около десяти столиков, было полно народа. По телевизору транслировали футбольный матч, и мужчины громкими криками поддерживали неизвестную нам команду чернокожих спортсменов. Мы заказали по чашке кофе и тоже бездумно уставились в телевизор. Но в игре, видимо, был объявлен перерыв, и футбол сменила программа какого-то французского регионального канала о важнейшей для страны проблеме уборки улиц. На экране по безупречной глянцевой плитке мостовой ездила машина, которая мыла ее большой мокрой щеткой с пузырящимся шампунем. Управляла машиной чернокожая красотка с рыжими роскошными кудрями.  Четверо местных мужчин, сидевших за соседним столиком, зачарованно следили за перемещениями машины, любуясь ей чуть ли не больше, чем девушкой...
Мы, не сговариваясь, посмотрели на улицу: по разбитой дороге, кружа обрывки пакетов и газет, двигался пыльный вихрь, весело клубясь над красно-рыжим гравием. Он прошел мимо глиняных хижин, пересек канаву канализации и уткнулся в бесхозного осла, грустно жующего какую-то корку. Мы пересеклись взглядами с Сюзереном, пьющим чай вместе с нами. Тот кивнул на телевизор, отвел взгляд в сторону улицы и грустно усмехнулся - …похоже, мы подумали об одном и том же...
Наконец мы снова тронулись в путь. Наш автобус  миновал кварталы небольших и очевидно бедных домов, которые первыми попадались навстречу всем путешественникам, въезжающим в Банги. Весело и громко бибикая, он бодро покатил по центральной  улице города, казавшейся относительно чистой, вполне современной и очень зеленой. Огромные деревья, которые росли по обочинам дороги, действительно весьма украшали столицу Центрально-Африканской республики. «Авеню Бокасса», – сообщил Ричард.
– Ваш отель находится недалеко от центра, – порадовал нас Сюзерен. – Мы не знали, как вы планируете провести день, поэтому не организовывали вам никаких особенных культурных программ. Возможно, вы захотите отдохнуть после дороги… или перед дорогой, – пошутил он.
– А если не захотим? – уточнил Алексей. – Что вы посоветуете нам посмотреть в вашем замечательном городе?
– Кота Гвата Ти Банги, – заучено начал улыбчивый африканец – основан в конце позапрошлого века французскими колонизаторами. Сегодня это крупный и многонаселенный город, точное число жителей которого колеблется от 500 до 600 тысяч человек. Но еще больше народа живет в непосредственной близости от Банги. А что вы хотите? Жить рядом со столицей очень выгодно. Здесь есть работа, здесь хорошо развит транспорт, медицина и образование. Даже свой университет есть!  Название города в переводе означает «пороги», так как наш город расположен на северном берегу реки Убанги, которая и сама получила такое название из-за большого количества труднопреодолимых порогов и перекатов. В нашем городе  выходит целый ряд периодических изданий и даже есть целых три ежедневных газеты! Основные достопримечательности, которые любят смотреть туристы, включают в себя музей имени Б. Боганды , дворец Бокассы и собор Нотр-Дам, который очень напоминает своего парижского тёзку.
– А что вы посоветуете нам посмотреть в первую очередь? – поддержал разговор воспитанный Саша Фетисов.
– Рынок! – на полном серьёзе ответил сотрудник министерства и воодушевился. – Хотите, пойдем вместе? Там очень много интересного. Вы сможете купить здесь лучшие сувениры во всей Центральной Африке.
– Спасибо, нет, – вежливо, но твердо отказался Михаил. – Мы обязательно купим сувениры, но как-нибудь позже…
Весь день мы бессовестно проспали. Андрей умудрился заснуть еще в микроавтобусе и разбудить его не смогли даже возле отеля. Водитель оказался понятливым и добродушным мужчиной, который забрал из рук нашего Петровича ноутбук, отдал нам его вместе с фотоаппаратом, достал откуда-то из-под заднего сидения вполне чистый плед и укрыл утомившегося путешественника. Ключи от микроавтобуса он тоже протянул нам, предупредив: «Я приеду завтра утром с водителями джипа. На территории отеля ни с машиной, ни с вашим другом ничего не случится. Вы просто его проведывайте, но не будите. У нас тяжелый климат и очень сложная акклиматизация. Он может проспать часов двенадцать!».
Увы, мы не сдержали слово. Едва дойдя до своих номеров, не успев ни принять душ, ни выпить кофе, ни даже раздеться, словно подкошенные мы попадали в кровати и забылись глубоким, каким-то непреодолимо крепким сном. И только Ричард, азартно вдыхающий воздух родной Африки, словно большая черная пантера всё ходил и ходил по ночным улицам Банги, не забывая периодически наведываться в отель, проверять сон Петровича и выпивать очередную бутылочку легкого золотистого пива «33» местного производства, которое хорошо знакомо всем любителям пива в Африке.

Глава 3. «В гости к родственникам»

Грохот якорных цепей и гул пароходов возвестил,  что  новый день уже начался. Это же подтвердил и настойчивый стук портье, которого мы просили разбудить нас не позже девяти утра.
 Наш отель (вполне современный, правда, не слишком опрятный по европейским стандартам) находился на узком мысе, врезающимся в реку Убанги. И даже носил ее имя.
Часы показывали половину одиннадцатого.   Мы,  как ужаленные,  вскочили с  коек, проклиная африканскую необязательность.  Быстро оделись и выбежали на улицу.   Навстречу нам уже поднимались свежий и улыбающийся Ричард и покачивающийся ото сна Андрей.
– Пойдемте завтракать, – пригласил Ричард, увлекая нас  вслед за собой в лифт и оттуда на балкон кафе, расположенного почти под крышей отеля. Мы зачаровано смотрели по сторонам. Отель наш, как корабль,  бросил  якорь   в   очень   живописном  месте, на искусственной насыпи, уходящей прямо в небольшой залив. Его голубовато-зеленые  воды были  с  трех  сторон  окружены берегами,  поросшими буйной тропической растительностью.  С балкона можно было различить на берегу стройные кокосовые пальмы с  султанами листьев на макушках,  а рядом  с  ними  огромные  баобабы,  раскидистые манговые,  широколистные миндальные и стройные дынные деревья.  Среди их зеленой листвы виднелись белые  стены  домов,  а  на  вершине холма,  в  центре города,  высились то ли стены старинной крепости, а то ли какой-то храм.
«Это Нотр-Дам. Местная достопримечательность. Говорят, вблизи собор выглядит очень красиво»,– Ричард не зря не спал ночь. Видимо, успел познакомиться с кем-то из местных.
– Что еще тебе удалось узнать, дружище? – Миша зевнул, сделал глоток антрацитово-черного кофе и отломил кусок воздушного круассана. – Что говорят местные? Найдём мы проводника?
– Да. Но сделаем это не в Банги, а несколько дальше. Там, где начинаются блок-посты и кончаются дороги. Пока мы, наверное, сможем обойтись только водителями. Как говорят здешние жители, трудности кроются не только в недоступности территории, куда мы отправляемся, и в дикости животных, которые там живут,  но и в том,  что в  тех местах теперь не очень спокойно.  Мы, конечно, вряд ли встретимся с племенами,  которые еще не видели белых людей. Скорее (что еще  хуже),  мы столкнемся с  теми,  кто вынужден был  уйти  в глубину джунглей,  спасаясь от  преследований других африканцев, которые часто эксплуатируют рабский труд пигмеев.  Поэтому нас  могут встретить не очень гостеприимно.
– Да, ладно тебе… – Алексей был настроен оптимистично. – Сколько мы не читали в интернете об этих местах, нигде не встречали сведений о воинственности здешних обитателей.
– Ага! – Ричард начал закипать. – Мне сегодня бармен рассказывал… Пигмеи,  живущие у границы с Камеруном, как раз и опасны.  Несмотря на то,  что они самые низкорослые люди в  мире,  любой из них может повалить отравленной стрелой слона.  Идешь ты,  к примеру,  через джунгли, казалось бы,  лишенные всяких следов человеческой жизни,  как  вдруг  над тобой  просвистит стрела,  пущенная с  ближайшего дерева...  Достаточно, чтобы она тебя царапнула и... прощай, милый свет... Бармен бывал в тех местах и даже видел скелеты слонов, валяющиеся в траве так же буднично, как у нас валяются на улицах пластиковые бутылки из-под колы.
– Но альтернативы-то нет, – резонно заявил Андрей. – Мы же не можем попросить проводников, чтобы они нас отвели в племя, которое живет скрытно, но при этом именно к нашей группе проявит искреннее радушие.
– Вот и есть альтернатива! – Ричард со стуком опустил чашку на стол, пролив на клетчатую скатерть небольшую лужицу смоляного напитка. – Я специально выяснял. Можно доехать почти до самого Камеруна (только придется сделать большой крюк, чтобы по приличной дороге ехать) и попасть в заповедник Дзанга-Ндоки с камерунской стороны. Собственно, там и находятся основные научно-исследовательские базы ученых. И пигмеи там вполне цивильные. Ученые их не обижают. Да и туристы, которые туда приезжают, тоже все привозят подарки. А со стороны ЦАР Дзанга-Ндоки – полная глухомань, хоть и считается территориально тем же заповедником. Какая разница, какой пигмей будет на фото? Их же в лицо никто не знает…
– Потемкинские деревни… – фыркнул Андрей.
– Что? – не понял Ричард.
– Послушай, дружище! – Миша успокоительно положил руку на плечо нашего африканского товарища.– В России когда-то строили образцово-показательные деревни, которые демонстрировали иностранцам, как у нас в стране всё прекрасно. Они назывались «потёмкинскими». Это фикция, понимаешь? Мы уже много раз сталкивались с тем, что многие путешественники выбирают именно тот путь, о котором говорил ты. Они едут за тысячи километров в Новую Гвинею к папуасам, в Латинскую Америку к индейцам, сюда к пигмеям…. Живут в цивильных местах, ходят на организованные театральные экскурсии, фотографируют ряженых аборигенов. А потом привозят «документальное» фото и видео своих выдающихся подвигов. Ведь те люди, которые в России смотрят эти передачи и читают книги, даже не подозревают о том, что наш «герой» до своих «диких» племен ехал два квартала от отеля на удобном автомобиле. Со стороны такие подвиги кажутся вполне убедительными. И дикари голые, и копья вроде настоящие, и боевая раскраска присутствует. А уж когда начинаются страшилки про людоедов и невероятные трудности – мне становится вообще противно. Я против такого карнавала. Во-первых, потому, что основная наша цель – стать очевидцем настоящей жизни первобытного племени. Фото и видео вторичны. Даже если у нас забрать все камеры, нам будет достаточно того, что мы это видели своими глазами. Ну а во-вторых, нам просто противно геройствовать перед друзьями и знакомыми, зная, что ты им откровенно врешь. Поэтому, вариант с театральными плясками у костра, который ты предлагаешь, без обсуждений отклоняется.
Ричард пожал плечами и сказал:
   –  Горилла перегрызает зубами ружейный ствол  с  такой  легкостью,  с какой вы ломаете спичку. А пигмеи готовят такой яд, что одной его капли хватит, чтобы отправиться к праотцам. Вы, безусловно, идете на большой риск.
   – Мы не будем легкомысленно подвергать себя опасности, но мы намерены полностью выполнить наш план,– твердо заявил Михаил.– Подтверждаешь ли ты свое согласие участвовать в нашей экспедиции?
  Ричард  внимательно окинул взором четырех мужчин.  В зеленых глазах  Андрея отражались рассудительность и самообладание. Выражение лица и  даже фигура Саши Фетисова свидетельствовали о  его твердой вере в  свои силы, которую  можно  приобрести только  путем  преодоления опасностей.  Таким образом,  и Саша, в качестве товарища будущих приключений, вызывал доверие.
Блеск нетерпения, горящий в глазах Алексея, говорил сам за себя.
Когда Ричард взглянул на  сложенного как  Геркулес Михаила,  он
встретил его  насмешливый взгляд.  Ему  показалось,  что  этот  крепкий, словно суковатый ствол дерева русский путешественник смеется над его осторожностью. На лице африканца непостижимым образом вспыхнул румянец.
   –  Дураки...  настоящие сумасшедшие!– пробормотал он,– Но, в самом деле, похоже на то, что с вами можно идти в огонь и в воду!
– Вот и ладно! – подвела итог «мужского» разговора Виктория, – Пока вы спорили, я все время думала, что же такое особенное купить в подарок пигмеям? Может, бусики? И еще мне самой хочется побродить по лавочкам и поискать сувениры.…
И Вика хитро улыбнулась, понимая, что мужчины сейчас мгновенно забудут о своих разногласиях в единодушном порыве уличить женщину в том, что она вечно «думает о всякой ерунде».

Во дворе отеля нас уже ожидали два больших белых джипа, возле которых стояла довольно живописная группа: мсье Сюзерен и водитель микроавтобуса, одетые в деловые льняные костюмы, два стройных парня в камуфляже и еще два худощавых африканца с испуганными и какими-то виноватыми лицами. Господин Сюзерен, увидев нас, приветственно поднял вверх широкую ладонь.
– Доброе утро. Ваш транспорт готов. Водители проинструктированы. Наше министерство дает вам свои лучшие машины и самых хороших водителей. Очень надеюсь, что путешествие по нашей стране будет для вас приятным и оставит наилучшие впечатления.
– Ваша щедрость безгранична! – перевел Мишины слова Ричард.
Сюзерен потупился:
– Не сочтите за неучтивость, но не могли бы вы прямо сейчас оплатить транспортные расходы, чтобы я мог отдать водителям и охране зарплату и выделить им командировочные и средства на бензин.
Что ж, никто и не рассчитывал на то, что щедрость министерства будет безграничной и безвозмездной. Деньги на транспорт и сопровождение мы в любом случае отложили, зато сейчас получили их без хлопот и быстро. Да и машины выглядят вполне прилично. В России, конечно, гостеприимство понимают несколько иначе. Но мы с радостью оплатим труд наших помощников, ибо прекрасно знаем (Ричард просветил), что зарплата даже хорошего работника в ЦАРе редко превышает 50 долларов в месяц, а семьи у всех большие, да и цены на продукты питания и прочие товары ощутимо кусаются. Михаил оглянулся на Викторию, которая по предварительной договоренности команды, была нашим общим казначеем, и Вика отошла в сторону с министерским служащим, чтобы произвести финансовые расчеты.
Перед стартом было решено провести небольшой брифинг прямо в уличном кафе. Сюзерен, достав из пластиковой папочки ксерокопию автомобильной карты, розовым фломастером нарисовал на ней наш маршрут, рассказал о тех пунктах, в которых нам следует останавливаться для ночлега, посоветовал, что купить в подарок пигмеям и сообщил, как в случае экстраординарной ситуации, держать с ним связь. Этот последний пункт был самым коротким: никак! Нет в тех местах связи. Точнее, ее не будет на том отрезке, где мы оставим машины и углубимся в джунгли. То есть, примерно через 471 километр.  До границы заповедника Дзанга-Ндоки чуть больше – 630 километров. Но Сюзерен очень сомневался, что джипы в такую распутицу, в сезон дождей смогут подобраться вплотную к границе заповедных лесов и потому, вполне вероятно, почти сто километров нам придется идти пешком.
В свою очередь он тоже захотел узнать, насколько мы подготовлены к таким серьезным испытаниям, что мы знаем о пигмеях, что мы знаем о джунглях и насколько мы отдаем себе отчет в сложности маршрута. Понятно, что ответственность за группу российских авантюристов осторожному министерскому сотруднику нести не хотелось. Доказывать нашу «квалификацию» пришлось Алексею, конечно же, не без помощи Ричарда:
– Мы предполагаем,  что  Ричард,  как коренной африканец, будет нести ответственность за нашу безопасность,– сообщил Леша.–  Михаил и Андрей –  люди опытные.  Они  уже  несколько раз путешествовали по Африке. Саша тоже не новичок в этом деле, был в Танзании и Кении, и много  слышал о Центральной Африке. Но  вот Вика и я приехали сюда впервые.  Правда, что касается меня,  то  я  не плохо знаком с  историей Африки и много читал о ее коренном населении.
Алексей говорил все это почти равнодушным тоном,  но  хитрый огонек в  его  глазах выдавал,   что  он  давно  предвидел  возможность  удивить  друзей  своими знаниями. Поэтому вопросы Сюзерена пришлись очень кстати.
   – Гм-м, вы утверждаете, что знаете кое-что о наших народах?– удивленно сказал Сюзерен. –  В  таком случае, может быть,  вы  поделитесь со  мной своими знаниями? Потому что даже я, специалист министерства культуры, не могу сказать, что в нашей стране часто можно встретить того, кто действительно разбирается в африканских этносах.
   Алексей уселся поудобнее, знаком подозвал к себе официанта, заказал холодную колу, затем небрежно положил руку на плечо Александра, сидевшего рядом с ним, и, зажмурив глаза, словно вспоминая, произнес:
– В Центральной Африке насчитывается около десятка основных племен пигмеев. Правда, если мы возьмем в расчет не крупные племенные образования, а то, как осознают себя сами пигмеи, то, боюсь, цифра может сразу подскочить до ста, а то и трехсот названий. Но для нас это не столь важно. Потому как здесь, на маршруте, мы можем увидеть представителей одного из трех основных этносов.
Так, например, есть шанс, что в тех местах живут пигмеи бабонго. Хотя, если я не ошибаюсь, изучать бабонго все-таки лучше в Габоне.
– Да нет, у нас тоже встречаются представители этого племени. – подтвердил Сюзерен. – А вы знаете, чем они отличаются от остальных пигмеев?
– По-моему, – Лёша наморщил лоб, – ничем особо и не отличаются. Так же занимаются охотой, собирательством…. Вот разве что деревни их устроены по-другому.  Поселения бабонго состоят из 6 — 8 хижин, каждая из которых может вместить до 20 человек. Эти жилища строятся из грязи — способ, который бабонго переняли у своих оседлых соседей пигмеев митсого. Центральным сооружением в поселении является хижина мужчин, это важный элемент верований бабонго. Структура хижины копирует части человеческого тела, а завешенная задняя часть хижины вообще сакральна. Сюда могут входить только посвящённые люди — баанзи. Вход в хижину намеренно низок, так что каждому входящему приходится склонять голову…
Мы отвлеклись от собственных разговоров и с интересом прислушивались к рассказу Алексея, делая вид, что совсем не замечаем того, что информацию эту Леша зачитывал со своего ай-пада. Сюзерен, похоже, на электронную записную книжку не реагировал и не догадывался, зачем Алексей водит пальцем по экрану маленького плоского монитора. Даже в России ай-пады в то время были редкостью. В ЦАРе их, думается, еще и в глаза не видели. Тем временем, Алексей продолжал:
– Бабонго живут почти исключительно за счёт леса. Охота идёт круглый год, хотя в сезон дождей, как сейчас, задача облегчается, так как передвижения животных становятся более предсказуемыми. В основном охотой занимаются мужчины, и тактика охоты в различных деревнях и семьях может различаться. Мелкая дичь ловится с помощью силков. Лук и стрелы чаще используются для крупных животных,  наконечники стрел традиционно смазываются ядовитой пастой из семян каких-то стручков. Но сегодня бабонго часто используют ружья, заимствуемые (вместе с пулями) у соседних бантуязычных племён в обмен на часть ценной лесной дичи. Это может быть даже горилла или слон, если удастся их найти, конечно…. Особенно меня заинтересовали традиционные верования бабонго. И в этом смысле я даже жалею о том, что мы вряд ли сами сможем с ней познакомиться.
– А что там такого? – перебил Алексея Саша, любовно погладив свою видеокамеру и представив, как он будет снимать какой-то уникальный ритуал.
– Бабонго, Сань,  — носители  религии бвити. Это такая особая система верований, аналог которой мы с тобой наблюдали в Латинской Америки у индейцев. Их вера основана на приёме коры растения ибога, обладающей мощным психотропным компонентом – алкалоидом ибогаином. Было замечено, что употребление ибогаина способно избавлять человека от алкогольной, кокаиновой, героиновой и амфитаминовой зависимости, однако из-за галлюциногенных свойств его использование было запрещено в США и в ряде других стран. В двенадцати других странах мира, в том числе в Канаде, Мексике и здесь, в Африке его клиническое использование разрешено.
 Приём ибоги сопровождается длительными ритуалами с танцами, пениями и омовением тела. Именно прошедший обряд инициации бвити становится настоящим мужчиной — баанзи («тем, кто видел другое») с правом пребывания в хижине мужчин. Как ты понимаешь, дамы в ритуале не участвуют. Видения духов предков и получение от них указаний является важной частью опыта инициируемого. Бабонго верят, что они были первыми людьми на земле. Их лес — это также и место, где обитают Макои — духи леса, могущие быть злыми и милостивыми одновременно. Их можно вызывать из лесу барабанным боем, и их нужно ублажать на каждом шагу: для каждого действия есть свой ритуал и бесчисленные формы церемоний.
Например, когда кто-то умирает, его дух, по верованиям бабонго, будет оставаться в деревне и тревожить жителей, поэтому деревня нуждается в очищении. Это делается посредством барабанного боя, танцев и пения. Женщины омывают тело в хижине умершего и заворачивают его в его же прижизненную одежду. Затем мужчины несут покойника в лес для захоронения. Женщины разрисовывают лица белой глиной, и танцами и пениями умиротворяют дух умершего. После трёх дней и трёх ночей плача похороны завершаются. Бабонго имеют репутацию сильных колдунов, и своим знанием леса внушают уважение даже народам банту.

Пораженный знаниями Алексея, Сюзерен приподнялся со стула:
– Что ж, я полностью удовлетворен. Правда, в нашей стране, особенно в той части ее, куда отправляетесь вы, живет совсем иное племя.
– Акка? – уточнил Леша.
– Скорее, байакка… Так, во всяком случае, они сами себя называют. Но я уверен, что и о них вы тоже знаете достаточно, поэтому больше не смею отнимать у вас время. Вам пора в путь, ну а мне на работу.
Алексей остался сидеть за столиком, остальные поднялись и тепло попрощались с улыбчивым Сюзереном.
– Ну, ты даешь! – рассмеялся Михаил, вернувшись к Леше. Сразил дядьку наповал!
– А самое смешное, знаешь что, Миш?
– Что, товарищ этнограф?
– Что про акка я как раз ничего и не знаю. – Алексей грустно улыбнулся. – Вот про других пигмеев в интернете материал есть, а про акка – кот наплакал. Даже как это слово правильно пишется – с одной или двумя буквами «к» – общего мнения у этнографов нет. Так что мы, по-прежнему, отправляемся в путь с завязанными глазами…
–Ну, что-то же ты все-таки узнал?
– Говорю же: с гулькин хвост. И все эти знания нам вряд ли пригодятся. Так, например, я знаю, что акка – кочевые африканские пигмеи, которые живут охотясь. Хотя акка и называют себя байакка (как сказал Сюзерен), они также известны как бэбинзили на западе ЦАР и северо-западе Конго. Они родственны, но внешне не похожи на людей из этнической группы бака в Камеруне, Габоне, северном Конго и юго-западной ЦАР. Маленькая группа акка (известная, как мбути из леса Итури) остаётся в восточном Конго, и найдены сходства акка с племенем мангбету.
–Ничего не понял! – Миша рассмеялся, – Ты мне скажи, теоретик, к кому мы в результате идем? К бакам, к акам, мбутям или мангебтутям?
– Издеваешься? – Леша постарался не обидеться.–  А я в Москве чуть голову не сломал, пытаясь понять, с кем же мы познакомимся. Правда, самое прикольное знаешь, что?
– Что?
– Что в течение межледникового потепления пустыня Сахара, будучи еще зелёной, позволяла свободно мигрировать вдоль её южной границы. Следовательно, в течение этого периода состоялась миграция раннего человека, первопредка пигмеев и всей негрильской расы. А европейцы, как говорят, потомки как раз негриллов, а не негроидов (то есть большинства африканцев). Байака, или акка, следовательно, представляют одних из старейших существующих сегодня современных людей. И это значит, что у нас есть шансы встретить нашего с тобой родственника по какому-нибудь стотысячному колену общих прадедушек.
– Так это же здорово! Значит, мы едем не просто к пигмеям. Мы едем на каникулы к родственникам!

Глава четвертая «Реальная Африка»

Наши джипы бодро катили по рыжеватому асфальту, взяв курс на городок Мбаики. Оттуда мы должны будем попасть поочередно в Боду, Бунджоко и Бамбио. Возле поселка Бамбио мы переправимся на пароме через реку Мбаэре, пешком спустимся вниз примерно на сто километров до реки Момбаре (тут-то как раз и находятся самые заповедные места), и выйдем через джунгли к поселку контрабандистов Нола. Оттуда поднимемся вверх уже по другой реке Кадэи до городка  Гамбула, где и пересечем границу ЦАРа и Камеруна. В Камеруне, в Йокодуме, если все пойдет по плану, через четырнадцать дней нас будут ждать наши друзья.
– Он шел на Одессу, а вышел к Херсону… – распевал во всё горло Михаил, рассматривая карту с заковыристыми названиями местных деревень. –  Это же нормальному человеку просто невозможно выучить и запомнить! Ладно, разберемся. Главное, друзья, чтобы мы не вышли к Херсону… Итак. Пункт первый Мбаики: 03°52'00'' Северной Широты, 18°00'00'' Восточной Долготы. Въезжаем!
Городок, в котором мы предполагали приобрести необходимую амуницию, продукты, подарки и прочее, а так же встретиться с гидом, которого очень рекомендовал мсье Сюзерен, был не просто маленьким. Он был крошечным. И, тем не менее, даже здесь, на двух или трех его улицах было очень заметно социальное расслоение африканского общества. Квартал для «знати», квартал для середнячков и квартал для бедняков. Правда, для того, чтобы эту разницу увидеть, нужно побывать в десятке подобных городов. Неискушенному взгляду все дома кажутся на одно лицо, просто одни чуть новее, а другие – совсем хибарки.
Судя по адресу, который был записан на бумажке одного из водителей, наш гид жил где-то возле центральной площади. Сероватые, в запылившейся побелке домики-коттеджи  утопали  тут  в  зелени  деревьев  и  цветущих
кустарников.  То  здесь,  то там виднелись столетние,  огромные баобабы –
премьер-министры  растительного  государства.  Сотни  пальм  кивали зелеными веерами листьев, раскинувшихся на самом верху стройных стволов. Основная торговая жизнь тоже протекала именно здесь.  В тени балконов или навесных тентов, перед лавками, сидели на  корточках местные торговцы. Судя по лицам, здесь были не только африканцы, но и арабы, и даже индусы.  Они не  зазывали нас в  свои  лавки,  как  это  делают  торговцы в  других, более посещаемых туристами странах Африки,  но,  завидев  наше приближение,  спокойно  и  важно поднимались навстречу.  Вдоль узких, кривых улочек наши джипы ехали очень медленно. Мы внимательно рассматривал выставленные товары. Здесь было немало изделий из эбенового дерева, слоновой кости, страусовых перьев, каких-то цветных камней;  были  здесь  и  оригинальные африканские  ткани –  главный  предмет местной торговли.  Большое внимание всех мужчин нашей команды привлекли к себе темнокожие женщины с необыкновенно правильными чертами лица,  красивыми, серьезными глазами,  одетые в разноцветные платья и узкие штанишки.  На шее,  руках, ногах, в ушах и даже в носу они носили разнообразные  серебряные или  золотые  кольца,  иногда  представляющие большую художественную ценность. Женщины держались подчеркнуто достойно, не стеснялись наших взглядов, но и не проявляли особого интереса.
Дом нашего гида, похоже, стоял на границе престижного района и более бедных кварталов. Во всяком случае, торговцы, у которых водители джипа безостановочно спрашивали дорогу, показывая им бумажку, постоянно махали рукой все дальше и дальше от сувенирных лавок. Им на смену пришли более простые магазинчики, где торговали уже товарами не для приезжих, а для себя: продуктами, одеждой, обувью, всякой хозяйственной утварью. Двухэтажные дома сменили низенькие хижины с  маленькими оконцами и кровлями из пальмовых листьев. Небеленые стены  этих  хижин  были  сплетены из  ветвей и кое-как облеплены кизяком.  Горбатые коровы, пасущиеся между домами,  напомнили нам Танзанию, где эти удивительно красивые буренки очень распространены.
Поняв, что городок уже почти закончился, а мы так и не нашли нужного адреса, водители повернули обратно, правда, уже по другой улице. Мы попросили их притормозить, чтобы прогуляться пешком и размять затекшие ноги. Нас мгновенно окружила пестрая толпа  взрослых и детей всевозможных рас  и  национальностей  с  кожей  от светло-коричневого до  совершенно черного цвета. 
Где-то впереди отчаянно загудели наши автомобили, а оставшийся с водителями Ричард, взобравшись на крышу одного из джипов, звал нас, размахивая руками. Следом за ним на крышу взобрался невысокий паренек, лет двадцати пяти, в джинсах и белой футболке с рекламой чего-то культурно-туристического.
– Знакомьтесь. Это Пьер. Пьер – именно тот человек, о котором нам говорили в столице. Правда, есть одна небольшая накладка. Пьер говорит, что ни разу не водил экскурсии дальше Бамбио и что он не очень хорошо понимает пигмейскую речь. Однако у Пьера в Бамбио есть хороший приятель, который торгует с пигмеями и который, скорее всего, согласиться пойти с нами в джунгли переводчиком. Кстати, портеров (носильщиков) здесь тоже не нужно брать. Это дорого.
– А закупать необходимые вещи мы тоже будем в Бамбио? – уточнил Андрей.
– Нет. Покупки сделаем здесь. Сегодня должно быть сухо, и мы сможем правильно упаковать багаж. Боюсь, что по мере приближения к Бамбио, дожди будут идти не переставая, а упаковывать продукты под проливным дождем – гиблое дело.
Мы остановились у дверей небольшого магазина, где нас любезно встретил сам хозяин,  стройный  и сосредоточенный пожилой африканец, похожий на столичного банковского клерка, как оказалось, родной дядя Пьера. Сделав нам знак следовать за ним, мужчина обошел здание и ввел нас во двор дома, более бедный, но более обжитой, чем стандартный фасад.
– Пьер, угости гостей джагой.
– Рич, кес кё сэ джага? – испугались мы. Ричард только пожал плечами. Попробовать напиток рискнул Михаил.
– Ну как? Что это?
– Джага, она и в Африке джага, – рассмеялся Миша.
  Пристроенный сзади здания ангар был доверху заполнен грудами различных товаров.  Здесь можно  было  купить  все,   начиная  с   иголки  и  кончая превосходным оружием.
    Покупки отняли у нас почти два часа. Мы выбрали одну большую нейлоновую палатку себе и две палатки поменьше нашим охранникам и портерам.  Кроме того,  мы приобрели несколько туристических ковриков, москитную ткань,  складной столик  и  складной умывальник из непромокаемого брезента. Вместительные рюкзаки были предусмотрительно взяты из Москвы. По совету Пьера и Ричарда мы выбрали товары, которые будут служить «деньгами» при общении с лесными пигмеями и жителями «цивильных» деревень, которых мы наймем на работу: это было несколько рулонов ярких национальных тканей,   стеклянные цветные  бусы,  называемые туземцами "самэ-самэ"  и несколько мотков латунной и  медной проволоки.  Как  сказал Пьер, в отдаленных деревнях всё это очень дефицитный и востребованный товар.
Кроме этого мы купили  еще  запас  одежды,   медикаменты, продукты питания, соль, табак и несколько мешков риса и сахара, а так же пару сотен коробков спичек, которые тут же заботливо упаковали в целлофан.
Андрей с Ричардом выбирали товары, Михаил все это упаковывал в рюкзаки и сумки, а Вика аккуратно записывала, куда и что мы положили,  чтобы потом,  в случае надобности, всё можно было легко найти. Алексей очень приглянулся владельцу лавки, которому сообщили, что  Леша в Москве тоже занимается торговлей. И теперь он был вынужден согласиться на приглашение хозяина выпить по чашке кофе в соседней кафешке, дабы обсудить перспективы развития торговых комплексов в условиях мирового кризиса.
Все рюкзаки и ящики упаковали в огромные  водонепроницаемые красные герметичные пакеты, закрепили их на крышах джипа и, еле живые от усталости, отправились на ночлег в небольшой мотельчик.
Поспать, увы, не удалось. Оказалось, что постели кишмя-кишат кровожадными клопами!
– Репелленты, блин! – хлопнул себя по лбу покусанный и отчаянно чешущийся Ричард. – Нужно достать репелленты!
– Мешок под номером четыре. На дне… – невозмутимо прочирикала Вика и, не дожидаясь спутников, ушла ночевать в джип.
Ругая собственную рассеянность, её примеру последовали и остальные. Ричард решил провести еще одну ночь в баре. Благо теперь он мог совершенно спокойно спать днем, доверив руководство экипажами машин Пьеру.

Глава 5. «Точка невозврата»

Едва огромный оранжевый диск солнца медленно выполз из-за горизонта и стал лениво, словно сонная негритянка, разливать вокруг себя белесое молоко рассвета, наши джипы рванули в путь. Рыча и расплевывая вокруг колес комочки красноватого песка, которым был присыпан асфальт, машины уносили нас все дальше и дальше от Мбаики. Ночью опять шел дождь, и деревья у обочины дороги выглядели умытыми и свежими.
— Это был даже не дождь, — прокричал с крыши джипа Пьер, — так… дождик!
— Ты не простудишься там, наверху?
— Что ты, Ричард! Это внутри у вас холодно, а здесь вот-вот начнет припекать. Сейчас уже половина девятого!
— Как половина девятого? Мы же выехали на рассвете… – не поверил Михаил, который, собственно говоря, и просил Ричарда побеспокоиться о проводнике. Ведь тот, возможно, оседлал джип сверху, боясь потеснить путешественников.
— Так у нас тут светает-то поздно. И закат наступает рано. Это, кстати, сильно усложнит наши планы. Ведь на всё про всё у нас с вами будет часов восемь светового дня. А без света в джунглях много не попутешествуешь… Темно, как в могиле.
— Да уж… Нам это хорошо знакомо. И на Амазонке с этим сталкивались, и в Папуасии.
— Боюсь, что такой темноты вам видеть не доводилось. Впрочем, скоро вы в этом убедитесь сами.
Время текло незаметно. Мы ехали вперед, минуя небольшие деревеньки, приютившиеся у обочины дороги, отмечая на карте те городки, о которых говорил Сюзерен, и которые были как две капли похожи на Мбаики. Примерно часам к четырем дня Пьер, барабаня босой пяткой по лобовому стеклу джипа, попросил остановиться.
— Идите ко мне все! – позвал он с крыши.
Мы выбрались из машины, разминая затекшие ноги и втягивая шеи в воротники, за которые так и норовили пробраться струйки теплого дождя. Завернутый в целлофан и напоминающий египетскую мумию Пьер, пританцовывал на крыше джипа. В руках у него поблескивала хромом старинная подзорная труба. И где он только умудрился достать такой раритет.
— Гляньте-ка,  мсье,  и вы сразу повеселеете,—  воскликнул Пьер,
вручая нам свою подзорную трубу,  через которую минуту назад сам осматривал окружающую местность.
   Михаил  первым взобрался на крышу и посмотрел в  указанном направлении.  Вдали он увидел серебряную гладь небольшого озера, а, может быть, и реки.  Над  лесом,  буйно разросшимся на  его  берегу,  виднелись столбы  дыма.   Не  было  сомнения,   что  там  находилась  какая-то безымянная негритянская деревушка.  По  ущелью,  ведущему к  подножию холма,  на  вершине которого стояли наши машины,  шагали шесть человек с карабинами на плечах. Их одежда свидетельствовала о  принадлежности к военной службе.
— Что там, внизу?— не отрывая глаз от окуляра поинтересовался Миша.
— Последний блок-пост после Бамбио. Собственно говоря, это всё еще Бамбио, точнее, его окраины. Здесь мы на пароме переправимся через Мбаэре. Пойду, почирикаю с офицерами. Если паром на той стороне реки, ждать его мы можем сутки. Расписания здесь нет. Можно попросить, чтобы они пальнули пару раз из карабина и тогда паромщики обязательно среагируют. Но чтобы просить – нужно отблагодарить. Это понятно?
— Сколько? – выглянула из окна джипа Виктория.
— А сколько не жалко… И еще.. Здесь я с вами тоже попрощаюсь. Буду на попутках возвращаться домой. Дальше вы уже сами.
Вика протянула африканцу деньги. Его глаза радостно вспыхнули, как только тонкая пачка купюр была пересчитана, но хитрюга тут же скорчил скорбную мину:
— Это очень и очень мало, буана (госпожа)… Это смешно, как мало… Солдатам – да. Туда-сюда сойдет. И то, я сильно сомневаюсь…. Но мне надо платить отдельно.
Ричард, который был вынужден всё это переводить, покраснел от досады, забрал у Пьера деньги и решительно отправился к военным. Расстроенный проводник, опасливо поглядывая на мощную спину Ричарда, предпочел остаться у джипа.
Возвратился наш африканский приятель уже буквально через пять минут:
— Есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
— С хорошей, естественно!
— Этих двухсот долларов хватит, чтобы купить себе в помощь все население Бамбио. Солдаты от денег отказались, взяли только 10 долларов за переправу двух машин и даже выписали билеты. Кстати, Пьера они прекрасно знают. Он приезжал сюда несколько раз с англичанами и французами. Это были какие-то ученые и съемочная группа БиБиСи. Лейтенант клянется, что обычная такса за услуги нашего приятеля – 10 долларов за трансфер от Мбаика. Так что решайте сами, сколько мы ему заплатим?
— Отдай пятьдесят, — отмахнулся Михаил. – Не пожадничал бы, получил бы всю сумму.
— Если эта новость хорошая, то какая плохая? – Андрей принципиально игнорировал всё, что касалось денег.
— А плохая заключается в том, что паром находится на том берегу и у него оборвались тросы. Ремонт идёт уже два часа. Закончится он – вот-вот. Но это предварительная информация. Зная моих земляков, могу предположить, что и ночевать нам придется в Бамбио.
— Если бы у нас было больше времени, ничего плохого в том, что мы познакомимся еще с одним городом не было бы… — вздохнул Алексей. – А так, из пятнадцати дней уже три вычеркнуты…
— Да ладно, хорош киснуть! – Мишино хорошее настроение ничего не могло испортить. – Бамбио, так Бамбио. Вот вернемся домой, будет хоть что вспомнить. И книга очередная получится интересней.
— А название уже придумал? – Андрей забросил на плечо ремешки сразу от трех фотоаппаратов.
— А чего тут думать? «Пятнадцать мгновений весны». Ведь сегодня у нас 28 мая, не так ли?
— И что? Плагиат это, брат….
— Тогда как-нибудь по названию здешних прерий….  На какой реке стоял наш отель?
— Убанги
— Классно! «Зов Убанги»… Пойдет?
— Спрашиваешь!

Бамбио — рыболовецкий поселок, и главный товар на городском рынке здесь, конечно же, рыба. Названия у рыбы странные – ни до, ни после мы подобных не слыхали. Хотя по виду некоторые рыбёхи напоминали небольших сомиков, а другие – знаменитую доррадо. Но самой вкусной рыбкой здесь считают нильского окуня. Рыба  эта вкусная, ароматная, с плотным белым мясом и небольшим количеством косточек.
Благодаря своему особому «пограничному» положению внутри страны, Бамбио превратился в город-рынок, где встречаются торговцы сразу трех областей Центрально-Африканской республики. С юга и с северо-запада сюда приезжают те, кто стремиться выгоднее продать местные товары и приобрести то, что доставляет столичное купечество. Непрерывный товарообмен происходит почти круглосуточно. Сюда из Банги везут дефицитную соль, а так же просо, сорго, рис и сахар. Из  прибрежных селений – рыбу, батат, лук, ямс и  сосуды-калебасы, сделанные из тыквы. Нередко здесь можно встретить и запрещенный товар – диких птиц и редких экзотических зверушек. Ну и, конечно, здесь полным полно текстиля. Откуда он поступает и куда направляется – мы так и не разобрались. Ткани не залеживаются. Из них в швейных мастерских, расположенных прямо на берегах реки, местные «кутюрье» с легкостью создают традиционные одеяния – разноцветные платья и рубахи. Смотрятся они очень нарядно. Да и как показало время, служат довольно долго. Во всяком случае, у каждого из нас дома до сих пор есть африканские наряды, в которых так здорово принимать гостей…
Исходя из сказанного, понятно, что самая многолюдная часть города – это большой рынок, почти вплотную примыкающий к реке и начинающийся где-то в центре поселка. Здесь одни торгуют, другие покупают, третьи заняты лодкостроением, четвертые стирают, моют посуду, купают детей. Местные дамы вполне доброжелательно отнеслись к нашим попыткам запечатлеть на фотокамеру их банно-прачечные процедуры, они грациозно позировали, потрясая мокрым бельем.
Здесь же, на берегу Мбаэры, мы простились со своей светлой мечтой – искупаться в африканской реке. Запах исходящий от воды, её цвет и то, что в ней в изобилии плавало, напрочь избавили нас от этой блажи.
Движение на дорогах оказалось оживленным. А что вы хотите? Самый разгар торгового дня. Население, в основном,  передвигалось на велосипедах и стареньких мопедах, заглушая керосиновыми выхлопами естественные запахи города.
А запах – это, конечно, нечто! Канализация в Бамбио открытая – стекает к реке по желобам вдоль улиц. Козы, бараны, ослики – полноправные городские жители. Продуктами их жизнедеятельности щедро удобрены улицы. Как можно догадаться, пахло повсюду не фиалками… Но, местных жителей это ничуть не смущало. Более того, навоз – продукт ценный, используемый, как одна из составляющих, при производстве кирпича.
Необожженный, высушенный на воздухе кирпич — саман изготавливают из глины с добавлением соломы, мякины и навоза. Здания, построенные из такого кирпича, в странах с сухим климатом стоят сотни лет. Но здесь, где девять месяцев в году идут  дожди, — кирпичу не устоять: стены оплывают, и ремонт дома становится, как в Советском Союзе – перманентным и бесконечным. А потому – кирпича нужно много и делают его прямо на городских улицах. И, конечно же, строят из такого кирпича лишь общественные здания и дома для самых состоятельных горожан. Помимо канализации, в Бамбио есть еще один источник тошнотворного запаха – это упомянутый выше продуктовый рынок, а точнее – мясные и рыбные его ряды. Вид местного мяса поверг нас в ужас – пожелтевшие, усаженные мухами останки, комья жира, горки внутренностей лежали на палящем солнце и отчаянно воняли. Тут же потрошили рыбу, продавали овощи, приготовляли в огромных чанах какие-то нехитрые блюда.
Понятно, что предложение присмиревшего Пьера, предложившего перекусить в местной кафешке под открытым небом мы отвергли. Кстати, наш хитрюга-проводник, получив свой полтинник, совсем не расстроился. Наоборот, увидев, что никто его особенно и не ругает, Пьер приободрился и даже не вспоминал, что собирался в обратный путь. Он даже выразил желание добраться с нами до самой границы заповедника Дзанга-Ндоко (понятное дело, чтобы защитить нас от всех врагов и напастей) и на наших же джипах вернуться обратно, в то время как мы будем штурмовать дикие джунгли.
Решив, что от добра добра не ищут, мы приняли предложение. Между тем, городок продолжал жить своей повседневной жизнью и, казалось, даже не обращал на нас ни малейшего внимания. Подумаешь, европейцы – мало ли таких здесь поперебывало во времена французской колонизации.  Разве что дети, для которых белые люди были все-таки в новинку, радостно сопровождали наши машины, да торговцы, бросаясь почти под колеса активно старались продать нам  свой товар – связку бус, браслетов или деревянные фигурки. Были среди них и такие, которых впору снимать в кино, в каком-нибудь блокбастере о контрабандистах. Они таинственно подмигивали нам, затравленно оглядывались по сторонам и, приложив палец к губам, начинали  копошиться в складках своего рубища, продолжая озираться, пока не извлекали на свет божий замызганную тряпицу. Все, мы уже в нетерпении! Заинтригованы! Что же там? Алмаз размером с голубиное яйцо (ведь ЦАР – страна алмазных копей)? А может доселе невиданный артефакт невероятной ценности? Медленно, очень медленно разворачивается тряпица. «Что, что там у тебя???!!!! Мы уже это хотим!» – чутко откликается любопытство. Покровы спадают, и на грязной ладошке торговца поблескивает очередной браслетик, каких вокруг тысячи.
Улочки в городе узенькие, не мощеные. Железобетонные конструкции встречаются редко. За последние тридцать-сорок лет — ничего не изменилось. Только добавились провода и кое-где – тарелки спутниковых антенн. Дома в основном одноэтажные, редко – двухэтажные, застройка тесная – стена к стене. Даже мэрия и небольшая церквушка стоят не на площади, а окружены домами.
На улицах города, как мы уже говорили, в этот час полно народу. Большая часть жизни местного населения проходит под открытым небом. Пылища кругом неописуемая. Это сейчас, когда нет дождя. Ночью и утром дороги превратятся в каток: местная глина очень жирная и скользкая. Стоит ее намочить и без сноровки уже не пройти. Но все эти неудобства меркнут перед колоритом невероятных персонажей, попадавшихся нам на каждом шагу: высокие, статные мужчины в пестрых свободных одеждах — длинных широких рубахах, как правило, голубого или зеленого цвета, часто с вышивкой у ворота и на кармане, широких шароварах с манжетами внизу. Симпатичные чумазые ребятишки с гиканьем бегают по улицам  в основном голышом. Стройные красивые женщины щеголяют в ярких нарядах, с невероятными прическами, потрясающей осанкой и прямой, как струнка, спиной. А какие лица!! Глаз не оторвать.
Если жизнь вокруг порта и базара бьет ключом, то в остальных частях города все гораздо спокойнее. Районы, удаленные от центра города, это, по сути – сплошные трущобы.
После прогулки по центру, мы возвратились к джипам, скучающим на берегу реки. Здесь, в ожидании нашего возвращения, столпились самые предприимчивые торговцы. Не задумываясь о том, нужно ли нам это, продавцы бесхитростно притащили буквально всё: утиль, ветошь, посуду, керосин, овощи, сетки с  арбузами и апельсинами, огромные связки бананов, корзины, тазы и прочий нужный скарб, даже колдовские причиндалы – коренья, травы, порошки, амулеты и так далее. Ожидая нас, они развели прямо на дороге небольшой костерок и кипятили на нем чай в старом алюминиевом ковшике. Народ чувствовал себя совершенно расслаблено – кто-то ел, кто-то сидел в придорожной пыли, кто-то сладко спал. Крепкий запах и жаркое солнце никого не смущали. Происходящее вокруг уже нас не удивляло  и даже начало нравиться.
Чтобы ожидания торговцев не оказались совсем уж напрасными, мы закупили у них ящик минеральной воды и попросили Пьера отвезти нас в какое-нибудь цивильное место пообедать. Пить и есть хотелось неимоверно!
Обеда мы ждали долго. Неспешный образ жизни здешних обитателей распространялся на все сферы деятельности. Обслуживание в ресторанах и кафе – не исключение. Неблагоразумно отказавшись от знаменитой рыбы-капитана, нам пришлось вгрызаться в железобетонную говядину с картошкой фри, стараясь не вспоминать про рыночные мясные ряды… Эх, знать бы, что нас дальше ждет – уплетали бы за обе щеки!
— Паром готов! – словно тени из-за белой занавески кафе выскользнули давешние паромные стражи. И как они только нас нашли?
— Отлично! – Ричард взглянул на часы. – Еще примерно два часа до заката. Тридцать минут на переправу и полтора часа на то, чтобы добраться до какой-нибудь деревушки по ту сторону реки.
— Кстати, сегодня день, когда мы должны пить лариам! – вклинился Леша. – А жаль. Так бы хорошо тяпнуть виски, по поводу прощания с цивилизацией.
— Так в чем проблема? – быстро принял решение Михаил. – Сегодня выпьем джин. Тоже ведь средство от малярии… А лариам – уже завтра. И вообще, он страшно вреден для печени.
— Ага! А джин, соответственно, полезен… — Андрей не пил совсем, поэтому ему было всё равно. Впрочем, к таблеткам он относился так же неприязненно как и к спиртному.
— Не порть настроения, трезвенник, — Миша открутил пробку у небольшой походной фляжки. – По тридцать капель и на закуску легкий душ из репеллентов.
— Репелленты… Мешок под номером четыре. На дне… — на автомате проинформировала приятелей Вика, допивая банановый шейк.
Рассмеялись все, включая Пьера, который удивительно быстро учил русский язык и уже вовсю вставлял в беглую французскую речь слова «брат», «Петрович», «ё-моё» и «Сашья, сними это»…


Глава 6. «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!»

—Гони! Быстро! – заорал Пьер водителю первого джипа, едва наши машины выехали с шатких досок парома. – У нас в запасе всего час светового времени и примерно два часа до ливня.
— Сколько до места?
Мы с тревогой всматривались в узкую просеку, уходящую в лес, мгновенно, сразу же после переправы превратившийся из разрозненных красивых деревьев в сплошную стену непроходимой чащи.
— Сто с лишним километров.— Ричард с тревогой поглядывал на Пьера, и мы подозревали, что он переводит нам далеко не всё, что слышит от земляка.
— Да сто раз успеем…— Андрей, опытный водитель, виртуозно владеющий техникой прохождения даже самых сложных трасс, был совершенно спокоен.
— Странная дорога какая-то… — Алексей, высунувшись из окна джипа почти наполовину, рассматривал плотную паутину лиан и лиственной поросли, которые опутывали стволы величественных деревьев, превращая обочину в монолитную стену. – Двум машинам здесь точно не разъехаться. А что будет, если мы с каким-нибудь грузовиком встретимся?
— Будет плохо. – Ричард закурил, чего он прежде в автомобиле никогда не делал. – Это, по сути, не дорога, а вырубка. Во времена французской колонизации здесь велись лесозаготовки. В Европу вывозили самые ценные сорта древесины, которые ценятся почти на вес золота. Джунгли прорубались просеками, которые вели к лагерям лесозаготовителей и основных складов. Понятно, что рассчитывались просеки так, чтобы пройти могло от силы два автомобиля. То есть, разъехаться. Но вот уже пятьдесят лет как французы отсюда ушли, джунгли постепенно наступают, а дороги не ремонтируются. Думаю, что еще тридцать-сорок лет и проходимыми станут только центральные трассы страны. Остальные поселки и деревушки останутся в полной изоляции…
Джипы подпрыгивали на ухабах и, словно пьяные, шатались из стороны в сторону, хотя, на первый взгляд дорога казалась относительно ровной.
— Это обманчивое впечатление, — авторитетно заявил наш проводник.— Это мимикрия. У меня большой опыт общения с коварными африканскими дорогами и я уверен, что стоит пойти дождю, как это ровное, казалось бы, красное покрытие из глины и песка превратится в изрытое провалами и трещинами ущелье.
Глина  — это, вообще, пожалуй, самое сложное и непредсказуемое покрытие из всех существующих. Дело не только в том, что ровный покров смеси из пыли и глины скрадывает рельеф и маскирует бугры и канавы, основная его опасность в другом.  Французские ученые, плотно занимающиеся изучением свойств глины,  насчитали в Африке около семидесяти(!) её разновидностей. В зависимости от температуры и плотности такое дорожное покрытие  способно менять свои свойства до противоположных. Так, например, в период дождей, особенно через два-три месяца после начала ливней, глина очень липкая и тяжелая, при этом ее коэффициент сопротивления качению настолько высок, что не уступает рыхлому сухому песку. Пока дожди идут нерегулярно (утром сухо и жарко, ночью холодно и дождь) —  то такая чехарда превращает дорогу в «манную крупу», глина спекается в небольшие гранулы и становится серьезным препятствием, машины буксуют на ровном месте — им не за что зацепиться. В сухие периоды, когда нещадно палит солнце, влага испаряется, а глина снова меняет свои свойства: теперь это мельчайшая дисперсная пыль. В отсутствии ветра она выглядит как настоящее шоссе, взрослый человек легко передвигается по ней, даже не оставляя следов. Но кажущаяся твердость обманчива, стоит только провернуть колесо, как пыль разлетается и машина, провалившись, оказывается обездвижена, практически без шансов выбраться самостоятельно. Но это еще не все сюрпризы которые может преподнести глина. Мы попали в самый плохой момент. Сейчас глина образовала наст. Чем чаще перепады температур и чередование дождей и жары, тем больше слоев наста формируется на дороге. Получается настоящий слоеный пирог. Обычно наст не настолько толст, чтобы выдержать вес грузового автомобиля, поэтому он легко подламывается, автомобиль оказывается в ситуации парохода скованного льдами. Единственная возможность выбраться из такой западни — продалбливать наст вокруг машины и вытаскивать ее обратно на твердое место.
Особенно трудно ехать в дождь. Видимость падает до нескольких метров, что делает передвижение на скорости (требуемое для прохождения провалов) невозможным. Но останавливаться тоже нельзя — стоящая машина моментально оказывается затянутой в жирное болото глины. Африканцы обычно и не дергаются, если попадают в подобную западню. Они останавливаются и ждут помощи. Теоретически, если они выехали из одного пункта и не добрались до другого, значит засели. И рано или поздно помощь придет. Правда, при местной связи и расторопности, ждать иногда приходится неделями и даже месяцами.
— Класс! – Алексей искренне возмутился. – Ты сам говорил, что от деревни до деревни тут сто, ну, пускай даже двести километров. Чего ждать у моря погоды? А самому смотаться за помощью – слабо?
Ричард грустно улыбнулся:
— Ни в коем случае не следует отправляться в путь в одиночку. Это опасно для жизни. Тут полным полно диких зверей, встреча с которыми, как правило, кончается их победой. Если только у тебя нет с собой пяти карабинов с полными магазинами. Ну и, кроме того, как бросишь машину? Да ее же моментально разворуют.
Словно подтверждая страшную рассказку, которую мы только что услышали от Ричарда, небеса разверзлись и на землю стеной полил дождь. Световой день окончился в одну секунду, словно кто-то там, над нами, в облаках, просто щёлкнул выключателем. Видимость не превышала 10 метров, как сказали бы пилоты: — «видимость ноль – идем по приборам»… Мы где-то читали, что человек в диком лесу переживает две радостные минуты. Первую — когда понимает, что его мечты сбылись, и он попал в мир не тронутый цивилизацией, а вторую — когда, выдержав борьбу с жестокой природой, с насекомыми, малярией и собственной слабостью, возвращается в лоно опостылевших (вот глупость-то!) городов.
Что касается нас, то пока мы всё еще находились в состоянии эйфории первооткрывателей. Дождик шумел за окном, в джипе стоял аромат хороших сигар, которые так любил Михаил и янтарных груш, купленных на рынке.
Но уже через несколько секунд наша машина подпрыгнула, тяжело шмякнулась об землю, взревела всеми колесами, разбрызгивая вокруг себя фонтаны жидкой грязи и прочно встала. Почти уткнувшись в наш задний бампер, остановился и второй джип, в котором ехали охранники и Саша с видеокамерой.
— Доездились! – Михаил беззлобно матернулся, рефреном раздались синхронные ругательства Пьера и Ричарда.
— Сколько мы успели пройти? – поинтересовался Андрей, пытаясь разглядеть в чернильной темноте хоть что-то.
— Километров сорок...
— Значит, осталось столько же?
—Да, наверное. Или чуть больше…
— Может быть, есть смысл заночевать в лесу, а утром, когда подсохнет, добраться до деревни?
— Стоять ни в коем случае нельзя! – Ричард, кряхтя, выбрался под дождь. – Засосет по самую крышу. Впрочем, может ты и прав. Выбраться – без шансов…
Наш приятель не спеша обошел джип, пару раз пнул колеса, которые почти наполовину скрылись в жирной жиже и снова влез в автомобиль.
— Какая-то идиотская ситуация! – Михаил начал закипать – Стоять нельзя. Ехать — невозможно. Ведём себя как блондинки, чудом зарулившие на Ламборджини в кукурузное поле…. Это же  вездеходы. Джипы! Давайте выбираться…
Мы горохом посыпались на улицу. В машинах остались водители, Вика  и Пьер с Ричардом.
Андрей закатал штанины выше колен и присел в грязь, оглядывая колесо:
— Миш! У них полный привод отключен! Ерунда какая-то. Ричард! Спроси у водилы, зачем он это сделал?
— Андрэ! Он говорит, что хозяин ему разрешает включать полный привод только в самой крайней ситуации!
— А здесь у нас  что? Курорт на пляжах Лазурного берега? Какой он еще крайней ситуации ждет? Сейчас переключу, и пусть газует помаленьку, мы сзади толканем. Кстати, на всякий случай, пусть достанет топор и лебедку. Возможно, они нам пригодятся…
В джипе повисло неловкое молчание, которое затем сменилось темпераментной французской бранью. Михаил не выдержал:
— Что у вас там?
— У нас тут нет никаких тросов, лебедок и топоров.—  Ричард выглянул в окно. – Они об этом не подумали… Топоры им дают только в самом крайнем случае…
— Твою мать…
— Ладно! Андрюха, Леша, давайте толканем…
Мы обошли джип и встали сзади.
— Ричард, а вы с Пьером не соизволите выйти и помочь? – Михаил мгновенно вымок под проливным дождем, впрочем, как и все мы, что никак способствовало проявлению добродушия.
— А надо?
— Вышли быстро из машины! – теперь завелся и Алексей. – И охранников разбудите. Пусть тоже помогут. Нам еще и их джип выталкивать!
— Миш, послушай…— Андрей замер, подняв вверх указательный палец и повернув голову с налобным фонариком в сторону плотной стены леса. Сквозь ровный шум дождя прорывались знакомые и одновременно будоражащие воображение звуки. Темнота окутывала душным, мокрым и колючим одеялом, а где-то, казалось, всего в нескольких сантиметрах от нас начался оглушительный концерт. Жабы и лягушки, сверчки и москиты, квакая, треща и жужжа, составляли мощный многоголосый хор. Время от времени раздавался пронзительный визг дикой кошки, то тут, то там слышался тревожный писк птиц, спугнутых с места ночными мародерами джунглей.
— Чегой-то они так возбудились? – Алексей прижался спиной к автомобилю.— Проголодались?
— Еще бы! – Миша оглушительно захохотал. – Мало того, что целых две машины готовой еды, так еще и перепуганная дичь в нашем лице по непролазной грязи далеко не убежит…
— Иди на фиг, — беззлобно ругнулся Алексей и уперся плечом в джип.— Мы будем толкать или как? Я, что, самый сильный тут?
— А почему нет? – Андрей был настроен философски. – Это, смотря в чем силу мерять. В размере бицепсов или в кубических сантиметрах серого вещества…
Африканцы, поеживаясь под дождем и обреченно оглядываясь, вышли из теплого нутра машин. Уверенней всех держался Ричард. Он как-то сразу дистанцировался от своих земляков и доверительно прошептал Мише на ухо:
— Вы с ними построже будьте. Африканцы не очень любят работать.
Мы облепили передний джип словно муравьи, водитель завел двигатель, холодная жидкая глина брызнула из-под колес прямо на нас. Джип, воя и плюясь, прочно сидел в грязи.
— Стоп машина! — Закричал Миша – Петрович, как ты думаешь, получится у Ричарда перевести нашим африканским друзьям басню про лебедя, рака и щуку?
И действительно, наше взаимодействие по выталкиванию автомобиля напоминало знаменитый ритм синкопы. Сначала мы втроем, скользя по земле, ударным ритмом толкали машину. Затем, вразнобой, не заботясь ничуть о синхронности действий, в партию вступали Пьер и охранники, каждый со своим самостоятельным «тыком».
— Они же в армии служат! Или их деды не гоняют?  – возмутился Алексей. – Эй, салаги, как там будет, по-вашему? Ан, дё, труа, алле! Раз, два, три, взяли!
С пятой попытки действия  стали более согласованы. Однако, джип, всячески противясь освобождению, всё глубже и глубже всасывался в грязь. Глина была такой скользкой, что ходить по ней можно было только в раскоряку, аккуратно и внимательно переставляя ноги.
— Нужно освободить салон и найти валежник, чтобы накидать его под колеса…
Сонная Вика, медленно, словно сомнамбула, стала вынимать из машин вещи и складывать их у обочины. Водители полезли на крыши стаскивать тяжелый багаж, закрепленный там. Мы, тем временем, отошли в сторону, пытаясь отыскать какие-нибудь палки или наломать веток. Последнее оказалось совершенно глупой затеей. Изящные ветви лиан (чуть тоньше детской руки) гнулись, изворачивались, но никак не ломались. Под ногами мы нащупывали опавшую листву и какие-то мельчайшие прутики, которые никак не годились для наших целей. Думать о том, чтобы взобраться на дерево и отломить более крупные ветви  не приходилось. Во-первых, ветви начинались метров за семь-восемь от земли. Во-вторых, влажную и прочную древесину своими силами сломать бы не удалось ни за что. В лучшем случае, мы бы просто попрыгали на ветвях, как на батуте, в худшем — скатились по ним, прогнувшимся, прямо на землю.
— Надо идти вперед и искать. Вдруг в этой глухомани отыщется поваленное дерево, или что-то более или менее подходящее.
Михаил был настроен решительно. Сдаваться наши люди не привыкли.
— Ха! — Хмыкнул Ричард громовым басом.— Да тут мы никогда ничего не найдем! Это дикие места!
— Знаешь, дружище, это и в твоих интересах тоже, чтобы нам повезло, – тон Андрея не предвещал ничего хорошего. – Ладно, мы лопухнулись, не проверили наличие топоров и лебедок… Но ты же вырос в этих краях. Кому, как ни тебе должно было прийти в голову, что здесь в порядке вещей не беспокоиться об элементарной безопасности? Сам знаешь, в России, особенно в районах с плохими дорогами, водилы укомплектованы под завязку. Они, если что, и себя спасут и еще других.
— Тут всегда страхуются только в самом крайнем случае…
— А у нас, что? Пикник на обочине? Какого еще крайнего случая нам нужно ждать?
— Андрюха, брось…. Ты же понимаешь….  Это – Африка. Давай-ка сходим вперед. Посмотрим на дорогу, а заодно глянем, может, всё-таки найдем что-нибудь.
Миша повернул регулятор фонарика на дальний свет, натянул на голову полиэтиленовый пакет и, стараясь держать равновесие, заскользил вперед.
Мы потянулись за ним.
Правы те, кто утверждает «ищущий да обрящет»… Не успели мы отойти от застрявших машин, как в неровном свете налобного фонарика на обочине мелькнуло нечто, столь неожиданное, что мы даже не сразу поверили в удачу… Это был брошенный и полуразрушенный блок-пост, которых по дороге мы уже встречали довольно много.
 Мы еще не рассказали вам о золотом правиле (или праве) «сидящего на бревне»? Нет? Тогда слушайте.
 Тысячи гектаров дикого леса в ЦАРе, как и в соседних Конго и Камеруне, чаще всего бесхозны. Однако, с момента появления колонизаторов, когда были проложены дороги, местные жители стали воспринимать участки вокруг этих дорог как нечто, весьма ценное. Во-первых, там изредка можно было поднять упавшие с проезжающих машин коробки и свертки. Без разницы, что в них находилось. Это – добыча! Во-вторых, аборигены очень быстро поняли основной принцип шлагбаума на дороге – пропускать за вознаграждение. Поэтому, как только французы ушли из джунглей, участки вокруг дорог были поделены между отдельными племенами и даже семьями. Те, кто был побогаче, строили для своих «таможенников» на обочине хижины. Более бедные просто перегораживали дорогу поваленным деревом и усаживались на него. При приближении машин бревно приподнимали и оттаскивали в сторону. За плату, естественно. Правда, бизнесмены из аборигенов вышли некудышние. Частенько, утомившись сидеть на бревне, они уходили в свои деревни и освободившееся бревно тут же занимали соседи. При возвращении конфликтов не возникало. Ведь правило едино для всех: кто сидит на бревне – тот и начальник. И вот уже бывшие владельцы пропускного пункта были вынуждены доставать кошельки за проход и проезд по «чужой» дороге. Правда, никто не оставался в накладе. Прошляпивший хлебное место уходил дальше и основывал новый блок-пост.
Но случалось и так, что по каким-то дорогам транспорт переставал ездить вообще или проезжал крайне редко, поэтому таможенные терминалы считались нерентабельными и их оставляли, чтобы найди более оживленную трассу.
Вот на такую оставленную и разрушенную хижину мы и наткнулись. Палки, из которых она была сложена, рассыпались при легком толчке. Поэтому материала для сооружения наста под колеса у нас оказалось предостаточно. Мы раз восемь ходили туда-сюда, перенося охапки довольно длинных и тяжелых палок.
Дальше дело пошло веселее. Как вытаскивать машину из грязи при помощи таких нехитрых приспособлений все в России знают прекрасно. Не прошло и десяти минут, как оба джипа были освобождены. К тому времени мы уже были до ушей перепачканы в грязи, но это как-то не портило общего бодрого настроя. Поклажа была возвращена на место и автомобили тронулись в путь.
Почти километр мы ехали без приключений. И вдруг… Ну, конечно же, новая яма, новая остановка и новые «ласковые» слова в адрес небесной канцелярии, так не вовремя разверзшей свои хляби. Процедура полной выгрузки багажа и коллективного выталкивания повторилась снова. В этот раз мы почти сразу же отправились на поиски валежника, прихватив (для увеличения радиуса поисков) двух водителей.  Брошенной хижины не нашли, зато наткнулись на полусгнившее поваленное дерево, от которого легко отделились крупные ветви.
На третий раз, и опять метров через пятьсот, наши нервы не выдержали.
— Мы проехали всего ничего. С такими темпами мы все четырнадцать дней проторчим в этом болоте! – Леша нервничал, вытаскивая на обочину капитально испачканные красной глиной вещи и даже не особо выбирая место, кидал их прямо в грязь.
— Миша, глянь!
Петрович присел у колеса джипа.
— Что за хрень?
— Они опять отключили полный привод…
— Какого лешего?
—Ричард! Пьер! Кто это сделал?
— Водитель сказал, что в инструкции написано «отключать после использования. Использовать полный привод в крайних случаях»…
— Андрюха, ты давно слышал, как я матом ругаюсь? Потерпишь?
— Да ладно… отведи душу…
Плюнув на сопротивление Ричарда и особенно Пьера, быстро провели рекогносцировку. После того, как автомобили были в очередной раз освобождены из топкого плена, за руль первого джипа сел Андрей, а Михаил сменил водителя во второй машине. Алексей взгромоздился на подножку передней дверцы справа от Андрея, чтобы стоя высматривать возможные «засады» на дороге, Саша Фетисов проделал то же самое, но уже в Мишином экипаже.
Дело пошло веселее. Большой опыт езды по нашим отечественным дорогам (точнее, бездорожью) еще в советское время, виртуозное владение техникой вождения позволили нам, благодаря смене шоферов и штурманов, проскочить за ночь почти девяноста километров. Конечно, совсем без эксцессов не обошлось. Минимум три раза еще машины попадали в патовые ситуации, и мы их выносили буквально на руках. Но ведь и паузы безостановочной езды удлинились аж до тридцати километров. И это была достойная победа русской автомобильной школы. Во всяком случае, наши африканские друзья, которые успевали сладко вздремнуть между остановками, долго аплодировали Мише и Андрею, когда на заре, по почти просохшей дороге мы с ветерком вкатились в крохотную деревеньку – конечному пункту нашего цивильного пути….

Глава 7. «Шельма Пьер и первые уроки колдовства».

Едва на горизонте показались первые деревянные строения, мы съехали к обочине, вышли из машин и осмотрели наши экипажи. Зрелище, конечно, было впечатляющее. Если сами джипы еще кое-где, ну, хотя бы в районе крыши, сохранили свой первозданно-белый цвет, то все их пассажиры, включая Вику, которая вроде и не участвовала в спасательных работах, превратились в красно-серо-черных идолов с ослепительными белоснежными улыбками. Нас можно было запросто демонстрировать на выставке боди-арта – заняли бы первое место! Ведь раскрашивать себя целиком, вместе с футболками, ботинками  и джинсами, наверное, еще никто не догадался. Такими же симпатичными, на манер лисьей норы, вырытой в красноземе, были и салоны джипов.
— Ну, и что будем делать? – расстроено спросила Вика, пытаясь разглядеть себя в зеркале заднего вида.— Как-то неудобно в таком «макияже» к людям выходить…
— Есть предложение ликвидировать пару-тройку баллонов питьевой воды и хотя бы лица отмыть… Мы переоденемся во всё чистое, а одежду отстираем потом. Зато появимся в деревне как белые люди….
Чернокожий красавец Ричард, похоже, был расстроен не меньше Вики. К этому времени мы уже успели выяснить, что для нашего приятеля крайне важно выглядеть солидно и безупречно. Любой африканец, который его увидит, просто обязан был мгновенно почувствовать значимость персоны господина Ричарда Око и проникнуться почти священным благоговением. И тут такой конфуз! Поэтому Рич был готов пойти даже на преступление (а зряшный расход питьевой воды в здешних местах – преступление), но не ударить в грязь лицом.
— Разводите костёр и снимайте одежду, — засуетился Пьер. – Я покажу вам, как надо поступать в подобной ситуации.
Развести во влажных тропиках костер из совершенно мокрого валежника – задача совсем не простая. Забегая вперед, уточним, что до конца освоить эту процедуру нам удалось только лишь под конец африканских приключений. И это при богатейшем опыте путешествий в разные страны и климатические пояса, в том числе, и в экваториальные леса. Вероятно, каждый лес и каждая местность уникальны настолько, что говорить о некоем «обобщенном опыте» не приходится. У папуасов мы учились их премудростям, пигмеи нам подарили свои собственные секреты.
Тем не менее, минут через сорок костер весело полыхал. Правда, мы предпочли «не заметить», как наши проводники, по-партизански прячась в высокой траве, сбегали на окраину деревни и притащили оттуда штук пять довольно больших и сухих досок.
— Ставьте котелок и кипятите воду, — весело командовал Пьер, раскладывая нашу грязную одежду рядом с костром в виде большого креста, чередуя вещи и некрупные камни. – Сейчас вы будете выглядеть как именинники. Даже лучше.  У вас есть мясо?
— Есть несколько банок тушенки. А зачем они тебе? – поинтересовалась Вика, в очередной раз сверяясь со своим списком.
— Это такой ритуал очищения. Лучше, конечно, свежее мясо… Ну, ладно. Давай сюда! И еще сорго … Или… Какую вы крупу покупали? И еще нужен самый большой нож…
Ричард, который без особого желания переводил вопросы Пьера,  дал нам понять, что будет сам держать ритуал под контролем. Забрав у Виктории блокнот с записями провианта, он стал собственноручно помогать нашему провожатому колдовать у булькающего котелка.
Не желая мешать «волшебству», мы решили сходить на разведку. Но не в деревню, куда было бы правильно отправиться после гигиенических процедур, а в джунгли, простирающиеся буквально в двух шагах от джипов и которые мы, если не считать ночных вылазок, толком еще и не видели. Два охранника неохотно поднялись с земли, взвалили на плечи карабины и потрусили за нами.
Утренний лес оглушал тишиной. Иначе не скажешь. Стоило сделать буквально с десяток шагов от дороги и дать сомкнуться за спиной вековым деревьям-гигантам, как стало казаться, что мы вошли в огромный колокол. Треск веток под ногами просто раскалывал тишину, влажные кроссовки, трущиеся при ходьбе друг об друга и о коряги, скрипели и взвизгивали с децибелами циркулярки, даже собственное дыхание казалось таким же шумным, как звуковые спецэффекты в голливудских фильмах ужасов.
— Что за хрень? Мне одному кажется, или тут какое-то странное эхо?
«Эхо-хо-хо-хо….», - разнеслось по округе.
- Прикольно! – Миша рассмеялся, — Никогда подобного не слышал. Эх, надо было взять видеокамеру и попробовать записать этот звук.
— Я заметил, что мы спустились в котловину…, — Саша, который редко расставался с навигатором, опять уткнулся в прибор. – Может поэтому такое эхо.  «Эхо—хо—хо—хо….»
Осмотревшись, мы решили подсобрать еще валежника, помня о том, как много мокрой одежды нам предстоит пересушить и о том, как быстро прогорят ворованные доски.
Лучшая пища для костра (это знают все туристы) – большие пни-коряги, которых в старом лесу всегда встречается  предостаточно. Особенно на небольших полянах и холмиках. Они подсыхают на солнце, поэтому даже в дождливый период есть шанс разжечь их быстрее обычного валежника. К тому же, они смолисты, а значит, лучше горят.
Но пни, оказывается, облюбовали не только мы. Первым на подходящую метровую корягу, скрытую под одеялом палой листвы натолкнулся Алексей. Он разгреб многослойный и разноцветный ворох листьев и тут же увидел, что прямо ему в лицо выпуклыми глаза¬ми уставилась огромная, с человеческую голову светло-коричневая жаба. Это был, без сомнения Голиаф. Большущий жабий мешок из складок кожи под грязно-красным горлом так и раздуло от возмущения. Это что еще за бесцеремонность? Какого лешего непрошенный гость разломал крышу ее избушки?
Леша вздохнул и сгреб листву обратно. Эх, мы так долго мечтали встретить в Африке Голиафа, а теперь, словно назло, не взяли с собой фотоаппараты. Кстати, эта гигантская лягушка стала известна ученым только в начале нашего столетия, когда ее обнаружили на побережье Гвинейского залива. Стремнины и водопады рек и ручьев, протекающих по густым лесам Камеруна, ЦАРа и Экваториальной Гвинеи,— излюбленные места обитания Голиафа.  В основном, Голиаф живет в непосредственной близости от воды, прыгая туда при малейшей опасности. Вот так как сейчас, довольно далеко от водной поверхности, Голиаф обнаруживается только во время «дремы», хорошенько подкрепившись.
Питается Голиаф в основном насекомыми и пауками, поедает мелких лягушек, рачков, червей и другую живность, схватывая ее быстрыми движениями головы или совершая резкие прыжки. Как и другие лягушки, голиаф захватывает добычу языком и челюстями, слегка сдавливает ее и проглатывает целиком.
Взрослые голиафы очень осторожны и пугливы, подобраться к ним трудно, они обладают хорошим зрением и быстро замечают все, что передвигается вокруг на расстоянии 40—50 метров и более.
Внешне голиаф очень похож на нашу обыкновенную озерную лягушку. Если вы мысленно увеличите ее в три, три с половиной раза, то как раз и «получится» голиаф, весящий добрых два килограмма. Прыгающий гусь, не иначе…
Михаил прошел чуть дальше и вместе с охранником попытался вывернуть из земли почти метровый пень, завалившийся на бок, и чьи паучьи корни, вывернутые наружу, походили на небольшую беседку. Но стоило чуть разворошить пожухлые корневища, как из-под естественного навеса выскочила крупная лесная мышь, бросив на произвол судьбы с десяток голых, с прозрачной розовой кожей мышат. Они жалобно попискивали, рассчитывая на мамину помощь. Увы, и этот пень оказался чьим-то родовым поместьем.
Словно решив доказать, что Бог любит троицу, джунгли подбросили нам еще один сюрприз. Еще один пень, обнаруженный неподалёку, оказался муравейником, и потревоженные нами муравьи в спешном порядке стали пе¬репрятывать яичную кладку…
Конечно же, и это общежитие мы не тронули.
— Люди! Ау! – раздалось откуда-то из-за кустов.
Мы поспешили на Викин голос и увидели нашу подругу на берегу небольшого, но стремительного ручейка, весело текущего по каменистой тропке. Так вот почему Леша нашел Голиафа: тут был ручей!
Вика уже вовсю плескалась, щедрыми горстями выливая на себя прозрачную воду, и была абсолютно счастлива. Кстати, надо сказать, что первое время мы совсем не боялись таких вот прозрачных ручьев. Воду из них не пили, конечно, но умываться и даже купаться не опасались. Это уже потом, примерно через три дня пути, Ричард объяснит нам, что в Африке прозрачность воды совсем не показатель ее безопасности для здоровья. И что «замечательное» смертельное заболевание – шистоматоз – чаще всего получают именно в такой прозрачной воде, а не в болотах, которые и так обходят стороной. Но в этот раз Викин ручей нас очень обрадовал. Не раздумывая долго,  мы искупались, отмыли от глины и грязи ботинки, с удовольствием «перекурили» на берегу своё возвращение в мир чистых людей и решили вернуться к нашим джипам. По идее, за час «колдовство» должно было уже закончиться, а одежда оказаться чистой и сухой. Верилось в это слабо. Но как знать? Говорят, что волшебство здесь случается на каждом шагу.
На подходе к костровищу, примерно шагов за двадцать, наши ноздри непроизвольно затрепетали, уловив возбуждающий аромат чего-то необычайно вкусного.
Место костра было завалено крупными камнями, на которых пеклись свертки нашей скомканной одежды. Рядом возвышался еще один холмик из зеленых пальмовых листьев. Вот из-под него-то и просачивались удивительные ароматы.
— Кажется, я знаю, что, по мнению Пьера, означает слово «ритуал» — абсолютно серьезно произнес Алексей, показав нам пальцем на кучу пустых банок из-под тушенки, зеленого горошка, сладкой кукурузы, консервированных томатов и прочих наших стратегических запасов. – Миш, ты, кажется, говорил, что голодными не останемся? У меня такой уверенности уже нет. Смотри, наш Пьеро сгоношил свое зелье из… раз-два..три…, из шести банок тушенки, не считая других консервов.
Самого колдуна, впрочем, как и Ричарда на месте не оказалось. Сладкую парочку мы легко вычислили по звуку льющейся воды, а заглянув за дальний джип там их и обнаружили. Они стояли совершенно голые, щедро поливая себя из больших пятилитровых бутылок. Лица у них, застуканных на горячем, были такие растерянные, что мы чуть не расхохотались.
— О! Великий дух Дава меня услышал! – картинно закатил глаза Пьер, прикрывая причинное место пластиковой бутылкой. – Мои друзья уже абсолютно чистые и красивые.
У Ричарда даже уши покраснели, пока он нам это переводил.
— Ага! Передавай своему Даве огромный привет, – Миша старался из последних сил сохранять серьезное лицо. – Он нас здорово  выручил. А вы что? Чем провинились? Духи не пожелали вас очистить, и теперь вам приходится мыться «Аква-минерале»? Кстати, мы только что проходили возле костра и как-то не заметили чистой одежды…
— Мой господин! – Пьер и не думал раскаиваться, — Волшебный ритуал еще не закончен. Мы сейчас подойдем к костру, и вы все увидите сами…
Чтобы не смущать Рича, к которому мы испытывали искреннюю симпатию, мы вернулись на полянку с костровищем, где Вика, совершенно правильно идентифицировав запахи «зелья», уже доставала из пакета пластиковые тарелки и ложки.
— Миш, как думаешь, Пьер нас действительно за идиотов держит? – Алексей привык к тому, что в тех краях, куда мы обычно забирались (то есть в полной глухомани) местные жители были более приветливы, честны и открыты.
— Вероятно, годы, прожитые  под французами, научили местных изворотливости. И хотя Пьер в силу возраста ничего о тех временах знать и помнить не может, он, по рассказам своих родителей, привык считать всех европейцев богатыми сумасбродами и деспотами, которых объегорить сам Бог велел. Или не Бог, а, как он его назвал, Дава?
— Он прав в одном, – Андрей присел на большую корягу и закурил, — О том, что нужно позавтракать мы бы без него и не вспомнили. Вот разве что термос с кофе у нас опустел бы.
— А что? Вчерашние запасы из кофейни еще остались? – Михаил сделал стойку, словно охотничий пойнтер, уловив в разговоре магическое слово «кофе».
— Только для фанатов этого напитка!  Напёрстка два, не больше, — Петрович подмигнул приятелю.
Тем временем к нам подошли африканцы. Пьер поднял с горячих камней и придирчиво осмотрел комок чьей-то одежды, спекшийся в монолитный каменный куль:
— Ан, дё, труа! – Пьер бросил ком на землю и несколько раз с силой стукнул по нему горячим булыжником.
Комья запекшейся глины и грязи отлетели от ткани, словно скорлупа от яйца, сваренного вкрутую. Свету явилась красная футболка Михаила.
— Кятр, кянз, сис…
Несколько молниеносных постукиваний напоследок, несколько активных встряхиваний и придирчивое удаление мельчайших комочков, въевшихся сильнее остальных.
— Вуаля! – Довольный Пьер протянул нам футболку, которая, конечно же, не выглядела безупречно чистой, но вполне могла сойти за таковую.
—  Здесь в Африке, в деревнях особенно, если у хозяек нет мыла, а река находится далеко, так и стирают одежду. Особенно в период засухи, когда воду приходится экономить. Правда, я не знаю, где этому научился Пьер, ибо способ этот больше распространен в более засушливых регионах. Например, на севере моей страны.
Камерунец Ричард совсем не удивился увиденному, более того, он сам принялся активно помогать проводнику. Через тридцать минут мы, облачившись в сухую одежду, аппетитно попахивающую дымком, сидели у костра и весело завтракали. «Зелье», сваренное нашим колдуном, было вполне съедобным, даже вкусным, только чересчур жирным. И нам совсем не мешали наслаждаться вкусом мясной каши встречающиеся в ней дольки консервированных персиков и ананасов, которые вместе с горошком и кукурузой были туда зачем-то добавлены. Нужно сказать, что мы принципиально не захотели доставать из рюкзаков чистые вещи, решив, что надо как-то отблагодарить Пьера за его старания, поэтому щеголяли в «отбивных» штанах и футболках. Пьер был очень доволен.
Наконец наступила торжественная минута въезда в деревню. Почему мы говорим «торжественная»? Ну как же? Каждый из нас понимал, что это наша последняя встреча  с цивилизацией нынешнего века. Дальше начинается непроходимая территория заповедного мира, где совершенно ненужными окажутся многие привычные вещи (такие как мобильные телефоны, зарядные устройства, ноутбуки и т.д.), без которых мы уже не представляем собственную жизнь. Унести в рюкзаках, даже при помощи двух-трех портеров, которых мы возьмем в деревне, можно будет только то, без чего просто невозможно обойтись долгие четырнадцать дней. А это – медикаменты, запасы провианта, съемочная аппаратура и аккумуляторы для нее (самое тяжелое, пожалуй) и, конечно же, подарки для пигмеев. Мы придем к ним незваными гостями и потому, надеемся, подарки смогут как-то подсластить внезапность нашего вторжения. Хотя, если честно, нам бы хотелось взять с собой в лес значительно больше всяких полезных вещей для самых маленьких жителей Земли. Той же соли, или спичек, или риса, или сахара… Но, во-первых, Ричард объяснил нам, что большие запасы еды могут привлечь своим запахом всевозможную живность – от обезьян до муравьев.  Во-вторых, в период дождей сахар и соль быстро впитают в себя влагу и, следовательно, испортятся. Ну а в-третьих, даже если мы всё тщательно упакуем в десяток гермопакетов и предотвратим порчу продуктов, пигмеи такой избыток деликатесов посчитают достойным поводом для того, чтобы вступить в войну с соседними племенами за звание «самого главного в джунглях». Ведь у них и по сей день считается «главным» самое зажиточное племя. А что такое соль и как выглядят спички, знают даже самые дикие племена. Ведь, так или иначе, пигмеи во время кочевания иногда подходят очень близко к небольшим деревням и поселкам и даже вступают в контакт с местными жителями, выменивая у них на диковинных зверей или те же слоновьи бивни то, что считают самым дефицитным – а именно, топоры, ножи, соль и спички.
Загрузив, как попало, вещи в джипы, мы отправили Пьера в деревню с машинами, а сами решили пройтись пешком. Мы даже не подозревали, какой удивительный сюрприз нам приготовила наша последняя, так сказать, встреча с этим маленьким осколком цивилизации….
 Нам предстояло провести незабываемый день в удивительном мире мэтра Сиприануса … День, который стоил десятка самых сложных и трудных экспедиций…  День, который все мы помним так, словно случился он только вчера…

Глава 8. «Мир мэтра Сиприануса».

Первым, что зафиксировал взгляд, едва мы ступили за большущие, перегораживающие всю дорогу, ворота – был удивительный порядок, царивший в деревне. Чего греха таить, Африка никогда не отличалась опрятностью, и даже в столичном Банги улицы частенько усыпаны самым разнообразным мусором: использованными пакетами, обрывками газет и картонных коробок, очистками овощей, зловонными кучками пищевых отходов и тому подобными «украшениями». Здесь же, в этой безымянной деревеньке, глинобитные дороги были почти идеально чисты, разве что не подметены и не разровнены граблями. На краю поселения выстроились в ряд относительно новые дома, собранные из аккуратно оструганных досок. Дизайн строений, что и говорить, был несколько барачный, но даже эта художественная скудность разительно отличалась от того, что мы встречали двумя днями ранее. На минутку нам даже показалось, что мы вернулись в студенческую молодость и оказались в каком-нибудь БАМовском стройгородке, плотно уставленном такими вот времянками-вагончиками.
Правда, при нашем продвижении вперед, картинка сменилась и стала более живописной и более характерной для Африки. Мы словно вышли из района новостроек и попали в исторический «центр» древни. Местный «Арбат» украшали и традиционные пигмейские хижины, и глинобитные «терема» с крышами из ржавой жести и картонных коробок и даже два больших здания, собранные, казалось из старых дорожных бетонных плит. Мы и ранее встречали подобные строения в Танзании, например, и в Уганде, и потому догадались, что в одном из них находится школа, а во втором «общественный дом»: медпункт, ресторан, ратуша и мэрия в одном флаконе. Возле общественного дома в тени джипов скучал Пьер.
Едва завидев нас, проводник быстро поднялся с земли и скрылся в том здании, которое мы для себя определили как школу. Через минуту из окон школы, в которых, конечно же, архитектором не предусматривались стекла, послышался странный звук – смесь колокольного звона и ударов там-тама.
— Бонго-бубен – определил Ричард и продолжил – Звонок на перемену.
Подтверждая слова Рича, школьный двор мгновенно наполнился криком и хохотом, и из окон школы повалила толпа разновозрастных детей – мальчишек и девчонок в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Из дверей вышел только один человек – улыбающийся стройный африканец в джинсах и футболке, которому по виду можно было дать и тридцать пять и пятьдесят лет одновременно.
— Мэтр Сиприанус, — сказал он и радушно раскрыл руки ладонями вверх, словно желая обнять нас всех сразу. – Добро пожаловать!
Мы чуть не попадали на мягкую красно-желтую глину. Мэтр обратился к нам по-русски! Правда, потом окажется, что из русского языка африканский учитель знал всего несколько фраз, как впрочем, и из польского, итальянского, испанского, немецкого, португальского, румынского, арабского и даже иврита, но в тот момент мы были просто ошарашены.
— Я чуть-чуть знать по-русски… Но, иф ю вонт, мы можем говорить на французском или английском. Их я знать очень карашо…
(Забегая вперед, мы хотим предложить вам небольшой рассказ о нашем радушном хозяине, который объяснит многое из того, что нам предстояло увидеть в его удивительной деревеньке). Итак.
Родился мэтр Сиприанус в Руанде, в 1963 году. В его большой семье воспитывалось семеро братьев и четыре сестры. Маленький Жозе (так тогда звали Сиприануса) был самым младшим. В отличие от многих семей, где младших детей, последышей, нежно любят и балуют, африканские бедняки воспринимают малышей как досадную обузу, посланную им в наказание за грехи. Еще бы… Мама и папа работают не покладая рук, старшие дети тоже находятся в перманентном поиске заработка и все для того, чтобы едва-едва не умереть с голоду. И кажется несправедливым, что та горстка риса или сладкого картофеля, на которую было заработано изнурительным трудом, должна быть поделена с каким-то прожорливым малышом, проку от которого совершенно нет. Более того, этот маленький ребенок, оставленный без присмотра, вечно чем-то болеет, вечно что-то ломает или портит, словом, доставляет не радость, а проблемы. К счастью, в деревеньке Нейрубуйе, где жила семья Жозе, имелся небольшой католический приход, руководимый бельгийцем, отцом Сиприанусом. Старый священник был уже совсем немощным, но всё же очень почитаемым и любимым, а потому ему вынуждены были помогать все местные жители. Они готовили, убирали, стирали для своего пастыря. Однако прогрессирующая болезнь (впоследствии Жозе узнал, что она называлась Альцгеймером) требовала, чтобы при священнике неотлучно находился тот, кто будет выполнять его мелкие поручения и следить, чтобы с отцом Сиприанусом не случилось беды. Мать Жозе подсуетилась раньше остальных и привела своего младшего сына на службу к Падре.
С тех самых пор жизнь маленького Жозе круто изменилась. Во-первых, мальчишка практически забыл, что значит ложиться спать голодным. Во-вторых, он довольно быстро выучился читать и писать, что для африканского бедняка было большим счастьем. Ну, а в-третьих, (но это была их с Сиприанусом страшная тайна), Жозе из потенциального католика превратился в богоотступника и, практически, еретика. Старый священник признался, что сам сбежал из Европы в Африку, основав небольшую миссию в Руанде, вдохновленный не столько божественными идеями о всеобщей христианской любви, сколько книгами аббата Баррюэля, одного из первых адептов теории национализма, трансформировав её в своей юношеской голове с точностью до наоборот. Сиприанус решил, что сможет воспитать национальное самосознание в одной отдельно взятой стране, желательно небольшой и желательно неиспорченной современной цивилизацией. В то время экваториальная Африка казалась ему самым подходящим для этого смелого эксперимента местом. Однако проза жизни быстро поколебала философические и романтические устремления юной души, столкнув нос к носу вчерашнего бельгийского школяра с нищетой, болезнями, смертями, необразованностью и поистине варварскими нравами. Из потенциального духовного вождя, молодой человек превратился в фельдшера, ветеринара, нотариуса, прокурора и адвоката, учителя и чуть-чуть (совсем чуть-чуть) священника. Да-да. К старости падре пришел к выводу, что человечество так и не изобрело более гуманный и гибкий инструмент для управления людской моралью и самыми разными аспектами мирного сосуществования сограждан на одной территории, как общая религия. И с помощью этого инструмента Сиприанус все пятьдесят лет жизни в Африке мирил врагов, решал споры, соблюдал сам и приучал других к соблюдению основных этических норм, выражающихся в недопустимости убийств, воровства, разврата, лени и уныния.
После смерти старого священника Жозе, которому исполнилось девятнадцать лет, не долго думая, занял в храме место своего наставника. Местные жители отнеслись к такой перемене спокойно. В отличие от европейских священников, которые каким-то непостижимым образом узнали о самоуправстве, творящемся в Нейрубуйе. В далекий руандийский приход был срочно выслан новый падре, а самозванца Жозе с позором вытолкали из родной деревни. Правда, может быть, оно и к лучшему. К тому времени Жозе был вполне образованным юношей, знал математику, физику, химию, бегло читал на латыни и на французском, великолепно разбирался в новейших философских течениях и даже сам пробовал сочинять нечто эдакое, философическое…
Забрав деньги, оставленные ему в наследство Сиприанусом, а так же какой-то рукописный документ умершего наставника, Жозе отправился в Каир. Исправив в документе дату рождения и блестяще выдержав в 1988 году экзамены во французскую национальную школу (позже Французский университет Египта) Сиприанус стал жадно впитывать основы экономики и юриспруденции…
Разговаривая с нами, мэтр Сиприанус скромно умолчал, что к тому времени он успел жениться, развестись и остаться в Каире с двумя малышами-погодками. Пять лет жизни в египетской столице он очень мягко, но принципиально обошел в разговоре. О них нам поведал старший сын Сиприануса — двадцати двухлетний Яков, живущий в деревне вместе с отцом, супругой и младшим братом.
Наверное, жизнь Сиприануса так бы и прошла в Каире, в должности младшего экономиста одного из банков, не случись в его родной Руанде кровавых событий 1993—1994  годов. Речь, конечно же, идет о страшном руандийском геноциде, в ходе которого были уничтожены сотни тысяч его земляков, в том числе, и вся его родная семья. Говорят, что в те дни жителей Руанды уничтожали в несколько раз быстрее, чем в самых жестоких гитлеровских концлагерях. Всего за одну ночь в  родной для Сиприануса Нейрубуйе, число жителей которой составляло две с половиной тысячи человек, было вырезано две тысячи мирных жителей.
Быстро распродав имущество, взяв с собой сыновей, рискуя своей жизнью и жизнями детей, Сиприанус прилетел на родину. Трудно описать словами тот ужас, который предстал его глазам. Ни помочь кому-либо, ни спасти что-нибудь уже бы не получилось. Более того, события принимали такой страшный оборот и в таком бешеном темпе закручивались в дьявольскую воронку, что оставаться в стране было просто смертельно опасно. Чудом добравшись живыми до небольшого аэропорта Камембе, Сиприанус с сыновьями затаился в пригороде в ожидании любого подходящего рейса. И чудо произошло. Примерно через неделю друзья Сиприануса привели его к лейтенанту Сохуру, летчику временного правительства. Сохур собирался предать свое командование, угнать самолет и вывезти на нем двадцать спасенных им детей из местного госпиталя для тутси. Тутси – одно из основных племен (впоследствии каст) Руанды, более всех пострадавшее от геноцида.
Топлива в маленьком самолетике хватило как раз для того, чтобы долететь до неизвестного военного аэродромчика в Центрально-Африканской Республике, благо любые борты беженцев из Руанды тогда принимали беспрепятственно (естественно, тщательно проверяя их при приземлении). Сохура, как военного, к сожалению, власти ЦАР задержали для выяснения его причастности к заговорщикам, а вот сам Сиприанус и двадцать два ребенка в возрасте от трех до одиннадцати лет были отпущены на все четыре стороны. Мужчину никто не обыскивал, а потому почти три тысячи долларов, вырученные им за продажу квартиры в Каире, остались нетронутыми. На них-то он и приобрел у пигмейского племени небольшой участок земли в ста километрах от Бамбио и основал там свою коммуну.  К моменту нашего визита коммуна просуществовала уже тринадцать лет)….

Когда спустя три с лишним часа мы вышли из гостеприимного дома мэтра Сиприануса, во дворе столпилась уже довольно большая толпа изнывающих от любопытства мальчишек и девчонок. Были здесь и взрослые. Точнее, совсем еще молодые люди, по возрасту едва дотягивающие до тридцати лет, держащие на руках совсем маленьких детей.
— Андрюх, если эти женщины и мужчины – бывшие воспитанники мэтра, то кто тогда   эта пацанва? – Алексей с любопытством оглянулся по сторонам.
— Вы о детях? – Мэтр с кошачьей грацией неслышно подошел сзади. – Все они жители нашей коммуны. Как-то так получилось, что слухи о том, что здесь, в глуши, находится что-то вроде детского дома, просочились далеко за пределы района и даже страны. Вот уже много лет нам периодически подкидывают младенцев, более взрослых ребят и даже подростков из разных концов Африки. Не так давно от нас уехала девочка, чья мама была русской, а папа – малийцем. Когда родители развелись, отец мужа привез десятилетнюю Анну сюда. Год назад она вышла замуж за камерунского зоолога. Кстати, от нее я знаю чуть-чуть русский язык. Иврит я узнал от Мойши – это тот темнокожий юноша, чьи родители — евреи из ЮАР – погибли в джунглях во время своего туристического похода. Они были, как это? Хиппи? Или что-то вроде того. Мальчик путешествовал с ними по всему миру и совсем не знает, где искать своих родственников. Впрочем, он особо и не стремится. У него здесь любовь – мулатка Люси, дочь конголезца и француженки.
— И вы тут живете своим автономным государством?
— Совершенно верно. Мне удалось создать то, о чем так мечтал мой наставник, падре Сиприанус – единую национальную экосистему. Наш день состоит из общей учебы и общей работы. Мы вообще все делаем сообща. Внутри деревни нет денежного хождения. Те товары, которые мы приобретаем в Бамбио, достаются нам, в основном, в обмен на кое-что, производимое или добываемое общиной.
— Это дикие животные?
Мэтр мучительно покраснел:
— Не только… Контрабанда зверей, вы же знаете, запрещена законом. Мы делаем сувениры, иногда находим самородки…
— Алмазы?
— Ну… их незаконная добыча тоже запрещена. Но как-то выживать нужно? Правда, очень часто нам присылают пожертвования бывшие члены общины и разные миссионерские организации, которые каким-то чудом узнают о нашей коммуне. Правда, последнее меня не слишком радует. Я отчетливо понимаю, что представители любой конфессии были бы рады отрапортовать о том, что основали свою миссию в таком благополучном поселке. Однако, мы принципиально избегаем продвижения только одной, не важно какой, религии. Мы поликонфессиональны, если хотите.
— В России мы бы сказали, что вы безбожники. – Миша улыбнулся.
— Да я и сам так говорю порой. А что вы хотите? Тут, в джунглях, сильнее всего религия Давы. Вот и приходится мне лавировать между Христом, Буддой, Аллахом и этим местным африканских духом…
Возле футбольного поля мэтр с нами ненадолго попрощался, пригласив в 16-00 к общему обеду, а к 18-00 (если мы не захотим есть вместе со всеми) на концерт, который его воспитанники дадут в нашу честь.
Уход главы коммуны был воспринят местными мальчишками с энтузиазмом. Каждого из нас мгновенно окружило несколько улыбающихся рожиц, и перекрикивая друг друга, не интересуясь, понимаем ли мы их хоть чуть-чуть принялись с энтузиазмом нас допрашивать. Ричард еле успевал переводить сорок воплей, звучащих одновременно:
— Дядь! А слабо на голове постоять?
— Ха! А на руках пройти до ворот?
— А сколько ты можешь мячиком начеканить? Я – сто тыщ!
— А что ты больше любишь, бананы или девчонок?
— А кто такой Рюси и Моску? Это где вода только в твердом состоянии, как мороженое в Бамбио?
— А ты видел папу из Рима? Он кто? Дух? Или женщина? Мне Софи рассказывала, что в книжке он нарисован в женском платье.
— А пошли к луже, попускаем кораблики…
— А я сожрал вчера мясо голиафа, но шкуру снял и руки вымыл. Так что, видишь, живой. А вообще-то голиафом можно любого врага отравить.
— А хочешь, мы тебя прокатим на нашей машине?
О! Вот это уже интересно.
На машине? Конечно, хотим!
Незамедлительно возле нас оказывается древняя, но отремонтированная тачка, и мы, взгромоздившись на нее, проносимся по улицам с ветерком.
— Лёх, а давай с пацанами в футбол сыграем? – Миша в азарте поддал мяч, и он свечкой улетел в небо. Виртуозный удар срывает завистливые аплодисменты публики.
Вика в сторонке. Присев под огромным раскидистым деревом она щедро демонстрировала вновь обретенным подружкам, младшей из которых едва исполнилось три годика, а старшей перевали далеко за двадцать, содержимое своей бездонной косметички. Первые уроки макияжа в самом разгаре.
— Виктория! Кончай молодежь развращать – Михаил строго покачал головой и продолжил, — Лучше полезное что-нибудь сделай. Например, научи местных барышень готовить какое-нибудь русское блюдо.
— Тут, в Африке? Смеешься? Из чего я тут борщ сварю или гречневую кашу?
— А ты им блинов нажарь!
К обеду нас действительно ждали блины. Они, безусловно, сильно отличались от домашних, московских. То ли Вика оказалась так-себе кулинаркой, а то ли местная мука делалась не из пшеницы, но блины больше походили на оладьи, очень сладкие и сыроватые внутри. Зато все местные жители были в полном восторге. Переслащенные блины (наверняка Вика угрохала на них почти все наши запасы сахара) щедро заливались сгущенкой (тоже нашей и тоже не жалко) и каким-то сиропом, ароматным и изумрудно-рыжим, с глянцевыми переливами.
После обильного обеда (кроме блинов мы съели еще по полной чашке какой-то пресноватой, но сытной каши), мальчишки потащили нас на рыбалку, выторговав в обмен на удочки наше согласие на то, чтобы мы показали им, как готовится настоящая «ухарюс» — уха по-русски.
Вика осталась в деревне, готовить юных барышень к выступлению на концерте.
Всё это время мэтр Сиприанус тенью скользил между жителями, то улыбаясь, то хмуря бровь и грозя пальцем. Кого-то отчитывал, кого-то хвалил, к кому-то заглядывал в хижину с сумкой, обозначенной красным крестом…
Водители и Пьер, заскучавшие было во время нашей долгой беседы с Сиприанусом, незаметно впряглись в общественную жизнь и теперь сидели на стене строящегося дома, лихо вколачивая в доски длиннющие гвозди.
Когда стемнело, на улице, перед общественным домом разожгли два больших костра. На одном из них весело булькал огромный котел со свежей рыбой и клубнями маниоки (изображая уху), а возле второго на бревнах уселся сам мэтр Сиприанус с барабаном бонго-бонго и взрослая часть населения деревни, включая нас, водителей и охранников.
После определенной барабанной мелодии, которую все прослушали замерев, ритм бонго-бонго сменился и в круг, возле костра вышли две девочки-танцовщицы.  Они ритмично покачивали узкими мальчишескими бедрами, держа руки согнутыми в локтях и приподнятыми на уровне груди (так наши дети на школьных утренниках изображают кошечек и зайчиков). Танец, честно говоря, показался несколько нудноватым и затянутым по времени. Это заметили не только мы. Вот одна из взрослых женщин выскочила в круг, натягивая на себя на ходу соломенную юбку.  Вот еще одна такая же юбка приземлилась на колени Виктории и наша подруга, не растерявшись, поймала общий ритм и лихо закрутила бедрами. Мэтр Сиприанус ускорил ритм. Теперь танцовщицы уже тяжело дышали, пыль от босых пяток легкой взвесью держалась во влажном воздухе, лбы поблескивали от пота.
Внезапно звук оборвался, а танцовщицы мгновенно упорхнули с танцпола. Сиприанус мимолетно глянул куда-то за свою спину и начал размеренно бить в бонго-бонго: там-м-м-м, та-там, там-м-м-м, там, та-там…
Из-за наших спин показалась тоненькая фигурка то ли девочки, а то ли мальчика в розовой девчачьей футболке, но спортивных мальчуковых трусах. Короткая стрижка, сбитые коленки и полуприкрытые глаза  дополняли образ этого бесполого и почти бестелесного существа, которое нервно вздрагивало, выгибая дугою спину и двигаясь так, как ходят в брейк-дансе , плавно скользя, но только  сразу двумя ногами.
«Зомби! Зомби!» — раздались вокруг восторженные возгласы.
Темп бонго-бонго ускорился, ритм стал жестче. Теперь он звучал пулеметными очередями: там-там-там-та-та-та-там. В какое-то мгновение фигурка взвилась в воздух и тут же рухнула на землю, забившись в ритмических конвульсиях.
Мы замерли. Впечатление было действительно жутким. Глаза закрыты, сквозь узкую щелку верхнего века поблескивает мутный белок, щеки ввалились, губы оплыли, нос заострился. Если бы не конвульсии танцора, мы бы точно подумали, что перед нами мертвый человек. Даже кожа его приобрела мертвенно-серый оттенок.
— Мэтр, что это? – не выдержал первым впечатлительный Алексей.
— Это танец зомби. Я вам расскажу о нем за ужином.
Чтобы ничего не упустить из рассказа мэтра, мы его подробно записали в блокнот, но не расшифровывали, так что делайте выводы сами:
«Многие африканские народы верят в зомби. И самое удивительное, что все их верования, хоть и имеют общий корень «зомби», существенно отличаются. В силу тесного соседства с пигмеями, Сиприанусу и его соратникам удалось лучше всего разобраться в духовных практиках именно этих племен, благо жили пигмеи по соседству, практически через забор от основных деревенских построек. По поверьям пигмеев считается, что человек умирает трижды — первый раз «просто умирает» (мы так поняли, что это обозначает что-то вроде потери сознания). Причины могут быть разными: от  укуса мухи це-це, до болевого шока, низкого давления, родильной горячка и т.п. Такого человека «будят» барабанным боем и разными своими лекарствами.
Второй раз человек умирает «насовсем» (очевидно, что в этом случае речь идет об ухудшении состояния больного, выражающегося длительной летаргией, долгим беспамятством, комой и т.п.). Вот тут и наступает время танца зомби. Исполняет его шаман, или человек, который когда-то сам уходил «насовсем». Суть танца в том, что «лекарь» ложится на землю рядом с больным, голова к голове, и начинает под звук там-тамов повторять движения (конвульсии) больного. Если больной в полном беспамятстве и обездвижен, танцор затылком, темечком, ударяет больного, чуть сдвигая его на земле, подталкивая. Все племя притопыванием помогает ударам там-тамов. Теоретически, подобные правильные вибрации, возможно, работают так же как наши медицинские реанимационные приборы. Они не знают об искусственном дыхании и массаже сердца, поэтому делают так как умеют. Удивительно, но способ часто срабатывает. Если же нет, то считается, что человек умер «навсегда» и его хоронят. Пигмеи начисто отрицали факт оживления людей умерших «навсегда»....
Девочка Юлур, которая танцевала нам танец зомби, перенесла клиническую смерть еще в младенческом возрасте. Это на нее указал пигмейский шаман, зайдя однажды в общину для обмена дичи на спички и соль. Но сам мэтр, конечно же, в зомби не верит, доверяя свою жизнь и жизнь соплеменников антибиотикам, аналгетикам и прочим лекарствам из его большой аптечки.

День стремительно покатился к ночи. У всех уже основательно слипались глаза, но мы всё не торопились расходиться, словно заряжаясь удивительно светлой энергией этого скромного африканского подвижника. Мы даже не заметили (все-таки вырубившись прямо возле костра), как мэтр и его друзья принесли и заботливо укрепили над нами большой брезентовый тент, который надежно укрыл нас от начавшегося дождя….

Глава 9. Первые шаги в джунглях

Едва рассвет окрасил край неба сиреневой акварелью, а солнце, словно захлебнувшись, вновь утонуло в огромной свинцовой туче, стало понятно: сейчас лупанет дождь. И лупанет так, что мало не покажется. Огромные деревья, испугавшись, замерли по стойке смирно, дорожная пыль съежилась, и из оранжевой стала бордово-рыжей. Там, где она была плотно утоптана сотнями босых ног, тонкими червячками змеились  бесконечные трещинки. Грозы еще не было, но утренний воздух уже отчетливо пах каким-то особенным пряным коктейлем из смеси устойчивого и узнаваемого аромата травы орегано, прелой листвы и, почему-то, подпортившейся морской рыбы.
— Свежо как… — поежилась Вика.
Гм-м... Если это запах свежести, то это особая африканская свежесть.
К нашей импровизированной палатке, или, судя по ее размерам, штаб-квартире, подошел собранный и серьезный мэтр Сиприанус. В руке он держал небольшой котелок с такой же кашей, какую мы пробовали вчера. Кстати, нам удалось узнать, что называется она мбтеле, а изготавливается из пальмового саго, в добыче которого мы и сами принимали участие, еще в нашей первой папуасской экспедиции.
— Друзья! Завтракайте, пейте кофе и пойдем знакомиться с вашими проводниками. Они ждут нас в конце деревни. На месте нашей коммуны, я говорил вам вчера, раньше была небольшая папуасская деревенька, точнее, их межплеменной блок-пост. Когда мы здесь поселились, деревня практически пустовала. Но сегодня сюда вернулись люди. Они не очень дружелюбны, не склонны к каким-то особенно добрососедским отношениям, но вполне миролюбивы и надежны. Мы делимся с ними продуктами и хозяйственными мелочами, так что договориться о помощи для меня не составит труда.
— И они отведут нас к своим диким сородичам? – Алексей сам поморщился от произнесенного вслух слова «диким».
Но мэтр Сиприанус воспринял оговорку совершенно спокойно:
— По-настоящему диких племен на этом континенте уже практически не осталось. Пигмеи ведут довольно активный образ жизни, много и часто кочуют. За время своей жизни, скажем, пятидесятилетний пигмей проходит расстояние, измеряемое несколькими тысячами километров. Сами понимаете, что теоретически, познакомиться с цивилизацией есть шанс у каждого пигмея. Другое дело, что напуганные агрессией других племен, тех же банту, пигмеи предпочитают не вступать в активные контакты с людьми других народностей.
— А что, пигмеев действительно не любят? – Михаил уже обсуждал этот вопрос с Ричардом, но решил прояснить его до конца с мэтром Сиприанусом. Ричард, пожав плечами, перевел вопрос учителю.
— Не любят, это очень мягко сказано, Мишель. К сожалению, расовая неприязнь тем сильнее, чем менее образовано и менее культурно общество. Не удивляйтесь, если услышите здесь рассказы о том, что пигмеи – это всего лишь особый вид обезьян. И на них можно охотиться точно так же, как на шимпанзе или горилл.
— Боюсь спросить, что охотники делают с добычей? – Михаил поёжился.
— А я и без вашего вопроса отвечу… — взгляд мэтра Сиприануса стал стальным и очень колючим. – Добычу едят, Мишель. Во всяком случае, во времена моего детства, в Руанде, я несколько раз сталкивался с подобным каннибализмом. Уверен, что и сейчас некоторые племена позволяют себе нечто подобное. Правда, напуганные всякими международными инспекциями и местной полицией они тщательно скрывают свои вкусовые пристрастия.
— Ужас какой-то! – впечатлительная Вика покрылась красными пятнами.
— Поэтому я считаю своим долгом, — не отвлекаясь на нашу бурную реакцию, продолжил мэтр – всячески доказывать местным пигмеям, что не все африканцы враги. И, смею надеяться, за тринадцать лет соседства мне это почти удалось.
Пьер, который только-только выбрался из джипа и слышал последние фразы нашего разговора, решил вмешаться:
— Господа! Я советую вам поторопиться. Сейчас начнется дождь, и идти он будет, судя по всему, почти целый день. Хорошо бы вам выйти пораньше, чтобы до ночи добраться до лесной деревни. Мы же с водителями тоже незамедлительно тронемся в обратный путь.
Андрей, который вчера шептался о чем-то с сыном Сиприануса, подошел к Пьеру и протянул ему топор и моток прочной капроновой веревки:
— Это вам. Я не уверен, что без нашей помощи вы так же лихо выберетесь из грязи.  Рич, переведи, пожалуйста, водителям, чтобы поблагодарили от нашего имени того столичного дядечку… Как его? Сезарена?
— Сюзерена.
— Угу! Скажи, что он нас очень выручил!
Через тридцать минут джипы скрылись в лесу, растаяв в фиолетовом мареве хмурого утра. К нашему биваку подтянулись деревенские юноши, из которых нам предстояло выбрать двух портеров.
— Ерунда какая-то… — Миша почувствовал себя крайне неловко. – Что значит выбрать? По какому критерию? Давайте поступим следующим образом: отдадим Сиприанусу деньги, а он пусть сам назначит помощников. Кстати, народ, никто не против того, чтобы облегчить кошельки посущественней? Что-то мне не верится в такое уж безоблачное существование этой коммуны. Сами видели – пустая каша вчера, пустая каша сегодня. А у них тут детворы одной, по словам Сиприануса – сто тридцать душ.
— Миш, о чем речь?!
Конечно, денег не жалко. Хранить их для того, чтобы потом накупить сувениров и хвастаться перед друзьями – это не про нас. Смущало только то, что наличности у нас было совсем не много. Резервные кредитки лежали в рюкзаке, но какую ценность они представляют в местности, где на тысячи гектаров ни одного банкомата? Решили, не стесняясь, выяснить у Сиприануса максимально точно, сколько нам потребуется нала для того, чтобы расплатиться с пигмеями, переночевать в Ноле, нанять там транспорт до Йокодумы, где уже встречаются и банки и банкоматы. Остальные деньги оставим в общине.
Наше предложение и обрадовало мэтра и смутило. Он не стал лукавить и признался, что помощь им, безусловно, нужна. Но вот определить размер неприкосновенного запаса наличных – поостерегся. В результате пришли к компромиссу. Через час ожидался приход большого стада коров и коз. Ровно раз в три месяца пастухи из Бамбио пригоняют сюда свое стадо в надежде продать скотину. И несколько раз за эти тринадцать лет Сиприанус покупал у них зебу и овец для общины. Но животные болели, или уходили в джунгли и терялись, или их просто воровали, так что сейчас дефицит молока и мяса был налицо. К огромному сожалению Сиприануса , и в этот раз покупок не планировалось. Так что, если мы будем столь любезны, что подарим деревне ягнят, телочку и бычка, — это будет просто здорово!
Теперь озадачились мы. Интересно, сколько может стоить в Африке две коровы и несколько овец? Брать свои слова обратно не хотелось, но и остаться в джунглях без копейки – было рискованно. Мы нервничали до тех пор, пока на горизонте не появилось довольно большое стадо пятнистых коров, подгоняемых пастухами. Остановившись примерно там, где мы вчера сушили одежду, пастухи стали ждать покупателей. К деревне они не приближались, опасаясь, вероятно, что на их драгоценный товар покусятся если уж не деревенские жители, то пигмеи, живущие по соседству. Сиприанус тактично отошел в сторону, давая нам возможность самим принять решение. Мы пожалели, что пройдоха Пьер уже уехал, так как торговаться мы не умели, а стоимость товара, по словам Сиприануса могла быть и совсем маленькой (он почти сомкнул большой и указательный пальцы), и очень большой (он широко развел руки в стороны).
Чтобы не рассказывать о том, как происходили сами торги (это мог бы сделать Ричард, но он отстранился от написания книги), сразу сообщим, что после ухода пастухов в деревне осталось пять симпатичных бурёнок и столько же ягнят. При этом, ягнят нам дали в нагрузку к зебу. Потратили мы на всё про всё пятьсот долларов. И, судя по тому, с каким радостным гиканьем и скоростью ретировались пастухи, это была для них супер-выгодная сделка. Не меньшая радость царила и в деревне. Честно говоря, мы даже стали бояться, что ягнята просто передохнут к обеду, столько детских рук их попередержало и губ поперецеловало. Коровам тут же, всем колхозом, придумали имена. И, безусловно, нас несколько смутило и озадачило то, что это были… наши имена. Ладно, даже забавно знать, что теперь в далекой Африке живет телушка Вика, или бычок Саша…
Пока мы занимались животноводством, наши потенциальные портеры успели расфасовать рис и соль, купленные для пигмеев в отдельные пакетики: примерно по килограмму риса и по полкило соли.
— Это разумно. – Одобрил Сиприанус. – В племенах, кстати, не только в пигмейских, но и в остальных, не должно быть коллективных подарков. Только из рук в руки конкретному человеку. В пигмейской деревне можно каждому конкретному пигмею, а с масаями, например, этот бы фокус не прошел. Вы бы должны были все пакеты отдать вождю, а уж он сам бы распределил (но обязательно при вас) ваши дары  между своими соплеменниками. Приближенным, скажем, по три пакета, провинившимся – по одному, да еще бы и отсыпал….
Мы рассмеялись, вспомнив, как лет пять назад гостили в Танзании у масаев. Действительно, Сиприанус был абсолютно прав. Старый вождь, получив от нас два огромных мешка с подарками, очень странно распределял их среди толпы мужчин, женщин и детей. Мягкие детские игрушки (а мы их, маленьких и пушистых, взяли штук сорок) щедро раздал воинам. Целлулоидных, светящихся фосфоресцирующими красками  трансформеров-пупсов, которых покупали для подростков исходя из принципа «трудно сломать» отдал маленьким девочкам, испугавшимся их до крика. Себе он оставил футбольный мяч и пару домашних тапочек, по ошибке перекочевавших из чьего-то чемодана в мешок с подарками. При этом мохнатые тапочки вождь одел на руки и прислонил их к щекам. Да так и сидел потом долго-долго, ласково щурясь от удовольствия.
Правда и мы с той поры изменили отношение к подаркам. Чего скрывать: поначалу очень хотелось подарить что-то, как это принято у нас, «на долгую память». Но со временем, мы хорошо усвоили, что лучшего подарка, чем соль и спички для любого народа, живущего в глуши, в отрыве от цивилизации, в полной изоляции придумать трудно.
Вот и в этот раз, взвалив на спины тяжелые рюкзаки, мы подошли к соседям Сиприануса в полной уверенности, что наши дары они сочтут полезными. Забор, который отделял мир коммуны от пигмейской деревеньки, был не просто условной границей одного селения от другого. Это была пограничная контрольная полоса, разделяющая два мира, две эпохи, две цивилизации. Честно говоря, даже в голове не укладывалось, почему так? Что стоит этим двум поселениям объединиться и устранить этот гигантский разрыв между относительным благополучием и абсолютной нищетой и заброшенностью? Скорее всего, доброе сердце Сиприануса просто разрывается от горя и от невозможности убедить пигмеев доверить ему свое будущее и будущее своих детей.
Маленькие шалашики, сплетенные из пальмовых листьев, прогибались под хлесткими струями дождя. Робкие и худенькие женщины, в линялых платьицах, жались под огромным зонтом (самым ярким пятном во всей деревне) и пугливо улыбались. То, что все они были не выше ста сорока, ста пятидесяти сантиметров еще больше усиливало чувство жалости. Голые малыши, с огромными рахитичными животами, совершенно безбоязненно сбегались к нам со всех сторон, неловко переставляя кривые ножки.
— Мбука! Мбука! – неслось со всех сторон.
Удивительно, но сын Сиприануса уверил нас в том, что пигмеи, которые, конечно же, знали о нашем приезде еще вчера, просто не посмели проявить любопытство и прийти в гости. Они, безусловно, тоже очень хотят новых впечатлений и встреч в однообразной до одурения жизни, но проклятые традиции запрещают им проявлять свои чувства, быть искренними и естественными.
Что ж, если нам удастся через две недели хоть чуть-чуть растопить ледяные сердца этих маленьких людей, мы будем просто счастливы. Что нас заставляло так думать – тщеславие или настоящая забота об их будущем в наступающем со всех сторон мире больших людей и больших машин – мы сказать не могли. Хотелось бы верить, что второе!
Провожали нас всей деревней. Но не деревней-коммуной. Оказывается, уважение к чужой территории соблюдали обе стороны. Быстро договорившись с пигмеями о том, что они отведут нас в лес, к своим собратьям, мы определились и с проводниками: выбрали самого пожилого мужчину, предположив у него наличие большого жизненного опыта и знаний, и относительно молодого человека, с красивой сильной фигурой, который (если не фотографировать его рядом с нами) казался даже довольно высоким.
Впрочем, как выяснилось, помогать нам будут не только два портера от Сиприануса и два проводника от пигмеев. В лес с нами отправились жены двух проводников, брат младшего проводника и сын старшего, невеста сына старшего проводника и тетка кого-то из них… Словом, в джунгли мы входили большим и веселым табором. Радовались и те, кто уходят (еще бы – они заработают деньги и погостят у родственников), и те, кто остался (мы просто не смогли оставить местных пигмеев без подарков, а потому щедро отсыпали им муки, соли, риса и спичек).
Через несколько минут тропинка закончилась, джунгли сомкнулись за спиной, а с неба полил холодный и сильный дождь.
Земля чавкала под ногами, плавно переходя из полужидкого состояния в довольно глубокие канавы и болотца.
— Если повезет, то найдем слоновью тропу, или тропу, которую протоптали бегемоты, — пообещал один из портеров, — Тогда идти нам станет вдвое легче.
Пока же мы могли передвигаться со скоростью не больше пяти километров в час.
Для тех, кто считает, что это нормальная скорость, хотим пояснить, что прогулка по московскому парку и по наглухо заросшим джунглям – это принципиально разные вещи. Для того, чтобы в таком темпе пробираться сквозь лианы, нам приходилось сначала прорубать себе дорогу с помощью мачете, а потом почти бегом проскакивать относительно свободные участки. Даже просто так помахать минут пять килограммовым длиннющим ножиком – сильно не просто. А если рубить им мокрые ветви, вязкие и прочные как армированные резиновые шланги, то через несколько минут ладони начинают гореть, а суставы выкручивает так, словно ты девяностолетняя старуха. Ну и пробежки по болотам быстро лишают сил. Конечно, обнаружение слоновьей тропы в такой ситуации было бы просто подарком!
Но, увы, найти коридор, по которому бы прошли незадолго до нас гиганты джунглей – не удалось. Зато, выдохшись наравне с нами и чуть-чуть посовещавшись, пигмеи резко изменили курс и стали круто забирать куда-то вправо.
— Они предлагают пойти по руслу ручья. – Воспользовавшись услугами портера, переводившего с пигмейского наречия, сообщил нам Ричард. – Это займет больше времени, но, возможно, сэкономит нам силы.
Примерно через час показалось и долгожданное русло. Теперь нам предстояло идти по темному тоннелю, по щиколотку в холодной воде, перепрыгивая с камня на камень, но зато идти – идти почти без остановок!
Вдруг за нашими спинами раздался дикий рык. Мы в ужасе остановились. Пигмеи просто упали прямо в воду и прикрыли голову руками. Но через минуту все уже смеялись. Оказалось, что рычал Ричард, идущий последним. Откуда-то сверху на него упала довольно внушительная коряга и пребольно стукнула его по плечу. Но уже через секунду, нам было не до смеха. Наш небольшой караван попал под прицельный и беспощадный артобстрел, который вёлся откуда-то сверху, с высоты шестнадцатиэтажного дома. Небольшие плоды, похожие на мелкие яблоки, палки и твердые блестящие «виноградины» сыпались градом. Всё это сопровождалось молодецким гиканьем и свистом.
— Обезьяны! – догадался Алексей, спрятавшись за своим огромным рюкзаком.
— Угу! Ишь, как родственнички нам обрадовались, — ухмыльнулся Андрей.
— У меня нет и быть не может таких невоспитанных родственников, — обиделась Вика, и все снова покатились со смеху.
— А знаете, как пигмеи ловят обезьян? – спросил Ричард, когда мы благополучно миновали «обезьянью территорию». – Так прикольно.… На пиво. Местные барышни жуют какой-то местный сладкий фрукт и сплевывают пережеванное в чан. Чан – это у них специальная яма.… Нажевав литров десять (как только у них челюсти не сводит?), жвачку оставляют бродить на три-четыре дня. Пиво получается крепкое и вкусное. Если не знать, из чего оно приготовлено, то самое то! Обезьяны его тоже обожают. Пигмеи роют яму, плотно обмазывают ее глиной, обжигают. Так повторяется несколько раз. Это уже отдельный обезьяний чан, который роется в таких местах, как мы только что прошли. Туда наливается пиво. Обезьяны чувствуют его за версту. Они приходят к яме и напиваются до отвала. Пигмеям остается только подобрать пьяных, сонных мартышек, связать их и отнести в ближайший поселок, чтобы продать местным контрабандистам. А те, в свою очередь, отправят обезьян или в зоопарк, что редко, или продадут любителям экзотики. Конечно, никто обезьян не проверяет, вот и попадет вместе с ними в Европу всякая тропическая зараза – от глистов до самых страшных смертельных болезней.
К трем часам дня дождь почти совсем прекратился. Джунгли повеселели и выглядели теперь не столь мрачно и хмуро как утром. Птичий крик казался не тревожным, а радостным, а видимость увеличилась настолько, что уже не приходилось вглядываться в непроницаемую серую пелену, опасаясь хищников или коварных, двадцатисантиметровых  колючек. Правда, вместе с солнечным светом почему-то накатила и смертельная усталость. Захотелось есть, пить и спать одновременно. Да и ручей, получивший хорошую подпитку от дождя, постепенно превратился в довольно полноводную речушку, так что мы уже шли не по его дну, а по берегу.
— Народ, а как вы смотрите на то, чтобы искупаться? – спросил у всех сразу Алексей.
Его предложение было встречено на «ура». Снять дождевики, промокшие штаны и футболки, тяжелые ботинки и носки всем нам хотелось ужасно. Ричард попросил разрешения у деревенских портеров. Те присели у воды, о чем-то посовещались, несколько раз зачерпнули воду в горсти, пристально рассматривая ее на своих широких ладонях, затем кивнули головами:
— Можно. Вода чистая.
Повторять дважды не пришлось. Небольшая заминка вышла с Викторией, которой пришлось пройти вперед, чтобы не смущать нас и наших местных товарищей видом дамского белья или, тем более, обнаженного тела. Мы с радостным фырканьем прыгнули в воду, которая в самых глубоких местах едва доходила до бедер. Но и это было почти полноценным купанием!
Вика, искупавшись раньше других, присела на поваленный ствол дерева. Она как раз надевала высокие шнурованные башмаки,  как  вдруг один из пигмеев, находящийся к ней ближе остальных, издал какой-то утробный рык. Вика посмотрела на  него с  удивлением,  совершенно не опасаясь, что маленький мужчина может причинить ей вред, но  в  тот же  момент пигмей, оскалив зубы,  неожиданно бросился прямо на неё. Вика упала на землю, успев заметить краем глаза пигмея, держащего зубами змею,  свисавшую с  ветви дерева.  Секунду тому назад голова змеи почти касалась ее  волос.  Только лишь  молниеносное нападение храброго воина избавило Вику  от укуса.  Пигмей вцепился зубами в  блестящее тело  змеи у  самой ее головы и так и застыл, без движения, пока мощные кольца мерзкой твари кольцами оборачивались вокруг его шеи. Змея явно вознамерилась придушить нашего проводника.
   — Спасите! — крикнула Вика, не зная, как помочь своему спасителю.
    — Что случилось?  Вика,  что с тобой?  —  закричали мы, несясь к нашей подруге  наперегонки.
   — Змея! Змея висела надо мной! Пигмей бросился на нее!
Мы уставились на проводника, который стоял совершенно спокойно. Никакой змеи нигде не было видно. Портеры что-то спросили у маленького мужчины.
— Он убедился, что все вышли из воды и выбросил змею в реку. Убивать чангу для пигмея табу.
— Рич, кто такая чанга? – Андрей возбужденно всматривался в мутноватый поток.
— Черт её знает. Сорт змеи такой, наверное, — Ричард пожал плечами.
— Сорт, дружище, бывает только у колбасы. А вот у ее живой, шустрой и ползающей тезки – исключительно вид, ну, или подвид…. – Миша улыбнулся и вздохнул с явным облегчением.
К тому времени, когда совсем стемнело, а дождь припустил с новой силой, мы прошли уже тридцать два километра. Пигмеи, пошатывающиеся от усталости, отрезали от какого-то дерева пару длинных суковатых палок и стали по очереди колотить ими по стволам деревьев. Мы долго не понимали, зачем они это делают, пока откуда-то издалека, непонятно с какой стороны, не раздался ответный стук.
Стало ясно, что мы приближаемся к цели. Идти оставалось совсем недолго. Метров триста, а то и меньше…

Глава 10. «И вокруг кровати Гном быстро стоит новый дом…»

Чуть позже вы поймете, почему в название главы мы вставили эти замечательные и прозорливые, как оказалось, строчки Александра Либермана, доброго и мудрого поэта….
А пока же мы сгрудились у  огромного поваленного дерева, ствол которого даже лёжа, был выше самого высокого из нас. Проводники, не переставая, наяривали своими палками-стучалками по гулкой древесине и чутко вслушивались в наступающую темноту. Хлынувший дождь на мгновение заглушил шумный ритм наших барабанщиков и совсем уже невозможно, казалось, было расслышать ответный бой. Но вдруг громкие удары раздались совсем рядом с нашей импровизированной стоянкой, а за ближайшим кустом показались всполохи плывущего прямо по воздуху костра. Вот ветви раздвинулись, и в десяти сантиметрах от лица Виктории появилась страшная темная физиономия, подсвеченная снизу факелом-головешкой, с огромным разинутым ртом, в котором белело два ряда зубов, сточенных как клыки.
— Мама дорогая, — икнула Вика и непроизвольно присела.
— Суя! Кьяко-рак! Раки рак! – свирепо вращая глазами, прокричала голова, пристально вглядываясь в каждого из нас. Вдруг тональность воплей изменилась:
— Мбуто? Мбука? Мбуто— мбука кванги!!!
Пигмей полностью вынырнул из кустов, и, слегка обдав нас терпковатым запахом немытой кожи, бросился с объятьями к той пожилой пигмейке из сопровождения, которая должна была быть чьей-то тетей.
— Асото… асото… — ласково забормотала старая женщина, вытирая лицо ладонью. То ли дождь ей мешал, а то ли она старалась скрыть слезы радости от встречи с родственником.
— Рич! О чем они говорят? Попроси, чтобы портеры нам переводили их слова…
Алексей всегда отличался искренней любознательностью и тем, что тщательно записывал речь аборигенов, пытаясь максимально быстро войти с ними в контакт, общаясь на одном языке. Это иногда приводило к забавным казусам. Так, например, на острове Новая Гвинея Лёша запомнил слово «дадикОна» (или как-то так). Этим словом часто пользовался вождь племени комбаев, обращаясь с какой-то просьбой и произнося его очень почтительно. Недолго думая, воспитанный столичный интеллигент Алексей Борисович стал употреблять это слово при обращении к любому комбаю, пока наш папуасский друг Исайя не объяснил, что «дадикОна» переводится как «жена моя»… И такое вольное обращение русского гостя несколько смущает воинов и их жен в особенности….
Михаил, напротив, никогда не спешил повторять чужие слова, предпочитая объясняться на интернациональном и многотысячелетнем языке знаков и жестов. Удивительно, но такой способ общения Мишу почти никогда не подводил. Мы не раз становились свидетелем его «бесед» с каким-нибудь папуасом, индейцем или австралийским аборигеном, при которых оба собеседника говорили каждый на своем языке, но активно жестикулировали и, казалось, прекрасно понимали друг друга. Вероятно, правы те ученые, которые считают, что в нас на генном уровне хранятся знания о едином протоязыке, родном для любого homo sapience любой цивилизации.
Через минуту вокруг нас столпилось уже около десятка невысоких мужчин и женщин, радостно гомоня. (Хотелось верить, что радостно)… А еще спустя минут десять нас торжественно привели в деревню.
Честно говоря, сначала мы никакой деревни не увидели. И даже не потому, что в лесу уже было довольно темно. По меркам джунглей это была еще не темнота, а так… сумерки. Просто представьте себе большую поляну, примерно шестидесяти метров в диаметре, где в центре горит небольшой тусклый костерок, и еще несколько костерков поменьше разбросаны по периметру поляны. Никаких строений нет и в помине. Так…, виднеются кое-где небольшие кустики, или холмики, абсолютно естественные в таких зарослях. Кроме тех людей, которые встретили нас на подходе к деревне, никого нет. Ни детей, ни женщин, ни собак…
Вдруг вождь (а, может быть, и не вождь), но тот мужчина, который нас встретил первым, издает гортанный крик и из многочисленных холмиков, самый высокий из которых едва ли доставал нам до пояса, начинают горохом сыпаться маленькие люди. Вот их собралось человек двадцать, вот тридцать, вот сорок….  Или нам только кажется, что человечков-малышей так много?
Мы стали оглядываться по сторонам, пытаясь максимально точно запомнить свое первое впечатление от встречи с пигмеями. Интуиция – это такое замечательное чувство, которое лучше любого астролога предскажет тебе буквально в первый же момент настрой твоего собеседника или случайного знакомого и характер ваших дальнейших взаимоотношений. Что испытаешь ты? Испуг? Настороженность? Прилив адреналина? Изумление? Радость?
В этот раз большинству из нас показалось, что мы пришли к своим очень-очень-очень  дальним родственникам. И пришли нежданными гостями. Испуга точно не было. Особой радости тоже. Было чувство, что длинная дорога, наконец, закончилась, что ты дошел туда, куда стремился, а встречающие тебя люди только де-юре числятся твоей родней. Ты им полностью доверяешь, но обниматься не бросишься. Или станешь это делать исключительно из чувства врожденной воспитанности. Похоже, что и пигмеи испытывали нечто подобное. Мы стояли, чуть набычившись, – отряд против отряда и вынужденно улыбались. Точнее, улыбались только мы. Потому что пигмеи, отличительной особенностью которых являются острые спиленные зубы, улыбаются как-то непривычно и не очень приятно. Вы себе представляете улыбающегося волка с его белоснежными клыками? Вот и здесь так же. Сравнение, конечно, грубое и, вероятно, не совсем политкорректное, зато честное.
Что думали пигмеи, вглядываясь в наши растерянные физиономии – не знаем….
Пока длится эта вынужденная пауза взаимного привыкания, хотим рассказать, по горячим следам, как выглядели сами «дикие» люди.
Когда-то, много лет назад, похожую картину мы уже наблюдали в Ириан-Джае, в Вамене – небольшом городишке, затерявшемся в ладонях долины Балием острова Новая Гвинея. И там, и тут обнаженные люди мирно соседствовали с людьми, которые уже знали, что такое футболки, шорты, юбки и сандалии. И в том, и в другом случае, одежда эта была обветшалой и смотрелась каким-то чужеродным элементом. Каменные топоры и ножи использовались наравне с их железными собратьями, а плетеные из волокна пальм мешки были столь же популярны у хозяек, сколь и большие пластиковые тазы. Каждый из предметов привычной для нас утвари, обнаруженной в племени, был уже привычным и для аборигенов. Но использовали они их не совсем так, как, скажем, наши российские женщины. Из мешка для сахара вполне могла быть состряпана майка. Пластиковое ведро, раскрашенное глиной, служило только барабаном. Столовой ложкой не ели, а ковыряли землю, в поисках полезных корешков… Ну, и так далее…
Такая смесь культур, полный винегрет  во взаимодействии первобытных традиций и предметов с инородными вкраплениями нашей цивилизации стали сегодня ярким признаком любого «дикого» племени. Создается впечатление, что окружающий мир, игнорируя по большому счету, малые и изолированные родоплеменные сообщества, просто вбрасывает в их жизнь какие-то свои артефакты, совершенно не заботясь о том, что это будет: полиэтиленовые пакеты, плакаты с рекламой кока-колы, одноразовые шприцы, ёлочные гирлянды или испорченный радиоприемник. Безусловно, аборигены тщательно подберут всё, и методом проб и ошибок оставят для себя то, что сумеют приспособить в быту. Они с радостью заменят бусы из косточек фруктов яркими пластмассовыми побрякушками, а костяной ножик – металлическим. Они попробуют полюбить конфеты, и вообще сахар… Женщины будут носить майки с рекламой стирального порошка до тех пор, пока эти самые майки не истлеют от грязи и старости, не догадавшись ни разу их постирать, ибо само слово «стирка» для них удивительно так же, как и тысяча других понятий XXI века.
Нам кажется, что те экологические организации, которые сегодня ратуют за сохранение первозданной чистоты лесов и озер, сослужили бы человечеству большую службу, если бы взвалили на себя тяжёлое бремя надзора за культурной экологией планеты. Остановить взаимное проникновение укладов и традиций невозможно. Но можно сделать так, чтобы это сосуществование в глобальном, цивилизационном масштабе было максимально щадящим, полезным, гармоничным и уважительным.
Впрочем, это так, лирика…
Думать об этом мы обязательно будем, но уже позже, в Москве. Пока же нам предстояло договориться о мирном и взаимно полезном сосуществовании на одной территории в ближайшие дни. К чему обе стороны незамедлительно и приступили.
Ричард, посовещавшись с портерами и проводниками, начал вместе с Михаилом распаковывать подарки. Но их работа была приостановлена жестом и окриком того мужчины, который вышел к нам первым. Чуть позже мы узнаем, что его зовут Аббутель:
— Друзья! – перевели по очереди его слова пигмей-проводник, а затем уже портер из деревни Сиприануса и наш Ричард, — Мы верим, что вы пришли к нам с миром. Если вам негде жить, наше племя предоставит вам кров и защиту. Мы верим так же, что вы не причините нам зла и не будете устанавливать здесь свои порядки. Кормить мы вас будем наравне с другими членами племени, но за это вы будете работать.
— Миш, он, что совсем не понимает, кто мы такие, или притворяется? – Алексей с удивлением выслушал приветственную речь. – Может быть, как-то получится объяснить пигмеям, что мы будем снимать о них фильм, писать книгу, что это мы можем им помочь, а не они нам предоставить защиту?
— Ага! Особенно хорошо получится объяснить про книгу и фильм. Ты бы еще сказал вождю, что мы его будем снимать исключительно на DVD, а он сам вырежет при монтаже неудачные кадры…. Тогда бы пигмеи точно возражать не стали.
— Ну, ладно….  А почему не сказать, что мы просто в гости?
— А он и объяснил то же самое, только другими словами. У мудрых пигмеев гость – это родственник или знакомый, которому жить негде. Типа нас…. — Миша засмеялся. — Вон, глянь, тетеньки, которые с нами пришли, уже сняли с себя платья, переоделись, так сказать, в «дачное» неглиже, и вовсю кашеварят у дальнего костра.
Действительно, многие из наших провожатых успели разоблачиться, аккуратно завернув одежду в пальмовые листья, и щеголяли почти нагишом, прикрыв бедра какими-то старыми тряпками.
— Эй! Друг! – к Андрею через двух переводчиков обратился сам вождь, определив, видимо, по возрасту, в нем своего коллегу, — Мы сейчас будем строить вам дом.
— Спасибо, но мы…
— Петрович! Не отказывайся. – Михаил показал пальцем себе под ноги. – Смотри, вода стоит почти по щиколотку. Пока мы будем ломать хворост, или таскать листья, чтобы сделать нормальный наст для палатки, утро наступит. Давай им доверимся. Вряд ли они спят в воде. Значит, знают, как поступать в подобной ситуации.
Несколько пигмеев, самый высокий из которых едва доставал Михаилу до подмышек, присвистывая и покачивая головами, по кругу обошли каждого из нас. Затем было собрано небольшое совещание, во время которого мужчины что-то горячо обсуждали. Пока у них разгоралась дискуссия, мы с любопытством заглянули в ближайший дом-шалаш. Правда, «заглянули» — не совсем верное слово. Встав на четвереньки прямо в лужу, которая набухала на глазах возле хижины, мы вползли до половины в небольшое отверстие—вход. Тонкий луч фонарика не высветил в домике почти никаких пожитков, зато стало понятно, что основание домика – это подобие деревянного топчана, приподнятое сантиметров на пять над уровнем земли. Было боязно опираться на это изящное переплетение лиан и веток в полную силу, однако топчан не дрогнул и не развалился. Если бы мы на него улеглись, то он, вероятно, выдержал бы и вес нашего тела, но при этом  в шалаше поместилась бы лишь верхняя часть туловища. Ноги, чуть ниже бедер, пришлось бы оставить «ночевать» за порогом.
Пока мы, раскорячившись, рассматривали хижину, племя приняло какое-то решение и вождь (признаемся, довольно бесцеремонно) вытянул Андрея за ботинок обратно на поляну.
Когда все опять собрались у костра, вождь знаками попросил Михаила – самого высокого из нас – лечь на землю. Центральный костер находился на небольшой возвышенности, и хоть трава вокруг него была мокрой, улечься в лужу Мише не грозило. Как только Михаил растянулся, два молодых воина быстро измерили его рост с помощью тонкой и гибкой лианы и, отбежав туда, где стояли остальные хижины, вбили в землю два колышка. Стало ясно, что нам будут строить дом, соответственно росту самого высокого гостя.
Процесс постройки оказался весьма интересным, и нас всех, кроме Вики, как-то невзначай к нему тоже очень быстро подключили.
Вначале мужчины притащили из джунглей несколько довольно толстых (толщиной с руку) ветвей и настрогали из них колья. Затем при помощи небольшого, но тяжелого  пня, с прикрученной сверху палкой, колья вбили в землю. Если пигмейские хижины были в сечении круглыми, то для нас строили дом прямоугольной формы. Колышки остались торчать над землей сантиметров на двадцать. Оплетя их тонкими лианами и создав что-то вроде панцирной сетки на старой кровати, пигмеи набросали сверху «матраца» ровные и тонкие жерди, прочно связав их между собой. Помост был готов…
Тут-то нам и вспомнился стишок про Гнома, который строил домик вокруг кровати. Потому что пигмеи поступили точно так же, как выдуманный сказочный персонаж. Свистнув нам, чтобы мы следовали за ними, пигмеи побежали в лес, откуда на поляну стали втаскивать длинные палки. Поняв, что мы правильно расценили их свист, мужчины племени оставили нас на такелажных работах, а сами начали плотничать и столярничать. От палок отсекались более тонкие ветви, снималась кора, а концы их заострялись. Втыкая палку одним концом в землю, пигмеи сгибали её над помостом и укрепляли в земле с другой стороны. Через несколько минут над помостом образовался ребристый тоннель из одинаковых дугообразных жердей. К этому времени мы уже натаскали на поляну довольно внушительную кучу хвороста, которую нарубили наши проводники, и вождь показал Мише и Ричарду как нужно переплетать хворостинами жерди. Он выбрал их исключительно потому, что сам мог едва дотянуться руками до «крыши» нашего лесного домика. Оказалось, что ничего особо сложного нет. Технология та же, что и при плетении тынов (заборчиков) в наших украинских и южнорусских деревнях.  «Переплетные» работы заняли еще час. Всё бы ничего, но дождь всё усиливался и усиливался, становясь промозгло-холодным.
— Всего плюс четырнадцать, — клацая зубами, проговорил наш телеоператор, который все это время не отрывался от видоискателя камеры.
Смущаясь от того, что не можем предложить пигмеям нашего способа согреться, мы быстро выпили грамм по сто джина. Помня, какая обычно реакция бывает у тех, кто генетически не приспособлен к спиртному, мы уже давно не угощали аборигенов алкоголем.
Наконец стены были готовы, и воины принесли из леса огромные куски пальмовой коры. А, может быть, это была не пальма, а какое-то иное дерево, но нам очень понравилось, как быстро и ловко с него снимается кора. Сначала делается два круговых глубоких надреза вокруг ствола (с расстоянием между надрезами около двух с половиной метров). При этом один пигмей взбирается на плечи другому. Потом молниеносным движением проводится вертикальный надрез, и кора легко соскальзывает со ствола как соскальзывает кожа с селедки в руках у опытной хозяйки. Оголив пять-шесть деревьев, пигмеи получают кровельный материал, которого достаточно для того, чтобы полностью покрыть даже такой огромный, по их меркам, дом как наш.
К слову сказать, позже мы выяснили, что в племенах пигмеев акка кора при строительстве  используется крайне редко, лишь в исключительных случаях. Обычно, строя дом, жители обходятся более легким кровельным материалом – большими пальмовыми листьями.
Пока мы занимались стройкой, совсем стемнело. Пигмеи жались вокруг костров, печально и вопросительно поглядывая на нас. Особенно несчастными казались лица женщин и детей, у которых от холода уже зуб на зуб не попадал.
— Рич, спроси у Аббутеля, что нам делать дальше? Мы сейчас будем дарить подарки или утром? Смотри, они уже продрогли совсем, а не уходят. Наверное, ждут чего-то….
— Ночь – время даров. Когда небо не видит, что получают его дети…
Ответ вождя был витиеватым и непонятным.
— В смысле?
— В смысле спать нам еще долго не придется. Так что рекомендую переодеться в сухое и приготовиться к длительной церемонии, — вздохнул Ричард. – Мне сказали, что после вручения даров будет церемония благодарения…
— Это что за хрень?
— А Бог его знает…
— Понятно, поспать не получится. Ладно, как говорил петух в том знаменитом анекдоте, догоняя курицу: «не догоню, хоть согреюсь»…
И мы вприпрыжку, догоняя друг друга, понеслись к новому дому, чтобы снять насквозь мокрые штаны и футболки, тихо радуясь, что на дне рюкзаков хранятся теплые и пахнущие далеким московским домом толстовки, махровые носки и запасные кроссовки…
Глава 11. «Утроночь» по-африкански

Еще тридцать минут назад смертельно хотелось спать. Казалось, стоит присесть, а тем более, прилечь на относительно сухую и ровную поверхность, как отяжелевшие веки мгновенно сомкнуться и никакие силы не смогут заставить нас снова открыть глаза.  Ноги, руки, всё тело буквально гудели. И это не литературное преувеличение. Мы явно слышали низкий и равномерный гул, исходящий от наших уставших конечностей. Так, иногда, в кармане толстого халата вибрирует мобильный телефон с выключенным звуком, издавая утробное «зу-м-м-м-зу-м»…
Новый дом пах мокрыми джунглями и теплой землей. Виктория подсуетилась, и на твердые палки помоста были положены туристические коврики и ткань одной из палаток. Вторую палатку, выбрав максимально сухое место для ночлега, оперативно установили ребята из деревни Сиприануса – для себя и для охранников. Мы вповалку попадали на помост. Только Александр и Андрей, слегка припозднились, внимательно осматривая и протирая специальными гигроскопичными тряпками свою технику – видеокамеру и фотоаппараты. Во влажном климате экваториальных лесов линзы объективов буквально в считанные дни и даже часы покрывались тончайшим зеленоватым налётом первородной плесени.
Ричард, который первым успел сменить мокрую одежду, ушел к большому костру. Мы с нетерпением ожидали его возвращения. Очень хотелось, чтобы случилось так, что старый вождь передумает и даст нам отдохнуть до утра. Ведь подарки уже доставлены в его деревню. Они даже расфасованы по индивидуальным мешкам и пакетам, так почему бы не потерпеть? Увы….  Наш друг, товарищ и незаменимый помощник стоял в центре поляны и активно семафорил нам огромными ручищами, призывая к себе.
— Рич! Уже?
— Раньше сядем, раньше выйдем… — оптимистично процитировал Ричард бессмертную комедию советского периода, — Давайте, двигайте сюда. Тут… мёдом угощают.
Мы еще днем встретили птицу-медоведа, поэтому совсем не удивились словам Ричарда. Видимо, в этот период времени в джунглях был самый сезон наполнения диких ульев.
 Кстати, вы когда-нибудь слышали о замечательной пичуге – медоведе? Нет? О! Это незаменимый помощник человека. Вот бы ее каким-либо образом переселись в наши российские леса, чтобы она точно так же помогала нашим российским селянам  охотится на дикий мед. Медовед – не особо красивая птаха. Какая-то приземистая, основательная. У нее короткое, куцее тельце, такие же крепкие и короткие лапки, зато длинные крылья и длинный долотообразный клюв выглядят так, словно достались ей по ошибке, от более крупного пернатого сородича. Птица кормится личинками пчел и,  конечно же, медом. Правда, она не способна самостоятельно противостоять ордам разъяренных насекомых, потому нашла оригинальный выход. Медовед приводит к медовым дуплам людей и обезьян. Она привлекает к себе внимание звонкими криками, бросается под ноги, снова взлетает и буквально требует всем своим поведением, чтобы ее заметили. Едва человек делает шаг в ее направлении, довольная птаха повторяет свои уловки снова и снова: кричит, подлетает, отлетает подальше и опять возвращается. И всё это проделывается до тех пор, пока заинтригованная «жертва» не станет следовать за птицей безостановочно. Убедившись, что ее спутник обнаружил-таки заветное дупло, медовед успокаивается и спокойно ожидает окончания людской охоты. В разоренном пчелином улее всегда останется предостаточно лакомства и для нее самой.
Сегодня, например, медовед доставал нас своими нападками до тех пор, пока один из проводников не последовал за птицей. Было это уже почти на подходе к деревне пигмеев, так что вполне вероятно, мёд, которым сейчас угощалось племя, тоже был принесен нашей компанией.
Впоследствии, кстати, так и оказалось. И есть только одна заковыка, которая заставляет местные племена с опаской относиться к медоведу. Несколько раз, рассказывают, случалось так, что птица обнаруживала запасы меда не на дереве, а уже в чистом, так сказать, виде, где-нибудь в африканском племени. Туземцы и без нее прекрасно находят ароматное лакомство. Не особо разбирая, откуда взялся мед, медовед улетал на приличное расстояние, находил себе «жертву» и приводил ту к деревенскому меду. Если мы вспомним, что большинство племен находятся в состоянии перманентной войны друг с другом, мы поймем, как «радовался» доверчивый охотник, жертва коварного медоведа, оказавшись прямехонько в стане кровного врага. «Многие, послушавшие птицу, живыми не возвращались» — рассказал нам сегодня пигмей-проводник.
Тем временем, Ричард и старая пигмейка, пришедшая  с нами из деревни, устроили на поляне огромную выставку даров, принесенных для племени. Они расстелили на земле ковер из полиэтилена и разложили на нем всё то, что нам советовали принести Пьер, Сиприанус и собственная смекалка. Здесь были: соль, сорго, рис, табак, спички, складные ножики, низки бус, браслеты, фонарики (заряжающиеся механическим способом), несколько отрезов ткани, несколько мотков проволоки, пару больших мотков прочной бечевы и лески, два топора, две штыковые лопатки и пять ножей-мачете. Отдельно лежала большая коробка с карамельками, привезенными еще из Москвы. Мы хотели сначала продемонстрировать пигмеям, как следует есть карамель, освобождая ее из бумажек, а только потом дарить. Такая предусмотрительность не была излишней. В одном из племен караваев детвора обгрызала и съедала фантики, выплевывая конфеты.
Всё племя, столпившись у «прилавка», жадно вглядывалось в подарки, которые со свирепым видом охраняла деревенская пигмейка. Дождь прекратился, и вождь посчитал это добрым знаком для того, чтобы приступить к церемонии.
В этот вечер мы еще не обратили особого внимания на то, насколько плотной была темнота, сгустившаяся в лесу. Важное открытие о непроглядности экваториальных ночей в ЦАРе мы сделаем чуть позже. Пока же все мы, наши портеры и проводники, охранники и даже пара местных жителей одели и включили налобные фонарики. В костер подбросили побольше дров, и пигмеи окончательно уверовали в то, что в их деревню пришел самый настоящий праздник. Мощные лучи специальных фонариков, окрашенные в белые, голубоватые и оранжевые оттенки, как цветные прожекторы на шоу варьете, лихорадочно метались по поляне, придавая ей фантастический, нереальный, волшебный вид. Лица пигмеев, попадающие в круги света, белки их широко распахнутых глаз, огромные мокрые листья деревьев, фосфоресцирующие краски курток Ричарда и Александра —  всё это сияло, сверкало и возбуждало жителей все больше и больше.
По знаку вождя три воина притащили разукрашенные пластиковые ведра, торжественно уселись возле костра и, «настраиваясь», пробарабанили ладонями пока еще не стройную, нервную какую-то, «пробную» мелодию. Но вот увертюра закончилась, барабанщики одновременно взмахнули руками и нас оглушил слаженный и все убыстряющийся ритм осовремененных бонго-бонго (традиционных африканских барабанов).
Почти неуловимый взмах руки вождя…. —  и мелодия оборвалась так же резко и неожиданно как началась.
Чуть сгорбившись, опираясь на длинную суковатую палку, старый вождь вышел в центр круга и обратился к присутствующим с торжественной речью. Мы от души веселились. Дело в том, что «старику» (на наш непредвзятый взгляд) едва ли перевалило за 45 лет, и его уловки, призванные подчеркнуть его почтенный возраст и статус, обмануть могли бы только младенца. Да и сама торжественная речь (интонация) показались тоже странными…
Вот вы, например, помните, как в далеком детстве занудливый завуч школы отчитывал вас за разбитое стекло? Или какая-нибудь соседка МарьИванна, возле чьей квартиры вы накурили с приятелями, визгливо и напыщенно читала вам долгую мораль? Вот и Аббутель вещал примерно так же. То ли ругал, то ли ставил в пример благочестивых предков, то ли проповедовал….  Но соплеменники слушали его с видом нашкодивших подростков, все ниже и ниже опуская головы.
Узнать, о чем говорил Аббутель, нам не удалось. Наши проводники категорически отказались переводить «тронную речь», сославшись на то, что это табу.
Минут через пять вождь сменил гнев на милость и повернулся лицом к нам:
— Эбамбука-э! – и махнул рукой в сторону подарков.
Даже без переводчика стало понятно, что нас приглашают приступить, так сказать, непосредственно к мероприятию.
— Миш, давай комплектовать подарки и отдавать их сначала в руки вождю, — предложил Алексей.
Как оказалось, предложил совершенно верно. Вождь, которому мы отдали первые два мешочка, расплылся в довольной улыбке, приосанился и царственным жестом вручил пакеты из собственных рук какому-то молодому пигмею. Дальше работа пошла веселее. Правда, в какой-то момент Аббутель устал, раскапризничался и стал практически швырять подарки соплеменникам. Еще бы…. Ведь на подстилке оставались лежать топоры, мачете и заветные волшебные фонарики, то есть те трофеи, на которые он претендовал сам. Так оно и получилось. Расставшись, с огромным сожалением, с тремя ножами, Аббутель гортанным криком подозвал какую-то худую женщину средних лет, вероятно, собственную жену, бесцеремонно снял с нее юбку, оставив ту щеголять в небольшой набедренной повязке, сложил в тряпку оставшиеся подарки и отправил ее домой, красноречиво потерев ладони, словно стряхивая с них песок. Таким жестом обычно в грузинском кинематографе темпераментные горцы демонстрируют, что это конец, кино кончилось, подарков больше нет. И точно так же говорят неразборчивое «ва-вах»….
В суматохе мы совсем забыли о том, что детям нужно раздать конфеты. В этот раз решили к помощи Аббутеля не прибегать. Детвора продолжала толпиться у опустевшей «скатерти», ведь взрослые им ничего так и не вручили. Теперь настал ее звездный час.
Виктория взяла за руку симпатичную девчушку лет шести-семи, присела возле коробки, достала оттуда карамельку, развернула и положила себе в рот. Бумажку она скомкала в комочек и бросила рядом с коробкой. Следующую конфету она точно так же развернула, протянула малышке и постаралась показать мимикой, что та может смело есть конфету, потому что это вкусно. Девочка доверчиво засунула конфету в рот, пососала, выплюнула на ладонь, внимательно рассмотрела, снова взяла в рот  и снова плюнула. Каждый раз, лицо ребенка становилось все печальней и печальней.
— Не нравится, — шепнул Леша.
— Да, нет… Тут что-то другое, — задумчиво пробормотал Миша, внимательно всматриваясь в лицо крохи.— Мне кажется, я понял! Она расстраивается потому, что каждый раз конфеты становится все меньше и меньше.
И точно, когда карамелька растворилась полностью, малышка заревела в голос. Удивительно, но ребенок совершенно не воспринял конфету едой (которая, естественно, точно так же исчезает у него во рту). Успокоить девочку смогла находчивая Вика, показав ей, как из двух фантиков и двух палочек можно смастерить симпатичную куколку. Тут уже и остальные девочки включились в игру. На сами конфеты они практически не обращали внимания, горстями засовывая их в рот, а вот обертки заботливо разглаживали на грязных коленках. Мальчишки спокойно отдавали своим сестрам и подружкам ненужные фантики, всячески демонстрируя, что такие игры им не интересны.
Ну да ничего! Для мальчиков мы припасли отдельный подарок – большой баскетбольный мяч, который сложно проколоть даже в джунглях. Но вручим мы его утром, когда будет светло и наш подарок не потеряется в темноте при первом броске.
Пока мы занимались детьми, взрослые пигмеи припрятали полученные подарки и страшно довольные вернулись к костру. Мы едва не рассмеялись. Видели бы вы, как они принарядились…. Мужчины закрепили у себя на талиях ветви каких-то растений и теперь важно вышагивали, напоминая павлинов с распущенным хвостом. Женщины намазались каким-то вонючим жиром или маслом и сверкали в свете фонариков, как облизанная детворой карамель. Возросло и количество барабанщиков. Теперь мы насчитали их человек восемь.
Пигмеи вели себя так, как наша молодежь в послевоенные годы вела себя в сельских клубах. Гармонист играл, парни и девушки становились в широкий круг и начинали локтями подталкивать к центру самого смелого. И лишь потом, когда число танцующих увеличивалось до двух-трех человек, даже самые скромные срывались с места и пускались в пляс.
Здесь на поляне самой смелой оказалась пожилая пигмейка, жена вождя. Она так и не одела свою юбку, что не помешало ей выпрыгнуть в центр круга к костру, и как-то своеобразно изогнувшись начать довольно занятный танец.
Женщина притоптывала, сгибала ноги в коленях, покачивала бедрами и корпусом, но не из стороны в сторону (как это делают, например, масаи) а вперед-назад, вскидывала и роняла руки. Через несколько минут нам показалось, что танец пигмейки изображает какую-то птицу, например, цаплю или аиста. Но это могла быть и игра воображения, и стереотип мышления, ведь мы с детства запомнили из уроков истории и географии, что пляски дикарей у костра всегда имитируют животных и исполняются при охотничьих ритуалах.
Пока дама исполняла свой экзотический танец, к нам приблизилась группа мужчин, бесцеремонно забрав из чехла для фотокамеры пачку «Парламента», закурила и принялась внимательно рассматривать Сашу и Алексея, которые, на взгляд пигмеев были страшно смешно одеты, да еще и держали в руках какие-то непонятные предметы. Заметив, что Александр тоже разглядывает их через видоискатель своей камеры, они вплотную приближали лица к объективу и, в свою очередь, пытались рассмотреть нашего телеоператора. Наконец им это надоело, и мужчины тоже пустились в пляс.
Сколько продолжалось веселье – трудно сказать. Сольные партии сменялись хороводами и даже групповыми плясками с песнями. Пару раз пигмеи вытаскивали в свой круг Викторию. Когда нам стало казаться, что танцоры уже совсем выдохлись, появился Аббутель и, не останавливая танцев, стал угощать из своих рук соплеменников сотами с диким медом, кормя их так, как птица кормит птенцов, то есть, засовывая комки мёда двумя пальцами глубоко в рот. Вложить кусочки сот прямо в наши рты вождь не рискнул, но честно отщипнул по крохотному кусочку и положил угощение нам на тыльную сторону ладоней.
— Миш! Мне кажется, или стало светлее? – Продрогший Леша растерянно огляделся по сторонам.
— Ё-мое! – глянув на часы, воскликнул Ричард.— Восемь часов утра. А ведь праздник начинался, когда было тоже восемь, но только вечера.
— Это что же, мы проплясали двенадцать часов?
— Выходит, что так….
Мы просто обалдели от такого сообщения. Безусловно, все понимали, что посиделки у костра длятся уже довольно долго. Мы пару раз заваривали кофе, подогревая воду в котелке на углях костра. Мы несколько раз вставали с ковриков, чтобы размять затекшие ноги… Но мы даже и предположить не могли, что с момента начала праздника прошло не два-три часа, а почти половина суток.
— Я даже в новогоднюю ночь ложусь спать раньше, — пробормотала Виктория, направляясь в палатку.
Боясь обидеть танцующих туземцев, мы тоже по одному, по-партизански, стали удаляться с поляны, отыскивая в рассветных сумерках свой шалаш. Когда последний из нас (а это был Михаил) протиснулся в домик, тут же, словно по мановению волшебной палочки, стихли барабаны, и поляна, насколько это было видно в неверном утреннем свете, мгновенно опустела.
Это уже потом, завтра, точнее, сегодня в обед, наши портеры объяснят нам, что правила хорошего тона не позволяли пигмеям уходить от костра, пока гости не насладились общением с ними. И этот танцевальный марафон был для пигмеев так же невыносимо утомителен, как и для нас…
Ах, этот проклятый этикет! Мы-то ведь тоже не уходили, боясь обидеть хозяев. И что нам мешало выяснить всё это раньше? А теперь придется спать, тревожно прислушиваясь к тому, не проснулась ли деревня и не посчитают ли нас, спящих, радушные хозяева слишком обременительной обузой. Ведь пока мы будем спать, им придется развести огонь, собрать какие-нибудь корешки, или поймать какую-нибудь дичь, чтобы приготовить еду. Для нас, в том числе. О том, что у нас есть, чем прокормить себя и еще и угостить все племя —  пигмеи пока не догадывались…
Но сон победил все эти расплывчатые и ленивые размышления африканской утроночи. Уютный храп буквально через минуту сменил ворчливое бормотание.
И только Михаилу спалось как-то тревожно и не глубоко. Ему снился удивительный сон о бестелесных белых людях с роскошными лебедиными крыльями, которые кружили над нашим лагерем и звали, звали, звали Мишу с собой красивой и нежной, какой-то неземной мелодией…

Глава 12. Ритуал Большой Луны


— Петрович, слышь, Петрович, а что вы там такое обсуждали по поводу того, что пигмеи и есть наши ближайшие родственники?
— Сань, тебе с утра пораньше больше заняться нечем?
Мы выползали из шалаша хмурые и не выспавшиеся. И только Александр Фетисов, как выяснилось, свято выполнял свой операторский долг, проснувшись вместе с пигмеями довольно рано. «Рано» — это по меркам сегодняшней ночи — часов в двенадцать.
Деревня казалась совершенно безлюдной, но при этом идеально чистой и жилой. Именно так – пустым, но  обитаемым — выглядит дом любой хозяйки-аккуратистки, убравшей до блеска квартиру, приготовившей ароматный обед, но отлучившейся на пару часиков в магазин.
— А где все?
— А!... Они ушли в лес. То ли на охоту, а то ли что-то собирать. – Саша равнодушно махнул рукой. – Рич спит, а я, вы же помните, языков не знаю. Наши переводчики покрутились вокруг меня, да и тоже свалили куда-то. Вы кофе будете? Собственно говоря, я уже и кашу сварил. Но, по-моему, пересластил маленько…
— И что? Деревня совсем пустая?
— Относительно.
— Относительно чего?
— Ну, несколько тёток с детьми остались, но когда все ушли, они очень быстро попрятались в свои шалаши и больше оттуда не выходят.
— А тебе чего не спится?
— Ну, привет! Я же снимал. Мне нужно было свет правильный поймать. Картинка, кстати, классная получилась. Эти пигмеи оказались такими чистюлями, видели бы вы… Они, как только проснулись, что-то там в свои котлы настругали, поели по-быстрому и сразу за веники схватились. Прикиньте, у них почти такие же мётлы как у нас. Только короткие. Самая чистоплотная нация в Африке… Во всех деревнях ЦАРа бардак и мусор, а тут – гляньте – даже земля подметена.
— А вот фиг тебе! У Сиприануса тоже порядок был.
— Ну, ты сказала… Сиприанус – это африканский Макаренко. У него не забалуешь, — Саша весело подмигнул Виктории.
Мы внимательно осмотрели территорию. Действительно, вокруг шалашей и костерков по всему периметру деревни не было видно даже следов от мусора. Исключение составила только наша «стоянка». Мы еще с ночи оставили на улице много разорванных пакетов, каких-то упаковок, брошенных вещей. К тому же Саша, кашеваря, тоже  постарался: просыпал крупу, выбросил банки из-под сгущенки, разбросал, как попало, вокруг костра для просушки наши влажные куртки и обувь. Да уж… Ничего не скажешь: цивилизация XXI века проявила себя во всей красе.
Недовольно ворча и переругиваясь, мы принялись за уборку.
— А почему ты предками пигмеев интересовался? – задал вопрос Андрей, когда относительный порядок был наведён, и мы уселись завтракать. Или, судя по времени — (15-00!) – обедать.
— Просто вы что-то такое обсуждали… про какие-то генотипы, вот мне и стало интересно, почему это наши общие предки были пигмеями, а не скажем, прабабками и прадедками Ричарда?
— Ты почти правильно услышал. Только не генотип, а галлотип. Галлотип – это характеристика всей цепочки ДНК, а не только какого-то гена. Согласно ДНК-генеалогии мы все относимся к определенным родам, то есть имеем в своей ДНК особую мутационную «метку», доставшуюся нам от предков примерно, эдак, пятьдесят тысяч лет назад. Кстати, тебе должно быть интересно узнать, что на всей земле, с ее миллиардами в Китае и с демографическими провалами у нас, количество родов, выявленных учеными – неизменно. Их всего двадцать. Прикинь!  Всего два десятка на всю огромную планету! И они все пронумерованы буквами английского алфавита от А до Т. Кстати, «метка» передается исключительно по мужской линии, она не смешивается, то есть не рекомбинируется с женскими ДНК, а, следовательно, позволяет вычислить твою, например, Саня, принадлежность к тому или иному роду довольно точно. И должен тебе сказать, что галлотип L1, в основании которого находятся пигмеи (как минимум, отдельные их роды), считается одним из самых старых, если не старейшим на земле. И наш восточноевропейский род R1a1, к которому относится 48% этнических русских – прямой потомок именно этого галлотипа.
— Ни фига себе… Ты по жизни такой умный, или специально готовился?
— А ты у Михаила поинтересуйся, и у Леши. После нашей экспедиции в Новую Гвинею, чего мы только на эту тему не перечитали….
Допив кофе и разбудив общими стараниями Ричарда, мы решили узнать с его помощью, куда же все-таки подевались наши радушные потенциальные пращуры. Рич, злой и хмурый спросонок, довольно бесцеремонно растолкал носильщиков. Портеры, в свою очередь, нашли в одном из шалашей пигмейку, пришедшую с нами из деревни. Когда через двадцать минут наш чернокожий товарищ прибежал к костру, лицо его светилось так, словно он только что узнал о том, что выиграл фантастический джек-пот, или что футбольная сборная Камеруна стала чемпионом мира:
— Ритуал Белой Луны!!!!
— Чего?
— Сегодня будет ритуал Белой Луны. Ну, может, и не луны, но чего-то там такого звездного в небе… Короче, братцы…. Нам повезло. Крупно повезло. Сейчас племя в лесу, они ищут каких-то двух девочек, которые две недели назад ушли в джунгли для специального обряда. Я точно пока не понял в чем суть, но это как-то связано с тем, что эти девочки чьи-то невесты. Если они прошли обряд успешно, то племя начнет готовиться к инициации их женихов. Если же нет, то будет обряд Белой Луны. Мне, например, однофигственно, какой из ритуалов я увижу. Я двадцать пять лет до отъезда в Москву прожил в Африке, но не видел ни одного настоящего ритуала! Прикиньте! А тут – только пришли, и такой подарок.
— Рич, а они тебя не разводят? Может быть, это наши местные постарались? Те, которые от Сиприануса… Ну, чтобы нам приятнее было…
Ричард нахмурился, но только на мгновение:
— Нет! Точно, нет. Потому что эта старая тетка, и вообще все деревенские пигмеи, кроме проводников, пошли сюда не из-за нас. Мы думали, что это нам такую честь оказывают… Фигушки! Они по своим делам пришли. У этой тётки наш вождь – родной племянник. Или внук? Впрочем, не важно. У вождя есть сын. Его невеста сейчас в лесу проходит обряд. И весь сыр-бор с происходит из-за этого события, а совсем не потому, что мы пришли.
— Да уж, настоящий пердюмонокль…
— Чего?
— Ладно, проехали…
Буквально через несколько минут из глубины джунглей раздался громкий крик. Потом он повторился, потом прозвучал еще несколько раз, сопровождаемый ударами палок о стволы. По нарастающему шуму и треску стало понятно, что пигмеи возвращаются в деревню.
Мы взволнованно вскочили…
Пока мы будем ждать пигмеев, надо успеть рассказать о том, что вам предстоит пережить вместе с нами буквально через несколько минут. В этом случае, вы будете более адекватно воспринимать увиденное, не испытывая той растерянности, которую испытывали мы, находясь в совершенном неведении относительно ритуалов и обрядов местных жителей. В этом случае, вы сразу поймете, что к чему, и сможете более ярко и выпукло представить увиденную картинку…
Итак. У современных пигмеев акка, даже таких относительно изолированных, как наше племя, настоящих традиционных верований и ритуалов осталось совсем мало. Часть из них просто утеряна, так как тесное соседство с цивилизацией разрушило многие мифы и сказки. Часть ритуалов находится под запретом (например, жертвенный каннибализм). И дело совсем не в том, что правительство наказывает подобные «мероприятия». Оно, как правило, о таких случаях узнает последним…. Просто минувшее столетие, активная колонизация Африки, усилили миграционные процессы в заповедных ранее территориях и резко сократили численность пигмейской популяции. А если численность народа сокращается, то в силу вступают естественные механизмы защиты этноса от полного уничтожения. Тут уж не до войн и каннибализма.
Но какие-то обычаи живы и по сей день. Они так прочно укоренились в человеческом самосознании, что мы умудрились их донести даже до эры космоса и нанотехнологий. Только у нас эти обычаи называются «достижением совершеннолетия» и знаменуются обрядом вручения паспортов и одновременного делегирования прочих гражданских прав и обязанностей, а у диких племен – инициацией. Мы еще не встречали ни одного племени, где бы инициация отсутствовала или была смазана.
Есть этот ритуал и у пигмеев акка. Он во многом схож с ритуалами других народов Африки, но в чем-то и специфичен. Так, и масаи, и банту, и пигмеи, и бушмены, и многие другие племена Черного Континента четко фиксируют дату наступления у девочек детородного возраста. Сделать это, как вы понимаете, довольно просто. Но естественные изменения в организме женщины вызывают почему-то у многих африканцев чувство гадливости и чего-то не чистого. Поэтому и процесс дефлорации здесь считается делом «не самым достойным», хотя и ответственным. Некоторые племена перепоручают его вождю, как самому опытному человеку в племени и «отцу» народа, вынужденного исполнять не только почетные, но и неприятные обязанности. Некоторые распределяют его среди всех членов племени (масаи, например). Пигмеи же полагаются на волю Давы – лесного духа. (Помним, что Дава – обобщенное название. В каждом племени высшего духа зовут своим именем).
По представлениям пигмеев, половозрелая девственница должна уйти на две-три недели в джунгли, чтобы соблазнить там самца. Идеально – самца шимпанзе или гориллы. В крайнем случае – представителя другого племени. Как она будет добиваться близости от обезьяны – ее проблемы. Если контакт состоялся – невеста готова к замужеству и ее ждет пышная свадьба. Если же ничего у девочки не получилось – племя скорбит, а вождь или шаман (часто это одно и то же лицо) проводит очистительный ритуал. После него девушка все равно выходит замуж и ее супруг станет ее первым мужчиной. Но первая брачная ночь с «очищенной» невестой уже не будет казаться жениху позорным наказанием.
Однако, нам кажется в этом странном и, пожалуй, диковатом ритуале есть иной сокровенный смысл, который пигмеи, далекие от генетики, могут улавливать только интуитивно. Поскольку у них браки могут заключаться и внутри одной деревни (то есть, быть близкородственными), велик риск рождения детей с генетическими отклонениями. Поэтому девственница, которая затем будет обязана всю свою оставшуюся жизнь прожить в родной деревне, должна получить шанс забеременеть от чужака, встреченного в лесу. Скорее всего, ни о каких гориллах речь не идет (как бы не уверяли нас в этом сами пигмеи). И, скорее всего, девушки, уходя в лес, точно знают, куда именно они должны пойти, чтобы встретить того самого самца. Иначе, откуда бы в племенах пигмеев часто рождались детишки с явными признаками негроидной расы, более темнокожие, более рослые, чем сами пигмеи? Или почему у семей почти кровных родственников так мало генетических уродств?
Ох, кажется нам, что всё совсем не просто в «датском королевстве» и что за первобытными инициациями стоит не просто больная фантазия первопредков…
Теперь, когда вы знаете, куда и зачем уходили наши пигмейские красавицы, вернемся в день сегодняшний и продолжим наблюдать за происходящим.
Мы взволнованно топтались вокруг костра, когда на поляне появился Аббутель в сопровождении двух молодых девушек. Одна из них, худенькая и, чего греха таить, страшненькая, шла с сияющим лицом. Другая  же — была и повыше, и более статной, и даже почти хорошенькой, но возвращалась с заплаканным лицом. Аббутель с презрением и почти ненавистью поглядывал в ее сторону, резко дергая за руку, как провинившуюся домашнюю животину.
Увидев нас, Аббутель досадливо крякнул, выпустил руку девушки и что-то резкое бросил через плечо. Мгновенно к девушке подбежала не старая еще совсем женщина, идущая позади всех и тоже заплаканная. «Мать невесты», — догадались мы. Не трудно было предположить, что из двух подружек инициацию прошла успешно всего одна. И, как назло, не она была предназначена в жены сыну вождя. Кстати, сам расстроенный юноша тоже находился поблизости, желая, но боясь подойти к своей невесте.
Из дальнего шалаша выбежала жена Аббутеля, и с громкими криками набросилась на супруга, совсем не стыдясь того, что тем самым унижает достоинство вождя. Тот, отмахнувшись, ушел в свой миниатюрный дом.
Еще через тридцать минут Аббутель с невозмутимым лицом сидел возле центрального костра, занимаясь каким-то странным делом.
— Рич, выясни, дружище, чего это он там колдует?
Мы опасались лезть к вождю с расспросами, хотя обстановка в деревне была мирной и никакого напряжения в атмосфере не наблюдалось.
Ричард, уже почти отработанным коротким свистом подозвал к себе проводника-пигмея и переводчика из деревни Сиприануса, и вразвалочку направился к костру. Поговорив с вождем минут пять, он сделал нам знак приблизиться, попросив Андрея и Александра не включать фото и видеокамеры.
К слову сказать, все последующие часы мы тоже были вынуждены вести съемки исключительно «скрытыми камерами», потому что парни из деревни Сиприануса нам объяснили, что таинство обрядов фотографировать и даже зарисовывать – табу. Наверное, Аббутель вообще предпочел бы нас куда-нибудь удалить на время. Но полученные накануне дары и надежда забрать «в наследство» после нашего ухода оставшиеся вещи делали вождя вынужденно терпимым.
— Аббутель будет сегодня мастерить какой-то мужской атрибут для жениха удачливой невесты. – Ричард пока успел мало что выяснить, поэтому был краток. – Вы, вероятно, догадались, что повезло не его сыну. Правда, вождь не теряет надежды, что обряд Белой Луны пройдет успешно, и тогда он успеет приготовить такую же хреновину и для своего наследника. В любом случае, инициацию юношей мы не увидим. Она состоится амана, то есть, через много лун.
— Когда?
— Амана…. Как это объяснить? Пигмеи считают до десяти, по количеству пальцев на руках. Если хлопнуть в ладоши – получается двадцать. Все, что больше двадцати – амана. Аббутель сказал, что от сегодняшнего дня до инициации и свадьбы пройдет «амана дней». Мы к этому времени будем уже в Москве, ну или в Камеруне. Как повезет…
— А что он делает?
Мы во все глаза уставились на вождя. Тот сидел на земле, разложив вокруг себя какие-то палки, листья и мокрые тряпки. Чуть в стороне стоял большой котел с водой. Сначала Аббутель внимательно рассмотрел несколько длинных и прямых прутьев. Самый толстый  был примерно двух-трех сантиметров в диаметре. Остановив выбор на одном из них, пигмей острым ножом отрезал его центральную часть, оставив в руке кусок палки длиной восемьдесят, от силы девяносто сантиметров. Затем он хорошенько намочил в воде тряпку, завернул в нее палку и бросил сверток в огонь. Раздалось шипение, костерок почти погас. Аббутель ловко вскочил на карачки, шумно вдувая воздух в огонь. Когда краешек тряпки задымился, мужчина выхватил сверток из костра и, дуя на руки, развернул его. Увлажненную палку он смело сунул в огонь, ловко поворачивая ее в потоке горячего воздуха и не давая воспламениться. После этого он выхватил один из листьев и начал с большой скоростью тереть палку. Мы тоже попробовали этот сухой лист на ощупь. Он был такой же шершавый, как наша наждачка.
Процесс закручивания в мокрые тряпки, пропаривания, просушки и полировки длился довольно долго. Наконец вождь решил, что все в порядке и палка выглядит так, как должна. Зачем она нужна будущему мужу  — мы пока не знали. Но работой вождя залюбовались. Поверхность палки стала рубиново-коричневой и сверкала так, словно ее покрыли паркетным лаком оттенка «красное дерево».
В этот момент Аббутель вытащил из-под себя моток какой-то толстой лески и стал закреплять ее на верхнем конце палки.
— Свалго-ат-кан, — отрывисто произнес он.
— Чего?
— Вождь говорит, что это жилы из кишок слона, — перевели нам сразу три последовательных переводчика.
Через несколько минут стало понятно, что Аббутель мастерит лук. Он натягивал тетиву и так, и эдак, постоянно пробуя пальцем силу натяжения. Когда тетива пропела красивое баритональное «бзды-н-н-н», вождь жестами показал нам, что работа закончена и что он просит нас удалиться, так как сейчас ему предстоит готовиться уже к другому обряду. Словно подтверждая его слова, к костру подошли три пигмейки, каждая из которых несла пучки каких-то трав, плоские плошки с вязкой массой, подгнившие плоды диких персиков, заветренный кусок медовых сот, дохлую жабу агу и кучу такой же непонятной и мало приятной ерунды.
— Ё-моё! – воскликнул впечатлительный Алексей. – Сейчас наварит какого-нибудь яду, и отравит девчонку к чертям собачьим!
— Да, ладно! – ужаснулась Вика. – Нам же говорили, что ритуал МОЖЕТ пройти и успешно. А как с ядом можно экспериментировать? В чем прикол тогда? Миш, ты как думаешь?
Михаил побледнел и пошатнулся.
— Ты чего? – испугались мы не на шутку, и только сейчас сообразили, что сегодня весь день наш приятель находился, словно не в своей тарелке. Обычно самый веселый, любознательный и внимательный из нас, Миша был подавлен и молчалив.
— Мне кажется, я простыл немного. Знобит что-то…
Мы пощупали лоб товарища: он был горячий и липкий. Судя по всему, температура у него была, и не маленькая.
— Давай в шалаш, переодеваться и пить жаропонижающее! – Вика мгновенно собралась и побежала к самому большому рюкзаку, на дне которого хранилась аптечка.
— Перекупался вчера, — расстроился Михаил, который на нашей памяти ни разу в жизни не пожаловался на плохое самочувствие. – Впрочем, это ерунда. Сейчас глотну аспирин и какой-нибудь антибиотик на всякий случай, и снова буду как новенький….
Стать «новеньким» у Миши получилось только к вечеру. Почти аккурат к тому самому моменту, как в нашей деревне раздался грохот бонго-бонго, и все племя стало подтягиваться к центральному костру.
Глаза у Михаила ввалились, но температура почти полностью упала, а настроение улучшилось настолько, что он попросил чего-нибудь «пожевать» и даже шутил, что у него случилась такая «высокотемпературная» реакция на дикое сообщение о насильственной дефлорации юных барышень необразованными лесными мартышками.
Ричард принес нам хорошее известие. Оно заключалось в том, что вождь, вопреки нашим опасениям, все-таки разрешил нам присутствовать при ритуале. Правда,  третьим классом, сидя, так сказать, на галерке, поодаль от костра. Но и из нашего зрительного ряда мы отчетливо видели, как из шалаша плачущие женщины вывели неудачливую невесту, а из другого появился сам Аббутель, накинувший на себя кусок цветного ситчика в веселеньких желто-зелёно-белых разводах, с повязкой на лбу и миской какого-то варева в руках.
— Если он сейчас ее заставит это выпить, нам надо будет вмешаться и отбить девочку хотя бы даже силой! – не выдержал Алексей.
— Это глупо! – заволновался Ричард. – Пигмеи нас тут перестреляют как кутят. У нас всего два карабина, а у них куча ядовитых стрел и прочих разных копий.
— Смотрите! – Миша напряженно вглядывался в наползающую темноту.
Аббутель уложил девушку на землю и стал тщательно смазывать ее какой-то белой мазью, сантиметр за сантиметром покрывая смуглую кожу и не пропуская ни одного участка. Даже ее курчавые волосы, даже самые интимные места и босые ступни были тщательно прокрашены вождем. После этого всё племя встало вокруг распростертого тела хороводом и начало притоптывать ногами, размеренно двигаясь слева направо, раскачиваясь и напевая заунывную мелодию. В центре круга прыгал вождь, периодически издавая хрипловатые крики. Так продолжалось почти шестьдесят минут. Вдруг, в одночасье, по знаку вождя, все пигмеи рассыпались по поляне, припав к земле и не двигаясь. Аббутель наклонился над девушкой, поднял ее руки вверх и тут же опустил. Руки безвольно, как у покойницы, упали на землю.
— Умерла? – в один голос воскликнули Алексей и Вика и даже вскочили с места.
— Тише вы! – шикнул Ричард. – Видите, все спокойны!
И действительно, судя по мимолетным улыбкам, которые проскальзывали по лицам пигмеев, не задерживаясь, впрочем, надолго, пока ритуал шел как надо. Девушка лежала подобно мраморной статуе, а где-то высоко-высоко в небе, продравшись сквозь низкие и плотные облака, на совершаемое таинство взирала бледная луна, такая же неподвижная и нереальная, как тело юной «белой» пигмейки.
Наконец Аббутель хлопнул в ладоши и все племя приблизилось. Растолкав сородичей, улыбающийся Аббутель посмотрел в нашу сторону и жестами пригласил подойти поближе.
Мы послушались, испытывая какое-то непонятное тошнотворное чувство.
Вождь встал на колени и начал тонкими лоскутами снимать с девушки «кожу». Пигмеи заскулили и завыли от восторга. Мы же сохраняли полное спокойствие. Дело в том, что российские люди, в отличие от своих лесных собратьев, прекрасно знают эффект клея ПВА, который, застывая, снимается с ладошек тонкой кожицей. Такие эксперименты каждый из нас проделывал еще в школе. Сейчас, у костра, мы наблюдали практически тот же фокус, переживая разве что о том, как больно должно быть девочке, у которой местный ПВА налип еще и на волосы.
Наконец вся кожа была очищена. Надо признать, что косметическая процедура пошла невесте на пользу, удалив с ее тела практически всю грязь и превратив юную пигмейку почти в красавицу. Это преображение заметили и все жители деревни. Они радостно загукали, показывая пальцами на «жертву». Самым довольным выглядел жених.
Аббутель несколько раз хлопнул девушку по лицу. Хлопнул очень сильно, как нам показалось. Она открыла глаза, обвела всех непонимающим взглядом, глубоко вздохнула и, наконец, улыбнулась.
Теперь она была полноценной девушкой, очищенной от скверны и готовой к свадьбе с любимым…
Что в этом ритуале могло «пойти не так», мы, к сожалению, так и не узнали. А, может быть, не узнали к счастью! Во всяком случае, теперь о «Белой Луне» у нас не самые плохие воспоминания.

Глава 13. Рядовые будни белых акка-буана.

Следующие три дня слились для нас в увлекательную, но одновременно и монотонную сагу какого-то малобюджетного телесериала, в котором нет ни начала, ни конца, а любую из серий можно смотреть без ущерба для восприятия общего художественного замысла. «Спецэффектами», вроде ритуала Белой Луны, нас больше не баловали. Ночных плясок возле костра не устраивали. В деревне, слава Богу, никто не болел, не умирал и, увы, не женился. Более того, ни мужчины, ни женщины поселка в эти дни не отлучались за его пределы больше, чем на один-два часа. Однако скучать от безделья (в полном смысле этого слова) нам не приходилось.
Пигмеи восприняли наше появление, скорее всего, как данность, поверив сразу и окончательно, что мы пришли к ним надолго, а, возможно, и навсегда. Они зачислили нас в соплеменники и даже подобрали какое-то странное название, вроде «аккабвана» (белый пигмей).
 Дело в том, что понятия «пойти в гости» у этих племен не существует. Точнее, оно сильно отличается от нашего. Если бы им удалось убить на охоте слона, то тогда, безусловно, «в гости», на пир подтянулись бы жители нескольких пигмейских деревень. Все бы знали, что деревня опустеет, как только будет съеден последний кусок мяса. Сейчас же слона не было, так что «гостить» никого не приглашали…
Об этом нам рассказывали и сам вождь, и его сын Мтубо. Кстати, с парнем, после того как его статус «готового к инициации» воина был подтвержден обрядом удачного очищения невесты, мы крепко сдружились. Он же и поведал нам о том, почему многие девушки так боятся Белой Луны. В состав особой мази, наносимой на кожу девушки, входит кожа лягушки аги. А она смертельно ядовита. Впрочем, мы и сами знали об этом. Если бы на коже невесты были порезы, раны, или у неё, не приведи господь, во время каталептического сна вывалился язык, и мазь попала в рот, то смерть была бы неминуема. К счастью, такие случаи встречаются крайне редко. И здесь будет уместно сказать о том, насколько весь организм маленьких лесных людей приспособлен к экстремальным условиям проживания в диких джунглях.
Начнем с того, что кожа пигмеев, как мы уже упоминали, издает специфический резкий запах. Трудно сказать, что он совсем уж неприятный. Скорее, на любителя. В нем очень сильны «парфюмерные» оттенки мускуса. Так же, как в знаменитых духах «Poison», например. Кстати, существует легенда, что этот аромат был задуман величайшим французским парфюмером именно после его каникул в экваториальной Африке. Цель африканской экспедиции Кристиана Диора состояла в том, чтобы создать провокационные, драматические по своему воздействию духи. И он в этом преуспел, прожив около месяца примерно в том районе, где сейчас находились и мы, но со стороны Йокодумы. Правда, «дикий» аромат вызвал очень неоднозначную реакцию у публики. «Духи — яд для сердца» — написал Поль Валери. И это — абсолютно точно, ибо сильные ноты мускуса, как правило, и притягивают своим ярким, харизматичным и соблазнительным ароматом, который трудно игнорировать, но и столь же сильно отталкивают. Потрясающее название – «Яд» — выражает одновременно и страсть, и ее антагонизм — смерть. Так что теперь вы примерно представляете, чем пахнут пигмеи, если отбросить дополнительные благородные цветочно-фруктовые оттенки элитной парфюмерии, смягчающие жесткий природный мускус.

Благодаря повышенной активности желез внутренней секреции, кожа пигмеев постоянно покрыта тонким прочным слоем «сала», или «воска» и кажется на ощупь жирной. Мы были свидетелями того, как туземцы пробирались сквозь колючий кустарник, который на нашей коже, например, оставлял глубокие царапины: они проходили сквозь шипы так, словно те были нежной молодой хвоей. Кожный «жир» придает их эпителию особую эластичность и прочность.
Кроме того, если присмотреться внимательно, станут заметны многочисленные рубцы и разрезы, украшающие кожу пигмеев. Изначально мы считали, что это особый вид декоративной татуировки. И это правда, но только отчасти. Вся Африка знает, что лучших, чем пигмеи,  лекарей и фармацевтов на всем Черном Континенте не найти. Мы не удивимся, если окажется, что и специальное «тату-шрамирование» кожи имеет специальное медицинское предназначение, а не просто является данью традиционной моде. Когда пигмеи достигают возраста двух-трех лет, шаман (или вождь-шаман) делают на их коже тонкий, глубокий и короткий надрез. В этот надрез вкладывается яйцо или личинка какого-нибудь насекомого. Подрастая, личинка прокладывает под кожей тоннель, стремясь вырваться на свободу. Кожа набухает, нагнаивается и затем рубцуется. Процедура эта повторяется неоднократно, толщина и длина «рубца» регулируются тем насекомым, которое внедряется под кожу. «Узор» тоннелей прогнозируется и корректируется шаманом. Именно поэтому шрамы выглядят не хаотично, а весьма декоративно и воспринимаются украшением.
Но к чему бы терпеть такие мучения? Почему не обойтись обычным тату или просто глубокими узорами-царапинами? Ведь и они широко распространены в пигмейских племенах….
Кажется, что ответ лежит на поверхности. Это не просто украшения. Это – прививки! Да-да! Древнейшие и примитивные прививки от страшных тропических болезней, передающихся, в основном, через укусы насекомых. Поэтому и не удивительно, что те вспышки лихорадки, малярии, филариаза, саркопсиллоза, миаза, дракунулёза, шистосомии, которые являются бичом для большинства африканских народов, пигмеев почти не затрагивают.
Между прочим, даже соблюдение всех правил гигиены и превентивные  меры не всегда спасают и цивильных путешественников от некоторых болезней и паразитов, а вот пигмеи не болеют!
Кстати, если вы решите повторить наш маршрут и отправитесь в Африку, обращайте особое внимание не на крупных животных или даже хищников. Остерегаться следует других, почти невидимых врагов: клещей, жуков, мух и москитов.
Тропические кровососущие клещи живут на растениях, на почве, в щелях стен. Они — разносчики многих опасных болезней. Не срывайте впившегося в Вас клеща: капните на него одеколоном или йодом. Повторяйте «прокапывание» до тех пор, пока не убедитесь, что вам могут оказать квалифицированную медицинскую помощь.
Будьте особенно внимательны к разнообразным жукам, их в Африке тысячи: постельный жук, поцелуйный клоп, жук-триатомид и другие  —  все они пьют кровь и переносят болезни. Прячутся в щелях жилища, в помещениях для скота, в норах грызунов. На пропитание выходят ночью. Поэтому без особой нужды ночью по джунглям лучше не гулять.
Легенда Африки – муха це-це. Это коричневая или жёлтая муха длиной около сантиметра. Узнать насекомое не сложно. Крылья её перекрываются под брюшком, хоботок направлен вперёд. Питается исключительно кровью человека и животных. Разносит самые опасные болезни, в том числе сонную. Распространена в некоторых районах Африки. Привлечь к себе внимание этой опасной мухи можно  тёмной одеждой, а вот отпугнуть — белой. Коричневая разновидность це-це кусает только движущиеся жертвы. Муха нападает чаще всего на животных, но человека считает деликатесом. И потому даже в окружении огромного стада антилоп, где-нибудь, на сафари в Уганде, вы должны помнить, что це-це будет охотиться на вас! Живёт она в тенистых местах с высокой влажностью почвы. Жёлтая разновидность  мух, которая чаще встречается именно в джунглях ЦАРа и Камеруна,  к счастью путешественников, нападает на человека редко, только во время остановок на открытых пространствах.
Однако мы отвлеклись. Но отвлеклись не случайно. Все наши переживания по поводу возможных болезней и эпидемий были вызваны в то время недавней температурой Михаила. Согласитесь, мало приятного подхватить даже самую легкую простуду в тех краях, где до ближайшей аптеки, или фельдшерского пункта предстоит «пробежка» в пару сотен километров… Мы внимательно всматривались в поведение Миши, пытаясь понять, вылечился ли он полностью, или просто успокаивает нас, претворяясь здоровым. Судя по тому, что таблеток он больше не пил, прервав даже курс антибиотиков, самочувствие нашего товарища было замечательным. Следовательно, теперь мы с легким сердцем могли начать более активную «деятельность», в том числе, совместную с пигмеями охоту и, конечно же, долгожданный марш-бросок через «заповедный лес» и необжитые территории в сторону Нолы – поселка авантюристов и контрабандистов.
 Правда, на такое путешествие еще нужно было постараться уговорить наших маленьких товарищей. Поэтому мы из всех сил завоевывали авторитет у местных граждан, стараясь продемонстрировать им свою выносливость, силу, храбрость и (что немаловажно!) терпимость и доброжелательность.
Установлению взаимопонимания со взрослыми очень помогали дети. Абу, Симбо, Лайси, Мтака, Смбата, Мзонгбо, Кулья, Суситка – эти детские имена мы постарались выучить раньше других, правда, постоянно путались, кто из них кто.
Вика первой обратила внимание на то, что у детворы в деревне не так много развлечений. Мяч, который мы им подарили, вызвал бурный восторг местных мальчишек. Но долго поиграть им в него не пришлось. Аббутель, понаблюдав минут двадцать, как юные спортсмены носятся по деревне, кидая, пиная, толкая и футболя мяч (объяснить правила хоть какой-то игры нам было сложно), забрал красивый упругий шар себе и отнес его в хижину. Заглянув к нему после обеда, мы увидели, что вождь крепко спит, закрепив мяч в расщелине веток на полу и положив на него голову. Не самая удобная подушка, но Аббутель, похоже, был счастлив. Зато дети, поняв сам принцип игры «в мяч», через два дня состряпали себе нечто круглое из тонких веточек, прочной травы, похожей на нашу осоку и обрывков полиэтиленовых пакетов, позаимствованных в нашем шалаше. Мальчики трудились усердно и очень долго, пока не добились того, чтобы их мяч не разваливался на запчасти после первых двух ударов.
Теперь, если вам доведется побывать в тех краях, вы будете знать, откуда пигмеи узнали про футбол и баскетбол. (Шутка!)
Отсутствие другой популярной во всем мире детской игрушки – качелей – мы тоже не могли для себя объяснить. Ведь мы неоднократно наблюдали, как мальчики и девочки с большим удовольствием раскачивались на лианах, прямо рядом с деревней. Это было захватывающее, но довольно утомительное занятие, требующее особой сноровки, силы рук. И некоторые малыши, а особенно малышки, увы, в силу возраста пока не могли принимать участия в подобной игре. Чему очень сильно огорчались.
Виктория и Михаил, подбив Ричарда, стали уговаривать пожилую пигмейку, пришедшую с нами из деревни, поменять ее старое рваное «сари», сотканное из какого-то прочного материала, похожего на лён, на пару больших и практически новых футболок из наших рюкзаков. Полутораметровое полотнище нам было нужно для того, чтобы соорудить некое подобие гамака, на котором могли бы качаться и совсем маленькие жители деревни. Гамак удался на славу и прослужил безотказно почти два дня! Оттеснив малышей, гамак облюбовали подростки, и довольно скоро он затрещал по швам. Хорошо хоть то, что родители малышей успели оценить удобство новых качелей. Когда мы прощались с деревней, в тени огромных баобабов качалось уже сразу три гамака…
Кстати, старая пигмейка, подарившая деревне свое платье-сари, нашим уговорам поддалась не сразу, зато потом, нарядившись в новую майку, достающую ей почти до пят, вызвала отчаянную зависть местных женщин. К слову, эта зависть могла окончиться плачевно для наших гардеробов. Пигмеи практически не знакомы со словом «личная собственность» и поэтому совершенно спокойно заимствуют нужные им вещи друг у друга. Освоившись с нашим присутствием и зачислив нас в разряд «своих», пигмеи почти перестали стесняться и совершенно спокойно заходили в наш шалаш, забирая приглянувшиеся им вещи. Так, в частности, запасы сигарет Андрея были без зазрения совести экспроприированы и выкурены уже на вторые сутки. Петровичу чудом удалось спасти три драгоценные пачки «Парламента», которые случайно попали в сумку для фотоаппаратуры. Выяснилось, что объяснять пигмеям элементарные, казалось бы, понятия про «моё» и «твоё» смысла не было. Поэтому мы просто перетащили все самое ценное в палатку к охранникам. Их, в отличие от нас, пигмеи игнорировали и даже побаивались. Возможно из-за наличия автоматов, а может быть потому, что вообще не любили представителей других африканских народностей.
С этими автоматами тоже вышла презабавная история, сильно повысившая наш авторитет в глазах столичных секьюрити, а так же Ричарда и молодых людей из клана мэтра Сиприануса.
Устав от размеренной и монотонной жизни в деревне, мы решили попросить охранников (Антуана и Лу) показать нам свое стрелковое мастерство. А если совсем честно, то пострелять хотелось нам самим. Поэтому просьба продемонстрировать «легендарную меткость африканских сержантов» была, конечно же, простой провокацией. Но она удалась. И после обеда небольшая группа жителей деревни вместе с нами и нашими телохранителями отправилась в джунгли. Для того, чтобы найти относительно просторную полянку, удаленную от деревни настолько, чтобы стрельба была абсолютно безопасной, нам пришлось преодолеть довольно большое расстояние и даже перейти вброд пару речушек. Мы шли, с любопытством рассматривая удивительный мир экваториального леса, заглядываясь на огромных, величиной с две ладони, бабочек, прислушиваясь к пению птиц. Ха! Кто вообще придумал это слово – «пение»? Петь, как показал опыт многочисленных экспедиций, умеют исключительно российские соловьи, синицы, дрозды и иволги. Большинство же пернатых Азии, Африки и Латинской Америки просто щебечет, или орёт диким голосом, очень далеким от «музыкальности и мелодичности».
Наши приятели, Лу и Антуан, освоившиеся с нами настолько, чтобы перестать вытягиваться в струнку и отдавать честь при каждом удобном случае (как научил их главный министерский начальник), хитро посмеиваясь, бежали впереди всей живописной группы. Отбежав на приличное расстояние, они приседали на корточки и начинали быстро-быстро просеивать в ручьях речной песок сквозь пальцы. Пару раз они воровато оглядывались и засовывали себе в карманы мелкие камешки.
— Рич! Они алмазы ищут? Или золото? – ноздри нашего телеоператора алчно раздулись, Саша с удовольствием присоединился бы к золотодобытчикам, если бы понимал, как выглядят самородки. Ведь все камушки в речке блестели и все отливали чем-то золотым.
— Однозначно алмазы. Золото в этих местах встречается только в шахтах. А вот алмазные трубки часто выходят на поверхность.
— А что они в карманы засовывают? Неужели за эти полчаса они нашли уже штук тридцать бриллиантов?
— Да нет, дружище, нет, конечно. Для того, чтобы вот так, на бегу, обнаружить алмаз нужен опыт и натренированный глаз. Похожих камешков тут полным-полно. Скорее всего, ребята просто придут в лагерь и попробуют порезать своими находками что-нибудь стеклянное.
— А как можно перепутать алмаз?
— Ты спроси лучше, как его можно не перепутать… Это только в огранке камень сияет и сверкает. А в природе он больше похож на малюсенький осколок мутного и грязного оргстекла,  прочно застрявшего в твердом куске спрессованной грязи. Кстати! Надо свистнуть копателям, чтобы сворачивали свою незаконную деятельность и возвращались к нам. Я вижу замечательную полянку.
Мы осмотрелись. Действительно, поляна была дивно хороша. Когда-то давно в этом месте, должно быть, была слоновья топа, спуск к водопою. Деревья были свалены и поломаны. Примерно через пятьдесят метров от реки виднелись еще несколько одиночных уцелевших гигантов-венге. Наверное, нам предстоит еще раз сделать внеплановое отступление, чтобы рассказать о том, как же выглядят те джунгли, о величие и непроходимости которых мы уже так много говорили. Надеемся, Вы простите, дорогой читатель, что наше повествование пестрит подобными отклонениями от сюжетной линии? Но так уж работает голова путешественника, в которой драйв тесно переплетен с созерцательностью, а большинство происшествий напрямую связано с отсутствием или недостаточностью знаний об окружающем мире.
Итак. Джунгли.
Особенность местных джунглей — необычайное обилие так называемых внеярусных растений – разнообразных лиан и эпифитов (бромелий и орхидей), которые тесно переплетаются между собой, образуя сплошной зеленый массив.  В подобном лесу зачастую невозможно выделить отдельные элементы растительного мира. А отыскать поляну – вообще трудновыполнимая задача. Поляны здесь так же редки, как таежные заросли в средней полосе России. Джунгли воспринимаются  хаотичным, пышным и сумасбродным нагромождением причудливо переплетенных стволов и ветвей, где в неожиданных изгибах, длинных провисах, бесчисленных губительных кольцах извиваются растения-паразиты, порой опускающиеся до земли сплошной непроходимой сетью. Трудно встретить хотя бы один ствол, который бы поднимался к лучам солнца свободным от их щупалец.
Различают два вида тропических лесов — первичный и вторичный. Первичный тропический лес, несмотря на множество древесных форм, еще относительно проходим. Густые заросли встречаются в основном по берегам рек, на прогалинах, на участках вырубки и лесных пожаров. Вместе с тем густые кроны деревьев препятствуют проникновению к почве солнечных лучей и ее просыханию: лишь десятая их часть достигает земли.  Поэтому в тропическом лесу постоянно царит сырой полумрак, создающий впечатление мрачности, «гиблости» и однообразия. Однако в ходе освоения огромных пространств девственного леса человеком, в ходе развития цивилизации на смену первичным лесам пришли вторичные. То есть, те участки, которые были вырублены, или выжжены, или выкорчеваны занеслись ветром семена иных растений: кустарников, низкорослых деревьев, бамбука и разных трав.
Вторичный лес не обладает выраженной многоярусностью девственного дождевого леса. Для него характерны отстоящие друг от друга на большом расстоянии деревья-гиганты, которые возвышаются над общим уровнем непроходимой растительности. По выражению Джона Хантера, «человек может потратить всю свою жизнь, изучая флору и фауну на одной квадратной миле джунглей».
Теперь вы понимаете, как мы обрадовались, обнаружив в непроходимой чаще такую симпатичную полянку, на которой можно было почти беспрепятственно провести наши стрельбы.
Мишени – пластиковые бутылки из-под воды – мы установили на дальнем конце полянки. Убедившись предварительно, что патронов у нас достаточно (по 4 полных магазина на каждый автомат) решили, что один-два из них можем расстрелять совершенно безболезненно. Изначально мы планировали дать возможность показать свое мастерство Лу и Антуану, а потом, невзначай как бы, попросить автоматы и себе. Но азарт сделал свое черное дело, и беззастенчиво потеснив африканских военных, Андрей и Михаил заняли позиции на стрелковой площадке. Надо сказать, что наше стрельбище удивительно напоминало классический траншейный стенд. Глубокая канава (бывшее лежбище носорогов), пролегающая с противоположной стороны поляны, в которой были установлены две палки с накинутыми на них бутылями, мало защищала от порывистого влажного ветра. Палки раскачивались. И наши мишени то появлялись, то исчезали над гребнем канавы. Эта внеплановая дополнительная сложность только добавила нам адреналина.
— Миш! В эти качели попасть нереально! – заволновалась Вика, боясь, что мы опозоримся в глазах пигмеев и охранников.
— Вах! Нэ волнуйся, жэнщина… Отойди! – Миша произнес эту фразу с сильным кавказским акцентом, давая понять, что оружие находится в опытных руках великого воина. – Смотри сюда. Я изготавливаюсь к стрельбе в направлении того высокого дерева. Оно неподвижно и потому надежно для прицеливания. Видишь, палку повело влево… Следовательно, через секунду она начнет возвращаться. Я все это фиксирую взглядом и плавно поворачиваю корпус вправо, в направлении возврата. Увидев, что палка стала наклоняться в другую сторону, я продолжаю поворачивать корпус вслед за мишенью, одновременно вскидывая автомат. Моя задача целиться в точку, расположенную примерно в 30-40 сантиметрах впереди и немного ниже мишени. Вот так. А теперь, внимание, выстрел!
— Где?
— Черт! Осечка! Попробую снова. Петрович, стреляй в левую бутылку.
— И у меня осечка…
— Что за ерунда?
— А ну-ка, давай еще разок…
Два выстрела прозвучали практически одновременно. Бутылки остались невредимыми.
— Похоже, пристреляться не получится. У тебя как?
— Аналогично, Ватсон.
— Давай с поправкой…
Осечка. Еще осечка.
Раздосадованные мужчины опустились на корточки и принялись разбирать автоматы…. Что сказать? Советский АКМ и его буржуйский собрат – бельгийский автомат-пулемет — выглядели в равной степени плохо. Достоинства АК известны всем. Это высокая надежность даже в самых тяжелых условиях эксплуатации, неприхотливость и простота в использовании и обслуживании, невысокая стоимость… Это правда. Как правда и то, что автоматы наших охранников почти сохранили работоспособность, не смотря на совершенно наплевательское к себе отношение. Как пошутил Алексей: «Были бы тут наши армейские старшины, или прапорщики, получили бы разрыв сердца». Ствол АКМ не чистился, пожалуй, со дня их изготовления по лицензии Ижевского завода в Китае.
— Ричард! Позови сюда наших шалопаев, и постарайся очень толково перевести им все, что мы сейчас будем говорить. – Андрей оглянулся по сторонам, увидел подходящий пень и разложил на нем запчасти автомата. – Вика! К тебе тоже просьба. Вы все равно собирались кипятить воду для чая. Сделайте это прямо сейчас. И достань из походника соду. Она там должна быть. От изжоги брали….…
Когда Лу и Антуан испуганно приблизились, наши мужчины уже вовсю трудились.
— Переводи! – Михаил сосредоточился и постарался объяснить максимально понятно. —  Очищать стволы от грязи и вот этих наростов впредь нужно будет обязательно. Хорошо помогает в этом солярка,  а особенно трансформаторное масло, в котором гарантировано отсутствует вода. Думаю, что в Банги все это можно найти. В полевых условиях прекрасно чистит стволы промывание горячей мыльной водой или водой со стиральным порошком, годится даже раствор соды. Раствор нужно будет залить в таз, или в котел, как собирается это сделать Андрюха, а шомполом со щетинной щеткой как поршнем втянуть воду, опустив в нее концы стволов. После чего останется промыть их кипятком, поливая из чайника. У нас чайника нет, будем лить из кружки. После этой процедуры стволы необходимо протереть сухой чистой тряпкой или бумажными салфетками (мы возьмем туалетную бумагу), в том числе изнутри и дать просохнуть.
— Миш! Тут все хуже…
— Коррозия?
— Фиг поймешь. Тут еще и налет. Медный похоже…
— Братцы, вы о чем? – Ричард приподнял брови, а охранники смотрели на нас молча, с благоговейным восторгом. Наверное, в их местной армии так вот запросто с оружием управлялись только самые главные генералы…
— Знаешь ли ты, драгоценный наш, африканский друг, что по утверждениям артиллеристов, орудия крупного калибра каждый выстрел теряют пару килограммов металла с поверхности канала ствола. Здесь не килограммы, а микро-миллиграммы, но и это сильно плохо. Кроме того, на эту поверхность тонкой пленкой от каждого выстрела наносится тонкий слой материала оболочки патрона. В большинстве случаев это медные сплавы. Но что сюда засовывали и чем стреляли бравые солдаты из Банги – я не знаю. В автомате явно не родные патроны…. И коррозию и меднение удалить механическим путем очень тяжело. Надо долго чистить ствол поступательными движениями по всей длине жестким бронзовым или мягким железным ершиком с обильной смазкой. Ни того, ни другого, ни третьего у нас нет. Плюс ко всему подклиниваются патроны в магазине, а сами патроны частью отсырели, частью разрушились… Так что стрельбища наши отменяются. Предлагаю попить кофе и возвращаться в деревню. Если получится вечером отремонтировать оружие – вернемся завтра.
— Миш! А его обязательно ремонтировать? – Вика капризно надула губы, понимая, что вечером мужчины будут заняты непонятным делом, а ей придется скучать в одиночестве.
— Виктория, не бузи! – Алексей не мог не вмешаться. – Ты же сама видела: осечка за осечкой.  Ты же в курсе, что через три дня мы в самую-самую дичь отправляемся. И ладно, если нам по пути в Заповедный Лес встретится какой-нибудь воинственный туземец-людоед. Куда ни шло. Стрелять не станем, будем договариваться, прятаться или, на крайняк,  идти в рукопашную…. А если это слон или горилла? Или бешеный бегемот? Мы ему как будем объяснять необходимость дождаться второго выстрела? Да он нас пять раз разорвать успеет.
Вот так и получилось, что весь вечер нынешнего дня и даже часть следующего утра нам пришлось провозиться с оружием, приводя его мало-мальски в божеский вид. Правда, с той поры охранники прониклись к нам таким безраздельным доверием и уважением (особенно когда мы продемонстрировали-таки свои навыки прицельной стрельбы), что напрочь отказались прикасаться к автоматам, полностью доверив и их, и свои жизни Михаилу и Андрею. Сами же они отныне стали носить наши рюкзаки, баулы и сумки, с радостью превратившись в выносливых молодых портеров.

Глава 14. Идет охота на волков…
Вечером четвертого дня к нам прибежал возбуждённый Ричард. Обычно вечерами он «тусил» возле костра одной пигмейской семьи, где жили мать с молодой дочерью-вдовой. Точнее, соломенными вдовами были обе женщины. Примерно пять месяцев назад их мужья отправились в сторону Нолы выменивать слоновьи бивни на пластиковые тазы и прочую хозяйственную утварь. Если бы купцы расщедрились, то пигмеи вернулись бы в деревню с солидным запасом спичек и соли. Но прошел месяц, затем второй, третий и племя решило, что ждать охотников не имеет смысла. С их опытом и мужеством, пропавшие Сале и Тзир могли победить даже слона-одиночку. Но долгое отсутствие мужчин красноречиво свидетельствовало, что либо слон был не один, либо случилась какая-то иная  неприятность.
Признаемся, мы сначала не очень верили в то, что пигмеи умеют охотиться на слонов – самых крупных сухопутных животных на планете. Тем более, охотиться так, как нам рассказал об этом Аббутель.
 Своей жертвой пигмеи выбирают исключительно слонов-одиночек. Если кто не знает, то «одиночка» в джунглях – всегда самый страшный зверь, будь то слон, бегемот, носорог или горилла. В ходе брачных иерархических разборок внутри слоновьего стада, или сообщества обезьян иногда возникает конфликт вожака  со своим ближайшим соперником. Как правило, это проигравший в турнире самец. Вожак не успокаивается лаврами победителя, он чувствует потенциальную угрозу своему статусу, поэтому начинает беспощадно и методично  «чмарить» (по меткому определению Александра) соперника по брачным баталиям. К мнению вожака вынужденно «прислушивается» все стадо и рано или поздно самец-неудачник изгоняется.
 Стадные животные не приспособлены жить в одиночестве. Мягко выражаясь, от этого у них сильно портится характер. А если учесть, что одиночка потенциально самый  крупный, сильный  и крепкий зверь, то дурной характер в сочетании с обидой и недюжинной силой дают очень опасную смесь.
 Правда, случается и так, что стадо отторгает от себя просто больного и старого самца, «лишний рот», как сказали бы циники. Так вот, встреча с первым одиночкой – смертельно опасна для любого более слабого животного и человека. Встреча со вторым – для человека-охотника желанна. Угроза жизни и здоровью всё равно остается (старый слон все-таки слон, огромный и сильный), но зато появляется шанс на удачную охоту.
Обнаружив такого самца в джунглях, вычислив по особым признакам его возраст, пигмеи начинают преследование и, дождавшись пока животное крепко уснет, подкрадываются к зверю вдвоем. Один быстрым и точным движением острейшего копья перерезает кровеносную артерию под коленом задней ноги слона, второй бьет копьем в глаз. Раненый зверь, ошалевший от боли и почти ослепший начинает метаться по лесу, нанося себе дополнительные ранения о сучья деревьев и теряя кровь. Через день или два, обессилев, слон снова засыпает, и тогда охотники перерезают артерию на другой ноге. Еще через пару дней им останется лишь добить обездвиженную и ослабевшую тушу. Все дни, пока раненый слон бродит по джунглям, пигмеи занимаются тем, что пытаются заманить его криками и воплями в сторону своей деревни. Оно и понятно. Когда животное будет убито, всей деревне придется сниматься с места и кочевать в сторону огромной горы мяса вместе с детьми и домашним скарбом. Лучше будет, если расстояние от предыдущей стоянки до новой составит всего несколько сот метров, а не десятки километров (как тоже иногда случалось).
Нам не довелось увидеть подобную охоту своими глазами. Однако Аббутель милостиво разрешил нам полюбоваться на слоновье «кладбище» — кости и шкуру убитого семь месяцев назад слона, – которое находилось всего метрах в ста от деревни, на выжженной и вытоптанной площадке недавнего «общепигмейского» праздника-пиршества.
И вот теперь Ричард сообщает нам об охоте!
— Я не уверена, что хочу смотреть на то, как убивают животных! – заявила Виктория.
— Брось! Мы протопали столько километров, а еще больше проехали и пролетели не для того, чтобы изображать из себя Гринпис. – Андрей старался воспринимать все происходящее чуть философски и отстраненно.
— Но в деревне уже пару недель или чуть больше не видели мяса. И если бы мы не подкармливали их тушенкой, то охота состоялась бы еще три дня назад.— Ричард нахмурился и добавил, — К тому же, условие совместной охоты – это их ультиматум. Или мы вместе, или они не ведут нас на территорию Давы. Альтернативы нет. Мзитти сказала, что ты и ты, — Рич показал пальцами на Андрея и Мишу, — доказали, что вы воины. Вероятно, после ваших стрельбищ. А вот я, Леша, Саша и, тем более, Вика – для них пока только нахлебники, которые могут подвести в походе.
— Черт, а нельзя пройти в Нолу без них? Только с деревенскими проводниками? Ну, теми, что от Сиприануса… — Миша опять себя неважно чувствовал и даже мысль о том, чтобы завтра провести весь день на ногах вызвала протест его ослабевшего организма.
— Миш, ты в порядке? – от внимательного взгляда Андрея не укрылись лихорадочный румянец на скулах и влажная бледность лица товарища. Правда, остальные приятели пока ничего не замечали, тем более, что все мы и сами находились в каком-то странном состоянии: гремучей смеси возбуждения, апатии, дрожи и потливости. Списывалось все это на тяжелейший климат влажных джунглей, резкую смену дневной жары и ночных холодов и вечно мокрую от дождя, липкую и почти зловонную от не просыхания одежду.
— Да как сказать…. Опять что-то накатило. Видно, не надо было мне бросать пить антибиотики и арбидол. Это не простуда, это грипп, скорей всего. Меня еще в Москве подколбашивало….
— Знаешь, что? Давай поступим так…. Если утром легче не станет, сворачиваемся и без разговоров возвращаемся к Сиприанусу. Там есть хоть какой-то шанс найти транспорт до города.
— Петрович, ты что? Издеваешься? Я же сказал, что меня просто подколбашивает! В Москве я с таким состоянием сидел бы в офисе как миленький и даже не думал отлёживаться. Ты на всех посмотри…. Сам-то тоже днем таблетки глотал.
— Согласен. Климат тут – не подарок…
Наступившее утро было теплым, ясным и солнечным. Самочувствие и настроение у всех улучшилось настолько, что энергия просто била ключом. Ричард определил общие вчерашние недомогания как «акклиматизацию», которая по неизвестным науке причинам растянулась у нас в ЦАРе аж на неделю….
 Мы единодушно согласились с аргументами Рича, и с любопытством выглянули из шалаша. Жизнь в деревне уже кипела вовсю. На поляну, к кострам, высыпали и стар, и мал, и женщины, и мужчины. На кострах пеклись, жарились или варились немудреные блюда пигмейского завтрака. Между «полевых кухонь» бродила Гастия (мы, наконец, запомнили, как зовут жену Аббутеля). Женщина поглядывала в котелки и колебасы, принюхивалась, иногда давала какие-то отрывистые команды. Услыхав их, женщины и даже мужчины безропотно поднимались, шли за Гастией, брали возле ее шалаша какие-то корешки и травы, горсти истолченного в белый порошок корнеплода «сандук», возвращались к кострам и продолжали помешивать варево и переворачивать «жаркое» в пальмовых листьях, основательно приправив их принесенными продуктами.
Рядом с нашим шалашом неслышно возник Аббутель. Он уже выучил последовательность перевода при общении с «белыми пигмеями», поэтому притащил с собой за руку одного деревенского проводника и заспанного портера из деревни Сиприануса.
— Могут ли мои друзья дать нам вкусную воду из черного порошка, белого порошка, синей банки и красной банки?
Алексей захохотал. Он даже не предполагал, что его случайная оплошность так понравится жителям деревни. Дело в том, что однажды, дождавшись, когда все мы напьемся черного кофе, Леша решил побаловать себя кофе со сгущенкой. Не обнаружив привычной синей банки со сгущенным молоком, Алексей решил обойтись молоком сухим. Он развел порошок согласно инструкции и вылил раствор в ведро. Вместо пары чашек кофе в ведре теперь кипело добрая пара литров напитка с комками не растворившегося молока. Не вкусно, не сладко и не аппетитно… Поборов собственную лень, Алексей отправился в палатку охранников на поиски сгущенки. В это время Ричард, который уже был в курсе того, что ищет Леша, нашел в нашем шалаше литровую банку сгущенного какао и, не раздумывая, добавил в варево.
Пока Ричард, отойдя в джунгли, доедал из банки сладкую шоколадную массу, вернулся Алексей и, ничего не подозревая, влил в ведро еще две банки сгущенки….
Пить получившийся кофе было невозможно. Даже самый отчаянный сладкоежка не смог бы проглотить эту раскаленную патоку, вкус которой не соответствовал ни одному из знакомых напитков. Однако, к нашему огромному удивлению, «какао-кофе по-Семеновски» очень понравилось пигмеям. И это при том, что они совсем не любят сладости. Хитрюга Аббутель, который всегда внимательно следил за тем, как мы готовим еду, четко запомнил – белый порошок, черный порошок, красная банка, синяя банка. И сегодня, перед охотой, он решил укрепить боевой дух пигмеев с помощью волшебного напитка, которое вождь называл «акиабуана» — вода белых людей.
Пришлось пожертвовать последними банками сладких консервов и ублажить деревенское начальство.
Пока все завтракали, Абутель, Гастия и еще несколько пигмеев старшего поколения принялись разбирать и раскладывать на поляне длинные и прочные полотнища сетей. В воздухе царило оживление. То и дело молодежь срывалась с места и подбегала к старикам, желая помочь. Чувствовалось, что по охоте, а, точнее, по свежему мясу в племени соскучились все.
— Видишь, Рич, а ты нам рассказывал, что у пигмеев перед охотой исполняются какие-то песни и пляски. Что-то вчера ничего подобного мы не заметили, — проворчал Андрей, заботливо укладывая в небольшой рюкзачок фотоаппаратуру, коробочки со слайдами и фотопленкой — высокочувствительной Fuji 800 и 1600 ISO. Мы использовали ее в тех случаях, когда планировали пейзажную и натурную фотосъемку в экстремальных условиях,  в жанре репортажа,  а также для съемки тех объектов, которые требовали при всем этом точно настроенного воспроизведения цвета и высокого качества изображения. Цифровая фототехника у нас тоже была, но самые лучшие снимки мы традиционно привозили на слайдах.
— Ты не прав. Мтубо, сын вождя, проболтался, что пигмеи ночью уходили в лес и танцевали «танец леса» довольно далеко от деревни. У акка разрешено исполнять при чужаках только один танец – общий. Для интимных общений с Давой они выбирают время и место подальше от посторонних глаз.
— Значит, они нам пока не доверяют полностью, — вздохнул Алексей. – А жаль!
— О чем ты говоришь?! – Рич даже вскочил, — Если мы сегодня не опростоволосимся, то они пропустят нас на территорию Давы – и это высшая степень доверия. А о большем и мечтать не стоит!
Через час вся деревня в полном составе выдвинулась в джунгли в том направлении, куда нам часто указывали пигмеи, говоря, что это дорога к миру Давы.
Отойдя от деревеньки примерно на полтора-два километра, племя разбилось на две равные части. Деление было почти спонтанным, без половозрастных различий или приоритетов. Просто те пигмеи, которые шли первыми, притормозили и начали разматывать рулоны сеток (где-то полтора метра в высоту и двадцать в длину), крепя их между стволами деревьев. Те же, кто шел чуть позади, не снижая скорости движения, огибали соплеменников, оставляя возле них свои связки сетей, и уходили дальше. Посовещавшись, мы тоже решили разбиться. С первой группой остались Саша, Вика и Ричард, а Андрей, Леша и Михаил пошли в джунгли. Вторая группа отошла от сетей еще примерно на три километра (на что понадобилось около часа) и постепенно стала вытягиваться в длинную цепочку. Минут через пять к ним присоединились и человек пять-шесть запыхавшихся молодых мужчин, прибежавших из стана «сетевиков». С ними был и Ричард, которого, по его словам, силой потащили за собой. По взмаху руки Аббутеля (а именно он командовал загонщиками) пигмеи начали двигаться в обратном направлении, исступленно крича, барабаня палками по деревьям и стараясь производить максимальное количество шума. Растянувшаяся метров на пятьсот цепочка постепенно сужалась, укорачивалась и превращалась в полукруг. Со стороны пигмеев, оставшихся в засаде, донеслись нестройные ответные крики, и загонщики ускорили передвижение почти до бега, прорываясь сквозь тесное переплетение лиан и колючих кустарников. Вот тут-то мы и позавидовали бронированной коже маленьких воинов, так как сами успевали только вскрикивать от вонзающихся в тело шипов и колючек и оставляя на цепких крючках клочья одежды.
Наконец обе половинки большой человеческой ловушки захлопнулись. Людской гомон почти смолк, зато отчетливо стал слышен громкий крик и плач попавших в сети косуль и антилоп….

Следующую часть главы мы не рекомендуем читать женщинам, детям и людям со слабыми нервами. Это написано не для красного словца. К сожалению, реалии жизни в первобытнообщинном строе таковы, что многие нормы этики и нравственности, закрепленные нами с детства, у пигмеев бы вызвали полнейшее недоумение. И, наоборот. Следующие часы показали, что наши наивные попытки рассмотреть в аборигенах знакомые и понятные черты своих школьных приятелей, соседей или сослуживцев (словом,  общечеловеческие черты) были обречены на провал. Да, мы все дети одной планеты. Да, мы обязаны уважать друг друга и жить в мире. Но это будет всего лишь обычное добрососедство. Ни о каком взаимном проникновении культур, духовном единении и прочих высоких материях речи идти не может. Ближайшие лет сто-двести – совершенно точно…. Мы очень похожи, но мы – разные.
… Тем временем выяснилось, что «улов» сегодняшнего дня не слишком велик. Возбужденные охотники вытащили из сетей всего пять-шесть небольших копытных. Головы маленьких антилоп-дукеров, удирающих от загонщиков, попали в ячейки сетей, а специальные колючки, вплетенные в волокно, и рожки самих животных мешали освобождению. Тем не менее, паре антилоп удалось удрать и пигмеи расстроенно цокали языками, рассматривая дыры в полотнищах сеток.
Мы тоже были возбуждены охотой, адреналин был буквально разлит в воздухе, крики животных били по нервам, но все понимали, что это – жизнь. Для того, чтобы не умереть с голоду, выкормить детей и внуков нужно лишить жизни иное живое существо. Однако то, что стало происходить дальше, было за гранью нашего восприятия «необходимой жестокости».
Пигмеи разбились на небольшие группы, каждая из которых получила по одному трофею. Извивающихся и плачущих косуль цепко держали женщины. Самым удивительным казалось то, что у всех «держательниц добычи» за спиной были привязаны младенцы, а малыши постарше цепко держались за мамины повязки и юбки. Это показалось нам сначала даже символичным. Дескать, мужчины-воины таким образом проявляют заботу о слабых и выражают им полное доверие. Но уже через секунду Вика зажмурилась, мы отвернулись, а у Александра задрожала в руках камера.
Высоко подняв над землей вырывающееся животное, пигмейки-мамаши при помощи огромных ножей и своих подружек стали разделывать живую дичь. Крик подранков поднялся до непереносимой высоты, из глубочайших ран освежеванных живьем тел лилась кровь, дети подставляли под нее ладошки и с удовольствием слизывали теплую жидкость. Не обращая никакого внимания на предсмертные крики и хрипы, пигмеи продолжали отрезать кусок за куском, отсекая конечности, вырезая пласты мякоти и внимательно следя, чтобы животное не скончалось до завершения разделки. Ломти свежатины складывались в принесенные корзины. Наконец, в руках у женщин осталось поникшее тельце и чудом дышащая голова антилоп с заплаканными глазами. Последний сильный взмах ножа, и освежеванная живьем дичь падает к ногам женщины, а пигмейка-мясник с победным воплем поднимает над головой отрезанную голову.
Не выдержав, Вика почти без сознания свалилась в кусты и ее начало выворачивать наизнанку. Пигмейки снисходительно посматривали на рыдающую женщину и насмешливо выражали ей свое неодобрение.
Признаемся честно, в этот момент, глядя на лица пигмеев, перепачканных в крови, обезображенных звериными оскалами улыбок, мы впервые по-настоящему испугались.
В деревню возвращались молча. Пигмеи взяли довольно высокий темп, стремясь как можно скорее добраться до костров и приступить к приготовлению мяса, по которому очень соскучились. Мы шли насупившись, не в силах объяснить себе увиденную картину. Особой сентиментальностью никто из нас не отличался. На охоте тоже приходилось бывать. Да и говядину со свининой мы ели в Москве почти каждый день без особых угрызений совести. Так почему же сегодня мы впервые испытали чувство какой-то гадливости и почти ненависти к своим собратьям, пожалев обреченных животных? Неужели все дело в том, КАК именно пигмеи убивали свои жертвы?
Получается сплошное лукавство…
 Мы не отрицаем убийства (охоты) как таковых, но нас не устраивают тонкости? Та пропасть, которую каждый ощутил минуту назад между нашим миром и миром диких джунглей – это всего лишь нюанс разделки мяса?
Бред.
Больше всего хотелось вымыть руки, умыть лицо и уйти подальше от поляны, где над некоторыми кострами уже разносился зловонный запах паленой шерсти и подгорающего на огне кровавого сока…
Эх, пережить бы этот вечер, а там уже можно будет настоятельно потребовать у Аббутеля ответа на вопрос, выделит ли он нам помощников для пересечения территории Давы? Мы не могли больше ждать. Время поджимало довольно сильно.


Глава 15. Загадка хрустнувшей ветки

Сегодня – решающий день. Сегодня нам вынесут вердикт: суждено ли сбыться мечтам о проникновении в заповедный мир Давы, или мы должны будем, не солоно хлебавши, вернуться в Банги, чтобы уже оттуда улететь к друзьям в Йокодуму.
Конечно же, мы несколько утрировали собственные переживания, пребывая в полной уверенности, что Аббутель обязательно даст нам проводников. Все эти его многозначительные взгляды, закатывание глаз, нервическое потрясывание головой и картинное пожимание плечами было не чем иным, как частью ритуальной игры. И велась она даже не для нас, а для соплеменников: пусть знают, что эти большие белые пигмеи полностью зависят от решения вождя. А, значит, он и есть в лесу самый главный…. Ну, разве что, после Давы.
Наступал пятый день пребывания в племени и девятый – в Центрально-Африканской Республике. Осознав это, мы даже удивились. Казалось, что со времени отлета из Москвы прошло уже, как минимум, полгода. Вероятно, прав был Киплинг, когда писал о том, что «в джунглях время спрессовывается настолько, что даже час времени кажется неподъемным, словно столетие»… И, тем не менее, люди (и мы в том числе) снова и снова стремятся в эти первозданные чащобы, чтобы проделать почти Сизифов труд постижения непостижимого, твердя, как попугаи извечное «последний шанс увидеть»….
— Ну что, народ? Есть предложение подкупающее своей новизной: сто первый раз подойти к Аббутелю и спросить – когда же? – Михаил отказался от завтрака и прохаживался у шалаша с кружкой крепчайшего кофе. Сахар и сгущенка кончились еще вчера.
Мы лениво ковыряли ложками знаменитую Лёшину «супокашу» (сметанообразную питательную массу из макарон, тушенки и картофельных хлопьев) и поглядывали в сторону пигмейских костров. Жители деревушки, (в отличие от предыдущих дней) сегодня проснулись поздно. Вчерашняя трапеза, когда каждый взрослый житель и даже ребенок до отвала наелись свежего мяса, вызвала глубокий, продолжительный сон. К слову сказать, зрелище праздничного ужина повергло бы в шок наших врачей-диетологов и вообще всех сторонников здорового питания. Мы никак не могли взять в толк, каким образом трехлетний ребенок может, не отвлекаясь, умять почти два килограмма жареного мяса, поскуливая, постанывая, заваливаясь на бок от обжорства, но упорно продолжая глотать кусок за куском. А после того, как он все-таки падал на спину со вздувшимся огромным животом и почти закрытыми глазами, к нему подсаживалась мама и апатично засовывала дитю в рот грудь, заставляя сосать молоко.
 Мы еще не говорили, что дети пигмеев сосут грудь почти до смены молочных зубов? Нет? Но мы это наблюдали своими глазами….
Лишь при прорезывание первого настоящего зуба (который тут же «для красоты» подпиливает опытный «дантист» из местных) ребенок перестает получать материнское молоко.  Правда, он может быть отлучен от груди и раньше, в том случае, если у него есть младшие братья и сестры. Но это, увы, случается редко. Разница между старшими и младшими детьми в пигмейских семьях – значительная. Чем это вызвано – не знаем. То ли женщины умудряются каким-то образом регулировать наступление беременности, а то ли просто не каждый раз вынашивают плод. Здесь для будущих мам нет поблажек, и они наравне со всем племенем выполняют самую тяжелую работу. А вот малыши в племени – всеобщие любимцы. Им позволено почти всё, и они безобразничают, нисколько не опасаясь гнева взрослых. Даже суровый выговор для самого хулиганистого проказника звучит для постороннего уха нежным воркованием.
 Да и как такового разделения на «мой ребенок – чужой ребенок» в племени практически не существует.
 Мы, например, определяли родителей большинства детей только в период приема пищи, когда детвора вынуждено разбредалась к своим костровищам. В остальное время суток всё перемешивалось и то, что женщина носила на руках младенца, совсем не говорило о том, что это были ее сын или дочка.
Этим утром к завтраку пигмеи готовились основательно. Нужно было обязательно доесть вчерашнее мясо, потому что хранить его в джунглях негде. Кроме того, мясо животных в племенах не варят, хотя у пигмеев есть и котелки, и даже есть такие блюда, которые мы для себя окрестили как «суп» и «компот». Есть свеженину можно только в печеном виде и в определенном порядке – сначала потроха, затем конечности, уши и хвосты и лишь на следующий день можно было приготовить то, что наши хозяйки назвали бы «вырезкой».
 Нам рассказали, что при поедании слона очередность блюд соблюдается принципиально иная. Та, «большая»,  трапеза начинается с хобота и печени, считающихся деликатесами, затем готовится длинный ломоть мяса, расположенный вдоль хребта и окорок задних ног. Самое дорогое блюдо – мозги и глаза животного. Их едят только вождь и его коллеги, приглашенные из других племен.
В самый разгар приготовления завтрака произошло нечто странное. На поляну выскочил Аббутель, заспанный и, как сказали бы у нас, «в исподнем»: то есть, на вожде едва держалась узенькая набедренная повязка. (Обычно мужчина щеголял в длинной юбке или женских цветастых рваных шароварах, которые появились в племени, наверное, лет десять назад).
— Краяк! Бу Рата! — воскликнул вождь и пигмеи, которые возились у костров с дальней стороны поляны, одновременно встали, все до единого, взяли свои нехитрые пожитки, подняли с земли детей, забрали еду и толпой перебрались на нашу сторону, разместившись у костров своих родственников и соседей. Люди действовали так слажено, спокойно и быстро, что любой прапорщик в нашей армии искусал бы от зависти собственные локти. На всю передислокацию ушло секунд тридцать, не больше.
— Рич! Выясни, что за манёвры?! – Саша, который стоял с камерой в центре поляны растерянно водил глазами по сторонам, досадуя, что плавный ритм его съемки был бессовестно нарушен. Но Ричард уже и сам спешил к палатке портеров и охранников, понимая, что произошло нечто непредвиденное.
— Не знаю, — сказал он, вернувшись, — Титль Домм говорит, что вождь сообщил о какой-то опасности, которую ему пообещал Дава , пока Аббутель спал.
— Какой замечательный язык у пигмеев, — засмеялся Леша, — Вождь проорал два слова, а перевод занял два предложения. Может, наш Титль Домм решил заделаться сказочником?...

За всё время нашего повествования мы как-то не удосужились рассказать вам о деревенских портерах. Один из них – строгий и спокойный мужчина по имени Жермен – нравился нам своей основательностью, неторопливостью и безусловной храбростью. Позже мы выяснили, что Жермену было всего двадцать три года, хотя его поведение отличала совсем не юношеская зрелость. Он без лишних слов появлялся там и тогда, где и когда мы в нем нуждались. Он всегда становился так, чтобы прикрывать своей спиной Вику или кого-либо из нас, а переносимая им поклажа всегда оказывалась тяжелее, чем у всех остальных.
В противоположность ему, второй портер, Никса, служил ярким примером того, что даже у такого великого учителя, как Сиприанус, случаются педагогические промахи. Юноша был порывист, бесшабашен, романтичен, обидчив   и амбициозен. Толку от него (как от портера) было чуть, а шуму и суеты много. При первом же знакомстве он важно заявил, что его зовут месье  Никсабонг Титль Дзенго Дьяко Домм (или как-то так) и попросил называть его исключительно полным именем. Жермен и Ричард дружно проигнорировали требование, сократив имя до короткого Никса, а мы смогли запомнить только часть фамилии – Титль Домм. Впрочем, юноша нам нравился. Было в нем что-то такое – искреннее и трогательное, что свойственно только бесшабашной молодости, у которой все впереди, поэтому она живет без оглядки на правила и традиции. Но вот доверять информации, полученной от пылкого портера, мы могли не всегда. К сожалению, перепроверить его слова не представлялось возможным, потому как Жермен еще с утра ушел в лес, чтобы собрать диких персиков, большой любительницей которых оказалась Виктория. Поэтому нам пришлось встать и отправиться в конец деревни, чтобы самостоятельно исследовать территорию и определить причины экстренной эвакуации пигмеев.
— Э-э-бамбука-а-а! – Страшным голосом закричал Аббутель, увидев, как мы шастаем у брошенных костров, и даже затряс кулаками. – Сейба! Сейба!
— Чего он разорался? – Алексей был озадачен яростью вождя.
— Не знаю, — пожал плечами Андрей, — Я могу ошибаться, но, по-моему, сейба – это название дерева.
И действительно, вокруг поляны росли огромные, метров по 50-60 гиганты-деревья. В парочке из них мы опознали масленичную пальму, в одном фикус. Но были и два красавца-переростка, сталкиваться с которыми нам прежде не приходилось. Одно из них, дерево с красивым названием «мор», пигмеи почитали особо. Мор – замечательная природная хлебопекарня. Его стручки достигают тридцати сантиметров длины, и в них прячется единственное семечко, весящее аж двести-триста граммов. Из одного такого семечка местные жители могут приготовить обед для всей семьи. Они растирают его в порошок, смешивают с яйцами птиц, дикими фруктами, медом и пекут удивительно сытные и вкусные лепешки. К нашему приходу в кроне этого дерева почти не осталось плодов (или семян), поэтому мы поверили на слово Ричарду.
Обсуждая нервозность Аббутеля, мы, тем не менее, вернулись к своему шалашу и стали решать, когда лучше затеять с вождем разговор о завтрашнем уходе из деревни. Прошло минут двадцать, не больше, и вдруг лес вокруг поляны вздрогнул от оглушительного удара о землю чего-то тяжелого и столба пыли, смерчем прокатившегося по поляне. Показалось, что с неба упал огромный метеорит….
 Мы вскочили с мест, не понимая, что произошло. Когда пыль, поднятая в воздух, несколько рассеялась, стало видно, что в конце поляны, там, откуда ушли пигмеи, на земле лежит длиннющая ветка, толщиной с приличную березу. Она раздавила два шалаша и смела пару-тройку костров. Мы зачарованно смотрели на внушительный обломок, не в силах произнести ни слова.
Пигмеи же, словно ничего не произошло, совершенно спокойно поднялись от соседских костров и такой же организованной гурьбой отправились восвояси. Мужчины оттащили ветку в сторону, разровняли землю и принялись за ремонт, точнее, строительство разрушенного жилья. Женщины уселись к кострам и продолжили приготовление пищи. Не веря своим глазам, мы приблизились к месту «аварии» и осмотрели бревно. Ветка обломилась так, словно ее срезали огромным ножом. Древесина не была сухой, старой или трухлявой.
— Миш, как ты думаешь, как Аббутель узнал, что ветка сломается? – Алексей с трудом смог приподнять конец тяжелого обломка.
— Не уверен, но думаю, что он услышал какой-то предварительный звук или треск…
— Логично…. Но, с другой стороны, ты же видел, — остальные пигмеи до этого вели себя совершенно спокойно…. Если бы был треск, его услышали бы и другие?
— Возможно…. Возможно, что они и слышали угрожающий звук, но не стали покидать свои дома без приказа.
— Ну, знаешь…. Пигмеи точно не похожи на идиотов. И лес они знают и чувствуют, как никто. Разве стали бы они рисковать жизнями своих детей ради того, чтобы дождаться команды Аббутеля?
— Но другой вариант еще фантастичнее.
— Какой другой?
— Предположение, что Аббутель чего-то там увидел во сне или услышал от Давы…
— А ты совсем-совсем не веришь в колдовство африканцев?
— Совсем. Точнее, я не верю в то, что они могут что-то там, запредельное, колдовать или беседовать с духами. Вот в знахарство их – верю. Жена Аббутеля дала мне каких-то трав пожевать, и температура мигом упала. А ведь она ко мне не прикасалась, даже близко не подходила, а значит, издали почувствовала, что у меня жар. Травка оказалась классной. Пот прошиб минуты через три…
— Вкусная трава-то?
— Как наш сельдерей, только кислая…. Слушайте, а чего мы тянем? Пошли прямо сейчас выясним у Аббутеля по поводу завтрашнего дня. Мне кажется, самое время. Есть повод выразить восхищение его прозорливостью. Мы же заметили, что вождь тщеславен. Значит, сейчас он ждет от нас комплиментов….
То ли, действительно, помогла наша лесть и преувеличенные восторги, а то ли мы врали сами себе, что стали свидетелями рядового события, но Аббутель принял всё за чистую монету. Он скромно потупил глаза, расчувствовался, вежливо съел листок бумаги из записной книжки, которую мы ему принесли в подарок, и заявил, что отпустит нас к Даве. И даже отправит с нами двух старых воинов, которые проведут нас в заповедный лес. Точнее, они будут искать главный знак Давы, и если его найдут, то мы сможем пройти сквозь его территорию.
Снова здорово! Чем дальше в лес, тем толще партизаны…. Что там еще придумал хитрюга-пигмей на этот раз? Какой Знак Давы?
Секретным знаком Давы, как мы узнали из переводов Титль Домма и Ричарда, должна была стать встреча с одиноким слоном. Говорят, что нюх и слух у слонов развиты неимоверно. Человека они слышат издалека, примерно за километр. А слоны-одиночки осторожны вдвойне. Чтобы Дава одобрил наш марш-бросок, мы должны будем не просто найти одинокого слона, но и «вступить с ним в контакт». Если дух соизволит нас пропустить, слон задерет хобот, протрубит три раза и удерет в чащу. Если нет – слон может броситься на нас в атаку.
— Классная перспектива. – Виктория откровенно расстроилась. – Во-первых, пойди найди там этого слона. Во-вторых, мне не улыбается перспектива догонялок с милой зверушкой: все равно слон бегает быстрее. А в-третьих, может быть, всё это вообще сказки и пигмеи нас просто не собираются отпускать? Слишком уж много условий.
— В чем-то ты права, конечно, — Рич вздохнул. – Однако, я предупредил вождя, что завтра мы уйдем в любом случае. К Сиприанусу, к Даве, к черту на рога, но уйдем. Аббутель не понимает, что такое «обратные билеты в Москву с фиксированной датой», но мне он поверил.
Тем не менее, после общения с вождем, настроение у всех мгновенно улучшилось. Нам уже не терпелось, чтобы «завтра» наступило как можно скорее, лучше прямо сейчас…. Мы веселились словно дети, которые собрались удрать без взрослых из дома в поход, предвкушая новые захватывающие приключения.
 Радовало и то, что вождь пообещал нам, что сегодня вечером мы увидим «первый Знак Давы», который уверит нас в величие духа леса. Стало понятно, что речь идет о каком-то особом ритуале. На нашей памяти – всего втором за пять дней. А ведь мы в Москве мечтали, что каждый божий день сможем наблюдать всё новые и новые обряды, которые и станут основой будущей книги о путешествии к пигмеям.
Незаметно наступил вечер.
Рюкзаки были собраны. Вещи просушены и занесены в шалаш, чтобы завтра мы смогли отправиться в путь в относительно чистой, но сухой одежде. Андрей и Саша еще раз почистили объективы, разложили по специальным кармашкам пленку и кассеты, пересыпав их зёрнышками гидрогеля, предохраняющим технику и материалы от переувлажнения.
Но оказалось, что наши радужные планы могут рухнуть в одну секунду.
И совсем не по вине вождя, или нашему недосмотру….
 К костру, возле которого мы смаковали несладкий кофеёк, подошли злой как черт Ричард и виноватый до невозможности Титль Домм.
— Ну…., давай, Никса,…. колись, что ты задумал…! – рыкнул Рич на нашего носильщика-переводчика по-французски. Из того, что в красивую французскую фразу, он вставил сразу три неопределенных русских артикля «бля», стало понятно, что мальчишка провинился всерьез.
Из сбивчивого рассказа юноши, который разве что не размазывал по щекам слезы, стало ясно, что вляпались все мы здорово….
 В общем, так:
После ритуала «Белой Луны», когда юноша впервые увидел Тую, «жертвенную» девушку, он уже не мог не думать о ней каждую минуту. Парень впервые за свои семнадцать лет, почувствовал то, о чем раньше только читал в книжках, которые им давал Сиприанус и слышал от старших друзей. Он влюбился. Не зная, как требуется поступать в таких случаях , Титль Домм, не отличающийся излишней скромностью и робостью, подкараулил Тую в джунглях и рассказал ей о своих чувствах. Растерявшаяся девушка не сразу прогнала наглеца, а потом между ними произошло то, ради чего ее, собственно говоря, и отправляли на две недели в лес проходить инициацию. Молодые люди согрешили.
Титль Домм, как честный мужчина, объявил избраннице, что хочет на ней жениться. У Туи началась откровенная истерика.  Его предложение  было не осуществимо. Более того, оно было смертельно опасно!
Начнем с того, что Туи уже был жених – замечательный парень Мтобо, являющийся, к тому же, сыном могущественного вождя. Сам Мтобо, похоже, был искренне  влюблён в невесту, не отказавшись от нее даже после того, как девушка подверглась унизительному обряду Белой Луны и отчетливо понимая перспективу обязательного первого «грязного» контакта с будущей женой-девственницей.
Эти аргументы казались Туе достаточными, чтобы отказаться от своей любви с чужаком. Однако Титль Домм за три коротких дня и три длинных ночи умудрился влюбить в себя  юную ветреницу до потери сознания.
И теперь ситуация стала еще хуже.
Если Титль Домм женится на Туе и останется в деревне, это будет обозначать смертельный поединок между ним и ее бывшим женихом. Да и Аббутель, вполне вероятно, еще до всякого поединка просто убьет чужака и все…. На предложение портера уйти с нами в заповедный лес, а потом вернуться в деревню Сиприануса, девушка тоже ответила категорическим отказом. Разгневанный Аббутель и опозоренный Мтобо обязательно отыщут беглецов и накажут их самым понятным образом – просто убьют.
Масло в огонь подлило и сообщение Туи, что племя может жестоко отомстить и всем белым пигмеям за то, что один из нас (а Титль Домм считал себя одним из нас) осквернил традиции акка.
Ситуация казалась патовой. Мы прокручивали в голове возможные варианты, понимая, что разумного выхода нам найти не удается. Андрей и Михаил пытались вразумить мальчишку и уговорить его уйти с нами, чтобы в разлуке с Туей попытаться разобраться в себе. Но парень стоял насмерть, приводя железный аргумент о скорой свадьбе Мтобо и Туи и о том, что он умрет без любимой. Поэтому, не все ли равно, когда и где он эту смерть встретит?
После некоторого раздумья, нами сообща был отвергнут и вариант, предложенный Алексеем и заключавшийся в том, чтобы дать Аббутелю выкуп за Тую. Насколько мы могли узнать вождя, он вполне мог бы нам продать соплеменницу, но только не потенциальную жену собственного сына. Такой поступок был бы для него позором….
 Если бы все происходило в цивилизованном мире, если бы мы свободно говорили на диалекте акка, еще можно было бы надеяться на ораторское мастерство, логику  и искусство убеждения. Здесь же, в нашем положении, нечего было и мечтать о том, что старый вождь не прогонит нас в ярости после первого же слова. Кроме того, любой конфликт с Аббутелем был смертельно опасен для всех. Мы своими глазами видели, как вождь пьет сок дикой саты из чаши, выточенной из черепа. И хотя мы убедили себя и наших портеров, что это череп обезьяны, сомнения оставались….
Проспорив до хрипоты пару часов и не найдя никакого выхода, мы вдруг  с удивлением обнаружили отсутствие в хижине охочей до подобных «лав стори» Виктории.
 Вика нашлась через пять минут в палатке наших охранников, где она в компании Жермена что-то тихо обсуждала с девушкой Туей.
— Я позвала Тую под тем предлогом, чтобы она научила меня плести косички, — невинно хлопая глазами, сообщила наша подруга.
— Говори быстро, что ты затеяла? – грозно спросил Михаил, прекрасно знающий характер коллеги.
— Ничего особенного. Вы просто плутали в трех соснах, дорогие мужчины. С присущей вашему мужскому полу самоуверенностью и упрямством, вы рассматривали для ребят всего две возможности: уйти с нами или остаться в деревне. И обе эти возможности тупиковые.
— Не только, — заспорил Алексей. – Мы думали и о беседе с Аббутелем, и пробовали уговорить Титля забыть свой курортный роман.
— А почему вам не пришло в голову, что сладкая парочка действительно  может уйти… Но только не с нами, и не к Сиприанусу?
— Как это?
— А очень просто.  Никса Титль Домм прекрасно знает дорогу до деревни Сиприануса. Оттуда до той дороги, по которой мы приехали в деревню – сто метров. На этой дороге иногда проезжают грузовики. Пусть редко, но все же… Если мы дадим ребятам немного денег и продуктов на первое время, они смогут добраться до Бамбио и остаться жить там. У парня светлая голова и он, как минимум, знает грамоту. Так что работу найдет. Я даже выяснила у Жермена, что  Никса пару раз бывал в Бамбио вместе с другими ребятами на дне урожая. Я не думаю, что могущество Аббутеля столь велико, чтобы соваться в большой город. Тем более, я уверена, о Бамбио, как таковом, вождь вообще никогда не слышал.
— А как это они уйдут, если мы понимаем, что погони не избежать? В этом-то вся беда!
— Никса завтра пойдет с нами. Через какое-то время он может «подвернуть ногу» и якобы повернуть обратно, в свою деревню. Это усыпит бдительность тех пигмеев, которых нам выделит Аббутель. Кстати, если мы в этой ситуации выделим Никсе продукты, это тоже будет объяснимо. А Туя, в свою очередь, может через день или два уйти в джунгли и… пропасть. Мы же слышали рассказы о том, что люди здесь иногда теряются, становятся жертвами горилл, или каких-то хищников.
— Но ее будут искать!
— Я не уверена. Вождь, хоть и считает ее невестой сына, не любит девушку. Он никогда и ни за что на свете не отдаст ее другому мужчине, но если она пропадет – не сильно расстроится…
Господи! Ну почему мужчины никогда не читают дамских романов и не смотрят мелодрам? Наверняка Вика придумала свой план, позаимствовав его в какой-нибудь книжке. Однако, приходилось признать, что в нашей ситуации её предложение было самым разумным и к тому же довольно легко осуществимым. Если мы постараемся правильно объяснить все Титль Домму – план сработает! Мы с воодушевлением покинули палатку охранников, и только Андрей выглядел хмурым и даже злым.
— Петрович, ты чего? – заметив состояние приятеля, поинтересовался Леша.
— Да ну, ерунда какая-то. Чистый Голливуд. Я никак не могу понять, почему мы все время норовим сыграть «в ладушки»?
— Во что сыграть?
— В ладушки. Впрочем, не важно. Мы пролетели хренову тучу километров, мы тащили с собой тонну оборудования, обсуждали какие-то вопросы, строили какие-то планы. И вместо этого, мы сейчас сидим, как идиоты, вытираем слезы сопливому мальчишке и разыгрываем среди баобабов «Ромео и Джульету», пятый акт….
— Да уж….. Тут и Голливуд и даже МХАТ отдыхают. Согласен, Петрович. – Михаил закашлялся и остановился. – Только видишь ли, Андрюха… Жизнь такая штука, что нельзя ее воспринимать только с позиции рационального опыта или целесообразности поступков. Скорее всего, если бы тут работала другая съемочная группа, да хоть БиБиСи, то она подобрала бы себе более солидного портера. Он бы никогда не влюбился в аборигенку. Он бы не помешал бизнесу и съемочному процессу. Но зато в их фильме никогда бы не оказались и те кадры, которые мы с тобой привезем в Москву. Какие-нибудь самодовольные американцы никогда не спросили бы даже, как зовут нашего Титля и его подружку. Так что ты прав в одном. Такое могло произойти с каждым (по теории вероятностей), но произошло почему-то только с нами. Ответа на вопрос «почему» у меня нет. Давай подумаем над этим, когда доберемся до России. Или… если доберемся.
Друзья вздохнули и направились к шалашу.
— Я! Я знаю ответ на ваш вопрос! – раздался им в спину резкий выкрик чернокожего камерунца Ричарда. – Это произошло с нами потому, что мы – русские. Другие люди, здесь в Африке, вообще бы никого не заметили. Ни Титля Домма, ни Тую, ни Аббутеля, ни Сиприануса, ни… меня. Не знаю как вы, а я горжусь тем, что всё это случилось именно с нами.
До наступления полной темноты оставался всего час…

Глава 16. Вселенная под ногами

Среди навыков, полученных у пигмеев, самую большую гордость у нас вызывает  умение разводить костер из насквозь промокших бревен под проливным тропическим дождем.
 Если кто-то думает, что «ничего особенного» в этом навыке нет – глубоко ошибается.
Вот вы, например, сможете зажечь палку, из которой, если на нее наступить, струёй течет вода? А можете представить себе коробок спичек, который приходит в полную негодность, отсыревает и «отбрасывает» серу, побыв всего минут пять (!) на свежем воздухе? И это при условии, что небо ясное, а ливень закончился….
 Вы, конечно, можете считать себя самым предусмотрительным в мире человеком (как считали и мы), захватив с собой в джунгли парафиновые свечи для розжига, костровые спички «анти-дождь» и брикетики сухого спирта. Джунгли не любят и не прощают самонадеянности.
Увы! Мы в этом убедились очень быстро. Весь наш костровой «эн-зэ» промок и испортился в первый же вечер. Даже, наверное, фитилек в парафиновой свечке и тот отсырел….
А ведь мы считали себя опытными путешественниками, и джунгли знали очень неплохо. Как минимум, джунгли Амазонии и Юго-Восточной Азии…
В Новой Гвинее, где влажность воздуха примерно такая же, как в Африке, и дожди идут с завидной регулярностью, быстрое разведение огня происходит за счет использования особых пород дерева с прочной, непроницаемой корой, относительно сухих внутри,  а так же за счет того, что все костровые ямы расположены под крышей хижин. Пигмеи всего этого лишены: и таких сортов дерева, и возможности сохранения огня в своих игрушечных шалашиках. Поэтому огонь они берегут как зеницу ока. Если племя перекочевывает на другое место, или даже уходит на охоту, пигмеи обязательно забирают с собой головешки, которые в дальнейшем послужат фитилём для нового костра.
Первое время наши гостеприимные хозяева от души развлекались, глядя, как мы пытаемся разжечь огонь. Все стратегические запасы свечей, спирта и пять коробок спичек ушли у нас на эту, немудреную, казалось бы, процедуру. Но костер, разожжённый с огромным трудом, потух во время ночного ливня, а свои головешки пигмеи, смеясь, прятали за спины и только прицыкивали языками: «Ква-цкы- ква-цкы..».
Даже помощь портеров и охранников положение не спасла. То пламя, которое относительно легко занималось, казалось бы,  еще у деревни Сиприануса, здесь, под влажным куполом джунглей – не хотело гореть, хоть плачь.
Будете смеяться, но секрет «мокрого костра» мы у пигмеев выменяли на демонстрацию колдовского могущества русского шамана. Шаманом, после общего голосования, был назначен наш телеоператор. Саша любил и умел показывать карточные фокусы. Один из них, про угадывание пары карт по формуле (НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК), мы и вспомнили в Африке. Естественно, волшебный сеанс был обставлен по всем правилам магической науки. Мы нашли в ручье десять разноцветных камушков и сорвали с кустов десять листочков разных форм и оттенков. Всё это было сложено в кучу. Шаману Саше черной футболкой завязывали глаза, после этого любой из пигмеев вытаскивал из кучи один камушек и один листочек, показывал соплеменникам, и снова складывал их в общую кучу. Вика все тщательно перемешивала. Шаман снимал повязку, произносил страшное заклинание «эники-бэники-ели-вареники» и в абсолютной тишине раскладывал камни и листья в четыре ряда по пять штук в каждом.  Для усиления «эффекта»  мы отворачивались от Александра, дабы зрители убедились в отсутствии подсказок. Едва пигмей дрожащим пальцем показывал те ряды, в которых встречаются загаданные им предметы, Саша произносил еще более загадочное «крибли-крабли-бум» и мгновенно вытаскивал из двадцати «амулетов» нужные листок и камушек. Реакция на колдовство была такая, как если бы мы в Москве увидели посреди Красной Площади приземляющееся НЛО – восторженные крики, благоговение, оторопь и страх одновременно. По окончанию «сеанса» пигмеи, чуть не в драку, расхватали волшебные атрибуты и утащили их к себе в хижину.
Честно говоря, мы подумывали о том, как бы рассказать нашу «страшную тайну» Аббутелю, явно подозревающему какой-то подвох, но как объяснить человеку, даже не слышавшему о существовании алфавита, суть лингво-математического фокуса?
Как бы то ни было, свое слово пигмеи сдержали и продали нам «огненную тайну».
Дав честное слово никогда и никому не передавать секрет «мокрого огня», постараемся не нарушать обещания и здесь. Единственное, что можем посоветовать путешественникам, если они попадут в схожие условия, раскладывать дрова крестом или снежинкой, приподнимая удаленные края и уделяя максимальное внимание возгоранию центральной точки. Таким нехитрым способом вы сможете добиться одновременно и горения и просушки костровых бревен.
Готовя прощальный ужин, мы еще раз проверили и рассортировали содержимое рюкзаков, с тем, чтобы выделить какое-то количество продуктов нашей влюбленной парочке. К сожалению, довольно внушительный (как казалось прежде) запас провиантов был съеден подчистую. В нашем «камбузном» рюкзаке оставалось пару пакетов рисовой каши «Быстров» и столько же упаковок с геркулесом и манкой, пару банок тушенки, три баночки сладкой кукурузы, коробка чая и полупустой пакет с кофе. Вздохнув, решили, что возьмем в поход только кофе, чай и кукурузу, отдав крупы и мясо Титлю Домму.
 Да и то, нам была нужна не столько кукуруза, сколько сами жестяные банки, в которых мы бы могли во время перехода по джунглям кипятить воду. Наш любимый походный котелок Ruyan, легкий, прочный и очень удобный, еще в первые дни был обещан Аббутелю, а отказываться от обещаний мы не умели. Палатки, часть одежды (самой мокрой и испачканной), пластиковые миски и ложки, два многофункциональных консервных ножа и всякая иная хозяйственная мелочь, без которых мы в лесу, теоретически, могли обойтись, тоже перекочевали в шалаши к пигмеям. Что-то они выпросили, что-то мы оставили сами, понимая, что нашему небольшому отряду эти предметы нужны будут всего два-три дня перехода, а племени прослужат еще очень долго. Посовещавшись, отказались от идеи оставлять лекарства, даже такие безобидные, как витамины, аналгетики и жаропонижающие средства. Мы убедились, что пигмеи действительно умеют талантливо лечить самые разнообразные заболевания, прекрасно обходясь природной аптекой.
Центральный костер в эту прощальную ночь горел особенно ярко. Да и для своих «семейных» костерков пигмеи не жалели дров. Атмосфера в деревне была торжественно-приподнятой и чуть-чуть печальной. Очень бы хотелось думать, что наши маленькие друзья, как и мы,  грустили по скорому расставанию. Их глаза, обращенные к нам, частенько наполнялись слезами, а пигмейские мужчины, обычно скупые на проявление сентиментальных чувств и вообще любых эмоций, бестолково слонялись по деревне, непременно приближаясь к нашему шалашу и поглаживая его пальмовую крышу. Даже дети притихли и отказались от своих привычных шумных игр перед сном.
Аббутель и его супруга принесли к костру пару пластиковых ведер бонго-бонго и, поглядывая друг на друга, забарабанили какой-то рваный, нестройный ритм.
Через тридцать минут все племя в полном составе собралось у костра. Сколько мы не оглядывались, обнаружить не удавалось только одного человека – Тую. Возможно, она уже этой ночью решила удрать в лес. Этот факт заставлял нас нервничать и чувствовать себя почти преступниками в отношении Мтобо, доверчиво сидящего рядышком с Алексеем и, конечно же, матери Туи, совсем еще не старой пигмейки, кормящей грудью младшую сестричку девушки.
Тем временем бонго-бонго зазвучали громче, их оркестр пополнился еще несколькими барабанами-ведрами, а Аббутель принес из своего домика кожаный мешок, сшитый из шкуры дукера и наполненный чем-то булькающим.
— Не пейте! Только делайте вид… — шепнул Ричард и пояснил, — Это их местное пиво, нажеванное… В принципе, ничего страшного, но я бы перед маршрутом не рисковал…
Пиво оказало совершенно замечательное действие на все племя. Вероятно, оно было в должной мере хмельным, но не таким, как наши сорокаградусные напитки: веселило,  не сшибая с ног. Глаза мужчин и женщин заблестели ярче, голоса стали громче, пару раз кто-то даже срывался в пляс.
Аббутель весь вечер молился Даве, или какому-то иному духу, бегая с колотушкой и подобием бубна вокруг своего домика и периодически отлучаясь в лес, и вымолил, всё-таки, совершенно чудную ночь. Это была первая теплая ночь без единой капли дождя.
Андрей с Михаилом последний раз чистили автоматы, разложив их запчасти на туристической «пенке». Вика сушила обувь, расставив ее вокруг костра и следя, чтобы на этот раз ботики и кроссовки не пригорели. (Был у нас такой грех, «испекли» мы Викины сапоги и Сашины мокасины).
— Сия-то, парк-са, э-бамбука! – возвестил вдруг Аббутель громовым голосом, и пигмеи бросились врассыпную, оттаскивая и нас от костра подальше.
— Сейчас женщины зальют огонь… Вождь просит вас не зажигать фонарики, и не включать коробочки, плюющиеся белым солнцем (фотоаппараты со вспышкой), — жарким хмельным шепотом сообщил Жермен на ухо Михаилу, а тот передал информацию всем остальным. Даже не успев удивиться странной просьбе, мы встали и сделали несколько шагов назад. И тут на поляну опустился кромешный мрак.
Сказать, что стало темно, — это ничего не сказать. Нормальный человек даже представить не может, что темнота бывает такой непроницаемо черной. Даже если вы вообразите, что вы в своей квартире самой темной ночью задернули толстые шторы, плотно закрылись в ванной, потушив свет везде, вы не приблизитесь и на йоту к тому ощущению, которое нам довелось пережить. Можно сколь угодно долго таращить глаза, можно ждать «привыкания» к мраку, но ничего не меняется. Ты подносишь руку к лицу и ловишь себя на мысли, что организм перестал тебя слушаться, а рука поплыла куда-то в сторону. Даже когда ладонь касается щеки или носа, ты ее чувствуешь, но не видишь абсолютно. Возникает странное и глупое ощущение, что это не твой нос и не твоя ладонь….
И вдруг, именно в то мгновение, когда мы едва успели перевести дыхание от осознания понятия «совершенный мрак», мир изменился. Внизу, далеко-далеко под нами вспыхнули тысячи светло-голубых, желтоватых, белесых и розовато-сиреневых огоньков. Голова мгновенно закружилась, а к горлу подкатил липкий комок тошноты. Было такое ощущение, что нас неведомой силой рвануло вверх. Темнота продолжала оставаться непроницаемой. Светлые холодные искры, тускло и точечно мерцающие под ногами, выглядели так, как выглядят огоньки какого-нибудь городка, когда ты смотришь на него ночью из иллюминатора самолета, пролетая в десяти километрах от земли. Эта ассоциация  сработала так ярко, что мы почувствовали себя пассажирами того самого самолета. Состояние фантастическое! С одной стороны твой взрослый и довольно циничный ум говорит: «Эй! Братишка! Очнись! Ты твердо стоишь на земле! Топни ногой, чтобы проверить это!». А с другой, колени — вне твоей воли и вопреки ей — предательски поджимаются, а руки ищут несуществующие подлокотники самолетного кресла, так как ты уверен, что все эти огни находятся за стеклом, за бортом, ниже тебя на десятки тысяч метров….
Мы потом много раз возвращались к обсуждению своих ощущений. Кто-то почувствовал себя Гулливером, который ходил по стране лилипутов, боясь наступить на крохотные светящиеся домики. Кто-то вспомнил Алису из страны чудес, глотнувшей напитка, увеличивающего рост….
Но если вы думаете, что сюрпризы волшебной ночи на этом закончились, вы глубоко ошибаетесь.
Едва мы чуть-чуть освоились и даже рискнули присесть на корточки, чтобы нащупать светлячков (пока мы еще были уверены, что это светлячки), как ночную тишину прямо рядом с нами разорвали звуки невидимых бонго-бонго и глухие удары там-тамов, доносящиеся откуда-то издалека. Повернув головы на дальний звук, мы буквально потеряли дар речи. Подтверждая фантастичность всего происходящего, из непроглядной мглы выступили, и стали неумолимо приближаться огромные, сияющие  инопланетные существа. Как описать их?
 Представьте рисунок пятилетнего ребенка, если он вознамерится изобразить человека. Получится палка туловища, шарик головы, две палочки-ноги, и такие же прутики-руки. А теперь увеличьте рисунок многократно, удлините туловище (продольную палочку) до двух метров, пропорционально ей увеличьте руки, которые кажутся не просто длинными, а на ваших глазах растут, растягиваясь в стороны, как резиновые…, и все это светится необыкновенным голубым светом и неумолимо приближается к вам. Самое удивительное, что приближение этих существ не вызывает у вас паники или страха. Вы просто смиряетесь с неизбежностью того, что вот-вот произойдет, и молча ждете развития событий. Потрясти головой, закрыть и открыть глаза, чтобы стряхнуть оцепенение – не получается….
Видимо, у инопланетян было отменное настроение, потому что они, выйдя туда, где теоретически находился центр поляны, вдруг остановились, а затем, влекомые ритмами бонго-бонго закружились в фантастическом танце. Он продолжался недолго, минут пять, но и этого было достаточно, чтобы женщины начали тихонько скулить, а дети пигмеев зашлись в громком плаче. Не доводя общую истерику до пика, светящиеся гиганты- черточки замерли, оборвав пляску и практически на глазах рассыпались в прах. Сначала у них отвалились и упали вниз руки, оставшись лежать грудой фосфоресцирующих костей. Потом туда же, на землю упали головы, потом ноги, и в черноте ночи остались существовать только продольные линии их туловищ. Но вот исчезли и они, растворившись в свете факелов, которые одновременно вспыхнули где-то в джунглях и с большой скоростью приблизились к деревне. Еще через минуту на поляне вновь горели все десять костров, а кости инопланетян, равно как и миллиарды огней под ногами исчезли бесследно.
Улыбающийся Аббутель подошел к нашему костру:
— Дава остался доволен. Вы повели себя правильно. Только она – вождь ткнул пальцем в Вику, — не понравилась Даве. Она пищала. Он её накажет. Сильно накажет. Если только кто-то не поменяется с ней местами…
Титль Домм и Ричард, которые переводили речь вождя, горячо заспорили, не заботясь о том, чтобы предмет дискуссии был понятен и нам. Чуть позже выяснилось, что суеверный Ричард пытался убедить Аббутеля взять свои слова обратно, чтобы не накаркать на наши головы перед дорогой какое-нибудь несчастье. А Титль Домм отказывался обращаться к вождю с такими просьбами, боясь, что старый пигмей разгневается еще больше и напророчит дополнительно каких-нибудь бед и болезней самому переводчику.
— Рич, скажи Аббутелю, что я согласен искупить Викину оплошность, — улыбнулся Миша. – Я отработаю ее грех. Обещаю торжественно!
Михаил наконец разобрался в том, свидетелем чего мы стали всего десять минут назад, а потому настроение его мгновенно улучшилось.
— Андрюха, Леша, глядите! Это же обычные гнилушки! – Миша поднял с земли длинные и трухлявые куски старой коры. – Перед концертом пигмеи (или только Аббутель) усеяли поляну крошками гнилушек. Они-то и светились аэродромными огнями у нас под ногами. А вот эти длинные куски, танцоры закрепили, соответственно, на руках, ногах , туловище и голове. Поскольку гнилушки, в отличие от тех же светлячков, светятся, но ничего не освещают вокруг себя даже на миллиметр, мы и впали в ступор от удивления. Ведь даже контуры пигмеев не просматривались. А еще, скорее всего, артисты держали в руках по дополнительной трухлявой палке, поэтому и создавалось впечатление, что руки у них удлиняются, увеличиваются и заламываются под разными углами... Что ж… Надо признать, зрелище, действительно, впечатляющее. В какой-то момент мне самому захотелось потрясти головой и протереть глаза. Чего уж тут удивляться, что барышни «пищали», как выразился Аббутель…
— Мишенька, спасибо тебе, — к Михаилу приблизилась Вика.
— Господи, за что?
— За то, что решил искупить мою вину и принять наказание Давы.
— Девушка, вам сколько лет? – рассмеялся Михаил. – Вы до сих пор в сказки верите? Какой Дава? На дворе XXI век, самолеты летают над головой, ноутбук в рюкзаке отсыревает, Чубайс обещает всех поразить чудесами нанотехнологий, а твои подруги за три часа молодеют на двадцать лет, как в сказке, из-за уколов этого…, как его… — ботокса! Так что с Давой мы уж, как-нибудь договоримся.
Почему-то именно эти Мишины слова мы все вдруг услышали и запомнили. Услышал их и сам Дава. Наверное….
Небо над поляной раскроила яркая синяя молния, деревья задрожали от гулкого раската грома, а на землю стеной лупанули потоки воды.
— Чур, меня, чур! – закричал Ричард и бросился уносить в шалаш забытую у костра обувь…


Глава 17. На полпути к затерянному миру

Стартовать решили рано. Практически затемно. Вчерашняя теплая ночь растаяла без следа, оставив после себя к утру огромные лужи стылой воды и рваные хлопья тумана, зацепившиеся за колючки низкорослых кустарников. Столбик термометра, словно замерзнув, упорно держался на отметке +15, и не собирался покидать «насиженное» место. Мы были с ним полностью солидарны и тоже не спешили выбираться из душной колбы укутанного в полиэтилен шалаша.
— Антре! Антре! – просунув в узкую щелку шоколадный нос и пухлые губы, завопил Титль Домм.
— Ишь ты, нашел клоунов… — заворчал Александр, плотнее зажмуривая глаза, — Еще бы сказал «алле, ап!».
— Саша, ты сердишься? – сильно удивился Рич, который за последние дни успел привыкнуть к тому, что наш оператор всегда поднимается раньше всех, готовит завтрак и бродит по окрестностям деревни, «чтобы не упустить свет».
— А что? Человек не может поспать? К твоему сведению, мой дорогой, у меня здесь официальный и заслуженный отпуск…
Последние слова были такими дурацкими, что мы просто не могли сдержать смех:
— Сань! Ты шутишь! Что, правда, отпуск? А жена в курсе? – Леша тёр заспанные глаза, зевал и улыбался.
— Не-а, Лёх, наверняка не знает… Он, как Ленин в анекдоте, супруге сказал, что в командировку, на работе сказал, что на Мальдивы с женой, а сам в дикие джунгли и… снимать, снимать, снимать. – Вика уже окончательно проснулась и протирала лицо влажной спиртовой салфеткой.
— Смейтесь, смейтесь…. Я посмотрю на вас, когда вы в Москву вернетесь. У меня уже сорок часов отснято, а у вас слайдов – с гулькин нос. Сами же потом будете у меня материалы выпрашивать… и, фигушки, я вам их дам.
— А что? Ты их консервировать будешь? – Миша заинтересовано и серьезно взглянул на товарища.
— Нет, Миш, — включился в разговор Андрей, — мы ж не знаем, что Саня наснимал. Вот возьмет и вывесит на ютюбе компромат. В одночасье проснёшься знаменитым.
— Ой, Петрович, у Мишки репутация такая безупречная, что его давным-давно пора скомпрометировать, — засмеялась Виктория, доставая зубную щетку и отбрасывая полиэтиленовый полог шалаша.
Большая поляна была абсолютно пустой. Не горели «домашние» костры, не сновали вокруг хижин вездесущие мальчишки, не стучали костяные ножи, измельчая клубни маниоки для утреннего «супа». Палатка наших охранников тоже исчезла. Центральное костровище практически прогорело, и лишь изредка выплевывало в небо редкие струйки сизого пепла. В полном недоумении мы выбрались наружу. Позади хижины, тесно прижавшись спинами друг к другу, сидели Лу, Антуан, Жермен и два пигмея, вооружённых копьями и луками. Титль Домм отсутствовал.
— А где все? – поздоровавшись, поинтересовался Ричард.
— Если ты имеешь в виду этого бессовестного мальчишку, — медленно ответил Жермен, — то он удрал. И не просто удрал, а с вашим рюкзаком.
— Я же видел его минуту назад…
— Десять минут…. Прошло уже десять минут. Он мне что-то с утра плел про больной живот, потом про то, что подвернул правую ногу, хотя сам хромал на левую. Потом сообщил, что у него начинается лихорадка и что он должен срочно возвратиться к Сиприанусу. И еще сказал, что вы его отпустили. При этом он как-то странно все время моргал глазами, словно у него тик.
— Жи! А ты разве не в курсе?… — начал Ричард, но тут же был прерван возгласом Вики, сообщившей, что она действительно отпустила юношу к родственникам.
— Я не знаю ничего, — насупился Жермен, — Так всем и буду говорить. Пусть меня хоть режут…. Но, кстати, утром, перед уходом, пока все пигмеи еще были в деревне, Никса крутился вокруг своей подружки и чуть не заработал по мордасам от ее жениха.
— Вот кретин! – не выдержал Ричард. – Ладно, мы сделали всё, что могли, дальше пусть выкручиваются сами. Но я не понял, куда все остальные-то подевались?
Рассказ Жермена, который перевел Рич, выслушав предварительно путаное бормотание оставшихся пигмеев,  удивил и тронул нас одновременно.
Оказывается, для пигмеев  уход любого человека, которого они считают своим родственником – это всегда печальное событие, похожее на смерть. Точнее, если пигмеи точно знают, что человек уходит на охоту, или несет продукты для товарообмена и надеется вернуться, то он герой, а событие – праздник. Если же из деревни уходят без надежды на возвращение (это может быть замужество, изгнание ребенка, не прошедшего инициацию, заразное заболевание или смерть) в деревне объявляется траур. Траур длится одну или две луны. В это время пигмеи должны покинуть свои хижины, чтобы духу ушедшего стало скучно, и он тоже покинул деревню. По истечении двух лун племя возвращается.
— А куда девают мертвеца? – прямодушно спросил Александр. – Дух его, допустим, из деревни уйдет, но тело-то останется лежать и разлагаться?
— Если человек умер, женщины моют его тело и заворачивают во все одежды, которые у него были при жизни. Потом его укладывают в позу зародыша, сгибая ноги и протягивая руки между колен, связывают и закапывают прямо посреди его хижины. Больше в деревню с покойником племя не возвращается, откочевывая на новое место, идти до которого не меньше двух лун.
— Значит, и наш уход пигмеи восприняли как потерю родственника? – пригорюнился Алексей.
— Совершенно верно!  Аббутель в траурном белом чаге увел всех в лес, как только мы ему передали ваши подарки и палатку.
— Интересно, белый чаг – что за зверь?
— Леш, да какая разница… — Михаил встал и с грустью оглядел покинутую деревню. – Задали мы им забот с нашими приходами-уходами. Теперь люди будут два дня бродить непонятно где и непонятно ради чего…
— Ну да.… А потом еще выяснится история с Туей и мы будем выглядеть абсолютными неблагодарными свиньями.
— Да не переживайте вы… — Рич тоже поднялся и вслед за ним вскочили охранники и пигмеи. – Может быть и хорошо, что мы подружились с племенем Аббутеля. Им всем будет что вспомнить и что рассказать детям. Ведь могли бы жизнь прожить и ничего «такого» не узнать.
— Ага! У Сиприануса в деревне уже есть телочка Вика, может и здесь Аббутель внука Мишкой назовет…
— Нет! – покачал головой  Михаил, — Судя по тому, как Аббутель сдружился с Андрюхой, внука он назовет только Петровичем .
— Или внучку, — прыснула Вика.
— Ну ладно вам…. Жаль, конечно, что не попрощались. Тем не менее, надо выдвигаться. Сколько нам километров топать?— загорелся  жаждой активной деятельности Алексей
— Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз, — в один голос воскликнули Андрей с Мишей и все засмеялись.
Здесь надо объяснить, почему фраза про «наверное, сто пятьдесят километров» вызвала в наших рядах такую реакцию. Этот случай произошел лет десять назад, во время нашего первого знакомства с Африкой, точнее, с Танзанией. Мы тогда составили себе совершенно грандиозный маршрут, решив за двенадцать дней побывать во всех мало-мальски интересных и значимых уголках страны, включая даже остров Занзибар. В этой связи приходилось очень рано просыпаться и очень поздно ложиться, максимально используя каждый день. На одном из этапов мы должны были проехать от кратера Нгоро-Нгоро до горы Килиманджаро практически без остановок. Ни кофе, ни бутербродов с собой не было, кафе по дороге нам тоже не встречались, пить, есть и спать хотелось немилосердно. Но спать в душном, раскаленном джипе не получалось, а про еду мы вам уже сообщили…. Естественно, всем было интересно знать, сколько еще трястись по пустынной дороге.
— Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз, — вежливо ответил водитель.
Прошло два часа. Вышли на перекур  размять затекшие ноги.
— Дружище! Далеко ли до места?
— Ноу! Мэйби, ван хандрит фифти киломитрз!
Спустя еще час, потом еще два и три часа мы слышали одну и ту же фразу. Уже и Килиманджаро кивал нам на горизонте своей снежной шапкой, уже и кафе стали попадаться, и вполне можно было перекусить, но азарт гнал и гнал вперед. Нам было страшно интересно узнать, что же такое в представлении африканца значит эта сокровенная цифра – сто пятьдесят километров. Мы уже ехали по тесным улочкам городка Моши, который расположен у подножья горы, мы уже хохотали до слез, если кто-то задавал шоферу навязший в зубах вопрос, но африканец сразил всех наповал, ответив очередной раз:
— Вы очень глупые белые люди, – (переводим с английского) – Амос вам говорил, сколько надо ехать, но вы никак не понимали. Неужели вы и сейчас не видите гору и не понимаете, что нам осталось ехать пять минут!
— Брат, тогда ответь, сколько мы проехали от Нгоро-Нгоро?…
Вам процитировать ответ, или сами догадаетесь?

Вот и сейчас, стоило Алексею задать вопрос о расстоянии, как мы вспомнили абсолютную бесполезность любых уточнений. Мы уже говорили, что продвижение по джунглям правильнее измерять в часах или днях. Здесь один километр может растянуться на сутки, а в другой раз можно проскочить и десяток километров за час.
Важно лишь то, что наши проводники-пигмеи прекрасно знали направление, в котором находятся заповедные места Давы и приют контрабандистов Нола, городок, с которым мы связывали свои надежды на возвращение к цивилизации.
Тем не менее, было принято решение, пока есть силы и пока мы особо не страдаем от жажды или голода взять самый высокий темп и пройти максимальное расстояние.
Пигмеи, Жермен, Ричард, Алексей и охранники честно распределили багаж между собой, Андрей и Михаил несли автоматы и фотокамеры, Александр нагрузился своей съемочной аппаратурой, Вике доверили аптечку и рюкзачок с документами.
Первые километры были самыми сложными. Это если судить объективно. Земля полностью размокла после ночного ливня, превратившись в непроходимое болото. Примерно через пару часов мы уже отказались прорубать себе дорогу с помощью мачете, поняв, что сил на то, чтобы махать тяжелыми ножами тратится недопустимо много. Выстроились цепью, в которой первый и второй «превопроходцы», взламывающие густые кусты и лианы, постоянно менялись. Нам показалось более правильным оставлять на кустах клочья одежды и расцарапывать туловище, чем заработать кровавые, незаживающие волдыри от рукояток мачете.
— Дойдем до носорожьих троп, станет легче – пообещал Жермен, вытирая с лица пот, а с пораненного плеча кровь.
— Носорожки, ау! Где вы? – закричала Вика и тут же шлепнулась на пятую точку, испугавшись оглушительного треска, раздавшегося из соседнего куста.
— Горилла! – выдохнул Ричард.— Ох и огромная…
— Ты ее видел? – мы столпились возле развороченного куста, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в густой листве.
— Как вам сказать… Только тыльную часть…
— Смотрите! – Андрей показал мачете куда-то себе под ноги.
В мягкой жирной грязи были отчетливо видны какие-то большие круглые отпечатки, размером с коробку от торта.
— Слон что ли? – протиснулся вперед Алексей.
— Дай, сниму! – отодвинул его Саша.
Старший пигмей ухмыльнулся, потом сделал страшное лицо, встал почти на четвереньки и заковылял к следу. Повернув голову в нашу сторону, он приложил к отпечатку кисть руки, поджав пальцы к запястью и опершись на след костяшками.
— Это что? Это у мартышки такая рука? – оторопела Вика.
— Да уж, — присвистнул Михаил, — этому самцу, реши он жениться, трудно было бы подобрать обручальное кольцо. Думаю, что его палец толще, чем три моих…
Как это ни странно, впоследствии все мы, рассказывая о гориллах, вспоминали не их рост, вес, мощь, а именно это Мишино определение: палец, как три наших. Наверное, человек устроен таким образом, что хранит самый яркий эмоциональный образ, зафиксированный мозгом. Что стоило нам выучить и запомнить, что рост равнинной гориллы достигает 180 сантиметров, зато размах рук больше двух с половиной метров. Весят самцы горилл от 170 до 300 килограмм. И разве это менее впечатляюще, чем какой-то палец.
Но вот, поди ж ты…
Эта случайная встреча в лесу как-то сразу нас и отрезвила и вдохновила. Мы вспомнили, что пришли в джунгли не за тем, чтобы сдавать кросс по пересеченной местности демонстрировать чудеса мужества. Мы планировали удовлетворить свой интерес, получить удовольствие от знакомства с миром дикой природы. А вспомнив это, тут же почему-то почувствовали непреодолимый голод.
— Народ, кто-нибудь собирается завтракать? – не выдержал Александр.
— Месье, же не манж па сис жур, — жалобно пропел Алексей.
Жермен, отдыхавший в стороне, воспринял Лешины слова буквально, взглянул на него с непередаваемой нежностью и жалостью и тут же отправился к пигмеям о чем-то договариваться.
— Оставайтесь здесь, — сообщил он через минуту, — Разведите костер и ждите нас. Мы сейчас принесем какой-нибудь еды.
— Давайте отдадим ребятам кукурузу, а сами сварим кофе, — попросил Андрей. – Бог с ней, с едой. Но без кофе я умру!
— Андрюх, погоди! Дай хоть до речки какой-нибудь дойти. Не из болота же пить. – Ричард махнул рукой, отпуская пигмеев.
— Прикиньте, если они сейчас не вернутся, — обрадовал всех Леша, опускаясь на землю, прямо в липкую, прохладную грязь.
Следующие минут двадцать мы блаженно дремали, иногда открывая глаза и слушая звуки джунглей.
Кстати, о лесных звуках, речь мы еще не вели. Особенно о тех, которые издают не пернатые, а, скажем, те же обезьяны. А их голоса мы уже почти узнавали.
Язык обезьян сложно спутать с любыми другими шумами и голосами. Среди наших далеких предков есть и совсем молчаливые, и откровенные болтуны. Молчаливыми считаются гиганты-гориллы. Они издают крайне мало звуков: ворчат, кряхтят, визжат, ревут и хрюкают. А вот у их более мелких коллег, шимпанзе, словарь более разнообразен и даже забавен. Самые характерные звуки для шимпанзе – это аханье. Ахает эта обезьяна во многих случаях, но чаще всего тогда, когда обнаруживает нечто вкусное и тут же созывает на обед всех родственников – удивительно щедрое животное! Когда рядом опасность, то шимпанзе издает другой звук – громкое «хе-х». Услыхав такой сигнал, ее сородичи начинают спасаться бегством. Но, если бежать уже поздно, то обезьяны грозно укают и ухают «у –ух –у –у- ух» низким и страшным голосом. Иногда это срабатывает – враг пугается и отступает. Смешнее всего шимпанзе удивляется, сталкиваясь с чем-то незнакомым, например, с белым человеком. Мы однажды едва сдерживали смех, наблюдая, как три примата сидели на толстом баобабе, рассматривали нас и переговаривались: «гм – гм». А так же они лают, визжат и вполне натурально, только очень хрипло смеются. Обезьяны прекрасно понимают друг друга, даже если они из разных каст и видов. Ричард рассказывал, что был свидетелем тому, как маленький гамадриленок, потерявшись, кричал самое настоящее «ау», а обнаружила и привела к родителям его старая мартышка. Кстати, мартышки самые разговорчивые обезьяны: они хрюкают, как свиньи, щебечут, как птицы, тявкают и визжат.
Пока мы наслаждались отдыхом, вернулись пигмеи. Добыча их была не велика, но нас порадовала. В заплечном мешке старшего воина болталось пару горстей диких персиков, гроздь перезревших бананов и шипастая местная дыня – кивано. Для тех, кто ее ни разу не пробовал, трудно будет представить вкус…. Попробуйте от души посахарить огурец и полить его прокисшим томатным соком.
 Были в мешке и другие «плоды». Раньше мы их никогда не пробовали, хотя и видели частенько в деревне пигмеев, но в этот раз рискнули. Назывались плоды – фагара.  Но так это дерево называют на севере Камеруна, на родине Ричарда. В переводе с арабского, фагара – это позвонки. На стволе фагары имеются довольно крупные шишки с острыми и длинными шипами-отростками, чем-то напоминающие хребет человека.
Фагару с удовольствием едят и очень активно лечат ей самые разные болезни. Вкус – кисловато-нейтральный, с каким-то чуть чесночным и одновременно хвойным запахом. Попробовав фагару на этом привале впервые и узнав ее пигмейское название, мы уже без труда отыскивали колючие шишки сами и подкреплялись прямо в дороге, не прерывая движения. Пигмеи называли фагару «жус» . Мы выяснили, что букву «ж» они прибавляют к слову как мы частичку «не». «Ус» — обозначает какую-то болезнь, вроде лихорадки. Следовательно «жус» — это что-то вроде антилихорадки.
Покряхтывая и постанывая от усталости, наш отряд, тем не менее, решительно поднялся с земли и продолжил маршрут, уходя все дальше и дальше от деревни.
 «Точка невозврата» — наше любимое определение, должна была быть пройдена уже к вечеру. Преодолев этот рубеж, нам придется забыть о возвращении в деревню. Сил на то, чтобы пробираться вперед, теоретически, любой человек может набрать. Возвращаться, как это ни странно, психологически сложнее. Поэтому в глухих лесах, в джунглях, в тайге обычно погибают именно те, кто сорвался в обратный путь, миновав каждый свою «точку невозврата».
Примерно к пяти часам дня первой сдалась Вика.
— Миш! Мне кажется, я сбила ноги…
— Кажется? Или сбила? – Миша внимательно посмотрел в лицо Виктории, отмечая и бисеринки пота, выступившие на переносице, и закушенную до крови губу, и зеленоватую бледность, проступившую даже сквозь бронзовый загар.
— Наверное, сбила….
Михаил коротко свистнул, давая нам понять, что произошло что-то непредвиденное и требуется привал.
— Снимай ботинки…
Зрелище, которое нам предстало, когда два огромных, намокших армейских ботинка упали в болотце, подняв фонтанчик брызг, было ужасным. Примерно от середины пятки и почти до щиколотки багровели два огромных кровавых пузыря. На правом кожа лопнула и на землю капала темно-коричневая, водянистая жидкость.
— Ох, и ни фига себе, — присвистнул Рич, впечатленный увиденным.
— Какого лешего ты терпела? – возмутился Михаил. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Почему не сказала раньше? Что за тупое геройство?
Тот, кто бывал в подобных походах, прекрасно понимает, почему наш приятель буквально взбесился. Ненужный героизм – самое поганое, что ты можешь продемонстрировать своим друзьям, если они тебе действительно дороги. В джунглях, в горах, в дайвинге, в других экстремальных приключениях твоя жизнь и здоровье становятся вроде уже и не твоим, а общим достоянием. Нельзя терпеть из последних сил, боясь подвести товарищей. Потому что тогда, когда терпение кончится, ты свои проблемы автоматически переложишь на их плечи. И те задачи, которые вы вместе договорились решить, а дороги преодолеть, станут в два раза опаснее, тяжелее и дольше.
Вот и мы сейчас, вместо того, чтобы двигаться в размеренном ритме, приспосабливаясь к возможностям самого слабого, вынуждены были решать внештатную ситуацию. Ноги Вики были обработаны антисептиком, мазью с антибиотиком и хорошо перебинтованы. Однако, даже речи не было о том, что она сможет опять одеть ботинки и продолжить движение. Единственное, что можно было нацепить на ее распухшие, болезненные ступни – резиновые шлепки.
Мы находились в самом гнилом месте Дзонго-Ндоки, где почва почти тотально заражена шистосомой – опаснейшим тропическим паразитом, вызывающим тяжелое, часто смертельное  заболевание. А самый прямой путь заражения этим гельминтом – раны на ногах, через которые личинки беспрепятственно попадают в кровеносную систему.
Следовательно, о том, чтобы Вика продолжала движение , что называется, «на своих двоих» и речи не шло. Нам всем, по очереди, придется нести ее на закорках, как минимум до того места, где почва станет более сухой и твердой.
Но это были еще не все неприятности. На перевязку ушли практически все бинты. И если что-то случится еще с кем-нибудь, рану перебинтовать будет нечем. Успокаивало только то, что в рюкзаке у Андрея хранилось две «эн-зэшные» новые футболки, которые можно будет нарезать на бинты.
Погоревав, поматерившись и выкурив по паре сигарет по кругу (экономия курева была жесточайшей) мы снова двинулись в дорогу. Вика ехала на спине у Михаила, оглашая окрестности раскатистым русским плачем: «И родные-е-е-е не уз-на-а-а-ю-ю-ют, где могилка моя-я-я-я»…
Словно решив компенсировать все неприятности дня, вечер подарил нам вожделенную носорожью тропу. После непролазной чащи мы восприняли ее так, словно выскочили с сельской улицы на просторный автобан. Захотелось петь, пить, смеяться и шагать размашистым шагом, наматывая на внутренний спидометр метры и километры трудного пути до вожделенной встречи с заповедным миром. А может, мы просто спешили уйти из джунглей?

Глава 18. Ну, здравствуй, слоник!

Для ночевки было выбрано относительно сухое место. Точнее, это был почти холм, непонятно откуда взявшийся посреди плоской, как тарелка, территории. Два или три подобных холма мы уже прошли минут тридцать назад. В чернильных сумерках ориентироваться было сложно, но что-то нам подсказывало, что пейзаж вокруг нас резко и неожиданно изменился. Как объяснить это ощущение?
В пигмейской деревне темнело стремительно. Переход от сизого вечера к густой темноте ночи занимал считанные минуты и за все это время мы почти ни разу не столкнулись с тем временным промежутком, которое принято именовать «сумерки». Здесь же, километрах в пятнадцати- двадцати от места старта, мы уже примерно с час шли в каком-то кисельном тумане, позволяющем видеть спину впереди идущего товарища и полностью скрывающего всё то, что отстояло хотя бы метров на пять. Возможно, лес поредел. Но так это или нет – мы не знали. Носорожья тропа, которая уводила нас к территории Давы, позволяла двигаться, не натыкаясь поминутно на стволы и кустарники. И эта непривычная для джунглей «пустота» окончательно сбивала с толку.
Получив в качестве дополнительного «багажа» Вику, которую по очереди несли все (но больше других Миша и Ричард), мы здорово выбились из сил. Поэтому наша атаманша и хохотушка сама решила прекратить общие мучения, попросив Ричарда объявить ночной привал.
 Едва рюкзаки были сброшены на землю, а пигмеи развели костер (головешку из деревни тоже несли все по очереди), как долгожданная ночь, наконец, укрыла лес плотным одеялом. Бог услышал наши мольбы!
Признаемся, впервые за все дни, проведенные в Африке, мы с таким нетерпением дожидались ее наступления. Джунгли словно проверяли нас «на слабо», не позволяя расслабляться до оговоренного часа «отбоя». Каждый путешественник смертельно устал, но каждый продолжал упорно идти, едва переставляя ноги, матерясь тихо и не очень, опираясь на суковатые палки или хватаясь за стволы деревьев. Мы трижды пожалели, что в этом походе с нами не было Николая Николаевича Дроздова или Мишиного папы. Обычно они, эти мудрые взрослые люди, не стыдясь, признавались в усталости и требовали привала. Никто и никогда не разбирался, действительно ли они сами устали или просто пожалели других, более слабых. Но в душе все им были чертовски признательны. Умный товарищ – половина дороги!
Здесь же, по меткому выражению Вики, мы все мерялись своим, гм-м, мужским достоинством, продолжая идти дольше других, поднимая груз тяжелее всех, демонстративно отказываясь от помощи и отдыха, отчего никому легче не становилось. Откуда это взялось? Умом же все понимали, что ведем себя глупо…
Пока мы разбирали вещи, раскладывали коврики, расставляли обувь для просушки возле костра, Андрей вскрыл три банки сладкой кукурузы и высыпал их содержимое в миски Антуана и Лу. Охранники, недолго думая и не задавая вопросов, быстро расправились с ужином и улеглись спать.
— Петрович? Тебя одолел приступ невиданной щедрости? – спросил Александр, сглатывая слюну.
— Терпи, брат. Уверен, что без еды нас не оставят, а вот кофе хочется до одурения. Сейчас воду вскипятим и…
— …И будет нам счастье! – засмеялся Алексей, — Андрюха, а если бы ты знал, что кофе у нас закончился, то что бы сделал?
— Тьфу-тьфу-тьфу, на тебя,  провокатор. И придумаешь же такой ужас на ночь глядя….
В тот момент, когда все мы уже блаженно щурились, вытянув ноги на оранжевых походных пенках и предощущая горьковатый вкус ароматной коричневой жижицы, весело булькающей сразу в трех баночках из-под кукурузы, из ночной темноты вынырнули пигмеи и Жермен. В руках пигмеи держали  две корзинки, сплетенные, видимо, совсем недавно из тонких прутиков и листвы и наполненные какими-то корешками, мхом и травой. Руки Жермена были пусты, а вид он имел самый озабоченный. Мужчина одним прыжком очутился возле Ричарда и что-то жарко зашептал ему на ухо.
— Ты уверен?
— Уи… Да..
— Значит так, братцы… — Рич прокашлялся и с тревогой взглянул на нас. – Пигмеи уверены, что мы должны принести жертву Даве…
—Чего-о-о? Они, что, обалдели?
Нестройный хор голосов, прозвучавших одновременно, выразил коллективное недоумение и возмущение.
— Спокойно! – камерунец поднял вверх руку. —  Не в том смысле жертву, о которой вы подумали. Пигмеи просят сущую ерунду: сегодня всем надо воздержаться от ужина. Им был знак, что дух леса сердит на нас и знак большой беды, которая нависла над всеми аккабвана – белыми пигмеями.
— Супер! Но охрана уже поела.
— Не перебивайте, ради Бога, я и так еле-еле слова подбираю…. В общем, они сейчас приготовят какое-то лекарство, чтобы спасти больного и проведут небольшой ритуал.
— Вы как хотите, — Вика вскочила на ноги и тут же шлепнулась назад, тихо застонав, — но я даже из большого уважения к Даве ничего пигмейского есть и пить не буду. Сейчас еще раз перебинтую ноги и завтра буду как новенькая. Если они хотят заклинания надо мной почитать или еще что-то – на здоровье! Но, чур, ко мне не прикасаться!
— Значит, я скажу пигмеям, что ты, в принципе, согласна. В крайнем случае, выплюнешь то, что они тебе там наколдуют.
Пигмеям перевели слова Ричарда и старший из мужчин, взяв огромный нож, занялся приготовлением снадобья. Он раскрошил розоватый корешок, сбив с него грязь и мусор. Потом точно так же искромсал сочный стебель, хрустящий, словно луковица, и точно так же режущий глаза. Мох он просто растер в ладонях и соединил с остальными ингредиентами. Осмотревшись, пигмей схватил миску Антуана, в которой желтели три прилипших кукурузных зернышка, высыпал туда свои травы и, не раздумывая, залил их кипящим кофе.
 Мы с любопытством следили за его манипуляциями, от души жалея Вику, которой сейчас, вероятно, предстояло всю эту «красоту» выпить. Девушка спряталась за Ричарда, и лупила его кулаком в спину, приговаривая:
— Объясни им сейчас же! Я ни за что не стану это пить!
Старый пигмей встал и направился в нашу сторону. Виктория заскулила и сжалась в комок. Мы тоже слегка напряглись, лихорадочно соображая, как вежливо объяснить дядьке, что волдыри на ногах – не самое страшное заболевание. Гораздо хуже отравиться лекарством, которое ни один Минздрав еще не проверял. Однако пигмей решительно обошел Вику и замер возле коврика Михаила:
— Ту-ксо!
Миша лежал, рассматривая черное небо, и будто бы не замечал маленького воина.
— Ту-ксо! Ту-ксо-квай!!! – решительнее и громче зарычал пигмей. Впрочем, его рык Мишу не испугал. Наш приятель продолжал все так же спокойно лежать с запрокинутым лицом.
Теперь уже напряглись и мы, пытаясь рассмотреть, что происходит в пяти шагах от нас, рядом с ковриком Михаила.
— Миш! Ты спишь? – крикнул Андрей, соображая, куда ему поставить раскаленные банки с кофе так, чтобы они не перевернулись.
Михаил не ответил. Мы вскочили встревоженные и каждый со своего места, прямо босиком, подбежали к товарищу. Глаза нашего друга были широко открыты, лицо горело огнем. Багрянец щек был отчетливо виден даже в синеватом свете фонарика, точно так же как и резкие впадины вокруг рта и белый, почти синюшный подбородок. Не нужно было быть медиком, чтобы понять – у Миши жар. Точнее, не жар – жарище, огонь, раскаленная лава! Ладони, которыми мы начали ощупывать его тело в разных местах, мгновенно нагревались даже сквозь одежду. И если наши джинсы и футболки были мокрыми и холодными, одежда Миши казалась совершенно сухой и горячей, словно ее только что проутюжили.
— Вика! Тащи аптечку!
— Ксой! – рыкнул пигмей и выбил коробочку с ампулами анальгина из рук Виктории. Следом за ней в грязь полетел и шприц.  — Ту-ксо! Ту-ксо-квай!
Запрокинув голову Михаила, пигмей влил ему в рот свое варево, совсем не заботясь о том, что половина снадобья вылилась больному на грудь. Убедившись, что лекарство проглочено (пигмей для этого всунул грязные пальцы в рот нашему товарищу, раскрыл его и внимательно осмотрел), маленький человечек задрал Мишину футболку и хорошенько растер остатками лекарства его грудь. Затем он закатал штанины джинсов и втёр гущу, задержавшуюся на миске, в лодыжки и пятки.
— Каза!
Подбежавший Жермен уточнил:
—Каза-каза? Пту?— и получив утвердительный кивок, попросил нас, через Ричарда, найти на полянке и положить в костер несколько камней.
Словно под гипнозом мы бросились выполнять приказание местного знахаря. На поиски камней ушло минут десять. Еще столько же мы держали их в костре, пытаясь понять, зачем пигмею потребовались горячие булыжники. О том, что еще час назад все умирали от усталости, никто не вспоминал. Даже Вика порхала по поляне в розовых тапках, начисто забыв о своих проблемах. Приблизившись к «постели» больного, мы с удивлением обнаружили, что жар у Миши сильно спал, лицо приобрело восковую бледность, а со лба градом катился пот. Правда глаза все еще продолжали оставаться широко распахнутыми и бессмысленными.
— Каза! – еще раз повторил пигмей. И теперь нам уже не нужно было объяснять, что требуется принести горячие камни. Подчиняясь приказу знахаря, Жермен снял с себя, с Андрея и с Лёши футболки, завернул в них булыжники и прислонил к телу Миши. Больной почти сразу же отреагировал на дополнительный жар тихим стоном и несколько раз сильно вздрогнул.
— Сий! – удовлетворенно крякнул пигмей и несколько раз провел над лицом пациента растопыренными ладонями. Словно влекомый его руками, Миша повернулся на бок, положил ладони под щеку и, вздохнув, закрыл глаза. Через несколько минут он уже крепко спал.
Андрей и Леша перенесли костер поближе к приятелю, перетащили сюда же туристические коврики и мы тихонько расселись на новом месте, продолжая внимательно следить за состоянием больного.
Чуть позже второй пигмей, словно вспомнив о том, что в отряде есть еще одна пострадавшая, достав из своей корзинки кусок медовых сот и пучок листьев похожих на папоротник, нажевал себе в ладонь медово-травяную смесь. Вика безропотно протянула ему ступни, которые тут же были смазаны лесным лекарством. Нашлепка из двух крупных пальмовых листьев и надетые сверху носки завершили перевязку.
Пока мы были заняты Викой, Жермен успел переговорить со старым пигмеем и даже передать разговор Ричарду.
— Значит так, народ, — Ричард показался нам удивленным, но спокойным. – Пигмей уверен, что Миша заболел не потому, что обидел Даву. Иначе он бы уже умер. И пигмея этот факт сильно радует. Но наш лесной приятель считает, что болезнь Миши все-таки очень опасна. Он постарается сделать так, чтобы Миша забыл о болезни до того времени пока не увидит черный крест.
— Чего-чего?
— Черный крест! – Рич наглядно сложил темные указательные пальцы крестом. Несколько минут назад, кстати, такой же жест мы видели сначала у пигмея, потом у Жермена, беседующего с Ричардом.
— А если не увидит совсем, что тогда? Выздоровеет окончательно?
—Нет. Если не увидит – умрет. Но он обязательно увидит, вспомнит о болезни, опять почувствует себя плохо, станет искать помощь и его спасут.
— Ерунда какая-то….  Где мы тут, в джунглях кресты найдем? Хоть белые, хоть черные, хоть серо-буро-малиновые. – Алексей разнервничался не на шутку.
— Пигмей предлагает еще одно средство… — Ричард покраснел.
— Ну, говори же, не томи.
— Он может сделать куклу Вуду и отдать ее Мише. Если Михаилу станет плохо, он должен будет проткнуть куклу в трех местах, после чего быстро поправится. Зато умрет тот, кто о нем плохо подумал.
— Так пусть быстрее делает свою Вуду. Чего он ждет?
— Пигмей сказал, что Миша должен принять это решение сам.

Досидев примерно до трех часов ночи и убедившись, что дыхание Миши стало ровным и тихим, сменив несколько раз его влажные футболки на то белье, что еще оставалось в рюкзаке сухим, мы тесно прижались к друг другу и почти мгновенно уснули.

Первыми звуками, которые мы услыхали утром, был громкий птичий щебет и лихой свист, доносившийся откуда-то издалека. Почти одновременно открыв глаза и подняв головы, мы лишились дара речи…
Перед нами, куда только хватало глаз, простиралась огромная поляна, покрытая малахитово-оливковой шелковистой травой, диковинными оранжевыми и бледно-фиолетовыми цветами и сказочными корягами огромных поваленных деревьев. Чуть ли не впервые за все дни приключений между кронами деревьев (которые, кстати, стояли довольно далеко друг от друга) показалась простыня лазорево-синего неба с пушистыми подушками облаков и яичным желтком неяркого утреннего солнца. Картина была такой непривычной и яркой, что вызывала опасение оказаться оптическим миражом…. Ели это и был заповедный мир Давы, то мы совершенно правильно мечтали его увидеть!
 Возле самого большого дерева бегал живой и невредимый Михаил, то ли играя с каким-то зверьком, то ли просто дурачась.
— Мишка! Ты как?! – заорала во всю мощь своих легких Вика, еще не слыша ответа, но уже улыбаясь.
— Эй, сони! Идите ко мне! Смотрите, чего я нашел! – крикнул в ответ Михаил и даже замахал руками.
Миша резко нагнулся, затем по-лягушачьи прыгнул в сторону, и резко поднял с земли что-то большое и круглое. Мы не поверили своим глазам: на руках у нашего приятеля, свернувшись клубком, сидел удивительный и довольно редкий африканский зверь – броненосец.
— Жермен мне сказал, чтобы я его обязательно выпустил после того, как сфотографирую. А то наши проводники его обязательно съедят.
— Миш! Жермен на каком языке тебе это объяснил? На русском?
— Почему? Нет, на французском, но я его отлично понял. И вы бы тоже поняли, если бы вам сначала показали пальнем на Броню, потом на пигмея, потом рубанули себе ребром ладони по шее. Хорошо хоть пигмеи ушли в лес охотится на черепах…. У Брони есть шанс выжить, так как на завтрак у нас будет черепаховый суп.
— Друже, — Андрей внимательно всмотрелся в ясные глаза приятеля, — А Жермен тебе, часом, не рассказал, что ты ночью чуть к праотцам не отправился?
Михаил тут же стал серьезным:
— Да я вроде и сам все помню. Сначала мне было жарко так, что хотелось с себя содрать кожу. Потом стало резко холодно, до одурения. Казалось, что я, словно удав, проглотил большой айсберг, который никак не может перевариться. Правда, сначала я думал, что это все мне приснилось. А потом рассмотрел, что на мне надеты ваши майки и даже Викина комбинашка в трогательную клубничку и решил, что температура все-таки была, но вы меня вылечили. А что? Не так?
Мы переглянулись, решая, кто из нас расскажет точнее и подробнее. Выбор пал на Ричарда, особенно с учетом того, что нам ему предстоит сообщить не только про высоченную температуру и пигмейского Айболита, но еще и про крест, и про куклу Вуду.
Михаил выслушал сбивчивый рассказ почти спокойно и лишь в конце уточнил:
— Если я проткну Вуду, то мой недоброжелатель умрет?
— Пигмей сказал, что именно так.
— А я, значит, выздоровею?
— Ну…да…
— Нет! – Миша решительно поднялся с корточек. – Видишь ли, Рич, наш маленький друг не совсем представляет себе, что такое бизнес. Точнее, он этого совсем не представляет. И, слава Богу. Но ты-то должен понимать, что у любого бизнесмена всегда случаются и недоброжелатели, и даже враги. Пусть я не верю в сказки, но даже сама мысль о том, что я могу причинить вред человеку, который, возможно, и послал в мой адрес пару ласковых… проклятий, не допустима. Подумаешь, кто-то что-то ляпнул сгоряча, а я его – хренак – и на тот свет с помощью черной магии. Это полный бред. Пусть он нам подарит куклу, а колоть мы ее точно не станем. Тем более, что и грипп мой вроде прошел. За это, кстати, с меня причитается. Надо придумать, как дядю отблагодарить.
Мы перевели дух, согласившись с аргументами товарища. Кто знает, а вдруг это не конкуренты по бизнесу, а мы сами, обидевшись, косо глянули на Мишку и кукла Вуду отомстит именно нам? Впредь, кстати, надо будет тщательнее контролировать свои мысли и эмоции. Сказки не сказки, а мало кому улыбается отправиться к праотцам из-за вздорного и вспыльчивого характера.  Может быть, христиане точно так же опасаются гнева господнего, припоминая на исповедях все свои грехи? Не уверены, но нам показалось, что мы были на грани того, чтобы начать каяться друг дружке и друг у друга просить прощения.
Нафотографировавшись вдоволь с милашкой-броненосцем и успев соскучиться по проводникам, которые ушли в лес за провизией, мы отправились на поляну. Вдруг из кустов послышался странный треск и над нами, где-то высоко на стволе дерева, появилась оскаленная физиономия младшего пигмея. Парень сжимал копье и целился прямо в нас.
— Замрите! – крикнул Рич.
Мог бы и не орать. Мы и так застыли как вкопанные, не сводя глаз с взбесившегося проводника. Тот продолжал сидеть на дереве, обхватив ствол одной рукой и поводя другой, с зажатым в ней копьем из стороны в сторону. Через мгновение он издал то ли стон, то ли всхлип, и копье, просвистев буквально в шаге от Алексея, шедшего первым, вонзилось в землю. Пигмей молниеносно скатился с дерева и в два прыжка оказался рядом с нами. А еще спустя пять секунд, мы с ужасом разглядывали то, во что вонзилось острие первобытного копья. На тропинке, скрытая высокой травой и почти обезглавленная метким ударом, лежала огромная габонская гадюка.
Габонскую гадюку по праву можно назвать королевой гадюк. Гадюк этого рода характеризует очень массивное туловище с крупной головой, довольно короткий хвост и пёстрая окраска. Имея очень толстое туловище, длина которого может достигать более двух  метров, габонская гадюка является самой массивной и тяжёлой среди семейства гадюковых. Помимо этого, габонская гадюка является обладательницей самой крупной головы среди всех ядовитых змей.
Это одна из самых смертоносных и коварных змей в мире. Толстое туловище делает ее очень флегматичной, и она охотится на теплокровных животных самым примитивным способом – сутками валяясь около троп, в засаде, практически не ползая.  Яд габонской гадюки не самый токсичный в мире. Однако это с лихвой восполняется его количеством. Более того, габонская гадюка — обладательница самых длинных ядовитых зубов среди всех змей — их длина может достигать пяти  сантиметров. Благодаря этому она может впрыскивать яд глубоко в ткани жертвы. Если бы сейчас наступили на пеструю толстуху, нападение было бы неминуемо!
— Нас уже второй раз спасают от неминуемой смерти! – прошептала Вика. – Прошлый раз меня, сейчас Лешу. Что же это за Африка такая проклятущая. ..
Виктория опустилась на землю и горько расплакалась. Молодой пигмей, растерявшись, опустился рядом с ней на колени и нежно погладил по волосам. Все замолчали, потому что говорить не хотелось, да и что тут скажешь? И ужасная ночь и прекрасное утро словно проверяли нас на прочность, подкидывая одно испытание за другим. Или это расшалившийся Дава развлекается таким жестоким образом?
Словно отвечая на этот вопрос, огромный куст красного ройбоса, из листьев которого пигмеи варят себе чай, зашевелился, словно живой, и на поляну, всего в двадцати шагах от нас вышел огромный серый слон.
— Привет, слоник! – пробормотала Вика…
Все замерли.


Глава 19. Возвращение к цивилизации.

Все замерли.
Слон появился так неожиданно, что казалось, будто он специально ждал в засаде, дабы застигнуть путешественников врасплох. Размашистым шагом слон направился в нашу сторону, заставляя сердца биться часто-часто. Если этот гигант-одиночка решит напасть, то шансов спастись, практически не будет. Во всяком случае у того человека, за которым он бросится.
Андрей и Михаил уже были однажды в похожей ситуации во время сафари и помнили из наставлений масаев, что если находишься в непосредственной близости от животного (метрах в 10-15), то убегать нужно не ОТ слона, а К нему, меняя направление так часто, как это только возможно. Но рассказать своим приятелям об этой хитрости они не успели.
Слон прошел еще пару шагов и вдруг резко остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Он вздернул хобот, изогнув его в виде английской буквы S, несколько раз хлопнул себя огромными лопухами ушей, и, вытянув хобот к небу, громко протрубил.
— Маманя-я-я-я! – Вика вскочила и, теряя розовые шлепки, понеслась в сторону нашего импровизированного лагеря.
Слон озадачено глянул ей во след, развернулся на 180 градусов и огромными скачками бросился в чащу….
Это уже потом, рассматривая видеопленку, на которой заснята вся эта сцена, профессор Дроздов скажет, что слон был еще совсем молодым, почти подростком. Что, скорее всего, это не классический одиночка, а несмышленыш, отбившийся от стада. Такое, увы, хоть и редко, но в семьях слонов случается… Что изогнутый хобот, прядение ушами и предупредительный крик – типичное поведение для испуганного животного. Да и сам факт того, что слон появился совсем рядом с нами, не учуяв запаха людей и костровища, говорит о нежном возрасте лесного гиганта и его определенной неопытности.
Кстати, и Александр, который в тот исторический момент находился довольно далеко от нас, занимаясь панорамными съемками поляны, и в объектив камеры которого попала вся сцена, уверял, что «огромный слон» был, мягко выражаясь, не таким уж и огромным.
Но в тот момент мы едва переводили дыхание. Не от страха, скорее – от внезапности. Зато пигмеи, которые присутствовали при появлении слона, Жермен и Ричард не скрывали счастливых улыбок, весело перегукивались и даже приплясывали.
— Рич, что они говорят?
— Они говорят, что Дава нас пропускает! На памяти старшего пигмея это всего второй раз за всю его жизнь. Он приходил к этой поляне уже раз тридцать и лишь единожды, лет десять назад, когда им попалась в сети живая окапи и они несли ее в Нолу, чтобы обменять на ножи и топоры – Дава разрешил проход через свои территории.
— Вы представляете, друзья, — повернулся к нам Миша, — как много теряют бедные пигмеи из-за своих предрассудков. Выдумали себе знак Давы, ищут слона-бомжа и ждут у моря погоды. А ведь могли бы жить не в своих болотах, а здесь. И рельеф местности здесь лучше, и дичи значительно больше, и всякие фрукты-ягоды буквально на каждом шагу, как на огороде…
— Может быть, вернемся, и объясним, что нам был дан еще один знак Давы (по дороге придумаем какой) согласно которому все племя может спокойно перекочевать в эту курортную зону? – Андрей закурил и хитро взглянул на товарищей.
— Шутишь? – Каждый из нас вдруг с ужасом подумал, что Петрович говорит абсолютно серьезно. А подумав так, тут же испытал чувство огромной неловкости из-за того, что африканские «каникулы» на поверку оказались значительно более жесткими, чем это грезилось из Москвы и хорошенько истрепали нас и морально и физически.
 Не то, чтобы мы были не готовы к трудностям. Отнюдь. Ведь и до этого мы путешествовали много и даже уходили на более долгие маршруты. Но признаемся честно, и в сельве Амазонки, и даже в глухих джунглях Папуа Новой Гвинеи мы не чувствовали такого полного отрыва от современной цивилизации, от родины, от своих близких.
Казалось бы, пустяк, — не работающий спутниковый «телефон»… Чем бы он смог помочь РЕАЛЬНО, даже если связь и была бы? В ЦАРе нет служб экстренного спасения, МЧС или малой авиации. Впрочем, в других «диких» уголках планеты их тоже нет. Но вот, поди же, ты…. Оказывается человеку достаточно обычной уверенности в том, что достаточно вставить аккумулятор и наббрать домашний номер с непередаваемым московским «але-а» его любимой бабушки, чтобы тут же почувствовать аромат гречишных блинов с антоновкой, увидеть на оконном стекле налипший янтарный кленовый лист, потрепать по загривку любимого котяру…. И можно возвращаться назад, под черничное африканское небо с единственным в нем Крестом – Южным Крестом, на который не перекрестишься… И  уже снова —  сам черт тебе не брат. Даешь новые приключения! Глушь так глушь! Африка так Африка…
Впрочем, бывалые путешественники знают, что критической датой любой поездки является десятый день, а критической массой в группе путешественников – десятый человек. Нас было меньше, но день наступил самый тот, кризисный. И теперь каждому нужно было проявлять максимум терпения и терпимости, деликатности и осторожности, чтобы избежать катарсиса, не дать накопившейся усталости, раздражению и избытку впечатлений выплеснуться негативом на близких людей.
— До Нолы полтора дня перехода, — обрадовал нас Ричард.— Это первичный лес, так что идти будет значительно проще. Только километров за десять до поселка начнется та же болотистая гнусь, что была вокруг пигмейской деревни. Кстати, пигмеи спрашивают, будем ли мы охотиться, и если да, то какое мясо нам бы хотелось добыть?
— А чем они собираются охотиться? Нас слишком мало, да и сетей мы не взяли. Или они решили обойтись копьями?
— Думаю, им не терпится увидеть, как белые пигмеи плюют огнем из своих больших трубок. – Рич засмеялся.
— Лучше бы нам обойтись без стрельбы. И охранникам будет проще отчитываться в столице, да и шумом мы распугаем животных. А ведь мы шли не убивать их, а фотографировать.
(Безусловно, по поводу «отчитаться» мы лукавили, но всё остальное было чистой правдой).
— Воля ваша. – Ричард приуныл, — Я бы, например, подстрелил какую-нибудь антилопу. Мяса хочется – сил нет.
— Чего ж в деревне не ел? – Михаил хитро прищурился.
— Издеваешься? Услышав, как эти козы орали, пока с них шкуру снимали, я бы не смог ни кусочка проглотить.
— А сегодня нам обещали черепаховый суп. – Леша задумчиво пожевал травинку. – Может, предупредить Викторию, чтобы она черепашек не гладила? А то еще успеет подружиться с Тортилами и не даст из них щей наварить.
— Давайте от греха подальше, пока готовится обед, пойдем по окрестностям погуляем. Только надо оставить кого-то одного последить за процессом готовки. Мало ли… Рук пигмеи точно не моют, но хорошо бы, чтоб все остальное хоть в ручье сполоснули…
Черепашье жаркое удалось на славу. Пусть не обижаются на нас Гринпис и вегетарианцы, но есть, действительно, очень хотелось.
Мы вернулись к костру, когда «стол» был уже накрыт. Сервировка  представляла собой чашки из черепашьего панциря, установленные порционно прямо на углях. Одна чаша на троих….
Внутри панцирей булькало густое варево из мяса и кореньев. Если бы его посолить, не экономя по пигмейской привычке каждую крупицу соли, то получилось бы очень даже вкусно. Вроде русской ухи из петуха, когда куски рыбы плавают в густом курином бульоне. Наша же соль была в полном распоряжении проводников, и мы знали, что они быстрее расстанутся с жизнью, чем потратят свои драгоценные запасы.
— Ничего! Почки здоровее будут, — улыбнулась Вика, зачерпывая ложкой первую за весь поход еду, приготовленную не из концентратов.
— Сейчас пигмеи станут пьяными,— сказал Жермен доверительно.
— А разве это мясо опьяняет?
— Кровь и мясо дичи всегда  опьяняет. Ведь пигмеи считают, что сейчас они пьют кровь и едят тело своих врагов. Так они, во всяком случае, пели, пока готовили еду. А разве вам Ричард не рассказывал?
У нас мурашки побежали по коже.
После трапезы на наших проводников напала безграничная лень. Они улеглись, засунув пятки прямо в угли и бездумно ковыряя соломинкой в зубах.
— Лимбоку бьяка – позевывая и почесывая лоснящийся живот, проговорил старший пигмей, а его приятель захохотал.
— Жермен! Что они говорят?
— Дословно не переведу, но вроде бы «лимбоку бьяка» — это особый танец, который женщина исполняет мужу, если первая хочет с ним близости. Сиприанус рассказывал нам в Бамбио, что местные…., гм-м-м, проститутки, которые завлекают клиентов, предлагают им исполнить лимбоку бьяку…
— А как будет на пигмейском женщина?
— Гри-гри… — Жермен сощурился и засмеялся.
Алексей обрадовался, что слово очень простое, хлопнул по плечу старшего пигмея, подмигнул, показал на Викторию и произнес:
— Гри-гри! Мокунди!
Мы уже выучили, что «мокунди» — это общее название танца.
Пигмеи переглянулись, кивнули, вскочили на четвереньки, согнув ноги в коленях и легко касаясь ладонями земли, порыкивая и повизгивая, бойким галопом понеслись к Вике, которая неподалеку плела из местных «ромашек» сентиментальный венок.
— Ксой! – рявкнул Жермен, вскочил, еле-еле успев ухватить одного из пигмеев за ногу, и с негодованием обратился к Ричарду с какой-то длинной тирадой. Рич за словом в карман не полез. Минут пять пигмеи, Жермен и Ричард орали друг на друга, мы же хлопали глазами, не понимая, что происходит.
Позже выяснилось, что виноваты все. И Жермен, который не совсем верно объяснил, что гри-гри – это не просто женщина, а вдова, которую в деревне назначают для ублажения юношей до инициации и тех мужчин, которые устали от жен. И наш Алексей, который непостижимым образом умудрился двумя словами объяснить, что Виктория (гри-гри) якобы готова станцевать (мокунди) для пигмеев тот самый «лимбоку бьяка», о котором они мечтали после обеда.
С тех пор мы навсегда запомнили, что знание языка, точнее, знание отдельных слов, еще не гарантия того, что тебя поймут правильно. Тот самый случай, когда молчание – золото. И прав был Андрей, запомнивший всего три слова на пигмейском диалекте банту, которые выручали его практически всегда: «гозо» — маниока, то бишь картошка, «кванге гозо» — жареные ломти этой картошки, что-то вроде наших чипсов, «пимен» — смесь соли и приправ, и «пирога» — лодка. Произнося их исключительно в нужной ситуации, он гарантировано был сыт и обеспечен транспортом.
Впрочем, это все лирические отступления.
Нам предстоял еще довольно длинный путь, который казался тем сложнее, чем красивее были пейзажи вокруг, неистребимей желание сфотографировать любой цветок, птичку или зверька, благостней и ленивей настроение.
День был слишком наполнен впечатлениями. Шли медленно, щадя ноги Вики, которые хоть и зажили почти волшебным образом, сохранив на месте кровавых пузырей лишь красноватые пятна напоминания о них, но всё еще побаливали. Наша приятельница брела в шлепках, старательно обходя любые влажные участки почвы. На свои ботинки, подвешенные на палке у одного из пигмеев, она смотрела почти с ненавистью.
Пару раз мы натыкались на довольно большие слоновьи семьи, которые беззаботно гуляли по джунглям. Когда слонов так много, они ведут себя очень спокойно, практически не опасаясь никого из хищников. У сплоченных коллективов таких гигантов нет и не может быть врагов.
Неоднократно в чаще деревьев мелькали большие волосатые спины горилл, которые тоже не отличаются трусостью, тем не менее, предпочитают вести себя крайне осторожно, отрываясь даже от самой вкусной еды и унося ноги при малейшей опасности.
Ощущения и впечатления этого дня трудно передать словами. Все предыдущие дни в Африке мы воспринимали довольно рационально, отдавая себе отчет в том, что находимся в НАШЕМ времени, хотя и в совершенно иной цивилизации. Здесь же, в вотчине Давы, временной континуум был разрушен до основания. Представьте, что вас выдернули из кинозала во время просмотра старого фильма «Миллион лет до нашей эры» и, не раздумывая, без спроса и согласия засунули непосредственно в белую виниловую пленку экрана. Вы остались собой, но мир вокруг вас изменился до неузнаваемости. Вы кожей ощущаете, что находитесь в том времени и пространстве, которое видели еще глаза какого-нибудь питекантропа или неандертальца.
Объяснить это трудно. Но желание постоянно щипать себя, чтобы убедиться в реальности происходящего, не тебя не оставляет. К этому просто нельзя привыкнуть.
Пигмеи, идущие во главе нашего отряда, вели себя странно. С их лиц, особенно с лица молодого воина, не сходило выражение ликования и энтузиазма. Они почти не разговаривали. Ни друг с другом, ни с нами.
Еще по выходу из деревни, Жермен предупредил, чтобы мы не интересовались именами проводников. Их личные имена – это табу, которое Аббутель наложил на своих соплеменников, отправляющихся к Даве. Поэтому мы не могли как-то окликнуть их, чтобы узнать, чем они занимаются, а на стандартные «Эй!» и «Товарищ проводник!» пигмеи не реагировали.
Время от времени пигмеи забирались на огромные деревья, помогая себе тонкими прутьями-кошками, накидывая их как лассо на ствол и поднимаясь все выше и выше. Предметом их интереса были дупла.  Каждый раз, убедившись, что в дупле нет хозяина, пигмеи вытаскивали оттуда то клок пуха, то какой-то корешок, то кусок воска, складывая это все в заплечные котомки. Обращали они внимание и на поведение нашего телеоператора. (мы уже говорили, что после карточных фокусов Сашу считали нашим шаманом). Стоило Александру отвлечься на съемку какого-нибудь цветка или коряги, как пигмеи неизменно возникали рядом, дожидались ухода Саши, срывали растение и тоже отправляли его в котомку. Жермен не знал, зачем они это делают, а своих версий у нас не было.
И лишь поздно вечером, перед последним привалом, старший пигмей, которого Жермен просто замучил вопросами, ответил коротко: «ОлокО-а-дать». Как-то так, примерно.
Жермен пожал плечами…. Олокода – это знаменитая африканская секта вуддистов, к которой пигмеи, по слухам, не имеют никакого отношения. Возможно, наши проводники собирались обменять в Ноле все свои находки на какие-то ценные для племени вещи у представителей секты?
Все оказалось и проще и сложнее.
Когда вечерний костер запылал, а Ричард приготовил шампуры с нанизанными на них бананами, пигмеи отошли в сторонку и развели свой собственный, небольшой костерок. Предварительно они попросили у нас одну жестяную банку из-под кукурузы и налили в нее воды из большой лужи, находившейся рядом с поляной. Когда вода в банке закипела, старый пигмей стал сыпать туда мелкий порошок растертого мха, кидать мелкие кусочки листьев и корней растений, шепча при этом заклинания;  потом он  накрыл банку плоским камнем и стал тихонько мычать, раскачиваясь из  стороны в сторону. Мы приподнялись на корточки и с любопытством следили за его действиями. Дождавшись, пока костерок прогорит полностью, пигмей  снял  с банки камень-крышку.  Он плеснул себе в ладонь горячее варево, поморщился, обжегшись, затем всосал с шумом свое зелье с дурманящим запахом. То же самое сделал и второй пигмей. Передавая банку друг другу, проводники  поочередно выпили по  нескольку глотков.  По  мере того,  как  новые порции исчезали в  их глотках,   глаза  пигмеев приобретали  неестественный  блеск,   а движения становились живее. Убедившись, что в банке осталась только гуща, пигмеи запихнули в нее какие-то перья, пух, воск, мелкие камушки, словом все то, что тщательно собирали сегодня днем. Они отошли на несколько шагов и еще раз разожгли костер, засунув банку в самую его гущу. Рядом с костром они вырыли в земле небольшую ямку и разложили на ее дне несколько тонких хворостинок. Поскольку близко нас не подпускали, то рассмотреть все в подробностях было невозможно.
Еще через полчаса пигмеи тихо ухнули, завертелись на месте волчком, пошатываясь, словно пьяные и плюясь, выхватили из костра раскаленную банку, смазав предварительно ладони мокрой глиной и грязью, и опрокинули банку над ямкой. Младший пигмей тут же стал швырять в ямку мокрый песок, скрывая от нас ее содержимое.
— Глупый ритуал какой-то… – проворчал Саша. — Нет бы просто, напились своей бормотухи, от которой у них так глаза блестели, и спать пошли…. Зачем второй акт марлезонского балета устроили? Кто-нибудь в курсе?
Ответ мы получили от самих пигмеев и уже буквально через полчаса. А получив – не поверили своим глазам.
Старший проводник подошел к Михаилу и поманил его за собой. Естественно, вместе с Мишей пошли и все мы. Мужчина аккуратно разгреб песок и извлек из ямки странную фигурку. Это, без сомнения, была фигурка человека, причем настолько натуральная, словно ее отлили в профессиональной художественной мастерской. У куклы были голова, руки, ноги, туловище. В «теле» куклы угадывались пух, перья, грязь и воск, спрессовавшиеся до состояния пластмассы. Может быть, чуть мягче, чем пластмасса, скорее, как замерзший пластилин или зачерствевшее тесто для пельменей. Не спрашивая разрешения, пигмей стащил у Михаила с шеи бечевку с каким-то амулетом и продел бечеву сквозь куклу.
— Сегодня спать с ней. – перевели нам Жермен и Ричард. – Потом хранить или выбрасывать. Как захочешь. Я говорил, если тебе станет опять плохо, то ты три раза проткнешь ЕЁ и сразу выздоровеешь. А враг умрет.
Миша растерянно молчал.
— Пойдем, поговорим… — тронул приятеля за плечо Андрей.
Мужчины отошли к краю поляны.
— Миш, ты не думал, что твоя болезнь это совсем не грипп?…
— Думал, Андрюха. Но если честно, очень бы хотелось верить, что я ошибаюсь.
— Ты же понимаешь, что в случае, если наши с тобой подозрения верны, то с момента заражения, точнее, первого приступа, прошло уже непозволительно много времени.
— Хочешь сказать, что я уже необратимо наполнен этими проклятыми плазмодиями?
— Именно. И у нас на счету буквально каждая минута.
— И какие будут предложения?
— Завтра с утра и все последующие часы не отвлекаться ни на какие ладушки, съемки, экскурсии, фотосессии и т.п. Максимально быстро добираться до Нолы и до Йокодумы. Искать нормальный госпиталь.
— Ты прав. Не дай Бог, конечно. Но если ты все-таки прав, то до следующего приступа у нас есть дня два или полтора…. Я дам тебе знать, когда опять начнется.
— Хорошо. Я буду следить, и сам обо всем позабочусь.
— Давай пока нашим ничего не говорить. Как ты думаешь, еще кто-то догадался?
— Надеюсь, что нет. Если только Ричард…. Но ты же не скулишь, не ноешь, в панику не впадаешь, то есть ведешь себя не типично.
— Эх, брат, как же не хочется помирать, да еще и так глупо…. Веришь? Хрен им, этим мерзким тварям. Слово-то какое… Плазмодии… Сволочи одноклеточные…. Но я без боя не сдамся.
— Я тоже в этом абсолютно уверен. Как думаешь, может шарахнуть ударную дозу лариама?
— Не знаю. Но давай лучше не рисковать.
— Мальчики! Смотрите, смотрите! – зазвенел в тишине звонкий голос Виктории. Она стояла на противоположном конце поляны и восторженно вглядывалась в непроницаемую мглу. – Это что, опять гнилушки?
Где-то далеко-далеко, почти у горизонта, в небольшой котловине, в которую вел холм, на котором мы разбили лагерь, светились десятки желтоватых огоньков. Сердце защемило, а на глаза невольно навернулись слезы…
— Нет, Викусь, это не гнилушки. Это Нола. Это уже НАШ мир и его огни.
— Так чего же мы остановились? Они же совсем рядом? Стоило чуть-чуть пройти, и ночевали бы уже в нормальных условиях, возможно, даже ванну бы нашли!
Мы оглянулись на Рича и Сашу, которые крутили в руках навигатор:
— До Нолы по прямой  — полтора километра, а через лес, да вокруг болот — шестнадцать с половиной. Но не грустите. Завтра уже будем дома…
Удивительное дело. В диких джунглях, даже таких прекрасных, как лес Давы, маленькая цивильная деревня казалась для всех родной и знакомой и слово «дома» никого не покоробило.
И только двое из нас ждали этой встречи с особенным нетерпением….


Глава 20. Нола. Поселок контрабандистов.

Случалось ли вам, дорогие друзья, замирать в предвкушении чего-то волнующе-прекрасного, дразнящего и пугающего одновременно? Не так много в нашем словаре слов и выражений, которые бы заставили искушенные сердца взрослых людей биться часто-часто, дрожа испуганным воробьем и прокачивая на бешеных оборотах лошадиные дозы адреналина.
 Пожалуй, с таким сладким и странным чувством мы в юности собираемся на самое первое свидание, понимая, что долгая игра в кошки-мышки с предметом твоих тайных воздыханий подходит к логическому концу, а неизбежная «взрослая»развязка и радует и пугает одновременно….
И даже многие годы спустя, забыв смешные волнения молодости, мы будем радоваться и пугаться всего, что по какому-то недоразумению, суеверию или предубеждению мнилось нам чем-то запретным и полным особого смысла….
 Не потому ли, вынырнув из детских снов, мы проносим через всю жизнь завернутыми в тряпицу чисто выстиранной души, странные, книжные, полные потаенного смысла неизвестные слова: «последние из могикан», «бригантина», «кардинал Ришелье», «пират», «сокровища», «сундук мертвеца», «трубка мира». Конечно, слов этих значительно больше. И у каждого они свои. Прошлой ночью у костра мы «навспоминали» их целую коллекцию. У Вики это почему-то были «камыши» и «лайба», у Михаила – «Карибы» и «золотой прииск», у Андрея – «сверхновая» и «бластер», у Саши «папирус» и «фараон», у Алексея «Бэйкер-стрит» и «томагавк»….
И все, как один, мы сошлись во мнении, что к разряду этих слов, без сомнения, относится словосочетание «посёлок контрабандистов».
Мы тревожно вглядывались в клочкастую, туманную черноту ночи, с волнением следя, как исчезают, тают прямо на глазах призрачные огоньки Нолы, как начинающийся ливень гасит их, словно угольки костра.
Утром мы первым делом посмотрели в ту сторону, где должны были закончиться наши африканские каникулы, возвращая нас из первобытных времен каменного века в привычную цивилизацию с электрическим светом, телефонной связью и бензиновыми двигателями. Но, даже пробежав пару-тройку километров по чавкающему болоту вторичного леса, и даже взобравшись на утесы последнего перед Нолой холма, мы так и не смогли увидеть тот городок, к которому уже всей душой стремились.
С каждым шагом лица наших проводников-пигмеев все больше темнели и грустнели. Антуан и Лу, наоборот, всё больше распрямляли плечи, переходили на упругую трусцу, подбадривая себя молодецким посвистом. Лицо же  Жермена выражало всю гамму чувств: от детского любопытства до тревожной озабоченности.
— Ричард, остановись, пожалуйста! – наконец взмолился он.
— Что случилось?
— Наши проводники говорят, что дальше идти не могут. Это табу, наложенное Аббутелем. Они не хотят выходить к Ноле, боясь, что приведут в племя чужаков.
— Так давай попрощаемся с ними здесь. Мы им, правда, очень признательны за помощь.
Жермен расстроился еще больше:
— Вы не поняли, друзья! Мне тоже придется вас оставить. Я-то не боюсь идти в город, но как я найду обратную дорогу? Только пигмеи знают лес Давы настолько хорошо, чтобы пройти через него без опаски. А мне очень хочется вернуться домой, к Сиприанусу без происшествий.
— Значит, прощаемся?
— Выходит так….
Мы бросили рюкзаки на землю и закурили. Последнюю оставшуюся сигарету. Одну на всех. Говорить не хотелось, хотя чувства просто переполняли. Жермен стоял, низко опустив голову, и ковырял грязь разорванным вьетнамком.
— Вот, возьми…. – Миша присел на корточки и достал из сумки свои любимые походные сандалии. – Наверное, будут велики, но там ремешок регулируется….
— Спасибо!
— Знаешь, наверное, можно попросить ребят, чтобы они тебя подождали. Мы бы обернулись довольно быстро. Хоть каких-то продуктов на обратный путь взял бы….
— У нас еще осталось две черепахи.
Подтверждая слова Жермена, два пигмея вышли вперед и сняли со своих спин два черепахо-ранца. Черепашки были прочно обвязаны тонкой лозой и эта «упаковка» действительно напоминала детский рюкзачок с длинными заплечными лямками.
— Так что?
— Вот…
— Жаль.
— Да…. как-то так… Будем прощаться….
Мы обнялись. Естественно, Виктория не удержалась от поцелуев и слез. Да и у нас чертов комок стоял в горле.
 Дурацкое чувство.
Иррациональное.
И к нему никогда не привыкнешь. Непостижимым образом совершенно незнакомый человек, не друг, не брат, не сват, вдруг почему-то становится тебе почти родным всего за каких-то десять дней. Ты отдаешь себе полный отчет в том, что он исчезнет из твоей жизни так же внезапно, как и появился. Что ваши дороги, наверняка, никогда в жизни больше не пересекутся. Что пройдет всего неделя или месяц, и ты будешь вспоминать его так же легко и буднично, как случайного попутчика в поезде.
Но тогда почему каждый раз так щемит сердце? Почему ты чувствуешь, что теряешь безвозвратно что-то крайне важное и дорогое, одновременно обретая возможность иных встреч, рвешь с прошлым, уже одним глазом заглядывая в будущее, с болью и радостью оставляя чужому человеку какую-то часть себя?
Когда мы подняли головы, ни пигмеев, ни нашего африканского портера уже не было. Возле рюкзаков лежало два небольших копья, оставленных нам в подарок и две черепашки, натужно тянущие шеи из переплета прочных кандалов.
Черт! Маленькие засранцы! Они отправились в лес налегке, посчитав, что неприспособленным белым аккабвана их подарки пригодятся больше, чем им самим. Копья мы взяли с собой, а черепашек отпустили на волю. Возможно, они ориентируются в мире Давы так же легко как пигмеи и найдут дорогу к своим черепашьим семьям.
— Ну что? До Нолы примерно час ходу. – Миша задумчиво посмотрел в долину. – Петрович, мне кажется... или действительно где-то шумит река?
К воде мы вышли часа через три, изрядно поплутав. Красавица Момбарэ показалась нам самой прекрасной рекой на свете. Роскошные плакучие деревья, похожие на наши ивы и широколистые пальмы запирали ее с обоих берегов в вечно-зеленый тоннель. Чуть слева от нас, примерно на расстоянии километра, виднелся большой мост, построенный, скорее всего, для каких-то военных или промышленных целей. Это был не хрупкий деревянный мосток, а вполне серьезное инженерное сооружение, с большими укрепленными опорами основы и высокими металлическими «перилами», метра по четыре каждое. Железо кое-где поржавело, а бетон обсыпался, но, в целом, мост выглядел, пожалуй, самым крутым индустриальным сооружением, встреченным нами за последние две недели.
Позже мы выяснили, что мост сослужил нам плохую службу, так как он вел не к Ноле, а к алмазным приискам, находящимся примерно в десяти километрах от городка. И если бы мы прошли чуть правее, не купившись на его обманчивое «гостеприимство», то буквально в пятистах метрах от моста обнаружили бы паром, на котором можно было попасть прямо в центр Нолы. Однако огромный крюк, который пришлось сделать, следуя по широкой и наезженной дороге, нас особо не утомил. Идти по ровному покрытию, не уворачиваясь от колючек, не перепрыгивая через рытвины и колдобины, не перелезая через поваленные деревья, было легко и приятно. Первым, что мы увидели в городке, когда все-таки добрели до него, казалось приземистое  серое здание, украшенное красным крестом и вывеской M;decins Sans Fronti;res (Врачи без границ).
—Плохо дело, — присвистнул Алексей.— С одной стороны, хорошо, что здесь есть европейские медики. Мишку надо им показать срочно. С другой, если мне не изменяет память, эта организация приезжает только в самые неблагоприятные регионы планеты, а значит тут, в Ноле, нас может ждать что угодно: холера, чума, дизентерия, лихорадка и прочие эпидемии.
Забегая вперед, скажем, что госпиталь MSF был закрыт на амбарный замок, а самих врачей мы так и не встретили, зато выяснили, с какой целью они разбили свой лагерь в Ноле.
Нола не зря называется поселком контрабандистов. Со времен французской колонизации, когда в этом районе были обнаружены залежи алмазов и золота, а так же фантастические запасы древесины особо ценных и редких пород, городок на реке Момбарэ стал пристанищем тысяч безработных африканцев и сотен авантюристов всех мастей. Первые приезжали сюда в надежде получить хоть какое-то место на приисках или лесозаготовках. Вторые – не ждали милостей от природы и активно соперничали с узаконенными промышленниками, занимаясь контрабандной вырубкой леса и незаконным промыслом алмазов. Власти устраивали показательную «охоту» на контрабандистов, нещадно их штрафовали, отлавливали, сажали в тюрьмы, но жажда легких денег всегда оказывалась сильнее страха тюремного заключения. В городке бурлили настоящие страсти. На главной улице мы насчитали сразу с десяток пабов и баров, где рекой лилось пиво и виски, где краснолицые (от загара) и темнокожие (от природы) вербовщики и браконьеры, приехавшие сюда из самых разных стран мира, собирали свои отряды.
Правда, побеседовав с одним из них – долговязым, заросшим до глаз сизой щетиной белоглазым шведом Сайко – мы убедились в том, что мировой финансовый кризис добрался и до такой глухомани как Нола.
Напомним, что дело было в 2007 году. Тогда ещё даже Россия не чувствовала ледяного дыхания мировой экономической катастрофы. А Нола уже находилась в самой ее гуще. Буквально за шесть месяцев были закрыты сразу несколько шахт. Старые лесопилки, оставленные французами в начале восьмидесятых, когда правительство ЦАР выступило против варварской вырубки ценных лесов, даже три десятилетия спустя активно и незаконно эксплуатировались браконьерами. Но из-за кризиса спрос на драгоценную древесину тоже резко упал. Первое время еще какие-то работы шли: алмазы добывались, золото намывалось, а леса вырубались. До той самой поры, пока стало понятно, что рабочим нечем платить даже самую мизерную зарплату, а склады переполнены товаром, который приходится тщательно охранять. Вывозить его некуда да и не на чем, — нет контрактов, нет и бензина. Постепенно в городе начался голод.
Сайко, брезгливо морща нос и хмуро поглядывая на Ричарда, потягивал виски, не требуя у бармена закуски (всё равно кроме пачки чипсов на витрине ничего не лежало):
— Экономический кризис, однако, это лишь один из факторов, который сейчас добавился к хроническим проблемам региона: очень скудное питание людей , отсутствие доступа к здравоохранению у большинства жителей и наступление сезона дождей. Основу рациона составляет маниока (не больше клубня на человека на день). Другие необходимые продукты питания, например, мясо, сейчас найти так же трудно, как бриллианты.
— Но почему так? – отвыкнув от спиртного и табака, мы быстро захмелели и совсем забыли, что нам нужно торопиться, искать проводников в Гамбулу и с интересом поддерживали разговор с незнакомцем.
— Первые проблемы здесь появились уже пару лет назад, когда бандитские группировки стали угрожать фермерам, держащим крупный рогатый скот. В результате фермеры бежали в Камерун и до сих пор не вернулись. Часть из них предпочла кочевать по дорогам, попутно выпасая скот и продавая его в маленьких деревнях и поселках…
(Мы мгновенно вспомнили пастухов, которые пригоняли стадо к деревне Сиприануса).
— Кроме того, чтобы получить здесь медицинскую помощь и лекарства, люди должны платить, а они не могут себе этого позволить. Из-за этого закрылись медицинские центры. Сегодня у нас, в Ноле, ежедневно умирает от десяти до пятидесяти детей и столько же взрослых. И это на пять-шесть тысяч жителей. Поэтому все страшно обрадовались, когда «Врачи без границ» открыли здесь свой госпиталь. Сейчас они, правда, уехали в Гамбулу, но скоро опять вернутся. Они так и челночат туда-сюда. И их ждут. Ведь они не только дают лекарства, но еще и подкармливают, особенно, своих самых маленьких пациентов.
— А почему ты сам не уехал? В свою благословенную Швецию?
— Кем благословенную? Подумайте сами, если бы мне было так хорошо дома, стал бы я бежать в эту жопу мира?
Сайко совсем раскраснелся и уже с трудом ворочал языком:
— Валите отсюда! Валите быстро! Если хоть  чуточку хотите жить. Нечего вам здесь ловить. Здесь выживают только такие бродяги как я. И я, хреновый контрабандист и бывший финансовый консультант,  не оставлю этих черных заморышей, подыхать без жратвы и денег. Я обязательно что-нибудь придумаю. Я их спасу!.... А вам, господа, настоятельно рекомендую убираться в вашу долбанную Европу!
Сайко был пьян до неприличия, и в то же время настолько серьезен и собран, что, поднявшись с большим трудом из-за липкого стола, выразил готовность отвести нас к реке и нанять пироги, на которых мы сможем доплыть до слияния Момбарэ и Кадэи. Там нам предстоит подняться вверх по течению Кадэи до Гамбулы. И уже в Гамбуле пересечь границу с Камеруном.
— В принципе, вы могли бы попробовать нанять машину и в Ноле…. Тут есть секретные тропы для пересечения границы вне таможенных постов. Но сейчас дороги развезло, джип может застрять на неделю. А в Гамбуле есть хоть плохонький, но все-таки аэропорт. И за приличные деньги вас вывезут и в Йокодуму, и в Яунде, и в Дуалу… Хоть к черту на рога. Так что путь по воде до Гамбулы – самый правильный.
Пройдя по центральной улице городка, поглазев на пыльные хибары и ржавые листы импровизированных заборов, мы снова вышли к реке. Нола оставила в нас чувство странной тоски и детской обиды на вселенскую несправедливость мироустройства. Мы видели, что еще лет пять назад, это был, вероятно, вполне пристойный африканский городок, в котором наличествовали и собственный рынок, и большое здание школы, и несколько двухэтажных и даже трехэтажных коттеджей, с кокетливыми наличниками вокруг маленьких окошек. И теперь этот городок умирал, подцепив неизлечимый вирус по имени «финансинус кризисус». Или что-то в этом роде.
 Редкие прохожие были истощены до предела. Дети вяло играли в пыли, не поднимая с земли худенькие тельца со вздувшимися животами. Обозленные белые люди, кочующие из бара в бар, выкрикивали что-то неприличное в адрес Сайко и нашей группы. Приветливые темнокожие полицейские, на которых военная форма болталась так, словно была на пять размеров больше, отдавали честь нашей небольшой группе, завистливо посматривая на наши относительно упитанные тела и чисто выбритые лица. А ведь еще день назад мы сами казались себе чуть ли не бродягами, грязными и изможденными.
 Видимо, все и всегда познается в сравнении.
 Убедившись, что у нас есть деньги, Сайко подвел нас к пристани, возле которой болталось три десятка утлых лодченок.
— Вот. Выбирайте любую пирогу! Проводника брать не надо. Будете идти сами вверх по реке. А когда причалите в Гамбуле, просто пустите лодки вниз по течению. Раньше или позже они сюда вернутся. А если нет, — то и Бог с ними. Тут этого добра навалом. Когда-то в Ноле было в три раза больше жителей, и лодка была у каждого. Теперь они большей частью бесхозны. Только провоцируют пацанов уплывать из дома без спроса.
Расплатившись с Сайко и искренне надеясь, что хотя бы часть денег перепадет настоящим владельцам пирог, мы с осторожностью погрузились в узкие посудины и отчалили от берега.
Грести сидя оказалось крайне неудобно. Тем более, что нам предстояло плыть против течения и работать веслами нужно было безостановочно. Попробовали привстать на колено – пошло веселее. Во всяком случае, лодки уже не пытались перевернуться или каждую минуту черпануть бортом воду. Приноровившись, расхрабрились окончательно и поднялись в полный рост. Так стало еще легче. Активной гребле способствовали и крокодилы, ленивые туши которых то тут, то там валялись бревнами на берегу. Стать их добычей нам не хотелось. С каждым взмахом, мы уплывали всё дальше от крокодильего пляжа, надеясь, что следующее их лежбище встретится нам не очень скоро. По идее река должна была прилично расшириться, а широких мест и сильного течения зубастые охотники избегают.
В одном месте Момбарэ сделала крутую петлю, огибая поселок змеиным кольцом. Мы обернулись, чтобы помахать рукой Ноле, нашему кратковременному и не очень ласковому пристанищу. Обернулись… и —замерли: на высоком холме, не замеченном нами ранее, прямо в низкое серое небо уткнулся большой черный крест кафедрального собора Нолы.
Черный крест, о котором говорили пигмеи… Знак, означающий, что колдовская власть задобренного жертвами Давы закончилась, и нашему другу, Михаилу, в любой момент снова может стать плохо. Смертельно плохо.
Вика потянулась к рюкзаку и нащупала волшебную куклу, которую пигмеи-вуддисты сделали прошлой ночью…


Глава 21. Африка! Будем жить!
Черный крест не укрылся от внимания и самого Миши. Мы видели, как вздрогнула его щека, как тяжело задвигались под посеревшей кожей желваки и побелели костяшки пальцев, сжимавших весло.
— Миш! Ты как себя чувствуешь? – Алексей постарался подогнать пирогу максимально близко к лодке приятеля.
— Да как в том анекдоте: не дождетесь! – Михаил улыбнулся, стараясь, чтобы его улыбка не выглядела вымученной. – Я только не понял, почему вы мне такие каникулы устроили? С чего? Вас в пирогах по двое, Ричу сгрузили все рюкзаки, один я плыву налегке. Это что, эра милосердия наступила? Так я вроде еще не умер?
— А мы еще и не приплыли! – плоско пошутил Ричард, хохотнул и тут же сам себя одёрнул – Я никогда не разберусь в вашем русском юморе.
— Петросян, блин… — ругнулся Саша сквозь зубы, не отрывая глаз от видоискателя.
Разговаривать на реке оказалось удивительно легко. Наши лодки скользили на приличном удалении друг от друга, но любое слово, даже сказанное вполголоса, слышалось так отчетливо, словно тебе его прошептали прямо в ухо.
— Миш! А как поживает твоя теория развития личности? Дало тебе что-то общение с пигмеями? Как бы ты объяснил им, Аббутелю в частности,  необходимость психологической перенастройки для того, чтобы возвыситься над собой вчерашним?
Этот вопрос задал Андрей. И здесь необходимо пояснить, почему он не показался никому из нас нелепым или несвоевременным.
Михаил давно увлекался философией и теориями личностного роста. Ему, удачливому предпринимателю, талантливому бизнесмену и просто блестяще образованному человеку всегда казалось, что та личностная стагнация, в которой многие из нас пребывают практически с момента получения паспорта – это нонсенс. Вот вроде жил-был нормальный ребенок, который всё свое детство постигал мир путем проб и ошибок, который был сверх любознателен и предприимчив, развивался, стремился вперед и вверх, а потом – бац! – останавливался, закостеневал и начинал жить в постоянной боязни совершить оплошность, нарушить правила, сделать шаг вперед…. Не обстоятельства, а сам человек зачем-то начинал окукливать себя липкой паутиной ограничений и лени. Миша был уверен, что в каком-то определенном возрасте каждый из нас почему-то (и это нельзя объяснить) говорит «стоп!» своему развитию.  Мы тратим самые продуктивные годы жизни не для того, чтобы с космической скоростью рвануть к успеху, а чтобы заякориться в каком-нибудь теплом местечке, свить уютное безопасное гнездышко и отложить яйца потомства. Максимум, на что нас хватает, это на обустройство своего гнезда. Самые трудолюбивые и дисциплинированные пристраивают к нему второй и третий этажи, считая, что добились в жизни богатства и признания. Те же, кто более ленив или глуп, обретаются до смерти в ветхих гнездышка-лачужках, сетуя на обстоятельства, на врагов, на вселенскую несправедливость. И только единицы, такие как Александр Солженицын, Билл Гейтс, Анна Ахматова, Стив Джобс, Михаил Булгаков или  Леонид Рошаль, умудряются вырваться за пределы среднестатистического прозябания. И это при том, что в детстве все мы, и указанные персоны в том числе, имели примерно равные стартовые условия.
Наши «костровые» посиделки зачастую начинались и заканчивались «околофилософскими» спорами, в которых было сломано немало копий. И Андрей прекрасно знал, что для того, чтобы хоть чуть-чуть отвлечь Мишу от тяжелых мыслей о приключившейся болезни, надо коснуться именно этой темы. Поэтому он и задавал свои вопросы, не боясь их «несвоевременности»:
— Как думаешь, дедушка Фрейд нашел бы в джунглях благодарных пациентов?
— Спорим, что наш неисправимый романтик скажет «да»! – вмешался в разговор Алексей.
— Лучше быть романтиком и настырным исследователем, чем жуликом и модным мифотворцем, — мгновенно «клюнул» Михаил. – Эти ваши умные друзья, Ницше, Фрейд, Ламброзо и прочие, трактуют человека с такой брезгливостью и презрением, будто сами принадлежат к иному виду. Что мы узнали об Аббутеле? Что мы вообще могли узнать об этих людях за короткие две недели? Без языка? И вы думаете, что кто-то рискнул бы с кондачка копаться в их душах, если он не шарлатан, конечно….
— Ну, началось! – Александр закатил глаза, скривил губы, выражая крайнюю степень усталости от бесконечных диспутов, в которых он, почему-то, всегда оказывался на стороне проигравшего в споре (будь то Андрей, Миша или Алексей).
— А ты, Саш, не уходи от ответа. Помнишь, два дня назад мы разговаривали с тобой о том, почему мир людей твоей профессии такой склочный и пресный. Казалось бы – телевидение! Вот уж где – живи, смотри и радуйся новым знаниям каждый день. Но нет! Как часто  тебе приходилось слышать расхожую фразу о том, что твои  коллеги чем-то самозабвенно увлечены, что для большинства из них путешествия, новые впечатления и познание загадок нашей планеты — настоящее хобби? Что им любопытна жизнь, интересен мир во всех его проявлениях?
—Ну, часто…
— А я просто уверен, —  очень и очень часто. Наверняка, в вашем телевизионном сообществе не раз вспыхивали жаркие споры о том, где лучше работать, на каком канале, в какой передаче, куда интереснее поехать, что посмотреть, да и вообще, к чему «эдакому» приложить в жизни руки. Аргументами в спорах были и прочитанные книги, и статьи в интернете, и опыт известных и популярных личностей, которые в Останкино ходят по коридорам толпами … Слова, слова, постоянные и всё новые…
— Да, в курилках слов произносится много, — вынужден был согласиться Александр.
— Но как часто эти рассуждения воплощаются в реальные поступки? Думаю, что только каждый десятый, если не каждый сотый из тех энтузиастов, кто стремится вкусить жизнь во всех её проявлениях, со всеми опасностями, приключениями, уроками и свершениями реализует своё желание на практике. Ты можешь в этом убедиться на собственном примере! Воздвигая самые разнообразные барьеры, мы всегда находим тысячи причин, чтобы не двигаться вперед, чтобы не вылезать из тёплого болотца, в котором хорошо и уютно, а, главное, безопасно и заведомо стабильно… У кого-то нет времени, у кого-то денег, кому-то мешает маленький ребенок, или сварливая жена, или безработный муж, или дурак-начальник, или завал на работе, или отсутствие этой самой работы… Мы ограждаем свой мирок таким прочным бетонным барьером, выпрыгнуть за который с каждым годом всё труднее. И всё же — стремимся к счастью. Уж очень хочется прожить полноценную и интересную жизнь НЕ ЗРЯ!... Хочется свершений и полёта. В том числе, полёта над Собой! В этом и заключается главный парадокс постулата о борьбе противоположностей, умудряющихся существовать в зацементированном единстве.
— Миш, это все правильно, и я с тобой согласен полностью, но человек не всегда может сделать и поступить так, как он хочет.
— Когда-то и мне, брат,  казалось, что причин «НЕ сделать» в миллионы раз больше, чем поступить так, как ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотелось бы поступить, как просила душа….
— Мальчики! А вон дядечка голосует на берегу. Подбросим? – Вика решительно перебила товарищей, потому что ей не понравился лихорадочный румянец на щеках Миши и она посчитала, что волнений лучше избегать.
Вдоль правого берега Кадэи  бегал туда-сюда смешной невысокий африканец с огромным рыжим портфелем под мышкой. Он был одет в несвежую серую майку, мятый кургузый пиджачок, обвислые джинсы, которые только чудом не падали с бедер, оголяя приличный кусок смуглой задницы. Картина была столь забавной, что мы все невольно засмеялись.
— Чур, таксистом работаю я! – Миша резкими гребками направил пирогу к берегу.
— Кескё ву вуле? – прокричал Ричард со своей лодки.
— Мне нужно срочно в Гамбулу. У меня заседание акционеров. Плачу любые деньги! Хотите доллар?
Нашего пассажира-попутчика звали Анжел.  И в тот момент мы даже не подозревали, что на пустынном берегу африканской речки мы встретили не просто бродяжку-бушмена с изысканным польским именем, а самого настоящего ангела….
Примерно через час из объяснений Анжела выяснилось, что при нашей скорости движения идти до Гамбулы часов шесть. И это в идеальном варианте. Потому как в районе трех часов дня на реке начнется столпотворение, практически пробка, как на МКАДе в часы пик. Поэтому дорога займет все восемь, а то и десять часов. Пироги, на которых возвращаются из Гамбулы в окрестные деревеньки по окончанию рабочей смены жители пригородов, устраивают на реке настоящий затор. Он растягивается километров на десять в обе стороны и парализует движение. Правда, такое случается не каждый день, а лишь по четвергам и пятницам, когда рабочим выдают зарплату. Но сегодня, увы, как раз пятница, так что шансов доплыть быстро у нас нет. К тому же, именно в пятницу, только уже ближе к ночи, в Гамбулу двинут пироги местных фермеров, везя на рынок овощи, фрукты, рыбу, мясо, молоко, текстиль и иные ремесленные изделия.
Полученная информация встревожила нас не на шутку. Михаил, который примерно еще час после встречи с Анжелом уверенно работал веслом, внезапно почувствовал себя совсем плохо. Его опять зазнобило, на лбу выступили крупные капли пота, и даже все наши куртки, наброшенные на Михаила, не могли скрыть мощных судорог и конвульсий, которые сотрясали тело, распластавшееся на дне пироги. Алексей перебрался в Мишину лодку, а Анжел занял его место в пироге Виктории и взялся за весло.
— Скажи, в Гамбуле есть госпиталь? – сотый раз задавали мы один и тот же вопрос, надеясь, что неверно истолковали ответ.
— Есть. Я уже говорил. Но сейчас он закрыт на карантин. Он обнесен вторым забором и туда никого не пускают, даже родственников больных и тех, чьи близкие уже умерли.  Я не знаю названия болезни.
— Другой… Второй госпиталь есть? Может быть, частная больница?
— Есть доктор Лео. Но он пьет. Возможно, когда мы доплывем, Лео будет сильно пьяным и не сможет помочь. Но вы спрашивайте, спрашивайте. Анжел большой человек в Гамбуле и знает всё и всех.
— Кой черт нам спрашивать, если выхода нет. – Виктория уже чуть не плакала. С того момента, как Миша впал в бессознательное состояние, ее пирога скользила борт о борт с лодкой товарища, а Вика периодически смачивала в реке большую бандану и прикладывала ее к раскаленному лбу больного.
— Я знаю выход! Нам надо доехать до аэропорта и там найти Ника Джоя. – воскликну Анжел минут тридцать спустя. — Если солнце еще не сядет, Ник сможет завести свой самолет и доставить вас в город с больницей.
— В Гамбуле есть аэропорт?
— Да! И свой самолет. Даже два. Один прилетает из Банги по воскресеньям и люди покупают на него билеты. А второй (это который у Ника) совсем старый и на нем возят только алмазы и директора рудника. Но Ник еще никогда не возил других пассажиров. Может быть, вас тоже не повезет. Он ужасно сильный, противный , пахнет чесноком и громко кричит, когда выпьет виски. К тому же, он страшно богатый. Директор рудника (я точно знаю) платит ему в месяц аж тысячу евро!
— Если не повезет договориться с этим вашим Джоем, мы угоним чертов самолет, — зарычал Александр.
— Анжел будет смелым. Анжел будет договариваться с Ником! – наш африканский попутчик, похоже, проникся к Михаилу состраданием и уже почти совсем не выпендривался. – Главное, чтобы солнце не зашло. Ночью Ник никогда не полетит. Никогда-никогда!!!
В этот момент позади нашего каравана раздалось натужное ворчание и странный писк с завыванием. Обернувшись, мы заметили небольшой катерок, на носу которого стоял мужчина в военной форме и держал в руках странное устройство, похожее на нашу милицейскую мигалку. Рычала, хрипела и подмигивала синим светом именно она.
— Ла полис! – заорал Анжел и упал на дно пироги, опустив руку с портфелем за борт.
Одна и та же мысль разом пришла в наши головы:
— Месье! Стоп, силь ву пле! – заорали мы каждый со своей пироги.
— О скур! На помощь! – громче всех завывал Ричард.
Оглушенный нашими воплями полицейский едва не выронил чудо-мигалку из рук. Сурово сдвинув брови и выпятив толстую губу, он с недовольным видом пришвартовал полицейский катерок чуть впереди по курсу у огромной разлапистой ивы. Мы почти сразу же облепили его посудину своими лодчонками так, что выбраться, не перевернув одну из них, полицейский бы не смог ни за что.
Честно говоря, нам казалось, что переговоры с местным представителем органов правопорядка будут сложными и долгими, ведь нам предстояло уговорить его взять на буксир лодку с больным Михаилом и проводить ее до аэропорта, минуя заторы и «пробки». Однако, едва взглянув на бледное, покрытое крупной росистой испариной лицо Миши, полицейский понял все без объяснений. Он полез куда-то в подпол катера, вытащил оттуда, натужно кряхтя, большой фанерный ящик с нарисованным красным крестом и извлек из него на свет божий десяток серых от пыли медицинских масок. Одну он натянул на себя, другие раздал нам. Мы не знали, какую именно инфекцию подхватил Михаил, но предпочли остаться с незащищенными лицами, ибо в масках, предложенных полицейским, наверняка гнездилось по миллиону всяких заразных бацилл. Во всяком случае, выглядели они именно так.
Полицейский закрепил на заднем обушке катера один конец швартового каната, а другим концом мы связали три пироги, на которых еле-еле разместились все члены нашей экспедиции, включая осмелевшего Анжела и ребят-охранников. Михаила, Вику и Сашу с камерой полицейский взял к себе на борт. Его катерок, хоть и был оснащен мотором, размерами напоминал нашу рыбацкую надувную лодку, поэтому все мы на нем разместиться не сумели бы ни за что. Натужно рыча, выплевывая в речную тишь хрипы и стоны «спецсигнала», буксир и пироги отчалили от берега.
Через девяносто минут мы уже причаливали недалеко от Гамбулы, примерно там, где начиналась дорога к аэропорту. Ехать до города, ловить машину, чтобы затем возвращаться в аэропорт, мы посчитали напрасной тратой времени. Полисмен тепло попрощался с нами, сурово взглянув на Анжела и так и не рискнув поинтересоваться содержимым его портфеля. А Анжел, поняв, что опасность миновала, весело выскочил на берег, припустив по пыльной дороге в сторону видневшегося вдалеке поля с диспетчерской вышкой:
— Я буду искать Ника! – прокричал он на бегу.
Мы споро похватали вещи, а Ричард и Александр, как самые высокие, взяли на скрещенные руки Мишу, так и не пришедшего в себя. Вика бежала сзади и придерживала голову и спину товарища. Даже через две толстовки ощущалась совершенно невообразимая температура его тела, которая уже наверняка зашкалила за сорок градусов.
Эти последние триста метров маршрута дались особенно тяжело. В воздухе назревала гроза, пыль клубилась по дороге, а порывы шквалистого ветра, от которых мы совсем отвыкли в джунглях, норовили то и дело сбить и с дыхания, и с ног.
У калитки, встроенной в сетчатую рабицу забора нас уже поджидал Анжел и коренастый белоголовый мужчина. Месье Джой, если нам не изменяла память.
— Как договариваться будем? – задыхаясь, пробормотал Саша.
— Не знаю, — огрызнулся Андрей. – Но если этот буржуйский летчик нормальный человек, то он не сможет нам отказать.
— И шо цэ за дэлэгация йдэ до мэнэ? – проговорил, прищурясь, иностранный пилот, а мы чуть не споткнулись от удивления: меньше всего в этой глуши мы ожидали услышать родную украинскую мову.
Через несколько минут мы уже находились в маленькой зеленой палатке, разбитой непосредственно возле диспетчерской аэродрома.
— Вы гадаетэ, цэ малярия? – кудахтая, как наседка, и угощая нас из канистры ледяной чистой водой приговаривал Ник Джой (Николай Джойко, сорокапятилетний украинский пилот, работающий по контракту в местной алмазодобывающей компании).
— Похоже… — Андрей нервничал, потому как Николаю никак не удавалось дозвониться до своего непосредственного шефа и получить разрешение на внеплановый вылет.
— Та хай йому грець! – ругнулся летчик и выбежал из палатки. – Я зараз запрошу Дуалу, чи Яунде, дэ прыймуть, туды й полетимо….
— А Николая не выгонят с работы? – поинтересовалась Вика, десятый раз меняя Мишину футболку, которая мгновенно становилась мокрой. У Николая в аптечке обнаружилось мощное жаропонижающее, и мы ввели Михаилу сразу двойную дозу лекарства. Температура стала стремительно падать. Пару раз Миша даже открыл глаза, но сказать ничего так и не смог.
— А ты встречала какого-нибудь русского, которому карьера важнее жизни человека? – вопросом на вопрос ответил Алексей, по ходу дела вспоминая все молитвы, которым его пыталась обучить любимая теща.
— Дуала прыймэ! – завопил радостно Николай, выглянув из окошка вышки. – Давайте швыдко до литака, я зараз!
Небольшой самолетик Пайпер, с Т-образным хвостом, бычьей мордой и цифрой 1980 на фюзеляже, выглядел чистым и относительно безопасным. В его салоне находилось всего два кресла (кроме кресла пилота) и два ряда стеллажей, задрапированных прорезиненной маскировочной сеткой и переплетенных эластичными ремнями.
— Сидайтэ на пидлогу и  добрэ трымайтесь! В Дуале я дам вам адрес, дэ ликують монашки. До мэне тут працювалы два хлопця и в обох була малярия. Один помер, другый вычухався. Як раз у госпиталю з монашкамы.
— А малярия тут часто встречается?
— Я скажу так. Якщо ты живешь тут рокив пьять, то ты обовьязково захвориешь. Таблетки для профилактики ще бильш опасни, ниж сама хвороба. Через четыре рока цирроз гарантирован. Так шо выбирать нема з чого…
Мишу мы усадили в одно из кресел, которое, к счастью, слегка откидывалось. Рядом с ним разместилась Вика с аптечкой. Все остальные расселись на полу, ухватившись руками за эластичные ремни.
В спешке мы очень скомкано попрощались с нашими охранниками – Лу и Антуаном, успев лишь дать им некоторую сумму денег на обратную дорогу и какие-то пустяковые сувениры из рюкзаков. Антуан не скрывал, что хотел бы увидеть Камерун, в котором он никогда не был, но Лу, сурово отчитал товарища и первым прекратил церемонию прощания. Наши товарищи отошли к палатке, да так и застыли с поднятыми вверх руками, пока самолет отрывался от земли и набирал высоту.
Удивительный, загадочный и такой первозданный мир джунглей Давы остался далеко внизу. Вернемся ли мы снова сюда? А, главное, вернемся ли мы тем же составом: с веселым и неунывающим философом-Мишей, с внимательным и ответственным Андреем, с любознательным и дружелюбным Алексеем, с дотошным и справедливым Александром, с вдумчивой и сентиментальной Викой и с приветливым скептиком Ричардом, обожающим свою Африку больше всего на свете и отчаянно стесняющимся этой любви?
Не знаем.
Время покажет.
Сейчас для нас самая главная задача – довести Михаила до Дуалы живым. И молиться, молиться, молиться Богу, чтобы черная тень смертельной тропической малярии не осенила его своим крылом.
Африка! Будем жить?


Продолжение следует?