Милый дом...

Здесь хрупкость быта искупает стазис,
айвой убитой заполняю тазик,
желта, как мякоть, палая листва
на тротуаре, временем разбитом,
мой город, поедамый термитом,
сновидит разложеньем вещества

средь бела дня, какие сновиденья
тут властвуют, в часы ночного бденья
гляжу, чем хрипло дышит мой сосед
под одеялом, купленным случайно
на медный грош, оставшийся от чайной
за истощеньем темы для бесед.

Там кровь и зависть образуют завязь,
мелькает брат, заведомый мерзавец,
ведомый накопительством к концу
своей эпохи, чьи дела неплохи
в особом смысле, мысль о Бобе Кохе
зубец последний этому венцу.

Свинцу не скажешь, чтоб зашёл попозже,
любовь моя таблицу не тревожит,
зане мы с ней не встретились пока,
от Брадиса до бед, текущих вровень
с окном моим, блюстителем жаровень,
извилист путь, как рифма и клюка.

Мой умный друг, извилистостью рифмы
заведуют ужи и логарифмы,
тут я бессилен, не ко мне пеня,
как Брадис даст главенство над ужами,
я прибегу к Вам в праздничной пижаме,
но до тех пор не мучайте меня.

Аналог моря бед лежит на стогнах
без памяти, под жребием изогнут,
нетрезв, но не шутя молодцеват,
честит его вторая половина,
несётся злоязычия лавина,
на выходе двенадцать киловатт.

Мы здесь живём, нечестно излагая,
от марта до когда придёт тугая
каденция нагого декабря,
и потому отчасти диковаты,
используя волокна стекловаты,
не зря термодинамику зубря.

Царапаю, с балкона птиц шугая,
действительность невинно сопрягая
с растительности пышной бахромой,
несущейся к газонам по глиссаде,
следов не оставляя на фасаде,
лететь не полагая по прямой.

Делец хромой в узорах вещих трещин,
осознавая, что уже обещан
стремительными Орами мышам,
но, с флегмою полудня неразлучен,
лежит в клещах меандровых излучин,
всей почвой прижимаясь к голышам.

От кипятка не потемнеет рыжий,
бандаж мешает наслаждаться грыжей,
но помогает тяжести битка,
в желудке сидя, как в ряду горшечник,
витком белковым обежать кишечник,
торгуя сытным будущим с лотка.

Я бормочу, а в трубах воздух ходит,
я ясно помню, в тридевятом годе
прорвалась к нам заблудшая труба,
сколь хлопотно о дырах попеченье,
скормите мне миндальное печенье,
а кипятком пусть ведает судьба.


Soundtrack: Rundfunkchor Leipzig (conducted by Peter Schreier), Mozart, Requiem in d-moll, KV 626 – I. Introitus.