отрывок о Хоакине Мурьетте

отрывок из эпической поэмы
"Как Вода, Ветер и Огонь Человека искали"
(см. мои произведения)

...Вот сидит на горной круче,
как в башлык, одетой в тучи,
средь туманов белоструйных,
у порога ветров буйных
старуха, седая как лунь, древнее самой Земли.
Морщины ей бороздами на черные щеки легли.
В руках у нее сверкает стальной иглы острие.
Она на костлявых коленях волшебное держит шитье.
И гулу подземных недр ее грозный голос подстать.
Слышат путники песню: – Я ваша Предвечная Мать.
Нить жизни в руках у меня вместе с тканью судьбы.
Острием непреклонного духа я в колыбели гробы
обращаю снова, и смерти – в рождения,
по наитию, по вдохновению:
один стежок лицевой – ты живой,
другой стежок с изнанки – ты в царстве теней.
Я беру назад твою смерть,
чтобы ты не помнил о ней.
Я беру твою жизнь, чтоб ее обновить.
Никогда не порвется священная нить,
не притупится острие.
Все, что есть у тебя, все – мое,
что своим считаешь – возьму назад.
Счастлив тот, кто с другими делиться рад,
кто умеет творить и дарить.
Не запутается пути его нить,
не притупится в нем острие.
В единенье со мной все мое,
отдавая, он обретет.

Так Предвечная Матерь Мира поет.

Поклонились Ей Ветер, Огонь и Вода,
рассказали, что за беда привела их сюда:
- Укажи нам дорогу, Предвечная Мать,
где счастливца, о ком поешь ты, искать!

И вздохнула Предвечная с горечью и печалью,
и седой головою своей покачала:
- Что стряслось со счастливцем моим? Я всерьез
попытаюсь ответить на тяжкий вопрос.
Стала быль легендой…Жил парень один.
Говорят, что звали его Хоакин.
Ну а я, та, кто помнит начало времен,
назвала б еще сотни и сотни имен,
и не только людей, а и целых племен,
что смиренно и бережно шли по земле,
с благодарностью скудный вкушали свой хлеб
и блаженны бы были Любовью одной,
если б алчность чужая у них из-под ног
жизнь и почву родную не стала бы рвать,
и манить миражами, и к гибели звать.
Вот и тот Хоакин, не щадя своих сил,
от зари до зари все за плугом ходил.
А нужда отступать не спешила,
по пятам за ним семенила.
Говорили ему приятели да друзья,
будто есть волшебное место в дальних краях –
там золота за день можно мешок нагрести лопатой,
и назавтра уже вернуться домой королем.
Не верил сначала им Хоакин – но куда там!
Поди не поверь в то, о чем твердят и ночью, и днем,
да еще в то, во что так хочется верить!
Ведь богатство для бедняка – словно райские двери.
И вот уж в мечтах своих он сажает фруктовый сад,
а вокруг него слухи о золоте, словно птицы, летят.
Вьют в апельсиновых рощах птицы гнезда, выводят птенцов.
Весна слетает на землю, слетает в сердца любовь.
А молодость сердцу живому – что та же весна:
не держит обид на людей, в целый мир влюблена.
Нипочем ей ни боль, ни печаль, ни тяжелый труд,
и здесь, на земле – не на небе – свою она видит звезду.
Узнал Хоакин ее сразу – так ярок, так ясен свет
светлей и ясней которого в целой Вселенной нет.
Ступает звезда по земле – вторит солнце ее шагам,
и целому миру впору ложиться к ее ногам.
Звезда улыбнулась влюбленному, сердце раскрыла в ответ,
И засиял им двоим ослепительный свет.
Ах, если б был богат он – Тересу (Тересой звали ее)
увез бы в счастливые страны, одел в золотое шитье!
Но что подарить любимой способен нищий батрак?
Соседи ж твердят Хоакину: - Решайся, пора!
Вместе с нами за золотом едем! Батрацким трудом
за всю жизнь заработать не сможешь на собственный дом.
И Тереса сама путеводной звездою зовет
Хоакина в дорогу: - Любимый, отпустим в полет
Молодые мы жизни, судьбу в свои руки возьмем,
И чего не сможет один, то сумеем вдвоем!
Как не верить своей звезде? Хоакин вместе с ней
отправляется в путь среди шумного сонма друзей.
Каждый хочет с добычей щедрой вернуться назад.
Хоакин уже видит свой дом, виноградник и сад,
благодарно за борт глядит, вслед бегущей воде.
Невдомек бедняку, что плывет он на встречу беде.
Невдомек бедняку, кто любовью и дружбой богат:
то, чем он одарен, не купить ни за труд, ни за клад,
и уже не вернешь ты утраты, хоть жизнь за нее бы отдал,
коль в погоне за золотом сердце свое потерял.
Вот, с попутным ветром пришел бедняцкий корабль
в золотой лихорадкой объятый желанный тот край.
Но давно повелось на земле: все выходит не так,
как во снах рисовалось и виделось в светлых мечтах.
В том краю золотом уж искателей счастья полно
из-за гор и морей чужедальних. И, видно, давно
обмелела река золотая. Но все еще моют песок,
на удачу надеясь, старатели, тяжких часов
не считая – лишь вес драгоценных крупинок,
и холодная черная зависть царит между ними.
А у местных к приезжим – презрение, злость и вражда.
«Из каких только дыр не пригнали вас черти сюда?» –
говорят, и плюются сквозь зубы, и повода ищут для драки,
и повсюду почета приезжему меньше, чем шалой собаке.
В самой жалкой лачуге, где крыша течет и где по полу мыши снуют
Хоакин и Тереса с грехом пополам обрели на чужбине приют.
Тяжела и черна работа, в след злые насмешки летят –
терпит все Хоакин, ибо носит Тереса под сердцем дитя.
Он приходит, не чуя ног под собой, чуть живой,
в тот заветный ковчег, где укрылась от злобы любовь,
и любовь поцелуем одним прогоняет усталость и боль.
Говорит Хоакин Тересе: «Я счастлив с тобой».
А под сердцем ее уж слышно, как новое сердце стучит.
«Если сын – пусть в тебя пойдет!» – Хоакину она говорит.
«Я хочу дочурку, – качает он головой, –
и пускай повторит природа образ в ней твой».
Сыты коркою хлеба, стаканом воды пьяны,
они видят в объятьях друг друга счастливые сны:
по земле и по небу гуляют Тереса и Хоакин,
и со смехом их догоняют дочурка и сын.
А наутро с молитвой о милой своей он встает,
чтоб до ночи опять гнуть спину, сносить издевки и гнет.
«Вас как грязи стало везде! Дикари! Саранча!
Понаехали тут!» - уж в лицо ему прямо кричат.
Не ступить спокойно и шага! Друзья-земляки
хмурят брови. Их руки сжимаются в кулаки.
«Мужики мы иль бабы? – так шепчут один за другим. –
Разве выскочкам этим мы перца не зададим?
Они сами пришлые, сами же – тот еще сброд,
Истребили под корень здесь живший когда-то народ.
Не довольно ли с нас, утираясь, сносить их плевки?
Нас и верно немало, и нам проучить их с руки!»
Так, и те, и другие знают, к чему это дело идет:
скоро будет драка большая, мимо никто не пройдет.
Хоакин и его земляки за обедом в таверне сидят.
У кого-то из них именины. Все пьют и едят.
Кто-то песню уже завел на родном языке.
Вдруг толпою ввалились местные: «Вашей тоске,
шелудивые шавки, конец мы положим сейчас!
Эй, а ну пляшите, как мы велим вам, на раз!»
Вот и те, и другие хватаются за ножи.
Тут взмолился к ним Хоакин: «Братья! Стоит ли жизнь
отдавать или брать за пустую гордыню? Уступит пусть спор
не слабейший, но мудрый!» «Ах, так-то?! С каких это пор
записался в святоши ты, брат? – закричали друзья. –
Для того ли покинул ты с нами родные края,
чтоб поповские речи вести?» И тут дурень один
прокричал: «Сам не волен в себе Хоакин –
у него Тереса вместо своей головы!»
«Ну, довольно, трусы! Или нам спляшете вы,
иль кишки мы вам выпустим мигом!» – несется в ответ,
и вступают следом в беседу нож и кастет.
Лишь до первой крови в кротости голубиной
укрывался от бури мятежный дух Хоакина –
был в краю у себя он отнюдь не последний боец.
С головою проломленной рухнул навзничь юнец –
самый младший из земляков, тот, кого все любили как сына –
и конец смирению! Не узнать врагам Хоакина!
Не оставит он без ответа пощечин от детоубийц
и не станет молить их о мире, простершись униженно ниц.
Что за силу отчаянье в мышцы вливает? Дерутся как звери
Хоакин и его земляки, хоть победе не верят:
втрое больше почти нападающих, сытых, здоровых громил,
но один Хоакин лишь с десяток уже положил,
как тростник их срезая ножом, только что раздобытым трофеем.
Кто его теперь обозвать святошей иль трусом посмеет?
Вот враги поджимают хвосты, отступают, как стая шакалов.
Земляки свои раны бинтуют и дух переводят устало.
Говорит именинник: «Что ж, кончен обед, нам пора на работу!»
И идут они дальше землю долбить, до заката кропить ее потом.
Там, где золото делят, всем правят пуля, нож и кастет:
ни суда, ни закона, ни права, ни чести там нет.
Уползли шакалы, скуля, захлебнувшись хулою и кровью,
но чудовищна месть, что у подлых всегда наготове.
В час вечерний вернулся домой Хоакин. Где ж подруга? Иль нет ее дома?
Не выходит к нему с улыбкой. Встречает следами погрома
вся лачуга его, словно после землетрясенья,
только ветра в ней слышно глухое и мрачное пенье.
Лежит на полу среди хлама Тереса, мертва и черна.
Уж милого никогда не обнимет, не встанет она.
Изорвано платье, коростою кровь запеклась –
шакалы над нею, видно, натешились всласть.
Глаза прикрыл Хоакин рукою. Но псом воет ветер,
и в том безудержном вое слышится песня о смерти:
«Где ты был, Хоакин, в этот черный час, где ты был,
когда мрак преисподней звезду твою поглотил?
Где летал ты, голубь, когда голубке ломали крылья?
Не слыхало сердце твое, как билась в бессилье,
как на помощь звала тебя та, кого своею любовью
звал ты сам, как проклятьем последним с судьбою
поквиталась она, как последний вздох испускала –
не слыхало сердце твое, не слыхало!»
И тогда простонало сердце в груди Хоакина:
«Нет любви! Нет любви на земле отныне!
Растоптали цветок весны, осквернили святыню.
Обратился сад заветный безжизненным пеплом.
Нет любви на земле. И отныне я глухо и слепо».
И воскликнул сам Хоакин: «На земле другой власти нет –
только воля свинца и железа, лишь пуля, нож и кастет!
Ну, а коли так – трепещи же, шакалье племя,
Я тебе войну объявляю на истребленье.
Из-за алчности дикой твоей этот мир стал могилой.
Над тобой я свершу свою месть. Да придет ко мне сила!
За тебя воздух, воду металл и огонь, и людей проклинаю,
до поры, пока снова на этой земле я любовь не узнаю».
И вошла в него сила ярости черной. И по следу звериным чутьем повела,
проникая сквозь двери и окна в ночи, вороша осколки стекла.
Сверкало лезвие – падал насильник. Не ушел ни один.
Всех убийц подруги любимой отправил в ад Хаокин.

Только боль роковой утраты в сердце его не стихает,
только вечно голодный яростный дух покоя не знает.
Не насытится смертью он, кровью врагов не напьется,
пока ходят своим хороводом по небу звезды, луна и солнце.
Так призраком стал Хоакин, стал бесплотным невольником мести,
и о страшных его деяньях слагают легенды и песни.
Так проклял он сам себя, прокляв и людей, и стихии,
и тяжкое это проклятие только растет в своей силе.
Растерзали алчность и злоба повсюду любовь на земле,
и пылает на месте утраты в сердцах черным пламенем гнев.
Глухо сердце и к миру, и к людям, своей лишившись святыни –
вот к чему я поведала вам историю о Хоакине.
Как глухое сердце любовь на земле распознает?
Не ищите ж, Ветер, Вода и Огонь, того, кто вас проклинает...