по-другому

Что вы чувствуете, когда пилите дерево? А что чувствует дерево? А чувствует ли оно?

Бывает все по-другому. Когда ты берешь сотый, тысячный раз в руки пилу и подходишь к дереву, примериваясь. Да, пожалуй, эта ветка выросла слишком причудливо и ее надо спилить.
Старый могучий орех еще ничего не знает, не понимает, его листья тихонько подрагивают на октябрьском ветру и видят последние сны.
И тут человек касается его ствола сталью. Между делом, не задумываясь, заботясь лишь о том, чтобы оставить ровный пропил. Ровный шрам. Ровную культю.
Кончики листьев на обреченной ветке начинают беспокойно трепетать и по мере углубления пилы дрожь охватывает ветки, всю огромную правую рука ореха...

Это невозможно! Этот человек еще 10 лет назад лазал по моим ветвям и смеялся, раскусывая мягкий орешек, который я дарил ему...
И теперь он режет мою руку.
О, убийца! Остановись! Ужели ты не видишь, что делаешь?!
Моя плоть, кружась и замирая, падает на землю ароматными стружками и устилает голгофу у моих корней. У моих ног. У сердца моей матери...
Последние конвульсии, и огромная ветвь с пронзительным скрипом падет одним концом на землю, отчаянно цепляясь за ствол последними жалкими лохмотьями коры, клочками своей кожи. Только бы не зацепить этого мальчика, он ведь ничего не понимает, не понимает, как мне больно умирать. Как мне больно не кричать. Как мне больно.

Я собирал его отрезанные истерзанные руки со скрюченными пальцами. Собирал его соленые листья. Сметал его красную стружку. Чтобы вынести за ограду и сжечь. Я притворился, что вырос и не слышу этих слез.

Я предал его.

Вдруг мне в руку упал орех. Такой спелый, что я расколол его пальцами. Это был самый горький орех в моей жизни. Я медленно дожевал его и пошел относить ножовку на место.

А орех ронял печальные листья, смотря, как я ухожу. Он грустил. О своей любимой ветке. О правой руке. А может быть и обо мне. О своем жестоком хозяине, который позабыл, кто он есть на самом деле.