Посвящение семилетнему мальчику и его маме

Живу под бременем досадной опечатки
легчайшей памятью, хотя довольно липкой.
Цена орфографической ошибки –
кратчайший путь от Рима до Камчатки

и дальше, на Восток, где Крайний Запад
ещё одной Звездой преобладает,
и стелет океан, как шкуру на пол:
пусть отдохнёт, пока туман растает.

И встрепенётся, сбрасывая пену,
подобная, но всё-таки богиня,
наверняка осознавая цену,
назначенную за неё другими.

И ладно, алфавит не пострадает,
собранье букв в роскошном переплёте.
Ах, эта ЭР полвека западает,
рвёт именительный падеж за пару сотен,

под страхом оплеухи  за описку,
за счастье оказаться господином…
О, госпожа моя, французский Ваш изыскан;
адью, Мадам! но такова картина

реальная; не наше нам досталось:
и города ошибочны и строки;
нельзя, мой ангел, не почувствовать усталость,
прогуливая горькие уроки,

нагуливая вредные повадки,
приобретая опыт драгоценный:
закрыл глаза – и вроде всё в порядке,
раскрыл, как будто дверь седьмым коленом

поддал, да так, что бедная взлетела –
фанерой над бунтующим Парижем;
какая наглость, как она посмела
изображать Конкорд, куда ей с грыжей –

парить прямоугольным совершенством,
смущать народ приезжий из глубинки…
Лети домой, фанера над Парижем…
Пардон, Мадам, но таковы картинки.

Забавные, не правда ли, осколки
серебряных зеркал, оконной скуки;
покорности обученные волки:
о проза жизни – кобели и суки;

билет на предъявителя от псовых…
Повсюду оптика серьёзная бликует.
Дымится снег, и лязгают засовы.
А нет шампанского – никто и не рискует,

не проникая в суть происходящих
забавных склок до пят от полубокса…
Плачь, мальчик мой, от страхов предстоящих
по случаю и прочих парадоксов.

В миру скрывайся перенаселённом
владельцами теней и силуэтов,
качайся в море на волне зелёной,
почувствуй соль воды в разгаре лета.

Не бойся ночи, ты ещё осилишь
тотальное своё происхожденье…
Усни, мой милый, громы раскатились,
простыли молнии, спи, завтра воскресенье.

Твоё дыханье не рифмуется с одышкой,
с влияньем всевозможных эйкумен.
Как знать тебе, хотя всё это слишком, –
вся наша жизнь – эпоха перемен.

Вся без остатка смыслов потаённых,
бессмыслиц явных, лакомых кусков,
Занятий разных, неопределённых
определённых рамками веков.

А времена, они всегда другие,
с поправкой на летящую стрелу,
пленённые под тетивы тугие,
привязаны к монгольскому седлу:

кочевники легчайшие навскидку;
разнузданные кони без попон;
менялы игл на шёлковую нитку,
кольчуг – на изумительный виссон;

молодчики с врождённой микросхемой;
удушливые ветры перемен,
хотя и перемены переменам –
такая рознь; и родина и плен…

Мой предок, пращур, млечный современник,
мой опекун до старческих ногтей,
родимый не отчаявшийся пленник,
не развращённый золотом клетей,

каких рукопожатий ты заложник,
чьих нежных рук ты чувствуешь тепло?..
Спи, мальчик мой, тебе ещё не сложно
согреть дыханием зеркальное стекло.