По скверам, где...

...И снова брести по темной аллее старого парка - единственному дому, который ему остался и который всегда готов принять. Из собственного дома его выставили, нигде не приняли, всеми был брошен Великий Гений. Осталась ему лишь эта темная аллея, воспетая в стихах и прочитанном когда-то рассказе. И он встречает тут свою Любовь, но - не после расставания на тридцать лет. Она стоит в конце аллеи, на небольшой площади, посреди давно вытоптанной круглой клумбы. Стоит всегда по-разному, как бы это ни было сложно для Ее бронзового тела. вчера Она явилась ему в виде плачущего ангела с широко распахнутыми крыльями, печального, но устрашающего. И он в ужасе застыл, упав на колени перед образом, как ему показалось, грозной смерти. Казалось, зловещий вестник что-то скажет или хотя бы взмахнет крыльями, окутав все бесконечной тьмой, но в этот страшно-мистический момент со скамейки под фонарем раздался громкий хохот, а в его сторону полетела пустая банка. Он даже не посмотрел на свет, а вскочил и снова исчез под широкими ветками, всегда готовыми принять в свои объятия и укрыть от людей, от света, от мира. В них было слишком легко заблудиться. После долгих попыток выбраться он снова вышел к Ней. Она стояла уже в другом месте: не было ни фонаря, ни скамейки, зато рядом оказался выход из парка. Он сделал несколько неуверенных шагов в его сторону, но тут под ноги из кармана выпал карандаш, давно затупившийся и с обкусанным концом, которым были написаны все его стихи. И он поднял его дрожащими пальцами и резко обернулся. Она стояла там же, казалось, светясь изнутри. Ее руки были распахнуты в объятиях, добрая улыбка собрала все лицо в морщинки. Он с радостью возвращения домой упал в Ее объятия, и холодный металл показался ему нежными и теплыми материнскими руками. Хотелось забыться в них, уснуть и не просыпаться. Не хотелось даже писать. Ни о чем. Никогда. Но наутро теплые руки снова стали ледяной бронзой, доброе старческое лицо стерлось и стало каким-то неопределенным. Начался новый день и новые поиски.
...И снова брести по темной аллее, к светлому кругу в ее конце, где под тенью от фигуры, стоящей на высоком пьедестале, сидит смеющаяся компания. Он предусмотрительно скрывается в тени старого ясеня. Обычно встречи с такими компаниями всегда заканчивались... плохо. Он пытается разглядеть стоящего на пьедестале. Кажется, что его фигура дрожит и сжимается от взрывов хохота. Он боится, внезапно понимает наблюдающий. Боится, как и я сам. И, улыбнувшись догадке, он удаляется в такую родную черную глубину. Это все, что ему осталось. Когда-то он хотел петь о свете, солнце, красоте и любви, но в реальности для них не нашлось места. Розы давно завяли и осыпались, гранит треснул, верный друг умирал, задыхаясь, на больничной койке, прекрасная возлюбленная, хохоча пьяным прокуренным голосом, уселась на колени парня с синяком под глазом, которого видела в первый раз, но уже была готова провести эту ночь с ним. Знала бы, чем ей это грозит. Он быстро шагает мимо, даже не смотря в их сторону.
Я встал на горло собственной песне.
Так тяжелее и интересней.
Пусть называют неважною честь -
Главное, что она все еще есть.
Он резко оборачивается и, не разбирая дороги, бежит обратно. Его уже не волнует, что там толпа людей, что сил может и не хватить.
А там уже никого нет. Горят два тусклых фонаря, у ног стоящего лежат две розы. И его поза изменилась. Теперь он стал грозным, горделивым, расправленные узкие плечи и вытянутая тонкая рука казались бы смешными, но слишком уж много уважения внушает вид фигуры. И он, дрожа от восхищения и страха, , не чувствуя слез, стекающих по лицу, не видя ничего вокруг, встает на колени, целуя металл. На него смотрят глаза, такие же полные слез, но улыбка становится шире и злее. Да, я искал тебя, хочет сказать он, искал в других, искал в себе, но, как бы глубоко я ни заглядывал, нигде не мог найти. Я сам изгнал тебя из своей души, чтобы найти тебя потом равным себе. Я заблудился в этих темных аллеях, но ты всегда был лишь на шаг впереди меня. И теперь я снова с тобой и никуда тебя не отпущу! Ты пойдешь со мной. Ты будешь со мной!
И он снова разворачивается и убегает. Далеко, прочь от того места, где с пьедестала на него высокомерно и самодовольно смотрит собственное лицо и его собственное тело не меняет гордой позы. Бежит, не смотря под ноги, не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, срывающееся с ритма. Сил и воздуха не хватает. В глазах только непроглядная темнота.
И позади на пьедестале стоящий человек громко смеется.