Перелётные ангелы нашей любви 3

СТИХ 61.
Простому человеку в деревне выживать многотрудно,
Разве сравнить с жизнью после нашествия инопланетян,
Подозревая власти в бездеятельности, подспудно,
А то и сознательно вводящих народ в изъян.
Люди разбегаются, бросая домишки муниципальные
На произвол ожесточённой судьбы,
А оставшиеся, бедолаги многострадальные,
Растаскиваю их  по брёвнышку, не дожидаясь беды.
Беда, но откуда? Бурьяном зарастают усадьбы,
Окурок бросил и строение превратилось в дым,
А на улицах нынче только собачьи свадьбы,
Куда жениться-то нынешним, молодым.
Хотя некоторые «предпринимательницы» стараются,
Выпуская, одного за другим, ребятишек в свет,
За материнский капитал надрываются,
Плюют на упрёки и просто на этикет.
Малопьющие парни, те посещают «вахты» -
Далековато будет, но выхода больше нет,
Да они едут-то не просто с бухты-барахты,
А заодно посмотреть и на белый свет.
Жизнь дорожает от соли и до бензина,
И, кажется, выхода вроде нет,
Но у каждого во дворе есть машина,
Ни «бэха», конечно, но этакий  драндулет,
Всё равно с шиком чадя и гремя невозможно
/старухи вздыхают, управы на «бесов» нет/
И крестятся осторожно,

Проклиная судьбу, что дожили до этих лет.
Можно добавить, что всё-таки жизнь идёт:
Режут скот и спиртом торгуют  бодяжным,
А в остальном деревенский, простой народ,
Оборону  держит пока отважно.

СТИХ 62
«Русский марш», а чем же он плох,
Но причём здесь шинели со свастикой,
Нас пытались стереть, как ластиком,
И ударом свалить под вздох.
Есть «фашисты» и «антифа» есть –
Власть боится любого шествия.
«Русский марш» - он уже здесь
И пока не похож на бедствие.
В Самаре задержали гражданку Великобритании
За расклейку антифашистских листовок.
Хоть эта «союзница» обратила внимание
На бесполезность официальных тусовок.
Многие ратуют за отмену  статьи 282-й
/разжигание межнациональной розни/
Одну отменят – повод найдут другой,
Да и мало ли в запасе неофициальных козней?
На станции «Достоевская»
/наверное, в честь Анны Григорьевны/
Тусовались молодчики с обеих сторон,
Знал бы Фёдор Михайлович, что быть такой истории,
Ни за что не дал бы жене своей фамилии он.
Говорят, даже на рельсы сбросили гражданина,
Но для полиции это не причина:
«Проводится проверка, - заявил представитель главка, -                возможно обыкновенная давка
и вообще – утка, или невинная шутка».
Вот, что значит, удачно маршировали,
В День освобождения Москвы от поляков…
Это вам, господин Леонтьев, отнюдь не  «Однако»…


СТИХ 63. 7 НОЯБРЯ.
Далеко ли город ушёл от деревни?
Вопросом этим задаюсь не первый,
И начинаю понимать вдруг,
Что деревень всё меньше вокруг,
Верней это не деревни уже, а поселения
С небольшим количеством населения,
С небольшими школами и детсадами
И колонками водопроводными,
И китайскими сапогами,
Правда, отсутствие светофоров
Даёт понять, что это не город,
И лифтов в домах
/одноэтажкам они зачем/?
А вот красавицы в теремах,
Там и здесь  нужны всем.
Горожане – это бывшие сельские жители
В кирпично – бетонных обителях.
И вряд ли успели сменить психологию,
Везде одинаковую, везде убогую.
Матросы из крестьян были революционнее даже,
Но самой революционной была интеллигенция,
Она-то и распропагандировала интервенцию.
И всё-таки у сельчан своё хозяйство,
А у горожан своего хватает зазнайства
И много пролетариев упёртых весьма:
«Мир хижинам – война дворцам»,
А то ещё лозунг: «Кто был никем…» -
Хотя он вряд ли «всем» станет,
И новую власть, как Ильич, обманет?
Новая революция – это не шуточки
И её не расшевелить  прибауточками,
Вот и давят апологетов «суточками»…

СТИХ 64
Майор Евсюков стрелял внутри «Гастронома»,
А господин Сердюков  смотрел телевизор дома,
У своей знакомой с шести утра,
А здесь «следаки» и уходить пора.
Ох, эти дамы, каких только сердюков
Не встречали они, но этот –
Всем сердюкам – сердюк,
Ему бы к костюмчику эполеты…
Всё-таки в богатенькой коротал ночь квартире,
Наверное, Зубковы его заложили,
А дальше пошла склока прямо,
Только министр не виноват ни грамма,
Теперь придётся снимать вериги,
Ясное дело – интриги.
Вот этак-то и попадают в расстриги.
Ночуй дома /история до боли знакома/,
Кому пора к жене, в койку,
А кому: «Да здравствует Сергей Шойгу»!

СТИХ 65
Мужик выпал во Владивостоке
Ни откуда-нибудь, а с 20 этажа,
Покурить захотелось, но перекур
Вышел чересчур жестоким…
Полагаю, не пел, словно Радж Капур,
За полётом наблюдали чайки и сороки,
Но всё-таки есть люди сердобольные,
Под окнами внедорожник оставил кто-то,
На него и приземлился наш «летун»,
Вот была нужда, а верней охота,
Чтобы на машину залетел кто-то,
Вернее этакий «колун».
И хотя мужик весьма поломался,
Но жив остался,
А у «джипа» накрылся кузов
При встрече с таким непредсказуемым грузом!

СТИХ 66.
Тяжело пьяный пожилой человек
Бредёт по неузнаваемому им городу,
Он шарахается неожиданно от всех,
И плюёт неловко через всклокоченную бороду.
Он не просто пьян, он смертельно устал
И, возможно, у него нет своего дома
И удивительно неприятен его оскал,
Впрочем, такая фигура вам знакома.
Может это такой же бомж,
Каким вы детишек своих пугаете?
Такого же вида и запашок тож,
Вы других-то хорошо знаете?
А если это всё спрятано внутри у них
И в глаза не так бросается сразу,
А возможно и у тех по фазе сдвиг,
И тоже неизлечимая зараза?
И вообще частенько язвы у нас
Не только снаружи, но и в душе гнездятся,
И не сразу прохожим колет глаз
Такая колючка из неведомой плантации.

- 67. ИЗ РАССКАЗОВ «БЫВАЛОГО» ЧЕЛОВЕКА.

О «голубых»
Тем, кто намекает, что он «голубой»,
Я не советую оказаться на киче,
Он там запоёт, как поёт гобой,
Когда он не поёт, а хнычет.
Я видел «обиженных», живущих под шконкой,
На тяжёлом и отсыревшем матрасе,
А не хвастающих перед своей девчонкой
Какой он оригинальный, когда он в трансе.
А ещё я их у параши видел
И запинаных, если скрывали свой «цвет»
И никто не говорил, что он «голубого» обидел,
Для окружающих такого человека нет.
И когда я смотрю на толпы гейпарадные,
На их кривляние, ссылки на гены…
Я не знаю, сердиться или радоваться,
Когда этим кричат: « На продол, пипильфены!»

В ТРАНЗИТКЕ
В «транзитке» красноярской тюрьмы
Окно забито железным листом
С отверстиями, просверленными в нём,
Отнюдь небольшим сверлом
И солнце на закате струится в «таранзитку»,
Сочась лучами через лист прибитый
И это почти тюрьмы визитка,
Напоминающая электрическую плитку,
Своим необычным светом,
Почти одинаковым зимой и летом,
С одинаковыми для всех закатами,
Закатанным сюда ребятам:
Мужиками, «чертями», шпаной, плюс «голубой»,
Который живёт под «шконкой»,
Ожидая своей участи неминучей,
В камере, с атмосферой для него гремучей.
Из «транзитки» путь «на криминал»,
Где в подвалах угрюмой тюрьмы
Доктор, может один из самых справедливых людей,
Выковыривает из щелей
Нашего воспалённого сознания
Действительные признания,
С учётом психического состояния.
Он провоцирует пациентов своих:
Сутенёров, убийц, насильников и других
На достоверные показания
И выдаёт для суда заключение –
Симулянт это или человек с отклонениями…
А после опять «транзитка»
И забитое железным листом окно,
На закате пропускающее солнечные лучи
Порциями, и начинаешь понимать
Квантово-волновую природу света…
Хвала устроителям тюремного быта за это.

«ПРЕСС – ХАТА».
В интернете подробно поясняют
О специфике «пресс-хаты»;
Неприятные там сидят ребята,
С желанием настучать «пассажиру» по рылу,
Чтобы показывал, как «следаку» надо,
А ни как на самом деле было.
Да какая это «пресс-хата»?
Возьмут камеру 2-6 или 3-0,
Обычная «осуждёнка»,
Не опаснее, чем детсад для ребёнка
И «подморозят» её на недельку, другую:
Ни дачек – передачек, курева – ни в какую.
Осужденные злеют, а смотрящий работает
На опера, на продоле,
И «шестёрки» частенько торчат в коридоре,
Якобы с адвокатом обсуждают «делюгу»,
Ну, ясно, что ни с Бахом сочиняют фугу,
Туда садят того, кто пошёл «в несознанку»,
И там его выворачивают наизнанку,
Могут в кровь избить, могут опустить.
На то и «шестёрки», чтобы выбивать «признание»
У того, кому уготовано наказание,
Чтобы  для повышения раскрываемости процента,
Взял на себя вину другого «клиента».
Нескончаемые аплодисменты!
Не все в «осуждёнке» - за
И «мужики» ропщут за глаза,
Тогда «хаты» меняют окрас,
И действующих лиц убирают с глаз…

«НА КРИМИНАЛЕ».
На «криминале» красноярской тюрьмы, в подвале,
«Типажи» проходят судебную экспертизу,
Это всё равно, что получить визу
В мир психов и тогда нет отсидки за преступление,
А есть нудное, но всё же лечение.
В «хате» киллер, которому доктор сказал:
«Ты,  явно не доживёшь до суда»,
Два старика, которые своих старух порешили,
Чем-то старушки не угодили,
Любитель несовершеннолетних
Покатать на «Мэрседесе»,
Насилие на него хотят повесить
И понурый, после ночи любви, хачик,
Который жениться не захотел,
А потому – сел за вольнодумство такое,
Теперь от доктора не знает покоя,
И ещё цыганёнок, на рынке стянул десятку,
Так его мать на это сделала ставку,
Чтобы сыну выправить справку,
Мол, придурок на все случаи жизни…
И вот братва месяц живёт в изоляции,
Не ведает ни про кризисы, ни про инфляции…
Доктор ведёт наблюдение,
Охранники – охраняют,
Кормят прилично, дают уху из селёдки,
К ней явно не хватает водки.
В душ выводят разок в неделю –
Не житуха – курорт, на самом деле.
Но справки о сдвигах, дают редко,
И опять в «транзитку», за крупную клетку,
И  каждый по этапу опять на «кичу»
Или как её там, тюрьму, кличут…


СТИХ 68
Ещё стоит в селе контора –
Большой и двухэтажный дом,
И цел погост под косогором,
А многое пошло на слом.
Мы многое спалили сами,
По безрассудности своей:
И мастерскую, с тракторами,
И ветлечебницу, за ней.
Огромный комплекс растащили,
Без громких лозунгов, молчком,
Построенный в хрущёвском стиле…
Теперь пустырь за озерком.
Зато, как огневые точки,
Бурдой торгующие… «Пли…из!»
Распутные сыны и дочки,
Тех, кто радел за коммунизм.

СТИХ 69
Разве мог я подумать только…
Моему отцу исполнилось бы 100 лет,
Правда, его в живых уже нет,
Я  разговариваю с ним ночью.
Даже сержусь на себя, бывает,
Чего теперь-то общаться с ним?
Хотя каким он был, я знаю,
Больше по рассказам своих родных.
Тётушка начнёт: «Ты вершок от полу, -
и словно ласково бьёт под дых, -
Дмитрий Харитонович, он такой весёлый…»    -
А отец ушёл и уже не воротишь
Ни самого, ни время послевоенное –
В наличии только из духа и плоти
Существование наше бренное.
Осталось несколько фотографий бледных,
Наградные листы в различных архивах
И наши, ночные с отцом, беседы,
Где окружающие все ещё живы.

СТИХ 70. О МОЦАРТЕ.
Вот если бы Моцарт жил в наше время
И жил в России,
Его бы спросили:
«Вы, дорогой, несёте непосильное бремя,
Семья многодетная, положены льготы
И вам не нужен  господин Сальери,
Ни кредиторы – живодёры и живоглоты,
Просто напишите заявление в мэрию.
У вас детишек сколько?
Пятеро, и жена -  Вебер Констанция…
Вот и дорожка этому Антонио скатертью,
Да хоть до Австрии, прямиком на станцию.
Получите пособие, на каждого, после второго,
У нас теперь с этим строго,
Хотя, по нынешним ценам, не много,
Зато не нужно выдумывать «Реквием»
И «Дон Жуана» - такого-сякого.
И хоронили бы вас на деньги страны,
На кладбище Новодевичьем
Или даже у Кремлёвской стены,
Честное слово.
Да чего умирать,
В тридцать пять?
Живи, дорогой Вольфганг Амадей,
Хоть и австрийских кровей.                Не станет хватать денег на жизнь –
Прижмём олигархов, только держись.
Развивай творчество, влезет сколько,
Не загнись раньше времени только.
И ещё, нижайше бы попросили,
Положи музыку на Гимн России.
Устали от сталинских вариаций,
У тебя лучше получится комбинация!

СТИХ 71.
Эта книжечка о чём?
«Посоветуйтесь с врачом».
У меня болит плечо.
«Посоветуйтесь с врачом».
Что-то нынче горячо.
«Посоветуйтесь с врачом».
Это всё-таки о чём?
«Посоветуйтесь с врачом».
Этак мы в коллапс стечём.
«Посоветуйтесь с врачом».

СТИХ 72.
Снега перекись водорода
Обесцветила враз природу
На исходе начала года
И добавила кислорода
В необычно парную воду.
Сгруппировавшаяся вода
Ставит жёсткий барьер у льда.
Но зима – это не слуга,
Но зима – это не беда
И прозрачных небес слюда
Так и будет синеть всегда,
Пока бусая есть вода,
Пока будет в ней кислород,
Пока будет в ней водород
Или даже – наоборот.
Время года своё возьмёт.
И потрескается слюда,
Обозначатся берега,
И холодною станет вода.
И прибывшее НЛО,
Выдаст формулу – АШ два О!

СТИХ 73. «ЗА».
У нас был самый Замечательный класс:
Все девчонки у нас только ЗА…
Заремова, Загтярёва, Запатьева,
Захипова, Зарепанова,           Захова,
Задоренко, Затрова, Затцына,
Заржавина, Завенкова, Запруднова,
Заимова, Зарбакова, Зарисенко,
Зарабицына  и    Зарюкова.
Все мальчишки у нас только ЗА…
Зарусин,            Зайнулин, Залтышев,
Закин, Задин, Заопин,
Залстокожев, Зарюков, Зарнов,
Зазловский,           Заагин, Заргеев,
Завыдов, Заексеенко,           Застухов,
Захаренко   и       Заздрюхин.
Даже против кто, тоже ЗА!
Кто пионер – ЗА!
И кто на учёте – ЗА!
И в глаза, и за глаза –ЗА!
Кто жив – ЗА!
Кто ушёл навсегда – ЗА!
Фамилии ЗАбываются,
А приставка останется – ЗА…
За подлог, за предлог, за налог и пролог –
Всё ЗА…ЗА…ЗА…
За Азизу – ЗА, за Зару – ЗА
Даже за Ря- ЗА – нова, с его «Лёгким паром»…- ЗА!

СТИХ 74.
Было время, когда мы не ведали о политиках
И прозорливых критиках.
Мы ходили в школу, тогда ещё строго начальную,
В нас вбивали знания, едва ли не буквально:
Мальчишек секли ремнями
И электрическими проводами,
А девчонок поясками
От маминых крепдешиновых платьев.
И о правах человека не имели мы тогда понятия,
Просто считали, что у взрослых такое занятие,
Нам помогать учиться,
Над задачками до упора биться.
Недавно окончилась большая война
И у многих в банях она видна,
Фиолетовыми рубцами
На телах фронтовиков, белых,
Занятых помывочным делом…
Но потом умер товарищ Сталин,
Мы взрослее намного стали
И закончили школу:
Из начальной перейдя в семилетку,
А затем в среднюю, №4.
И учителя, поднимая очи долу,
Вручали нам аттестаты
И мы вспоминали о другом мире,
И о том, что впереди высшее образование,
Как золотое время очередного наказания.
И мы уже задевали наших девочек,
А те грозили нам пальчиками,
И мы находили других стервочек,
А девочки выходили совсем не за мальчиков.
Они за должности выходили,
За места хлебные, за автомобили…
И посверкивали похотливо глазками
Из-за блескучих стёкол тех,
Кого они совсем не любили
И своих детишек уже не били.

СТИХ 75.
В нашем классе училась Нинель Зоржавина,
Потом она вышла за дантиста,
Так, средней руки зуботехника и морфиниста,
Но сама не стала не нюхать и не колоться,
А просто упала на дно колодца.
Падала вниз, а оказалась вверху
И оттуда стала забрасывать письмами
Всех: отца, мать, учителей, секретаря-машинистку,
Нас, которые не хотели знать ни ху-ху,
И как бы не было нам «легко», ни хо-хо.
Конечно, мы не радовались фортелям Зоржавиной,
Писем её не читали, но кое-что понимали,
Правда, не славословили и не славили
Мы девушку по имени Нинель,
Зря она прыгнула к дантисту в постель,
А потом занялась эпистолярным жанром,
Лучше бы вышла за пожарного,
С его несгораемой каланчою,
Глядишь и песня была б другою
У этой Нинель Зоржавиной,
Похожую на актрису Инну Савину,
А ещё на Зинаиду Кириенко…
И нас не ставила бы зубами к стенке,
Или всё к той же стене, на коленки
Своими унылыми письмами,
С уведомлениями,
Что получили и ждём, с нетерпением
Ответов, как соловьи лета!

СТИХ 76. РОМАН СОЛНЦЕВ.
Казанский ли татарин, малиновая рубаха,
Цыганский барон…
В красноярской литературе был не заменим он.
Я послал ему, обмирая от страха,
Стишков тетрадь и стал ждать,
Затаившись, как тать.
Он нашёл меня за синими Саянскими хребтами.
Он писал тогда: «А поеду я в гости
К своей учителке – маме,
Буду ей тетрадки проверять вечерами,
И поставлю, покуривая под стенными часами,
Какому-нибудь шалопаю пятёрку в тетрадь…»
Мне казалось, что про меня,
Хотя мать его жила в Казани,
Но тетрадь –то, тетрадь?
Мы встретились впервые в Дивногорске
На литературном семинаре.
Молодой и вихрастый,
Он мне подарил книгу «Необщая тетрадь» -
Чёрная обложка, арабская вязь, по-русски.
Сейчас бы сказали – исламизм,
Но тогда все строили коммунизм.
И молились одному Богу – труду.
Красноярская ГЭС гудела в дуду,
Как бетонным ремнём стягивая берега.
Романтики и молодости слуга.
Я встречался с ним частенько потом,
Он уже печатался в «Юности» ,
Посвящая стихи Баратынскому и Пушкину,
И возмущался, когда говорили:
«Вы ужасно красиво пишите,
   Так задумчиво гаснете…»,
А в нём только начинали кипеть страсти,
Впереди была перестройка и Первый съезд,
На котором он был депутатом,
От Красноярского края делегатом.
Он жил там,  я здесь, в Хакасии,
Он писал мне письма то из Италии, то из Швейцарии,
Тогда ещё пацану – пролетарию.
По его пьесам ставили фильмы:
Торможение в небесах».
Мы мечтали о чудесах,
О новых временах, о людях сильных,
Сильнее нас. Но чудес не бывает.
Я и мой сын, хоронили его, между делом,
Гроб выносили из Дома офицеров,
Хотя Роман Харисович военным не был,
Он был зам. губернатора по культуре
И отчаянным по натуре –
Красноярский поэт – Роман Солнцев.
Физик, он знал что такое стронций,
Про женщин, танцующих вальсы
И что такое штришок фальши.
Мальчишка ещё по натуре,
Этот зам по культуре.
Похоронен на Бадалыке, на VIP аллее,
Но писал он гораздо смелее
Многих прошлых и нынешних мэтров:
«Мы лежим, ждём грозы,
Муравьи заспешили заметно,
И вокруг стрекозы
Воздух блещет на три сантиметра…»
Над Красноярском грохочут грозы
И трещат в Академе морозы,
Но уже без него, друга моего.

СТИХ 77.
На краю осени происходит самое страшное –
Люди перестают понимать друг друга,
Их больше не тянет бродить по лугу,
Занесённому первою зимней солью,
Пропитанному не кровью, но болью.
Люди перестают доверять друг другу,
А в осеннем лесу звучит последняя фуга,
Последнего осеннего креста и месяца,
А теперь всё чаще и полумесяца
На фоне холодного чёрного флага,
Одного из самых опасных фагов…
Осень закончится, но легче не станет
И… готовь телегу зимой, а летом – сани.
Эти-то сани и оставляют следы
По любому снегу до самой воды.
Алаверды!
Пока вновь не зацветут сады.
А те следы от минувшей зимы,
Как продолжение другого романа
Или внеочередного обмана
И очередной беды или бузы…

СТИХ 78.  НЮАНСЫ .

- 1 -

«Багровый оттенок – застывшая кровь.
   Алая роза – это любовь…»

«Алая роза – с ядом шипы…
Там где любовь – там много беды…»
И много воды и всего-всего много,
Как тяжела созиданья дорога,
А если любови сходят на нет,
Рукою ищешь ты табурет.
«На шее, как цепь, удавка петли…» -
Мгновенье и ноги не достают до земли,
А если ты даже на каблуках высоких,
Болтаешься, как окорок в мясной лавке
На этой халявной удавке.
«Вечная Мгла, горечь вины…» -
Условия гибели соблюдены,
С цепью на шее, неувязка однако,
Может повешена была собакой
И у неё такая убойная ассоциация
И неотразимая комбинация.
А вообще тон вполне мажорный,
Типа: « А всё пофиг, в рот-пароход!»
Даже когда в сердце вонзается жало иглы,
Всё-таки роза – с ядом шипы,
Но шип скорее всего небольшой,
Если способ убиения выбран другой.
«В конвульсиях тело – забилось оно…
Алая Роза – всё решено»,  -
А до этого хрустели ещё позвонки,
Да и вешаться было совсем не с руки,
Но: «Алая роза – всё решено…» -
И в самом деле, не выбрасываться же в окно,
Там прохожие и вселенский скандал,
А здесь по-тихому, чтоб никто не видал.
А милый узнает, всплакнёт ли чудак?
Ну что ему скажешь, коль этак и так.
Использован весь джентльменский набор
Если ещё, то уже перебор.
Алая Роза – признак невроза…
«А роза упала на лапу Азора…»-
Как атрибут небольшого разора.

- 2 –
« Ты мой героин, подсел – не сорваться.
    С химерой Любви желаю расстаться…»

Здесь уже трагедия посмешнее будет,
Без Розы, но с ****ью, и он не забудет,
Как однажды подсел на любовь такую,
Но к даме такой, ревновать – в пустую,
У неё это, по ходу, профессия.
Она этим зарабатывает деньгу,
А ты все: «как шлюха при «ломке» бегу…»
От всех отрёкся: «Я  - порок всех ****ей», -
Смотри как пафосно и грозно опять,
Ну как такого под себя не подмять?                А ведь он даже принципы : « в рот еб – л…»
И никто его за это не наказал,
Кроме тебя, под  «Красным фонарём»,
Офонарел, вот и попёр напролом –
Мотыльком устремился к «огоньку»,
Заявить, что: «до безрассудства блудницу люблю…»
Она – героин, он «с химерой любви»
Желает расстаться,
Но «сердце влюбилось в обычную ****ь…»
А где же её, необычную, взять?

- З –
«Червоный Туз в колоде карт –
он всем заправляет.
  На поле боя без труда –
Любого побеждает…»

Любого и всегда глагольной рифмой
Он постоянно без усилий побеждает,
Но непонятно, почему дрожит колода,
И почему любого в ней он «покоряет с хода…»
Другому до его любви нет вовсе дела,
Его козырная шестёрка бьёт умело,
Но вот в игре попал впросак, как попадают,
Да прямо к Даме Пик, и так… бывает.
«Его бросали к Даме Пик, она его терзала…»
И как собака, его вмиг, преображала.
В игре с бомжами где-нибудь, у трёх вокзалов
«К ноге! –сказала  Дама Пик, шутом его назвала».
И перлы, перлы, а в конце:
«…его легко сломают.
Сегодня ты вовсю цветёшь, а завтра в позу ставят».
Такое можно написать лишь с опохмела,
С крутого, знаешь, бодуна… Такое дело.

- 4 –
«Ночное» платье на полу –
   Я раздеваю Смерть свою…»

«Касаясь женского лица…»
Ей шепчет нежные слова,
Здесь можно списывать подряд –
Всё к ладу, каждый будет рад.
И так: «душа дрожит при Ней,
А сердце бьётся всё сильней,
Но это мелочь, ерунда…
Хочу её, хочу всегда».
Остановиться я хочу, подробнее цитируя,
Ну как не поддержать свечу,
Пленённого стихирою.
«Я холод чувствую внутри,
Любовь с Богиней – впереди.»
Какое песнопение,
Подобное творение.
И здесь не нужно больше слов,
Коль автор  - знатный острослов.
А вот ещё анализ отравления ядом,
Через питие «Мартини» и не иначе,
Женщина, как и положено, рядом,
Но это для жертвы мало что значит.
«Касание Смерти душа ощущает…» -
А тело запах мужского «дерьма» испускает».
Оно и понятно, красивою смерть лишь в кино бывает.
Смерть не спешила его забирать.
«Бурлящая пена идёт изо рта,
Багровая кровь из ушей вытекает»…
И всё это от реакции  с желудочным соком,
Не до поэзии здесь высокой,
Но ведь можно отравиться и морковным соком,
Возможно и дольше тогда умирал,
Обидевший женщину, явно шакал,
Если и кал из него вытекал,
И кровью его наполнялись глаза…
А мстительница наблюдала
За вытеканием кала.
У неё мускул не дрогнул
И не блеснула слеза
Мораль – поэтов обижать нельзя,
Если пожить хотите, друзья,
Или умереть, но без мук,
От любимых рук!

- 5 –
«Кричат жёстко меж собой
   Долой Азарт! Азарт долой!»…

Чем больше читаю, тем поражаюсь больше,
Тянет просто переписать,
Вспоминая про некого пана в Польше,
А ещё про Кузькину мать.
«Забытый мир – иллюзии игра…» -
Ну, началось лицедейство слов.
«Проходит день, за ним года
   И восстановится покой –
  Он смысл, прописанный толпой…»
А дальше готовить читателя надо,
Потому что игра – это не только услада…
«Последний ход и карта бита,
  Сукно зелёное в крови...
   Четыре масти позабыты,
   Престиж закончился игры…»
Так карта бита или лорды
Друг другу поразбили морды?
«Престиж» - считай авторитет
И он закончился «сукно в крови»
И хоть умри.
А дальше, кажется, отпад,
Но дорогой читатель рад:
«Возврата нет и быть не может,
Азарт характер показал –
Он навсегда во «тьму» уходит…
Закон «животных» не признал…»
Сей креативный идеал,
Хотя кавычки-то зачем?
Добить читателя и с тем:
«Ему по нраву свет неона,
Ему по кайфу власть монет,
Подполье – новое владенье…
Атас! Менты! Гасите свет»…
Вот это правильный подход -
Играешь, значит ты – урод,
Недаром ангелы –менты,
Архангелами с высоты!

СТИХ 79
Дожили, на Манежной площади
Полиция гоняет ряженых:
Ленина, Сталина и Николая второго,
А что в них плохого?
«Вожди» оживляют казённую обстановку,
Не всё терроризировать ракетными установками,
И марши устраивать полками
С вымуштрованными стрелками.
А мэтры так и шмыгают у людей под носом,
Норовят с ними фотографироваться.
А налоги кто будет платить, Пушкин,
Или собирать с парадов, на которых пушки?
Вот разогнали неплательщиц в кафе «Подушкин»
У какого-то монастыря,
А здесь что… «Три богатыря»:
Из прошлого – три вождя.
Нет, прицепились полицейские приставучие,
Которые вождей, пожалуй, будут круче,
И трясут с них налоги,
Хотя с «Ильичами» фотографируются не многие.
Упёрлись: «Покупай, «Николашка» патент,
Как нетрудовой элемент…
И вы тоже, «товарищ Сталин»
И фотографируйтесь за тем
С любой, из идущих мимо, кралек».
А те пусть хвастают фотоснимками потом,
Я, мол, с начальством запанибрата,
Перед самим царём вертела хвостом,
И даже с ним ходила куда-то.
И в глухой провинции, разинув рот,
Какой-нибудь дедушка, глядя на фотографию,
Прошамкает: «Совсем обнаглел народ,
Развели там правительственную мафию».
А московские налоговики довольны вполне,
Доходы с «типажей» возросли многократно
И встретившись с «Лениным» наедине,
Обнимают его и целуют, как брата!

СТИХ 80
Говорят о планете непуганых секретарей,
Манекенов в костюмах чернил черней,
Только подумать, откуда брали людей,
Чтобы заботиться о каждой - от дамы червей,
До благообразных старушек;
Пособие каждой – по кастрюле галушек
И по связке баранок-сушек,
Конечно, ни без очередей…
Скажете, так не бывает в жизни –
Что-то одно; либо галушки, либо – сушки,
Либо очередь из секретарей
К одной из ****ей,
Самой фартовой и самой клёвой,
На всё готовой, ради славы КПСС,
Ради шмотья дорогого
И ради самой мощной тогда
Красноярской ГЭС!

СТИ 81. СЛОВО О ЛИХАЧЁВЕ.
Слово про Лихачёва.
Снова про Лихачёва?
Он этого заслуживает, честное слово.
Когда-то мы, я и сын, он у меня один,
С академиком Лихачёвым, в круизе от Ленинграда,
Побывали в Карелии, Ярославле и Плёсе,
Попутно хотели послушать о русском вопросе,
А он держался весьма скромно и просто
И в Кижах, и в Ипатьевском монастыре,
Где Мусин-Пушкин обнаружил рукопись «Слова» -
Предмет исследования самого Лихачёва,
И в Угличе, где царевича вероломно убили,
Впрочем, охи и ахи его не удивили
И даже в домике Левитана,
Ни выражал удивления постоянно.
С ним ехали его жена и дочь.
Когда мы выбрались в какое-то дворянское имение,
Он спросил меня под настроение:
«А зачем вы, Алексей, так назвали своего сына,
Ладимиром, нельзя было проще?» -
И я путано объяснял ему в берёзовой роще,
Что это имя пришло ко мне как бы свыше,
Но толково объяснить так и не вышло,
В Кириллово - Белозёрском монастыре
Он рассказывал о русской культуре,
Я был молод тогда и мало чего запомнил, в натуре.
А когда мы в Питер вернулись из круиза,
Смешной случай с академиком вышел:
Мой сын, мальчишка пятнадцати лет,
Хотел ему поднести чемодан,
А тот вдруг решил – не дам,
Может он опасался, как бы эта поклажа
Не превратилась в пропажу?
Дмитрия Сергеевича уже давно нет с нами,
Но, кажется, он смотрит с небес
Такими добрыми и усталыми глазами,
И говорит: «Бог с вами!»
Любители перестроек и экономических чудес».

СТИХ 82.
Одна бойкая телеведущая,
Беря интервью у известного человека,
Спросила, как замочила:
«Как вы относитесь к хипстерам?»
Тот сначала хотел съехать на другое,
Не представляя, что это такое,
Но та продолжала упорно так наседать:
« И всё же?»
Наверное, он подумал: «****ь,
Съездить бы тебе по роже, -
Но вместо этого сказал,-
Ну что же, вы решили подкузьмить меня этим?
А знаете ли вы, что такое революция
На всей планете, перманентная и солидарная?
Вы, политически малограмотная и бездарная!
Да, я брезгую, произносить это ваше – хипстер,
Вы знаете, есть у Маршака «Мистер – Твистер»,
А  у Маяковского «Мистерия Буфф»,
Где семь пар чистых
И семь пар нечистых,
Интеллигенты, святые,
Сам Бог Саваоф,
И все ждут, когда же потоп?»
Но телеведущая не сникла
И всё перевела в шутку,
А сама задумалась на минутку,
Решив, нужно перечитать эту «Мистерию Буфф»,
А ещё сходить на Болотную площадь,
На всякий случай и быть проще,
Глядишь, зачтётся,
Когда этот день начнётся?
А вслух сказала:
«Перекуём мечи на орала
И переключимся на темы другого канала».

СТИХ 83
И вдруг вопрос, а не то крик: «Ты, фрик?!»
Да какой он фрик, почти старик.
Не скажи, и старики тоже могут быть фриками
С недовольными ликами.
Это, знаешь ли, с ба-альшой натяжкой,
К тому же, какой шик,
Носит он смешные подтяжки,
Твой фрик.
И штаны, протёртые на ляжках,
Скажи ему напрямик,
Пусть он даже старик.
Правда, лет сорок назад,
Называли его стилягой,
А сейчас, впору – бродягой.
И что ему твой бзик,
И что ему фордовский грузовик,
Он вообще к авто не привык.
Когда его окликают: «Фрик!»
Он злобно оглядывается и шипит: «Фиг…»
И показывает шиш,
А ты говоришь…

СТИХ 84.
Мальчишки окраин минусинских –
Всех этих Пристанских и Подсинских,
Где до реки подать рукой,
Где холодок хулиганский ночной,
Где вечерней школы девчонки,
Нам дороже любой сестрёнки,
Парни: смазчики, токари, слесарюги
И как их называли – бандюги,
Проплывавшие мимо бабки,
В очередях – давки,
На ладошке карандашом химическим,
Номерок за хлебом – «серым»
И опыт первых опусов поэтических,
И снег, тогда ещё белый,
На окраинных наших улицах…
Партийных сынков холёные лица,
И ещё не заевшаяся, послевоенная милиция,
Занавески из ситца,
Бумажные чёрные тарелки радио,
Жареную картошку не называли чипсами
И клюквенный морс натуральный,
И не слыхивали про коррупцию,
И не ведали про Навального,
А Каспарова всем заменял Ботвинник,
Позднее – Михаил Таль.
Река убегала вдаль,
Исчезая за поворотом, у деревни Быстрой,
И вода в ней была относительно чистой,
Пионерская идеология,
У моей бабки – простые боги,
Без окладов за многие  «тыщи»,
Зря теперь своё детство ищем
В тех, исчезнувших Атлантидах,
Их забрали с собой фронтовики – инвалиды,
Постепенно исчезнувшие с улиц детства
На колясках своих деревянных,
Как исчезло и волшебное действо
В драмтеатре с фонарями на сцене,
Имитирующими падающий снег
Во время школьных олимпиад,
Много лет, много зим назад.
Так мы и сгрызли наше детство,
Как петушки – леденцы,
Нашу проходящую бедность
Через рвущие душу зубцы,
Того времени золотого,
Честное пионерское слово!

СТИХ 85.
Доктор Быков требует у всех,
Показать ему свой анус
И тогда, этих всех, ждёт успех,
По крайней мере странно,
Анус болит не у всех,
Но и тем, что есть, живут без помех,
Изредка используя для утех,
Вовсе не по предназначению,
Повинуясь всеобщему увлечению.
Конечно артист и священник не одно и тоже,
Но, говорят, какой-то чин играть разрешил,
Однако священнослужитель всё же…
И к тому же детей четверых – отец,
Лицедей, удалец на худой конец,
И вполне похож на вождя краснокожих.
Тут сказала бы одна Маша: «Пипец,
Как это на Ивана похоже,
Вот его бы к нам в Думу тоже…»

СТИХ 86.МИНУСИНСКИЕ СТИЛЯГИ.
«Минусинские стиляги» -
Неужели такие были?
А вы забыли?
Вполне справные и доходяги.
И даже пластинки «на рёбрах» были,
Опять забыли? Как пол дробили
В клубах «Водник», «Нефтяник» или «Геолог»
В парке и драмтеатре, почти как в Мулен – Руж
Или Монмартре,
А ресторан «Юг» напоминал бар в Фоли – Бержере,
Это вам не танцульки в «Доме – пионеров»,
Я ходил туда по абонементу,
Выданному сердобольной Ниной Александровной -
Моей первой учительницей,
Вот и вырастали из пионеров стиляги,
В будущем почти все – работяги:
Кто слесарил, кто пилил,
В вечернюю школу ходил,
Но брюки дудочки всё же носил,
С мылом натягивал,
Слегка мушкетёр при шляпе и шпаге,
Как электромонтёр Гога,
Задавалистым был немного:
Пиджак в клетку, плечи – во,
А так – ничего. Не хватало нам одного –
Столичного лоска, заграничного, броского
И элиты настоящей весьма не хватало,
Ошивались у кинотеатра и автовокзала
Дети врачей, прокуроров и учителей,
А ещё были мотогонщики,
Гоняли на «козлах» по песку Лысухи
И даже охающие старухи,
Бывало, посещали это мероприятие
И победителей заключали в объятия.
Была троица «на колёсах» - на весь город.
На мотороллерах по двое.
За плечами у каждого, кроме девочки,
Пара крыльев – минусинская эскадрилья.
Так вот и жили наши стиляги,
Прирождённые работяги…
Некоторые умирали глупо и рано,
И скорее душ всего от душевных изъянов –
Один от несчастной любви застрелился,
 Другой  по дурости удавился.                Старики же, выращивая помидоры,
Вспоминали: «Да, да… который,
Совсем ещё молодой…»
Теперь у стиляг застой.
Тряпок в магазинах завались
И, конечно, другая жизнь.
Теперь панки, готы и эмо –
Ни чета нашим Саням и Сэмам.

СТИХ 87.
Мне сказал один поживший поэт,
Такой же как и я, провинциальный:
Среды не было, а я принципиален,
И вокруг ни среда, а сплошной четверг,
Или вторники, что одно и то же,
И тем самым он в шок меня поверг,
Теперь самоосознавайся,
Хоть снисходительно, хоть построже:
Где она, эта среда?
Заняться поисками, но идти куда?» -
Он изрёк и заплакал /кажется в душе/,
Свет погас на всём этаже…
Было за полночь давно, и уже…

СТИХ 88.
Я пытаюсь догнать уходящий поезд,
Подпрыгивая, бегу за последним вагоном,
К написанию стихов весьма склонный,
А ещё к игре на аккордеоне.
Только не знает об этом аккордеон,
Как не подозревает одеколон,
Что им сейчас начнут парфюмериться
Различные сивые и не сивые мерины,
А у женщин начнётся истерика,
Потому что всю жидкость выпили,
Ту, что на себя они не вылили.
Это были духи и духи дорогущие,
К нам из самой Франции прущие.
Что поделать, если мужчины пьющие:
Со спины – ничего,
А спереди – алкаши,
Хоть свет во всём городе потуши,
Ощупью найдём, чего надо,
Во время дождя или снегопада,
Даже во время земли трясения,
Или солнечного затмения…
Вот такое у нас везение.

СТИХ 89.
Мне обидно, живу в Хакасии,
Но не хакас и не еврей.
Хотя здесь не Израиль, скорей
Место, где прежде молоко квасили
И молились на каменных идолов
И даже татаро – монголу говорили:
«Иди, мол, откуда пришёл…»
Этот самый татаро – монгол.
А ещё хорошо, когда «голубой»,
В современной тусовке поощряется и весьма,
Только здесь тебе не тюрьма.
Это там подметили:
« Хорошо жить, как в зоне пидорасу…»
Правда, от желающих не будет спасу –
Очередь, а уже ничего не боишься,
Ещё священнику жить хорошо,
Рассказываешь честно, куда ни шло,
Истории, излагая «Новый Завет»,
А там проверь, было или нет…
Кто теперь прямо-то возразит,
У священника авторитетный вид,
Он слова произносит разные
И образ жизни его – благообразный.
А если пописывает стихи,
То как будто себе отпускает грехи.
Вот действительно горе мне, горе,
Конечно,  можно писать на заборе
И быть анахронизмом живым,
А ещё хорошо быть молодым…

СТИХ 90. БЫЧАТНИК И САМОГОН.
Есть люди, варят кукурузные початки,
А наши мужики – самогон в «бычатнике».
Водрузили на печь бражки флягу,
Рядом быки на привязях, не ведают про бодягу,
Дядя Саша и дядя Серёжа,
Разновозрастные, а рожами схожи.
У каждого опыт, не малый, вроде,
Но самогон гнать, ни гряды копать в огороде.
Накочегарили печь, разогрели флягу,
Змеевик заклинило и фукнула брага,
Без удержу, паром  хмельным в потолок,
И по горячей плите он потёк,
Быки нанюхавшись, осатанели.
Сорвавшись с привязей, разломали перегородки,
Стали вести себя по–скотски.
И это серьёзные производители,
До местных бурёнок ба-альшие любители.
И стерильное помещение осеменяющей станции,
Чёрти во что превратили  засранцы.
Как они его потом отмывали, сиё неизвестно,
 Однако пока быки бушевали,
Отсиживались в подвале
Рядом с сосудами иностранца Дюара,
В которых хранят бычачье семя,
Событие сродни почти с пожаром
И эти мастера – собачье племя,
Так разволновали бычков забродившим паром,
Что те надолго утратили функции производителей,
Вот вам и коммунизма строители.

СТИХ 91. ПАМЯТНИК В САМАРЕ.
Почему в Самаре, на Комсомольской площади,
Открыли памятник Деточкину Юрию,
Известному борцу с ворьём и коррупцией –
Для нечистых на руку настоящей фурие.
А Деточкин в бронзе – защитник детей,
И с городом ясно, нынешней Самарой,
Просто Рязанов родился в ней,
Как видим теперь, весьма не даром.
Герой радушно одухотворённый,
Нас приветствуя неизменною шляпою
И в горожан до сих пор влюблённый,
Правда, стрижен, как и в кино, наголо.
У ног портфель пухлый с бумагами,
Есть где развернуться альтруисту.
Казалось до победы всего полшага,
А не очень ли мы захотели быстро?

СТИХ 92. СЛУЧАЙ С ПЕТРОВИЧЕМ.
Винзавод  Данилова - спиртовика,
Дореволюционной постройки,
Музейный комплекс – строился на века,
С нелепой шлакоблочной пристройкой.
В нём выпускали отличную водку,
Которая брала призы на аукционах
И менеджер по продажам Гунта Заблотская,
Была в производство своё влюблённая.
Она мне обещала /судьба по вектору/,
На книгу денег, давала слово,
Вот если бы только уломать директора –
Господина Терещенко – барина нового.
Водка почему-то не приносила дохода
/тогда спирт из Осетии тёк рекою/,
Или Гунта к директору не имела подхода,
За ней водилось иногда такое.
Время шло, стихи в рукописи перегорели
И уже не казались такими удачными,
Директор, заводчиком стал форели,
А наш менеджер – обыкновенной дачницей.
Она красивой была и честной,
Уехала с мужем под Красноярск куда-то,
Или подальше – неизвестно,
Стихи же издали другие ребята.
Я потом часто деньги на книги клянчил:
Был такой мэр города родного,
Виктор Петрович – балагур и рассказчик
И честнейший человек – честное слово.
Он говорил: «Подожди, открою
Отделение собственного банка,
А по пути мудака урою –
Он, с компанией своей, – засранцы.
Заведует в городе «Водоканалом»,
Деньги дерёт с людей шальные,
И, понимаешь ли, «чёрным налом»
Проводит в свои закрома тугие.
Я ждал, но так и не дождался,
Потом меня замели по недоразумению…
Он в «ментовку» приезжал, заступался,
Но и от Петровича отвернулось везение:
Мужика он того заказал решительно
Киллеру грохнуть, мол, попил кровушки  даром,
А исполнитель грохнул его водителя,
И Петрович тоже загремел на нары.
Опять со спонсором у меня нелады,
Только настроишь унылую скрипку,
Как её заведёт в закоулок судьбы,
А мэтра, тем временем, обдерут, как липку.
Пока литавры не по делу гремели,
Нашёлся с деньгами мужик, сочувствующий,
В мою сторону качнулись качели,
Правда, сборник вышел удивительно грустным…

СТИХ 93. «ВСАДНИКИ БЕЗГОЛОВЫЕ»
Куда не пошли бы сегодня мы –
Везде чудится всадник без головы,
Только ездит он по России не на мустанге,
А раскатывает на танке,
В скобках читай /автомобиле/,
И, о, Боже, у него нет головы:
Там, на светофоре, троих уложили,
Здесь на остановке, как семь снопов травы.
Всадник без головы – не имеет он рода,
Влетел на тротуар… и живы не все,
Берегитесь его в любую погоду
Русские ли, американцы, граждане ли ПАСЕ.
Они любят машиной своей бравировать,
Их коробки не имеют нижних скоростей.
Не понятно, как безголовых на права фотографируют,
Не зависимо от игры света и теней.
И нет разницы для них – будни или праздники,
Вкусившие,  зачастую, не той халвы,
По городам и весям несутся всадники
В автомобилях, многие – без головы!
А эта с головой? В Покровскую больницу
Алкашку с мужем доставили лечиться.
Крепко выпившими оказались обои,
Дебоширили в приёмном покое,
А потом баба, это «всадница без головы»,
Окурок стрельнула в матрасы больничные
И запылала кардиология столичная.
Троих пациентов сразу на тот свет
/задохнулись, сердешные, ну а пьяни – привет!/
Конечно припаяют за «непреднамеренное»,
Но пить не могут у нас умеренно
И роль вытрезвителей играют больницы –
Привозят опохмеляться туда с полицией.

СТИХ 94. ДЕНЬ ПОЛИЦИИ.
В городе тишина и на нуле нарушители,
У беспечных  прохожих удивлённые лица,
А у всех остальных, как огнетушители,
Это значит что День полиции.
Такой день раз в году бывает,
А верней день отсутствия среди нас полиции.
Даже троллейбусы и трамваи
Не спешат поскорей в депо укрыться.
И слушок идёт в уголовном мире,
Или тем просто так думать хочется,
Лучше бы праздников триста шестьдесят четыре,
А один законный, для них, рабочий!

СТИХ 95
Собаки у нас – настоящий бич,
Идёшь, мечтаешь, а она затявкает
Из-под ворот, а до этого, как сыч,
Зыркала и молчала… шавка – шавкою.
А то у них ещё мероприятие есть,
Собачьей свадьбою называется:
Бегают, дыбом зубы и шерсть,
На людей – ноль и на клички не откликаются.
Вообще-то собака человеку – друг,
Горло любому порвать готовый,
Если вздумает хозяйку обидеть вдруг,
Или хозяину отпустить нехорошее слово.
Говорят, скоро подскочит на хлеб цена,
А для собак – это главная кормёжка,
Вот и взвоет тогда страна,
Кормить-то надо ещё и кошку.
Хотя некоторые сами едят собак,
Вроде бы лечатся они от болезней…
Тогда этим пожалуйте в руки флаг,
Оно и для минимума прожиточного полезней.
Вот разве что, возмущается Брижжит Бордо
И говорит: «Что-то здесь не то
С точки зрения международной конвенции.
Надо бы в России созвать конференцию
По соблюдению прав собак,
Тогда всё будет оченно даже так
И мы с моим другом Депардье Жераром
Россиян поздравим… да хоть с лёгким паром!»

СТИХ 96.
На двадцатом году, нашей новейшей власти,
Вологжане в ГосДуму внесли на своих руках
Проект «Об отправлении естественных надобностей
В подъездах и других общественных местах».
Вполне справедливо, а то без разбора гадят
И не только собаки, но и люди, где захотят;
Во дворах городских, одной и большой ограде,
За себя и за папу с мамой, и за своих котят.
Вот в Китае боролись перед Олимпиадой,
С привычкой плеваться не разбирая где,
Так это в Китае, а нам - то надо,
Себя добровольно в железной держать узде.
Ладно, тогда возьмём в Сингапуре:
До 400 долларов за посИк,
И это цветочки ещё, говоря в натуре,
В Сингапуре – правильно, а нам это по фИг.
Да хоть раззвоните на весь белый свет,
А я, в столовке объевшись борщём,
Захотел «по нужде» а туалета нет
И не предвидится  в городе лет 20 ещё.
То ли дело в деревне – вокруг природа,
Приспичило и ступайте себе в кусты,
Хоть ночью, хоть днём – в любое время года,
Оправляйся без страха, что засекут «менты».
Так нет же, Вологодские депутаты
Теперь настрочили людоедский закон.
Вот, кажется, у любого ума – палата,
А не угадали, чего из нас просится вон!
И если просится, то терпенья нету.
Естественная надобность, недаром же говорят,
Так нет, и эту подвергают  запрету,
От скуки что ли, сточат и строчат…

СТИХ 97.
Сгорели сороковые годы
Жизни непутёвой моей.
Прошли золотые, а может статься, уроды,
По накатанной, для всех, колее.
Страну трясло – я жил понемногу,
Надеясь отсидеться в норке своей.
Вроде бы и с кистенём не ходил на дорогу,
А урезал себе ни мало спокойных дней.
Теперь уже сыну моему  за сорок,
Жизнь поменялась и вроде хватает всего,
А в атмосфере, по-прежнему тот же морок,
Шизофрения в воздухе или на вроде того.

СТИХ 98.
Я мальчишечка, лет пяти.
Мне до школы ещё расти,
В пристанской я хожу детсад,
Где портреты вождей висят.
Этот садик для капитанских ребят,
Ну, и нас остальных, набирается тоже ряд.
Каждый рад и не очень,
Но шагаем и песни поём,
Славословим вождей
И, конечно, родной водоём,
Что родителям нашим работу даёт.
Я – почти сирота
И мать моя в сталинских лагерях,
Но об этом и взрослые вслух не говорят.
На душе у меня пустота,
Когда заводят речь про отца,
Но его уже нет и, возможно, виновна мать,
Только где мне других-то родителей взять?
Я упрямо молчу и вождю дорогому шепчу:
«Товарищ Сталин, отпустите мою маму», -
Шепчу ежедневно, шепчу упрямо…
Умирает народов Отец,
Возвращается мать, наконец.
Но я от неё совсем отвык
И, как назло, проглотил язык.
И теперь вспоминая про детский сад
И про школу, и наш пионерский отряд,
О задорной песенке про цыплят …
И мне слышится другая гортанная речь
И то, чем можно теперь пренебречь.
Всего каким-то отрезком,
Детсадовским – года четыре.
Я живу теперь в другом мире,
А у того… частенько под закрытою дверью стою
И про себя песенку о цыплятах пою,
А про товарища Сталина не пою
И про маму свою – не пою
/я их плохо знаю/,
И возможно что не понимаю.

СТИХ 99.
Под окнами автомобили,
Выворачивают нутро себе и мне…
Ну, себе-то ладно, меня за что невзлюбили
И почти размазали изнутри, по стене.
Они рычат, фырчат – оглушающая музыкалка,
Лезут друг на друга и на прохожих.
Им на всех начхать и никого не жалко.
И вообще они на монстров слегка похожи.
Авто же думают про пешеходов:
«И чего они крутятся под колёсами,
Ведь есть же подземные переходы,
Метро существует и никаких вопросов…
Так нет же, а то взяли моду.
На остановках кучковаться,
«Скотовозам» в угоду.
Ох, держите нас, братцы!
Но и мы друг друга ничуть не жалеем,
Разлетаемся частями – грудами металла,
Становясь всё злее и злее,
Но даже этого нам сегодня мало.
Вот дали бы нам окончательно волю,
А то живём, как при крепостном праве,
И чтоб гаишников взять нам в долю,
Тогда поговорим о подвигах и славе…

СТИХ 100
Не знаю, во сколько позвонить сыну:
Суббота, полпервого – он ещё спит.
Утром проводил сына в школу,
Прилёг: «Устал», - говорит.
Вечером опять прикорнул на минутку
Отдохнуть, хотя уже скоро шесть.
Я озадачен весьма, не на шутку,
Есть ли совесть? А совесть есть.
Просто по будням он работает много,
Встаёт рано, а вечером снова пробки.
 Это сколько же занимает дорога,
Пока в Академ доберёшься до тропки,
Что ведёт от остановки через соснячок к дому,
А ещё сынишку встречать из бассейна,
По три раза в неделю,
А то у тёщи перегорели пробки…
«Ладно, - скажите, мели Емеля…»
Да мне что, я могу и перезвонить,
И его могу попросить,
То на ярмарке книг прикупить,
То лекарств, то ещё нужда какая.
Вот заосенело, красота в лесу,
В «академовской» берёзовой роще,
Листья прямо светятся на весу,
А сын устал, но пока не ропщет,
Только вздыхает в сотовый телефон
И во всём со мной соглашается он,
Знает, что у отца сердце на всё отзывается,
И расстраивать его не полагается.

СТИХ 101.
Говорят Москва и Сибирь –
Это как разные государства,
Не знаю, я в Москве давно уже не был,
Но судя по всему, одинаково небо,
Хотя у нас осадки не разгоняют самолётами,
Зато «прилуняются» на вертолётах
И разбиваются, когда охотятся,
А в Москве, когда устраивают авиапарады.
Оно им надо?
Ни так у нас много пилотов,
Чтобы ими разбрасываться
И на облака набрасываться.
Но всё-таки авиашоу:
«Стрижи» и «Витязи» по небу вжик – вжик,
А зарплата – пшик.
Генералы потратили их зарплаты,
Чьи любовницы бриллианты зашили в халаты,
Ходят, как царицы средневековые,
И даже квартиры имеют новые
В различных «Пионерских» проулках,
Так ближе к центру, совершать прогулки.
Впрочем -  раскатывают на «Мерседесах»
И генеральские дамы и дети-повесы.
Нет, мы всё-таки отличаемся от районов Москвы;
У нас на одном квадратном метре
Начальства меньше, а у них – как плотвы,
В хорошей реке при погоде безветренной.

СТИХ 102.
Медленно, очень медленно умирает день,
Ещё медленней нарождается вечер.
Даже за временем следить становится лень,
Только оно всё сильнее давит на плечи,
Словно напоминает о себе:
«Я здесь… и забывать про меня не надо…»
Уже и звёзд появилась взвесь
И уже упала во тьму ограда.
Как медленно умирал день,
Ещё медленней умирал вечер,
Прямо какой-то антиэкстрим.
Уже у месяца рога набекрень,
И безвременье это сравнить не с чем.
Разве с Запорожской Сечью,
Да и то, когда там пьяно всё в дым.

СТИХ 61.
Простому человеку в деревне выживать многотрудно,
Разве сравнить с жизнью после нашествия инопланетян,
Подозревая власти в бездеятельности, подспудно,
А то и сознательно вводящих народ в изъян.
Люди разбегаются, бросая домишки муниципальные
На произвол ожесточённой судьбы,
А оставшиеся, бедолаги многострадальные,
Растаскиваю их  по брёвнышку, не дожидаясь беды.
Беда, но откуда? Бурьяном зарастают усадьбы,
Окурок бросил и строение превратилось в дым,
А на улицах нынче только собачьи свадьбы,
Куда жениться-то нынешним, молодым.
Хотя некоторые «предпринимательницы» стараются,
Выпуская, одного за другим, ребятишек в свет,
За материнский капитал надрываются,
Плюют на упрёки и просто на этикет.
Малопьющие парни, те посещают «вахты» -
Далековато будет, но выхода больше нет,
Да они едут-то не просто с бухты-барахты,
А заодно посмотреть и на белый свет.
Жизнь дорожает от соли и до бензина,
И, кажется, выхода вроде нет,
Но у каждого во дворе есть машина,
Ни «бэха», конечно, но этакий  драндулет,
Всё равно с шиком чадя и гремя невозможно
/старухи вздыхают, управы на «бесов» нет/
И крестятся осторожно,

Проклиная судьбу, что дожили до этих лет.
Можно добавить, что всё-таки жизнь идёт:
Режут скот и спиртом торгуют  бодяжным,
А в остальном деревенский, простой народ,
Оборону  держит пока отважно.

СТИХ 62
«Русский марш», а чем же он плох,
Но причём здесь шинели со свастикой,
Нас пытались стереть, как ластиком,
И ударом свалить под вздох.
Есть «фашисты» и «антифа» есть –
Власть боится любого шествия.
«Русский марш» - он уже здесь
И пока не похож на бедствие.
В Самаре задержали гражданку Великобритании
За расклейку антифашистских листовок.
Хоть эта «союзница» обратила внимание
На бесполезность официальных тусовок.
Многие ратуют за отмену  статьи 282-й
/разжигание межнациональной розни/
Одну отменят – повод найдут другой,
Да и мало ли в запасе неофициальных козней?
На станции «Достоевская»
/наверное, в честь Анны Григорьевны/
Тусовались молодчики с обеих сторон,
Знал бы Фёдор Михайлович, что быть такой истории,
Ни за что не дал бы жене своей фамилии он.
Говорят, даже на рельсы сбросили гражданина,
Но для полиции это не причина:
«Проводится проверка, - заявил представитель главка, -                возможно обыкновенная давка
и вообще – утка, или невинная шутка».
Вот, что значит, удачно маршировали,
В День освобождения Москвы от поляков…
Это вам, господин Леонтьев, отнюдь не  «Однако»…


СТИХ 63. 7 НОЯБРЯ.
Далеко ли город ушёл от деревни?
Вопросом этим задаюсь не первый,
И начинаю понимать вдруг,
Что деревень всё меньше вокруг,
Верней это не деревни уже, а поселения
С небольшим количеством населения,
С небольшими школами и детсадами
И колонками водопроводными,
И китайскими сапогами,
Правда, отсутствие светофоров
Даёт понять, что это не город,
И лифтов в домах
/одноэтажкам они зачем/?
А вот красавицы в теремах,
Там и здесь  нужны всем.
Горожане – это бывшие сельские жители
В кирпично – бетонных обителях.
И вряд ли успели сменить психологию,
Везде одинаковую, везде убогую.
Матросы из крестьян были революционнее даже,
Но самой революционной была интеллигенция,
Она-то и распропагандировала интервенцию.
И всё-таки у сельчан своё хозяйство,
А у горожан своего хватает зазнайства
И много пролетариев упёртых весьма:
«Мир хижинам – война дворцам»,
А то ещё лозунг: «Кто был никем…» -
Хотя он вряд ли «всем» станет,
И новую власть, как Ильич, обманет?
Новая революция – это не шуточки
И её не расшевелить  прибауточками,
Вот и давят апологетов «суточками»…

СТИХ 64
Майор Евсюков стрелял внутри «Гастронома»,
А господин Сердюков  смотрел телевизор дома,
У своей знакомой с шести утра,
А здесь «следаки» и уходить пора.
Ох, эти дамы, каких только сердюков
Не встречали они, но этот –
Всем сердюкам – сердюк,
Ему бы к костюмчику эполеты…
Всё-таки в богатенькой коротал ночь квартире,
Наверное, Зубковы его заложили,
А дальше пошла склока прямо,
Только министр не виноват ни грамма,
Теперь придётся снимать вериги,
Ясное дело – интриги.
Вот этак-то и попадают в расстриги.
Ночуй дома /история до боли знакома/,
Кому пора к жене, в койку,
А кому: «Да здравствует Сергей Шойгу»!

СТИХ 65
Мужик выпал во Владивостоке
Ни откуда-нибудь, а с 20 этажа,
Покурить захотелось, но перекур
Вышел чересчур жестоким…
Полагаю, не пел, словно Радж Капур,
За полётом наблюдали чайки и сороки,
Но всё-таки есть люди сердобольные,
Под окнами внедорожник оставил кто-то,
На него и приземлился наш «летун»,
Вот была нужда, а верней охота,
Чтобы на машину залетел кто-то,
Вернее этакий «колун».
И хотя мужик весьма поломался,
Но жив остался,
А у «джипа» накрылся кузов
При встрече с таким непредсказуемым грузом!

СТИХ 66.
Тяжело пьяный пожилой человек
Бредёт по неузнаваемому им городу,
Он шарахается неожиданно от всех,
И плюёт неловко через всклокоченную бороду.
Он не просто пьян, он смертельно устал
И, возможно, у него нет своего дома
И удивительно неприятен его оскал,
Впрочем, такая фигура вам знакома.
Может это такой же бомж,
Каким вы детишек своих пугаете?
Такого же вида и запашок тож,
Вы других-то хорошо знаете?
А если это всё спрятано внутри у них
И в глаза не так бросается сразу,
А возможно и у тех по фазе сдвиг,
И тоже неизлечимая зараза?
И вообще частенько язвы у нас
Не только снаружи, но и в душе гнездятся,
И не сразу прохожим колет глаз
Такая колючка из неведомой плантации.

- 67. ИЗ РАССКАЗОВ «БЫВАЛОГО» ЧЕЛОВЕКА.

О «голубых»
Тем, кто намекает, что он «голубой»,
Я не советую оказаться на киче,
Он там запоёт, как поёт гобой,
Когда он не поёт, а хнычет.
Я видел «обиженных», живущих под шконкой,
На тяжёлом и отсыревшем матрасе,
А не хвастающих перед своей девчонкой
Какой он оригинальный, когда он в трансе.
А ещё я их у параши видел
И запинаных, если скрывали свой «цвет»
И никто не говорил, что он «голубого» обидел,
Для окружающих такого человека нет.
И когда я смотрю на толпы гейпарадные,
На их кривляние, ссылки на гены…
Я не знаю, сердиться или радоваться,
Когда этим кричат: « На продол, пипильфены!»

В ТРАНЗИТКЕ
В «транзитке» красноярской тюрьмы
Окно забито железным листом
С отверстиями, просверленными в нём,
Отнюдь небольшим сверлом
И солнце на закате струится в «таранзитку»,
Сочась лучами через лист прибитый
И это почти тюрьмы визитка,
Напоминающая электрическую плитку,
Своим необычным светом,
Почти одинаковым зимой и летом,
С одинаковыми для всех закатами,
Закатанным сюда ребятам:
Мужиками, «чертями», шпаной, плюс «голубой»,
Который живёт под «шконкой»,
Ожидая своей участи неминучей,
В камере, с атмосферой для него гремучей.
Из «транзитки» путь «на криминал»,
Где в подвалах угрюмой тюрьмы
Доктор, может один из самых справедливых людей,
Выковыривает из щелей
Нашего воспалённого сознания
Действительные признания,
С учётом психического состояния.
Он провоцирует пациентов своих:
Сутенёров, убийц, насильников и других
На достоверные показания
И выдаёт для суда заключение –
Симулянт это или человек с отклонениями…
А после опять «транзитка»
И забитое железным листом окно,
На закате пропускающее солнечные лучи
Порциями, и начинаешь понимать
Квантово-волновую природу света…
Хвала устроителям тюремного быта за это.

«ПРЕСС – ХАТА».
В интернете подробно поясняют
О специфике «пресс-хаты»;
Неприятные там сидят ребята,
С желанием настучать «пассажиру» по рылу,
Чтобы показывал, как «следаку» надо,
А ни как на самом деле было.
Да какая это «пресс-хата»?
Возьмут камеру 2-6 или 3-0,
Обычная «осуждёнка»,
Не опаснее, чем детсад для ребёнка
И «подморозят» её на недельку, другую:
Ни дачек – передачек, курева – ни в какую.
Осужденные злеют, а смотрящий работает
На опера, на продоле,
И «шестёрки» частенько торчат в коридоре,
Якобы с адвокатом обсуждают «делюгу»,
Ну, ясно, что ни с Бахом сочиняют фугу,
Туда садят того, кто пошёл «в несознанку»,
И там его выворачивают наизнанку,
Могут в кровь избить, могут опустить.
На то и «шестёрки», чтобы выбивать «признание»
У того, кому уготовано наказание,
Чтобы  для повышения раскрываемости процента,
Взял на себя вину другого «клиента».
Нескончаемые аплодисменты!
Не все в «осуждёнке» - за
И «мужики» ропщут за глаза,
Тогда «хаты» меняют окрас,
И действующих лиц убирают с глаз…

«НА КРИМИНАЛЕ».
На «криминале» красноярской тюрьмы, в подвале,
«Типажи» проходят судебную экспертизу,
Это всё равно, что получить визу
В мир психов и тогда нет отсидки за преступление,
А есть нудное, но всё же лечение.
В «хате» киллер, которому доктор сказал:
«Ты,  явно не доживёшь до суда»,
Два старика, которые своих старух порешили,
Чем-то старушки не угодили,
Любитель несовершеннолетних
Покатать на «Мэрседесе»,
Насилие на него хотят повесить
И понурый, после ночи любви, хачик,
Который жениться не захотел,
А потому – сел за вольнодумство такое,
Теперь от доктора не знает покоя,
И ещё цыганёнок, на рынке стянул десятку,
Так его мать на это сделала ставку,
Чтобы сыну выправить справку,
Мол, придурок на все случаи жизни…
И вот братва месяц живёт в изоляции,
Не ведает ни про кризисы, ни про инфляции…
Доктор ведёт наблюдение,
Охранники – охраняют,
Кормят прилично, дают уху из селёдки,
К ней явно не хватает водки.
В душ выводят разок в неделю –
Не житуха – курорт, на самом деле.
Но справки о сдвигах, дают редко,
И опять в «транзитку», за крупную клетку,
И  каждый по этапу опять на «кичу»
Или как её там, тюрьму, кличут…


СТИХ 68
Ещё стоит в селе контора –
Большой и двухэтажный дом,
И цел погост под косогором,
А многое пошло на слом.
Мы многое спалили сами,
По безрассудности своей:
И мастерскую, с тракторами,
И ветлечебницу, за ней.
Огромный комплекс растащили,
Без громких лозунгов, молчком,
Построенный в хрущёвском стиле…
Теперь пустырь за озерком.
Зато, как огневые точки,
Бурдой торгующие… «Пли…из!»
Распутные сыны и дочки,
Тех, кто радел за коммунизм.

СТИХ 69
Разве мог я подумать только…
Моему отцу исполнилось бы 100 лет,
Правда, его в живых уже нет,
Я  разговариваю с ним ночью.
Даже сержусь на себя, бывает,
Чего теперь-то общаться с ним?
Хотя каким он был, я знаю,
Больше по рассказам своих родных.
Тётушка начнёт: «Ты вершок от полу, -
и словно ласково бьёт под дых, -
Дмитрий Харитонович, он такой весёлый…»    -
А отец ушёл и уже не воротишь
Ни самого, ни время послевоенное –
В наличии только из духа и плоти
Существование наше бренное.
Осталось несколько фотографий бледных,
Наградные листы в различных архивах
И наши, ночные с отцом, беседы,
Где окружающие все ещё живы.

СТИХ 70. О МОЦАРТЕ.
Вот если бы Моцарт жил в наше время
И жил в России,
Его бы спросили:
«Вы, дорогой, несёте непосильное бремя,
Семья многодетная, положены льготы
И вам не нужен  господин Сальери,
Ни кредиторы – живодёры и живоглоты,
Просто напишите заявление в мэрию.
У вас детишек сколько?
Пятеро, и жена -  Вебер Констанция…
Вот и дорожка этому Антонио скатертью,
Да хоть до Австрии, прямиком на станцию.
Получите пособие, на каждого, после второго,
У нас теперь с этим строго,
Хотя, по нынешним ценам, не много,
Зато не нужно выдумывать «Реквием»
И «Дон Жуана» - такого-сякого.
И хоронили бы вас на деньги страны,
На кладбище Новодевичьем
Или даже у Кремлёвской стены,
Честное слово.
Да чего умирать,
В тридцать пять?
Живи, дорогой Вольфганг Амадей,
Хоть и австрийских кровей.                Не станет хватать денег на жизнь –
Прижмём олигархов, только держись.
Развивай творчество, влезет сколько,
Не загнись раньше времени только.
И ещё, нижайше бы попросили,
Положи музыку на Гимн России.
Устали от сталинских вариаций,
У тебя лучше получится комбинация!

СТИХ 71.
Эта книжечка о чём?
«Посоветуйтесь с врачом».
У меня болит плечо.
«Посоветуйтесь с врачом».
Что-то нынче горячо.
«Посоветуйтесь с врачом».
Это всё-таки о чём?
«Посоветуйтесь с врачом».
Этак мы в коллапс стечём.
«Посоветуйтесь с врачом».

СТИХ 72.
Снега перекись водорода
Обесцветила враз природу
На исходе начала года
И добавила кислорода
В необычно парную воду.
Сгруппировавшаяся вода
Ставит жёсткий барьер у льда.
Но зима – это не слуга,
Но зима – это не беда
И прозрачных небес слюда
Так и будет синеть всегда,
Пока бусая есть вода,
Пока будет в ней кислород,
Пока будет в ней водород
Или даже – наоборот.
Время года своё возьмёт.
И потрескается слюда,
Обозначатся берега,
И холодною станет вода.
И прибывшее НЛО,
Выдаст формулу – АШ два О!

СТИХ 73. «ЗА».
У нас был самый Замечательный класс:
Все девчонки у нас только ЗА…
Заремова, Загтярёва, Запатьева,
Захипова, Зарепанова,           Захова,
Задоренко, Затрова, Затцына,
Заржавина, Завенкова, Запруднова,
Заимова, Зарбакова, Зарисенко,
Зарабицына  и    Зарюкова.
Все мальчишки у нас только ЗА…
Зарусин,            Зайнулин, Залтышев,
Закин, Задин, Заопин,
Залстокожев, Зарюков, Зарнов,
Зазловский,           Заагин, Заргеев,
Завыдов, Заексеенко,           Застухов,
Захаренко   и       Заздрюхин.
Даже против кто, тоже ЗА!
Кто пионер – ЗА!
И кто на учёте – ЗА!
И в глаза, и за глаза –ЗА!
Кто жив – ЗА!
Кто ушёл навсегда – ЗА!
Фамилии ЗАбываются,
А приставка останется – ЗА…
За подлог, за предлог, за налог и пролог –
Всё ЗА…ЗА…ЗА…
За Азизу – ЗА, за Зару – ЗА
Даже за Ря- ЗА – нова, с его «Лёгким паром»…- ЗА!

СТИХ 74.
Было время, когда мы не ведали о политиках
И прозорливых критиках.
Мы ходили в школу, тогда ещё строго начальную,
В нас вбивали знания, едва ли не буквально:
Мальчишек секли ремнями
И электрическими проводами,
А девчонок поясками
От маминых крепдешиновых платьев.
И о правах человека не имели мы тогда понятия,
Просто считали, что у взрослых такое занятие,
Нам помогать учиться,
Над задачками до упора биться.
Недавно окончилась большая война
И у многих в банях она видна,
Фиолетовыми рубцами
На телах фронтовиков, белых,
Занятых помывочным делом…
Но потом умер товарищ Сталин,
Мы взрослее намного стали
И закончили школу:
Из начальной перейдя в семилетку,
А затем в среднюю, №4.
И учителя, поднимая очи долу,
Вручали нам аттестаты
И мы вспоминали о другом мире,
И о том, что впереди высшее образование,
Как золотое время очередного наказания.
И мы уже задевали наших девочек,
А те грозили нам пальчиками,
И мы находили других стервочек,
А девочки выходили совсем не за мальчиков.
Они за должности выходили,
За места хлебные, за автомобили…
И посверкивали похотливо глазками
Из-за блескучих стёкол тех,
Кого они совсем не любили
И своих детишек уже не били.

СТИХ 75.
В нашем классе училась Нинель Зоржавина,
Потом она вышла за дантиста,
Так, средней руки зуботехника и морфиниста,
Но сама не стала не нюхать и не колоться,
А просто упала на дно колодца.
Падала вниз, а оказалась вверху
И оттуда стала забрасывать письмами
Всех: отца, мать, учителей, секретаря-машинистку,
Нас, которые не хотели знать ни ху-ху,
И как бы не было нам «легко», ни хо-хо.
Конечно, мы не радовались фортелям Зоржавиной,
Писем её не читали, но кое-что понимали,
Правда, не славословили и не славили
Мы девушку по имени Нинель,
Зря она прыгнула к дантисту в постель,
А потом занялась эпистолярным жанром,
Лучше бы вышла за пожарного,
С его несгораемой каланчою,
Глядишь и песня была б другою
У этой Нинель Зоржавиной,
Похожую на актрису Инну Савину,
А ещё на Зинаиду Кириенко…
И нас не ставила бы зубами к стенке,
Или всё к той же стене, на коленки
Своими унылыми письмами,
С уведомлениями,
Что получили и ждём, с нетерпением
Ответов, как соловьи лета!

СТИХ 76. РОМАН СОЛНЦЕВ.
Казанский ли татарин, малиновая рубаха,
Цыганский барон…
В красноярской литературе был не заменим он.
Я послал ему, обмирая от страха,
Стишков тетрадь и стал ждать,
Затаившись, как тать.
Он нашёл меня за синими Саянскими хребтами.
Он писал тогда: «А поеду я в гости
К своей учителке – маме,
Буду ей тетрадки проверять вечерами,
И поставлю, покуривая под стенными часами,
Какому-нибудь шалопаю пятёрку в тетрадь…»
Мне казалось, что про меня,
Хотя мать его жила в Казани,
Но тетрадь –то, тетрадь?
Мы встретились впервые в Дивногорске
На литературном семинаре.
Молодой и вихрастый,
Он мне подарил книгу «Необщая тетрадь» -
Чёрная обложка, арабская вязь, по-русски.
Сейчас бы сказали – исламизм,
Но тогда все строили коммунизм.
И молились одному Богу – труду.
Красноярская ГЭС гудела в дуду,
Как бетонным ремнём стягивая берега.
Романтики и молодости слуга.
Я встречался с ним частенько потом,
Он уже печатался в «Юности» ,
Посвящая стихи Баратынскому и Пушкину,
И возмущался, когда говорили:
«Вы ужасно красиво пишите,
   Так задумчиво гаснете…»,
А в нём только начинали кипеть страсти,
Впереди была перестройка и Первый съезд,
На котором он был депутатом,
От Красноярского края делегатом.
Он жил там,  я здесь, в Хакасии,
Он писал мне письма то из Италии, то из Швейцарии,
Тогда ещё пацану – пролетарию.
По его пьесам ставили фильмы:
Торможение в небесах».
Мы мечтали о чудесах,
О новых временах, о людях сильных,
Сильнее нас. Но чудес не бывает.
Я и мой сын, хоронили его, между делом,
Гроб выносили из Дома офицеров,
Хотя Роман Харисович военным не был,
Он был зам. губернатора по культуре
И отчаянным по натуре –
Красноярский поэт – Роман Солнцев.
Физик, он знал что такое стронций,
Про женщин, танцующих вальсы
И что такое штришок фальши.
Мальчишка ещё по натуре,
Этот зам по культуре.
Похоронен на Бадалыке, на VIP аллее,
Но писал он гораздо смелее
Многих прошлых и нынешних мэтров:
«Мы лежим, ждём грозы,
Муравьи заспешили заметно,
И вокруг стрекозы
Воздух блещет на три сантиметра…»
Над Красноярском грохочут грозы
И трещат в Академе морозы,
Но уже без него, друга моего.

СТИХ 77.
На краю осени происходит самое страшное –
Люди перестают понимать друг друга,
Их больше не тянет бродить по лугу,
Занесённому первою зимней солью,
Пропитанному не кровью, но болью.
Люди перестают доверять друг другу,
А в осеннем лесу звучит последняя фуга,
Последнего осеннего креста и месяца,
А теперь всё чаще и полумесяца
На фоне холодного чёрного флага,
Одного из самых опасных фагов…
Осень закончится, но легче не станет
И… готовь телегу зимой, а летом – сани.
Эти-то сани и оставляют следы
По любому снегу до самой воды.
Алаверды!
Пока вновь не зацветут сады.
А те следы от минувшей зимы,
Как продолжение другого романа
Или внеочередного обмана
И очередной беды или бузы…

СТИХ 78.  НЮАНСЫ .

- 1 -

«Багровый оттенок – застывшая кровь.
   Алая роза – это любовь…»

«Алая роза – с ядом шипы…
Там где любовь – там много беды…»
И много воды и всего-всего много,
Как тяжела созиданья дорога,
А если любови сходят на нет,
Рукою ищешь ты табурет.
«На шее, как цепь, удавка петли…» -
Мгновенье и ноги не достают до земли,
А если ты даже на каблуках высоких,
Болтаешься, как окорок в мясной лавке
На этой халявной удавке.
«Вечная Мгла, горечь вины…» -
Условия гибели соблюдены,
С цепью на шее, неувязка однако,
Может повешена была собакой
И у неё такая убойная ассоциация
И неотразимая комбинация.
А вообще тон вполне мажорный,
Типа: « А всё пофиг, в рот-пароход!»
Даже когда в сердце вонзается жало иглы,
Всё-таки роза – с ядом шипы,
Но шип скорее всего небольшой,
Если способ убиения выбран другой.
«В конвульсиях тело – забилось оно…
Алая Роза – всё решено»,  -
А до этого хрустели ещё позвонки,
Да и вешаться было совсем не с руки,
Но: «Алая роза – всё решено…» -
И в самом деле, не выбрасываться же в окно,
Там прохожие и вселенский скандал,
А здесь по-тихому, чтоб никто не видал.
А милый узнает, всплакнёт ли чудак?
Ну что ему скажешь, коль этак и так.
Использован весь джентльменский набор
Если ещё, то уже перебор.
Алая Роза – признак невроза…
«А роза упала на лапу Азора…»-
Как атрибут небольшого разора.

- 2 –
« Ты мой героин, подсел – не сорваться.
    С химерой Любви желаю расстаться…»

Здесь уже трагедия посмешнее будет,
Без Розы, но с ****ью, и он не забудет,
Как однажды подсел на любовь такую,
Но к даме такой, ревновать – в пустую,
У неё это, по ходу, профессия.
Она этим зарабатывает деньгу,
А ты все: «как шлюха при «ломке» бегу…»
От всех отрёкся: «Я  - порок всех ****ей», -
Смотри как пафосно и грозно опять,
Ну как такого под себя не подмять?                А ведь он даже принципы : « в рот еб – л…»
И никто его за это не наказал,
Кроме тебя, под  «Красным фонарём»,
Офонарел, вот и попёр напролом –
Мотыльком устремился к «огоньку»,
Заявить, что: «до безрассудства блудницу люблю…»
Она – героин, он «с химерой любви»
Желает расстаться,
Но «сердце влюбилось в обычную ****ь…»
А где же её, необычную, взять?

- З –
«Червоный Туз в колоде карт –
он всем заправляет.
  На поле боя без труда –
Любого побеждает…»

Любого и всегда глагольной рифмой
Он постоянно без усилий побеждает,
Но непонятно, почему дрожит колода,
И почему любого в ней он «покоряет с хода…»
Другому до его любви нет вовсе дела,
Его козырная шестёрка бьёт умело,
Но вот в игре попал впросак, как попадают,
Да прямо к Даме Пик, и так… бывает.
«Его бросали к Даме Пик, она его терзала…»
И как собака, его вмиг, преображала.
В игре с бомжами где-нибудь, у трёх вокзалов
«К ноге! –сказала  Дама Пик, шутом его назвала».
И перлы, перлы, а в конце:
«…его легко сломают.
Сегодня ты вовсю цветёшь, а завтра в позу ставят».
Такое можно написать лишь с опохмела,
С крутого, знаешь, бодуна… Такое дело.

- 4 –
«Ночное» платье на полу –
   Я раздеваю Смерть свою…»

«Касаясь женского лица…»
Ей шепчет нежные слова,
Здесь можно списывать подряд –
Всё к ладу, каждый будет рад.
И так: «душа дрожит при Ней,
А сердце бьётся всё сильней,
Но это мелочь, ерунда…
Хочу её, хочу всегда».
Остановиться я хочу, подробнее цитируя,
Ну как не поддержать свечу,
Пленённого стихирою.
«Я холод чувствую внутри,
Любовь с Богиней – впереди.»
Какое песнопение,
Подобное творение.
И здесь не нужно больше слов,
Коль автор  - знатный острослов.
А вот ещё анализ отравления ядом,
Через питие «Мартини» и не иначе,
Женщина, как и положено, рядом,
Но это для жертвы мало что значит.
«Касание Смерти душа ощущает…» -
А тело запах мужского «дерьма» испускает».
Оно и понятно, красивою смерть лишь в кино бывает.
Смерть не спешила его забирать.
«Бурлящая пена идёт изо рта,
Багровая кровь из ушей вытекает»…
И всё это от реакции  с желудочным соком,
Не до поэзии здесь высокой,
Но ведь можно отравиться и морковным соком,
Возможно и дольше тогда умирал,
Обидевший женщину, явно шакал,
Если и кал из него вытекал,
И кровью его наполнялись глаза…
А мстительница наблюдала
За вытеканием кала.
У неё мускул не дрогнул
И не блеснула слеза
Мораль – поэтов обижать нельзя,
Если пожить хотите, друзья,
Или умереть, но без мук,
От любимых рук!

- 5 –
«Кричат жёстко меж собой
   Долой Азарт! Азарт долой!»…

Чем больше читаю, тем поражаюсь больше,
Тянет просто переписать,
Вспоминая про некого пана в Польше,
А ещё про Кузькину мать.
«Забытый мир – иллюзии игра…» -
Ну, началось лицедейство слов.
«Проходит день, за ним года
   И восстановится покой –
  Он смысл, прописанный толпой…»
А дальше готовить читателя надо,
Потому что игра – это не только услада…
«Последний ход и карта бита,
  Сукно зелёное в крови...
   Четыре масти позабыты,
   Престиж закончился игры…»
Так карта бита или лорды
Друг другу поразбили морды?
«Престиж» - считай авторитет
И он закончился «сукно в крови»
И хоть умри.
А дальше, кажется, отпад,
Но дорогой читатель рад:
«Возврата нет и быть не может,
Азарт характер показал –
Он навсегда во «тьму» уходит…
Закон «животных» не признал…»
Сей креативный идеал,
Хотя кавычки-то зачем?
Добить читателя и с тем:
«Ему по нраву свет неона,
Ему по кайфу власть монет,
Подполье – новое владенье…
Атас! Менты! Гасите свет»…
Вот это правильный подход -
Играешь, значит ты – урод,
Недаром ангелы –менты,
Архангелами с высоты!

СТИХ 79
Дожили, на Манежной площади
Полиция гоняет ряженых:
Ленина, Сталина и Николая второго,
А что в них плохого?
«Вожди» оживляют казённую обстановку,
Не всё терроризировать ракетными установками,
И марши устраивать полками
С вымуштрованными стрелками.
А мэтры так и шмыгают у людей под носом,
Норовят с ними фотографироваться.
А налоги кто будет платить, Пушкин,
Или собирать с парадов, на которых пушки?
Вот разогнали неплательщиц в кафе «Подушкин»
У какого-то монастыря,
А здесь что… «Три богатыря»:
Из прошлого – три вождя.
Нет, прицепились полицейские приставучие,
Которые вождей, пожалуй, будут круче,
И трясут с них налоги,
Хотя с «Ильичами» фотографируются не многие.
Упёрлись: «Покупай, «Николашка» патент,
Как нетрудовой элемент…
И вы тоже, «товарищ Сталин»
И фотографируйтесь за тем
С любой, из идущих мимо, кралек».
А те пусть хвастают фотоснимками потом,
Я, мол, с начальством запанибрата,
Перед самим царём вертела хвостом,
И даже с ним ходила куда-то.
И в глухой провинции, разинув рот,
Какой-нибудь дедушка, глядя на фотографию,
Прошамкает: «Совсем обнаглел народ,
Развели там правительственную мафию».
А московские налоговики довольны вполне,
Доходы с «типажей» возросли многократно
И встретившись с «Лениным» наедине,
Обнимают его и целуют, как брата!

СТИХ 80
Говорят о планете непуганых секретарей,
Манекенов в костюмах чернил черней,
Только подумать, откуда брали людей,
Чтобы заботиться о каждой - от дамы червей,
До благообразных старушек;
Пособие каждой – по кастрюле галушек
И по связке баранок-сушек,
Конечно, ни без очередей…
Скажете, так не бывает в жизни –
Что-то одно; либо галушки, либо – сушки,
Либо очередь из секретарей
К одной из ****ей,
Самой фартовой и самой клёвой,
На всё готовой, ради славы КПСС,
Ради шмотья дорогого
И ради самой мощной тогда
Красноярской ГЭС!

СТИ 81. СЛОВО О ЛИХАЧЁВЕ.
Слово про Лихачёва.
Снова про Лихачёва?
Он этого заслуживает, честное слово.
Когда-то мы, я и сын, он у меня один,
С академиком Лихачёвым, в круизе от Ленинграда,
Побывали в Карелии, Ярославле и Плёсе,
Попутно хотели послушать о русском вопросе,
А он держался весьма скромно и просто
И в Кижах, и в Ипатьевском монастыре,
Где Мусин-Пушкин обнаружил рукопись «Слова» -
Предмет исследования самого Лихачёва,
И в Угличе, где царевича вероломно убили,
Впрочем, охи и ахи его не удивили
И даже в домике Левитана,
Ни выражал удивления постоянно.
С ним ехали его жена и дочь.
Когда мы выбрались в какое-то дворянское имение,
Он спросил меня под настроение:
«А зачем вы, Алексей, так назвали своего сына,
Ладимиром, нельзя было проще?» -
И я путано объяснял ему в берёзовой роще,
Что это имя пришло ко мне как бы свыше,
Но толково объяснить так и не вышло,
В Кириллово - Белозёрском монастыре
Он рассказывал о русской культуре,
Я был молод тогда и мало чего запомнил, в натуре.
А когда мы в Питер вернулись из круиза,
Смешной случай с академиком вышел:
Мой сын, мальчишка пятнадцати лет,
Хотел ему поднести чемодан,
А тот вдруг решил – не дам,
Может он опасался, как бы эта поклажа
Не превратилась в пропажу?
Дмитрия Сергеевича уже давно нет с нами,
Но, кажется, он смотрит с небес
Такими добрыми и усталыми глазами,
И говорит: «Бог с вами!»
Любители перестроек и экономических чудес».

СТИХ 82.
Одна бойкая телеведущая,
Беря интервью у известного человека,
Спросила, как замочила:
«Как вы относитесь к хипстерам?»
Тот сначала хотел съехать на другое,
Не представляя, что это такое,
Но та продолжала упорно так наседать:
« И всё же?»
Наверное, он подумал: «****ь,
Съездить бы тебе по роже, -
Но вместо этого сказал,-
Ну что же, вы решили подкузьмить меня этим?
А знаете ли вы, что такое революция
На всей планете, перманентная и солидарная?
Вы, политически малограмотная и бездарная!
Да, я брезгую, произносить это ваше – хипстер,
Вы знаете, есть у Маршака «Мистер – Твистер»,
А  у Маяковского «Мистерия Буфф»,
Где семь пар чистых
И семь пар нечистых,
Интеллигенты, святые,
Сам Бог Саваоф,
И все ждут, когда же потоп?»
Но телеведущая не сникла
И всё перевела в шутку,
А сама задумалась на минутку,
Решив, нужно перечитать эту «Мистерию Буфф»,
А ещё сходить на Болотную площадь,
На всякий случай и быть проще,
Глядишь, зачтётся,
Когда этот день начнётся?
А вслух сказала:
«Перекуём мечи на орала
И переключимся на темы другого канала».

СТИХ 83
И вдруг вопрос, а не то крик: «Ты, фрик?!»
Да какой он фрик, почти старик.
Не скажи, и старики тоже могут быть фриками
С недовольными ликами.
Это, знаешь ли, с ба-альшой натяжкой,
К тому же, какой шик,
Носит он смешные подтяжки,
Твой фрик.
И штаны, протёртые на ляжках,
Скажи ему напрямик,
Пусть он даже старик.
Правда, лет сорок назад,
Называли его стилягой,
А сейчас, впору – бродягой.
И что ему твой бзик,
И что ему фордовский грузовик,
Он вообще к авто не привык.
Когда его окликают: «Фрик!»
Он злобно оглядывается и шипит: «Фиг…»
И показывает шиш,
А ты говоришь…

СТИХ 84.
Мальчишки окраин минусинских –
Всех этих Пристанских и Подсинских,
Где до реки подать рукой,
Где холодок хулиганский ночной,
Где вечерней школы девчонки,
Нам дороже любой сестрёнки,
Парни: смазчики, токари, слесарюги
И как их называли – бандюги,
Проплывавшие мимо бабки,
В очередях – давки,
На ладошке карандашом химическим,
Номерок за хлебом – «серым»
И опыт первых опусов поэтических,
И снег, тогда ещё белый,
На окраинных наших улицах…
Партийных сынков холёные лица,
И ещё не заевшаяся, послевоенная милиция,
Занавески из ситца,
Бумажные чёрные тарелки радио,
Жареную картошку не называли чипсами
И клюквенный морс натуральный,
И не слыхивали про коррупцию,
И не ведали про Навального,
А Каспарова всем заменял Ботвинник,
Позднее – Михаил Таль.
Река убегала вдаль,
Исчезая за поворотом, у деревни Быстрой,
И вода в ней была относительно чистой,
Пионерская идеология,
У моей бабки – простые боги,
Без окладов за многие  «тыщи»,
Зря теперь своё детство ищем
В тех, исчезнувших Атлантидах,
Их забрали с собой фронтовики – инвалиды,
Постепенно исчезнувшие с улиц детства
На колясках своих деревянных,
Как исчезло и волшебное действо
В драмтеатре с фонарями на сцене,
Имитирующими падающий снег
Во время школьных олимпиад,
Много лет, много зим назад.
Так мы и сгрызли наше детство,
Как петушки – леденцы,
Нашу проходящую бедность
Через рвущие душу зубцы,
Того времени золотого,
Честное пионерское слово!

СТИХ 85.
Доктор Быков требует у всех,
Показать ему свой анус
И тогда, этих всех, ждёт успех,
По крайней мере странно,
Анус болит не у всех,
Но и тем, что есть, живут без помех,
Изредка используя для утех,
Вовсе не по предназначению,
Повинуясь всеобщему увлечению.
Конечно артист и священник не одно и тоже,
Но, говорят, какой-то чин играть разрешил,
Однако священнослужитель всё же…
И к тому же детей четверых – отец,
Лицедей, удалец на худой конец,
И вполне похож на вождя краснокожих.
Тут сказала бы одна Маша: «Пипец,
Как это на Ивана похоже,
Вот его бы к нам в Думу тоже…»

СТИХ 86.МИНУСИНСКИЕ СТИЛЯГИ.
«Минусинские стиляги» -
Неужели такие были?
А вы забыли?
Вполне справные и доходяги.
И даже пластинки «на рёбрах» были,
Опять забыли? Как пол дробили
В клубах «Водник», «Нефтяник» или «Геолог»
В парке и драмтеатре, почти как в Мулен – Руж
Или Монмартре,
А ресторан «Юг» напоминал бар в Фоли – Бержере,
Это вам не танцульки в «Доме – пионеров»,
Я ходил туда по абонементу,
Выданному сердобольной Ниной Александровной -
Моей первой учительницей,
Вот и вырастали из пионеров стиляги,
В будущем почти все – работяги:
Кто слесарил, кто пилил,
В вечернюю школу ходил,
Но брюки дудочки всё же носил,
С мылом натягивал,
Слегка мушкетёр при шляпе и шпаге,
Как электромонтёр Гога,
Задавалистым был немного:
Пиджак в клетку, плечи – во,
А так – ничего. Не хватало нам одного –
Столичного лоска, заграничного, броского
И элиты настоящей весьма не хватало,
Ошивались у кинотеатра и автовокзала
Дети врачей, прокуроров и учителей,
А ещё были мотогонщики,
Гоняли на «козлах» по песку Лысухи
И даже охающие старухи,
Бывало, посещали это мероприятие
И победителей заключали в объятия.
Была троица «на колёсах» - на весь город.
На мотороллерах по двое.
За плечами у каждого, кроме девочки,
Пара крыльев – минусинская эскадрилья.
Так вот и жили наши стиляги,
Прирождённые работяги…
Некоторые умирали глупо и рано,
И скорее душ всего от душевных изъянов –
Один от несчастной любви застрелился,
 Другой  по дурости удавился.                Старики же, выращивая помидоры,
Вспоминали: «Да, да… который,
Совсем ещё молодой…»
Теперь у стиляг застой.
Тряпок в магазинах завались
И, конечно, другая жизнь.
Теперь панки, готы и эмо –
Ни чета нашим Саням и Сэмам.

СТИХ 87.
Мне сказал один поживший поэт,
Такой же как и я, провинциальный:
Среды не было, а я принципиален,
И вокруг ни среда, а сплошной четверг,
Или вторники, что одно и то же,
И тем самым он в шок меня поверг,
Теперь самоосознавайся,
Хоть снисходительно, хоть построже:
Где она, эта среда?
Заняться поисками, но идти куда?» -
Он изрёк и заплакал /кажется в душе/,
Свет погас на всём этаже…
Было за полночь давно, и уже…

СТИХ 88.
Я пытаюсь догнать уходящий поезд,
Подпрыгивая, бегу за последним вагоном,
К написанию стихов весьма склонный,
А ещё к игре на аккордеоне.
Только не знает об этом аккордеон,
Как не подозревает одеколон,
Что им сейчас начнут парфюмериться
Различные сивые и не сивые мерины,
А у женщин начнётся истерика,
Потому что всю жидкость выпили,
Ту, что на себя они не вылили.
Это были духи и духи дорогущие,
К нам из самой Франции прущие.
Что поделать, если мужчины пьющие:
Со спины – ничего,
А спереди – алкаши,
Хоть свет во всём городе потуши,
Ощупью найдём, чего надо,
Во время дождя или снегопада,
Даже во время земли трясения,
Или солнечного затмения…
Вот такое у нас везение.

СТИХ 89.
Мне обидно, живу в Хакасии,
Но не хакас и не еврей.
Хотя здесь не Израиль, скорей
Место, где прежде молоко квасили
И молились на каменных идолов
И даже татаро – монголу говорили:
«Иди, мол, откуда пришёл…»
Этот самый татаро – монгол.
А ещё хорошо, когда «голубой»,
В современной тусовке поощряется и весьма,
Только здесь тебе не тюрьма.
Это там подметили:
« Хорошо жить, как в зоне пидорасу…»
Правда, от желающих не будет спасу –
Очередь, а уже ничего не боишься,
Ещё священнику жить хорошо,
Рассказываешь честно, куда ни шло,
Истории, излагая «Новый Завет»,
А там проверь, было или нет…
Кто теперь прямо-то возразит,
У священника авторитетный вид,
Он слова произносит разные
И образ жизни его – благообразный.
А если пописывает стихи,
То как будто себе отпускает грехи.
Вот действительно горе мне, горе,
Конечно,  можно писать на заборе
И быть анахронизмом живым,
А ещё хорошо быть молодым…

СТИХ 90. БЫЧАТНИК И САМОГОН.
Есть люди, варят кукурузные початки,
А наши мужики – самогон в «бычатнике».
Водрузили на печь бражки флягу,
Рядом быки на привязях, не ведают про бодягу,
Дядя Саша и дядя Серёжа,
Разновозрастные, а рожами схожи.
У каждого опыт, не малый, вроде,
Но самогон гнать, ни гряды копать в огороде.
Накочегарили печь, разогрели флягу,
Змеевик заклинило и фукнула брага,
Без удержу, паром  хмельным в потолок,
И по горячей плите он потёк,
Быки нанюхавшись, осатанели.
Сорвавшись с привязей, разломали перегородки,
Стали вести себя по–скотски.
И это серьёзные производители,
До местных бурёнок ба-альшие любители.
И стерильное помещение осеменяющей станции,
Чёрти во что превратили  засранцы.
Как они его потом отмывали, сиё неизвестно,
 Однако пока быки бушевали,
Отсиживались в подвале
Рядом с сосудами иностранца Дюара,
В которых хранят бычачье семя,
Событие сродни почти с пожаром
И эти мастера – собачье племя,
Так разволновали бычков забродившим паром,
Что те надолго утратили функции производителей,
Вот вам и коммунизма строители.

СТИХ 91. ПАМЯТНИК В САМАРЕ.
Почему в Самаре, на Комсомольской площади,
Открыли памятник Деточкину Юрию,
Известному борцу с ворьём и коррупцией –
Для нечистых на руку настоящей фурие.
А Деточкин в бронзе – защитник детей,
И с городом ясно, нынешней Самарой,
Просто Рязанов родился в ней,
Как видим теперь, весьма не даром.
Герой радушно одухотворённый,
Нас приветствуя неизменною шляпою
И в горожан до сих пор влюблённый,
Правда, стрижен, как и в кино, наголо.
У ног портфель пухлый с бумагами,
Есть где развернуться альтруисту.
Казалось до победы всего полшага,
А не очень ли мы захотели быстро?

СТИХ 92. СЛУЧАЙ С ПЕТРОВИЧЕМ.
Винзавод  Данилова - спиртовика,
Дореволюционной постройки,
Музейный комплекс – строился на века,
С нелепой шлакоблочной пристройкой.
В нём выпускали отличную водку,
Которая брала призы на аукционах
И менеджер по продажам Гунта Заблотская,
Была в производство своё влюблённая.
Она мне обещала /судьба по вектору/,
На книгу денег, давала слово,
Вот если бы только уломать директора –
Господина Терещенко – барина нового.
Водка почему-то не приносила дохода
/тогда спирт из Осетии тёк рекою/,
Или Гунта к директору не имела подхода,
За ней водилось иногда такое.
Время шло, стихи в рукописи перегорели
И уже не казались такими удачными,
Директор, заводчиком стал форели,
А наш менеджер – обыкновенной дачницей.
Она красивой была и честной,
Уехала с мужем под Красноярск куда-то,
Или подальше – неизвестно,
Стихи же издали другие ребята.
Я потом часто деньги на книги клянчил:
Был такой мэр города родного,
Виктор Петрович – балагур и рассказчик
И честнейший человек – честное слово.
Он говорил: «Подожди, открою
Отделение собственного банка,
А по пути мудака урою –
Он, с компанией своей, – засранцы.
Заведует в городе «Водоканалом»,
Деньги дерёт с людей шальные,
И, понимаешь ли, «чёрным налом»
Проводит в свои закрома тугие.
Я ждал, но так и не дождался,
Потом меня замели по недоразумению…
Он в «ментовку» приезжал, заступался,
Но и от Петровича отвернулось везение:
Мужика он того заказал решительно
Киллеру грохнуть, мол, попил кровушки  даром,
А исполнитель грохнул его водителя,
И Петрович тоже загремел на нары.
Опять со спонсором у меня нелады,
Только настроишь унылую скрипку,
Как её заведёт в закоулок судьбы,
А мэтра, тем временем, обдерут, как липку.
Пока литавры не по делу гремели,
Нашёлся с деньгами мужик, сочувствующий,
В мою сторону качнулись качели,
Правда, сборник вышел удивительно грустным…

СТИХ 93. «ВСАДНИКИ БЕЗГОЛОВЫЕ»
Куда не пошли бы сегодня мы –
Везде чудится всадник без головы,
Только ездит он по России не на мустанге,
А раскатывает на танке,
В скобках читай /автомобиле/,
И, о, Боже, у него нет головы:
Там, на светофоре, троих уложили,
Здесь на остановке, как семь снопов травы.
Всадник без головы – не имеет он рода,
Влетел на тротуар… и живы не все,
Берегитесь его в любую погоду
Русские ли, американцы, граждане ли ПАСЕ.
Они любят машиной своей бравировать,
Их коробки не имеют нижних скоростей.
Не понятно, как безголовых на права фотографируют,
Не зависимо от игры света и теней.
И нет разницы для них – будни или праздники,
Вкусившие,  зачастую, не той халвы,
По городам и весям несутся всадники
В автомобилях, многие – без головы!
А эта с головой? В Покровскую больницу
Алкашку с мужем доставили лечиться.
Крепко выпившими оказались обои,
Дебоширили в приёмном покое,
А потом баба, это «всадница без головы»,
Окурок стрельнула в матрасы больничные
И запылала кардиология столичная.
Троих пациентов сразу на тот свет
/задохнулись, сердешные, ну а пьяни – привет!/
Конечно припаяют за «непреднамеренное»,
Но пить не могут у нас умеренно
И роль вытрезвителей играют больницы –
Привозят опохмеляться туда с полицией.

СТИХ 94. ДЕНЬ ПОЛИЦИИ.
В городе тишина и на нуле нарушители,
У беспечных  прохожих удивлённые лица,
А у всех остальных, как огнетушители,
Это значит что День полиции.
Такой день раз в году бывает,
А верней день отсутствия среди нас полиции.
Даже троллейбусы и трамваи
Не спешат поскорей в депо укрыться.
И слушок идёт в уголовном мире,
Или тем просто так думать хочется,
Лучше бы праздников триста шестьдесят четыре,
А один законный, для них, рабочий!

СТИХ 95
Собаки у нас – настоящий бич,
Идёшь, мечтаешь, а она затявкает
Из-под ворот, а до этого, как сыч,
Зыркала и молчала… шавка – шавкою.
А то у них ещё мероприятие есть,
Собачьей свадьбою называется:
Бегают, дыбом зубы и шерсть,
На людей – ноль и на клички не откликаются.
Вообще-то собака человеку – друг,
Горло любому порвать готовый,
Если вздумает хозяйку обидеть вдруг,
Или хозяину отпустить нехорошее слово.
Говорят, скоро подскочит на хлеб цена,
А для собак – это главная кормёжка,
Вот и взвоет тогда страна,
Кормить-то надо ещё и кошку.
Хотя некоторые сами едят собак,
Вроде бы лечатся они от болезней…
Тогда этим пожалуйте в руки флаг,
Оно и для минимума прожиточного полезней.
Вот разве что, возмущается Брижжит Бордо
И говорит: «Что-то здесь не то
С точки зрения международной конвенции.
Надо бы в России созвать конференцию
По соблюдению прав собак,
Тогда всё будет оченно даже так
И мы с моим другом Депардье Жераром
Россиян поздравим… да хоть с лёгким паром!»

СТИХ 96.
На двадцатом году, нашей новейшей власти,
Вологжане в ГосДуму внесли на своих руках
Проект «Об отправлении естественных надобностей
В подъездах и других общественных местах».
Вполне справедливо, а то без разбора гадят
И не только собаки, но и люди, где захотят;
Во дворах городских, одной и большой ограде,
За себя и за папу с мамой, и за своих котят.
Вот в Китае боролись перед Олимпиадой,
С привычкой плеваться не разбирая где,
Так это в Китае, а нам - то надо,
Себя добровольно в железной держать узде.
Ладно, тогда возьмём в Сингапуре:
До 400 долларов за посИк,
И это цветочки ещё, говоря в натуре,
В Сингапуре – правильно, а нам это по фИг.
Да хоть раззвоните на весь белый свет,
А я, в столовке объевшись борщём,
Захотел «по нужде» а туалета нет
И не предвидится  в городе лет 20 ещё.
То ли дело в деревне – вокруг природа,
Приспичило и ступайте себе в кусты,
Хоть ночью, хоть днём – в любое время года,
Оправляйся без страха, что засекут «менты».
Так нет же, Вологодские депутаты
Теперь настрочили людоедский закон.
Вот, кажется, у любого ума – палата,
А не угадали, чего из нас просится вон!
И если просится, то терпенья нету.
Естественная надобность, недаром же говорят,
Так нет, и эту подвергают  запрету,
От скуки что ли, сточат и строчат…

СТИХ 97.
Сгорели сороковые годы
Жизни непутёвой моей.
Прошли золотые, а может статься, уроды,
По накатанной, для всех, колее.
Страну трясло – я жил понемногу,
Надеясь отсидеться в норке своей.
Вроде бы и с кистенём не ходил на дорогу,
А урезал себе ни мало спокойных дней.
Теперь уже сыну моему  за сорок,
Жизнь поменялась и вроде хватает всего,
А в атмосфере, по-прежнему тот же морок,
Шизофрения в воздухе или на вроде того.

СТИХ 98.
Я мальчишечка, лет пяти.
Мне до школы ещё расти,
В пристанской я хожу детсад,
Где портреты вождей висят.
Этот садик для капитанских ребят,
Ну, и нас остальных, набирается тоже ряд.
Каждый рад и не очень,
Но шагаем и песни поём,
Славословим вождей
И, конечно, родной водоём,
Что родителям нашим работу даёт.
Я – почти сирота
И мать моя в сталинских лагерях,
Но об этом и взрослые вслух не говорят.
На душе у меня пустота,
Когда заводят речь про отца,
Но его уже нет и, возможно, виновна мать,
Только где мне других-то родителей взять?
Я упрямо молчу и вождю дорогому шепчу:
«Товарищ Сталин, отпустите мою маму», -
Шепчу ежедневно, шепчу упрямо…
Умирает народов Отец,
Возвращается мать, наконец.
Но я от неё совсем отвык
И, как назло, проглотил язык.
И теперь вспоминая про детский сад
И про школу, и наш пионерский отряд,
О задорной песенке про цыплят …
И мне слышится другая гортанная речь
И то, чем можно теперь пренебречь.
Всего каким-то отрезком,
Детсадовским – года четыре.
Я живу теперь в другом мире,
А у того… частенько под закрытою дверью стою
И про себя песенку о цыплятах пою,
А про товарища Сталина не пою
И про маму свою – не пою
/я их плохо знаю/,
И возможно что не понимаю.

СТИХ 99.
Под окнами автомобили,
Выворачивают нутро себе и мне…
Ну, себе-то ладно, меня за что невзлюбили
И почти размазали изнутри, по стене.
Они рычат, фырчат – оглушающая музыкалка,
Лезут друг на друга и на прохожих.
Им на всех начхать и никого не жалко.
И вообще они на монстров слегка похожи.
Авто же думают про пешеходов:
«И чего они крутятся под колёсами,
Ведь есть же подземные переходы,
Метро существует и никаких вопросов…
Так нет же, а то взяли моду.
На остановках кучковаться,
«Скотовозам» в угоду.
Ох, держите нас, братцы!
Но и мы друг друга ничуть не жалеем,
Разлетаемся частями – грудами металла,
Становясь всё злее и злее,
Но даже этого нам сегодня мало.
Вот дали бы нам окончательно волю,
А то живём, как при крепостном праве,
И чтоб гаишников взять нам в долю,
Тогда поговорим о подвигах и славе…

СТИХ 100
Не знаю, во сколько позвонить сыну:
Суббота, полпервого – он ещё спит.
Утром проводил сына в школу,
Прилёг: «Устал», - говорит.
Вечером опять прикорнул на минутку
Отдохнуть, хотя уже скоро шесть.
Я озадачен весьма, не на шутку,
Есть ли совесть? А совесть есть.
Просто по будням он работает много,
Встаёт рано, а вечером снова пробки.
 Это сколько же занимает дорога,
Пока в Академ доберёшься до тропки,
Что ведёт от остановки через соснячок к дому,
А ещё сынишку встречать из бассейна,
По три раза в неделю,
А то у тёщи перегорели пробки…
«Ладно, - скажите, мели Емеля…»
Да мне что, я могу и перезвонить,
И его могу попросить,
То на ярмарке книг прикупить,
То лекарств, то ещё нужда какая.
Вот заосенело, красота в лесу,
В «академовской» берёзовой роще,
Листья прямо светятся на весу,
А сын устал, но пока не ропщет,
Только вздыхает в сотовый телефон
И во всём со мной соглашается он,
Знает, что у отца сердце на всё отзывается,
И расстраивать его не полагается.

СТИХ 101.
Говорят Москва и Сибирь –
Это как разные государства,
Не знаю, я в Москве давно уже не был,
Но судя по всему, одинаково небо,
Хотя у нас осадки не разгоняют самолётами,
Зато «прилуняются» на вертолётах
И разбиваются, когда охотятся,
А в Москве, когда устраивают авиапарады.
Оно им надо?
Ни так у нас много пилотов,
Чтобы ими разбрасываться
И на облака набрасываться.
Но всё-таки авиашоу:
«Стрижи» и «Витязи» по небу вжик – вжик,
А зарплата – пшик.
Генералы потратили их зарплаты,
Чьи любовницы бриллианты зашили в халаты,
Ходят, как царицы средневековые,
И даже квартиры имеют новые
В различных «Пионерских» проулках,
Так ближе к центру, совершать прогулки.
Впрочем -  раскатывают на «Мерседесах»
И генеральские дамы и дети-повесы.
Нет, мы всё-таки отличаемся от районов Москвы;
У нас на одном квадратном метре
Начальства меньше, а у них – как плотвы,
В хорошей реке при погоде безветренной.

СТИХ 102.
Медленно, очень медленно умирает день,
Ещё медленней нарождается вечер.
Даже за временем следить становится лень,
Только оно всё сильнее давит на плечи,
Словно напоминает о себе:
«Я здесь… и забывать про меня не надо…»
Уже и звёзд появилась взвесь
И уже упала во тьму ограда.
Как медленно умирал день,
Ещё медленней умирал вечер,
Прямо какой-то антиэкстрим.
Уже у месяца рога набекрень,
И безвременье это сравнить не с чем.
Разве с Запорожской Сечью,
Да и то, когда там пьяно всё в дым.