Мое эхо осталось позади

Перегородки в квартире добавляют акустики,
на сгустках иголок кактуса вибрации в такт с пульсом,
так убедительно играет мелодия саксофониста,
что в лодке плавает по улицам затопленного города.
Уродские постройки остановившейся эволюции,
поблекшие валютные портреты забытой эпохи.
На похорон истории съехались рейдеры и археологи.
Радаров данные скостят годы неутешительных поисков.
Пояс часовых изменений в часовнях с окраин,
в храмах с разграбленным достоянием забытого народа,
расплавленными сейфами, рамками испорченных полотен,
известен исход - нам остается лишь побороть свой внутренний голод.
Пустые прилавки в гастрономических киосках и лавках.
На поплавках город опустился ниже на два этажа.
Ажиотаж заставил наши цели скрыть план своей мести.
Купили поместье для штаба вранья и бесчестья.
Бесформенные главнокомандующие нарушают идиллию,
их формулировки противоречивы суровой реальности.
Реабилитация выживших сердец под сильным ударом,
ядовитым удавом, заключившим  под арест остатки морали.
А крест на стене не поможет признать вину и раскаяться,
рассыпаться в прах под завистливые овации с иллюстраций,
формаций, что следят здесь за сложившейся ситуацией,
выжимая из роли все эмоции до полной деградации.
Гидратация свежих тел на дне водоема центральной улицы,
преступник сдается сам без предварительной экстрадиции.
Это молодой еще парень, в прошлом убийца со стажем,
со стопроцентной уверенностью уйти из под стражи.
Его бесстрашием сыты судьи и свидетели в зале,
Осведомители сказанного, не оставят его безнаказанным.
Без индексов исправления и прав на будущие апелляции,
этот узник ответственности повстречает здесь свою старость.
Радость быть тем, кто в состоянии ходить под облаками,
под мишенью сегодня окажутся те, кто переполнен грехами.
Другие мечты завершают свое главу существования,
шлагбаумы перекроют путь амбиций, поддавшихся унижению.
сужение зрачков падение пульса с остановкой дыхания,
дымовая завеса с привкусом снов, помутнение сознания.
Люди теряются в лабиринте собственных слов по сезонам,
под трехтомником снов, в любовных романах с позором.
Повздорив с клиентом парикмахер, молча, срезает волосы,
длинные, словно мысли нависшие над человеком без голоса.
Моя тень на стене осыпается белой и пыльной штукатуркой,
в шкатулке прах поэта, лежащего под слоем земли и окурков.
По оконным откосам видны следы подтеков и клейкой ленты.
Панорама с видом на старые улицы, все еще остается в аренде.
Мое эхо осталось позади, сбросив усталость строчками в открытки.
А жизнь можно резать как текст, кинопленку - на цитаты и кадры.