Хочешь, я расскажу тебе...

В моём мире снова льёт дождь. Фиолетовый, проливной. Асфальт сух, солнце светит и радуется, но это лишь снаружи. А внутри у меня боль и слёзы будоражат слух, разряжают гнев и рождают дождь.
Я вижу его абсолютно реально и разделить способен тонкие миры от привычного материального. Красота неописуемая, ирреальная. Боль сладкая. Отлив струй бордовый и оранжевый. Ты - холодный и уверенный. Вроде, отважный, но на деле - отваженный.

Ты хочешь рассказать мне об одиночестве? Хочется, знаю, поделиться, вылиться хочется. Ты долго один, ты тоскуешь и воешь… лицо в толпе ловишь. И чувства не скроешь.

Понимаю. Ты молод, горяч и… Сколько тебе, 21? И как давно вы расстались? Полгода? Да, это срок. Полгода без объятий, без тепла, без секса, без запаха её духов… Слышу плач.
Прости, наверное, я жесток. Твоё одиночество… в одинокости. С кем бы ты ни был, ты всё равно будешь чувствовать её. Ты устал и решил, что, наверное, любви не существует. Упал. Твоё сердце переполняет пустота безысходности и отчаяния. Любая другая – не та. Из пустотности изваяние.

Полгода. Нет, конечно, я не делаю из тебя страдальца. Но не за тем ли ты начал этот разговор, чтобы поделиться страданием? Что ж, я разделяю его с тобой. «Сострадание» - так это называется. А цветное рыдание с неба срывается.

Я вижу в тебе высокомерный цинизм умудрённого опытом человека. Сколько тебе, 21? Да, это срок. Но срок эфемерный. Пожалуй, ты имеешь право думать, что знаешь всё. Думать – да, но знать… нет.

Хочешь, я расскажу тебе, что такое одиночество?

Одиночество – это факт. Твой факт – это полгода. Мой – жизнь.
Бьюсь об заклад – ты не знаешь, что это и каковО. Тридцать лет одиночества. Тридцать лет исканий. Научившись видеть насквозь, проникаю в людей, как рентген, познавая их души и ткани. А узрев в них себя, трепещу и ищу, и ищу, и ищу… Много было обид и отчаяний, очаровывания, душевный чаяний и молчание… долгие-долгие годы молчания.

Моя девушка, моя женщина, моя судьба, моя душа и муза. Одиночество может стать грузом, а может – свободой. Я обещал найти. Неоднократно проходил сквозь роды. Найти, значит, не просто встретить, но ещё и узнать, вспомнить, почувствовать. Я не имею понятия, кто она, сколько ей лет и как выглядит. Но чувствую постоянно. Я помню, как обещал в одном из последних воплощений ей…И я ищу многие жизни, ищу исступлённо и преданно, как окаянный в бурном течении, чтобы снять заклятие разобщения.

Помню, как однажды прожил мимо, не узнал, не признал, не понял. А она была рядом, но так же неуловима, как призрак. Тоже не узнала. Лишь задумалась на мгновение. А теперь вот томлюсь от жажды и собираю пощёчины от женского мира. Их так много уже, что о щеки можно разжечь пламя или взорвать прикосновением мину.

Правда в том, что я никогда не бывал одинок. Рядом внутри всегда как минимум есть Бог. И как максимум – Бог.

Одиночество – это факт, одинокость – состояние. Ты давно пребываешь в одинокости как в страдании. Ты вошёл в него раньше, чем остался один. Поменял на обиду сияние. И теперь, когда факт подтверждает состояние, состояние усугубляет факт. Ты мешаешь их воедино и всё ещё врёшь, что состояние – это следствие.
Любовь – сакральная субстанция. Ей не нужны условия и соответствия. А бедствие – лишь в самом состоянии бедствия. Никто не одинок, когда един.
Ну как, ты всё ещё переживаешь, что один?
Прости за нотацию. Дело, разумеется, не в возрасте. Не в биологическом, во всяком случае. Сколько тебе? Ах, да – 21.

Фиолетовый ливень хорош. Мрачное небо рождает дрожь. И в этой тряске, в этой природной судорожности проступает скрытая ложь о твоём одиночестве сквозь поры кожи. И смываются чувствами искорёженности. А открытое сердце становится чище, дороже.
Ты говоришь, что повидал на этом свете разного, что опыт жизни твой огромен до ужасного. Ты хочешь рассказать мне о войне чего-нибудь больного, мразного… да вот напрасно.

Хочешь, я расскажу тебе о войне?
Ты не знаешь её такой. Ты говоришь, что горе пил, целовался с тоской, что видел смерть, что друзей хоронил. Я хороню их каждый день. Каждый….Божий….День. Я прощаюсь с ними, умирающими для любви, засыпающими вечным сном холодности, в безразличии и отсутствии чувств, в бесконтрольности и злобе. Я устал от постоянных похорон… ещё в молодости.
Моя душа плачет. Мой дух скорбит. Моё тело содрогается от боли. Мои глаза полны слёз.
Можно иначе, но щит мой пробит, а от меча кровавые мозоли. И терзает пагубный вопрос:
«А всё ли сделал я, что мне по силам?». И от того сомнения грубы, что выжили не все, кто сердцу милы. В старении страдания глупы… и всё же тянут жилы.

Ты думаешь, что самое страшное знаешь? Ты не знаешь и крохотной части. От ответов сбегаешь. Война во внешнем мире - отражение войны внутренней. Рукопашная углов и стен в квартире. Когда она начинается здесь, в материальности, значит, та первичная война уже проиграна: от ощущений до ментальности. И не кем-нибудь, а лично тобой, проиграна каждым, кто оказался вовлечённым в этот смертельный круговорот. Незримый бой с самим собой, как будто глаза с веком. Сколько ненависти должен был выблевать ты, чтобы суметь убить живого человека?! Сколько ненависти должен был ты накопить, чтобы захотеть убить человека?!

Ты хочешь войны! Я расскажу тебе войну! Погиб внутри – погиб снаружи, впустил в любовь убийства стужу - заморозил, засЫпал камнями душу. Стал калекой. Слушай!

Я стою посреди бескрайнего поля с автоматом веры в руках и понимаю, что больше нет меры терпения, что мечты сражены оцепенением. И во всей этой бескрайней чистоте нет чувства вины от горизонта до горизонта и нет ни одной живой души, кроме меня. Ни одной! Я смотрю в синее безоблачное небо, и оно сереет у меня в глазах. В этой серости человеческий прах.
- Дыши, - говорю себе, - дыши!

- Как же ты можешь допускать всё это?! – кричу я в небо ЕМУ. Бунтую в истерике и спрашиваю:
- Почему? Почему ты оставил меня в живых?! Чем я лучше других?!
Я, наверное, псих.
Нет, я такой же, как все… по уму. Я – плачущий убийца. Я – раскаявшийся злодей. И я просто люблю… очень сильно люблю людей.

Я хотел вспомнить всё, и не жалею об этом. Я готов взять на себя ответственность за всё, что сделал в этой жизни вольно и невольно, и за всё, что творил во всех предыдущих воплощениях. Я готов нести свой крест добровольно. Готов исполнить своё назначение. Я знаю, ты веришь в меня, Господи! Я вижу, как ты любишь меня! Я вижу свет твой. Чувствую Гения. Слышу участие твоё. Я не хочу воевать в Гетто! Я слишком много ненавидел в прошлых жизнях (в чувствах, в действиях, в эмоциях, в мыслях). Моя война отныне – истина любви и света.

Мы все рождённые на этой планете, изначально несём печать завета – несём свой крест. Даже, если не верим в это. Не осознаём, но иногда всю жизнь висим на нём, казнимые, распятые. Ранимые дети цивилизации пятой. Может, хватит боли? Мы войны нахлебались с солью. Довольно висеть на кресте в противлении издыхания, пора с него сойти и принять назначение как дыхание.

Говоришь, что я брежу? Хочешь доказать мне свою правоту? Зачем? Значит, ты уже начал воевать со мной. Зачем?!?!
Зачем глаза свои злостью режешь? Мой дождь колюч на клевету и пустоту.
Что, нравится предавать себя войне? Нравится предавать себя самим фактом войны?! Что ж, воюй. Иди ко мне. Я выслушаю. Стерплю. Приму. Полюблю. Направлю. УжЕ.

Посмотри в этот дождь. Окунись в эти строчные плети. Они хлещут выборочно, но сплошь. И твоя застарелая ложь о войне не спасает от смерти. Ты давно… так давно её пьёшь.

Ты спрашиваешь, о каких таких прошлых жизнях я говорил? Неужели я сказал так? Неужели я сказал это вслух? Вот дурак. Да нет никаких прошлых. Откуда вдруг? Она одна. Она называется «сейчас». Просто ты многое забыл из этого «сейчас», потому что больно это – помнить всё. И в этой боли страшно расслабиться, страшно сказать «хочу». А я помню. Но обыкновенно молчу. Лишь сейчас в фиолетовом этом потоке безводном ты глотаешь просвет, ну а я излучаю свободу в явленье погодном.

Хочешь рассказать мне о любви.
Приятно. А умеешь ли ты любить? Умеешь ли ты любить так, чтобы тебя захотелось слушать, любить так, чтоб согрелись души, чтобы захотелось дышать этим чувством вместе с тобой? Что, отбой? Или снова в бой?
О любви я и сам расскажу тебе так, чтобы было понятно. Логику любой объяснит, конечно. Только нужно ли?
Но саму ЛЮБОВЬ я могу слушать и слушать, и слушать, и слушать…вечно.