Нежданная встреча

В конце сентября меня пригласили съездить в Кенозеро.  Ничего неожиданного поездка не предвещала: экскурсия на теплоходе с выходом на острова. В Кенозере я бывала уже не раз, но в летние месяцы. Увидеть озеро в пору золотой осени?..  Огромное озеро, глубиной от 70 до 120 метров… Оно и летом сказочно красиво, не оторвёшь глаз, а сейчас… И я, конечно, согласилась.

Воскресное утро выдалось хмурым, и я с тоской думала, что хорошие снимки, наверное, всё равно не получатся, еду я зря, а воскресенье можно было бы провести иначе: дел порядком накопилось. Разве что развеяться – засиделась я дома…

Спустя час с небольшим мы добрались до визит-центра Кенозерского национального парка в Вершинине. Дождавшись экскурсовода, погрузились на теплоход и отправились в путь. Пока стояли на берегу, солнце, скупое, неяркое, осеннее, лишь чуть-чуть проглядывало сквозь тучи. Но как только отошли от берега, оно вылезло из-за облаков, и всё преобразилось.

Мы ахнули. Где она, та скромная северная природа? Ни тени увядания и тлена. Острова, мимо которых мы плывём, - а их на Кенозере около семидесяти – отражаются в воде, и она становится красной, оранжевой, золотой  – попеременно. Ни ветерка, ни волн. А теплоход подходит уже к одному из самых больших островов – Медвежьему.

Можжевельниковая аллея – её я запомнила с первой поездки сюда. Можжевельник на севере – обычно небольшой кустик, а здесь –  дерево, до 7-8 метров высотой, и не одиночное дерево, а целая аллея. Вместе с вольными туристами из Москвы и девушками, занимающимися скандинавской ходьбой – они ищут здесь свою группу, на одном из островов у них занятие, проходим по аллее, спускаемся вниз, к озеру. Там нас ждёт теплоход, обогнувший мыс порожняком.

Плывём в деревню Зехново, самую близкую к тем местам, где когда-то жили мои родители.  Три моих брата родились здесь, в Кенозерье. Здесь родилась и умерла маленькой сестра Светлана. Таня, моя старшая сестра, тоже по сути кенозёрочка – семья перебралась в Кеноречье за 19 дней до её рождения. Летом я уговаривала братьев и сестру съездить вместе в эти края, но у всех дела, заботы… Что же меня так манит сюда? Может быть, то, что с детства я слышала восторженные рассказы родителей о здешней рыбалке, ветрах, гостеприимных и бесстрашных кенозёрах.

«В моём классе были два парня. Мать их каждый день привозила на лодке в школу за несколько километров. Я ей говорю: «Ветер вон какой, не вози». А она мне: «Зинаида Александровна, а как же иначе смелость в них вырабатывать?» - вспоминала мама.
И мама, и бабушка сыпали поговорками, распространёнными в Кенозерье. «У бога дней не с решето», - утешала меня мама, видя, что я не успеваю закончить какую-то работу. И добавляла: «Кенозерские старухи так говаривали».
Бабушка, поссорившаяся с кем-то из соседей, вздыхала: «Правду говорили, не корми кенорецкого мужика, а корми кенозерскую собаку».
Братья в шутку называют до сих пор друг друга «кенозерскими водохлёбами» - любят попить чайку.
Семь лет жизни нашей семьи связано с озером…

Зехново – одна из деревень Ряпусовского погоста. Прежде всего, идём к часовне Иоанна Богослова. Вообще, часовень в здешних деревнях много, до революции, говорят, их  было 66. Сейчас, конечно, меньше. Здесь, в Кенозерье, находится и самая маленькая часовня в России, куда можно войти только на коленях. Её мы увидим позже, близ деревни Тырыщкино.
 Слышу слова экскурсовода: «У здешних жителей была принята не общая молитва в храме, а уединённая. Она считалась важнее».  Да, и в моём Кеноречье тоже почитают часовни. И мы с бабушкой как-то побывали в одной из них – на Грузилихе.
Вспоминаю, что давно уже не была в храме. Около года. Не могу молиться, мешает что-то, не могу со всеми. А здесь?..

Входим, наконец, в часовню, девушка-экскурсовод знакомит нас с её смотрительницей. Мы поднимаем головы, разглядываем «небеса». Моя соседка просит: «Сфотографируй». Мне отчего-то неудобно снимать здесь, но всё же я делаю несколько фотографий. А смотрительница часовни, Анна Александровна, рассказывает:
– В войну к нам в деревню прибрёл вражеский лазутчик. Германский. Фронт-то здесь близко был (Карельский фронт – О.К.), он, видно, от своих и отбился. Вылазку делали. Отбился и оголодал. Идёт по деревне, хлеба просит Христа ради.
– Он что, на русском языке просил? – перебивает её одна из женщин.
– Ну да, на русском,  –  как о само собой разумеющемся, говорит Анна Александровна. – И у храма преклонил колени. Долго молился Иоанну Богослову. Мы подумали-подумали, да и накормили его. А в соседней деревне, в Спицыне он был – там его прогнали. «Война, говорят, а ты просишь. У нас и так ничего нет у самих». Вот он ушёл, а на другой день самолёт летит фашистский. Низко, над самым куполом Иоанна Богослова. Пролетел и качнулся, будто поклонился Иоанну. И полетел к Спицыной. И бомбы на неё сбросил, и поле зажёг, и в деревне в нескольких местах горело. Мы тушить бегали. Вот как бывает. Нас за милость, что хлеба ему дали, не бомбил, а их бомбил…
– Вот гад какой! Его накормили, а он ещё бомбы бросил! – негодуют женщины.
Старушка не поддерживает их негодование. Для неё важнее, видимо, мысль, что на милость враг ответил милостью.
– Это ещё что! – встревает экскурсовод Марина Гусева. – Вы спросите о неразорвавшихся бомбах.
– Что, и такие были?
– Были, голубушки, – продолжает Анна Александровна. – Две бомбы не разорвались. Одна упала в залив, а другая – на поле. Вот мы и думали, как её убрать. Пахать надо. Жёнки попробовали вытащить – не могли.
– Вытащить? – ахают все.
– Ну да. Не вышло. Что делать? А через день председатель приехал. «Где, говорит, бомба?» «Тут была». «Где?» «А мы её запахали». Он и рукой махнул.
– А сейчас она где?
– Да так и заросла…

 Вот она, война, опять рядом, только руку протяни… Все стихают, поражённые. Я смотрю на иконы, свечи, «небеса», и неожиданно начинаю молиться. Открылось сердце…
Чуть позже, на окраине деревни, прильну и к священной сосне – попрошу здоровья и себе, и близким. И дальше, по всей кенозерской земле, буду беззвучно просить у неё и у Бога прощения за то, что уехали отсюда и не знаем теперь, где могила Светы. И за то, что ни разу не ставила свечу в память сестры. И за то, что живу не так, как надо бы… И за многое другое, за что и каждый из нас, наверное, может прощения попросить…

А на выходе из часовни меня ждала нечаянная радость. Решившись, подхожу к старушке-смотрительнице. Ей 85. А вдруг?
– Вы не помните моих родителей? Они работали здесь, в Ряпусовской школе.
– Как фамилия-то?
– Корзовы…
Её глаза светлеют, она шепчет:
– Зина…Володя…
Это имена моих родителей.
Ласково, с любовью она смотрит на меня:
– Вот кого Бог привёл… Слава тебе Господи, дожила.
Глаза её светятся. Может быть, это только воспоминание о молодости – маме моей сейчас было бы 84, отцу – 90.

Я не расспрашиваю её ни о чём. Мне достаточно и того, что моих родителей помнят там, где они жили и работали в пятидесятых годах прошлого века.
Хотелось бы, чтобы и меня спустя такое время помнил хотя бы один человек на земле…