Вождямцикл

                На заре Советской власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был непрост…

             Л е н и н.

Во главе, конечно,  -  Ленин,
Как юрист, вес не имел.
Гастролер – подходит термин,
Лондон, Рим, Женева с Веной,
Да к тому-же и сидел.

Может быть немного с Веной,
Я конечно и загнул.
Ну, а если пиво с пеной,
Деньги, слуги, быт отменный,
Он забрался бы в Стамбул.

И позвольте вам напомнить,
Он в Германии бывал.
И тандем двух немцев вспомнить,
С бородой, легко запомнить,
Что писали «Капитал».

Был спецом по загранице,
И психолог хоть куда.
Понял: надо быть не в Ницце,
Не лягушки есть и пиццу,
А скорее рвать сюда.

После шалашей и тюрем,
В Совнаркоме первый пост.
Хоть пока не признан миром,
Да и лоб не мазан миррой,
Был Ильич совсем не прост.

Он решил с народом русским,
Провести эксперимент.
Вкупе с капиталом прусским,
Что привез по рельсам узким,
Подложить нам – экскримент.

В слове том души не чает,
То известно всем давно.
Сам себя изобличая,
Многократно замечает,
Интеллигенция – го-но.
Быдло – был ярлык народа,
Он Ульянову знаком.
Братство, Равенство, Свобода,
Вот девиз октябрьский года,
Развевался кумачом.

Этот лозунг красной масти,
Он использовал, как мог.
Сам сыграл на низкой страсти,
Захотев огромной власти,
Да простит Иуду Бог.

Хоть Всевышний и прощает,
Иногда и воздает:
Руки, ноги отнимает,
Слова ясного лишает,
Лечь в могилу не дает.

Гений новоиспеченный,
Целым миром обличенный,
За вред народу причиненный,
Получил за все сполна.
Помещен лежать красиво,
Многим непонятно сие,
Все простит ему Россия,
И наверно тем сильна!
                На заре Советской власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был непрост…   


                С т а л и н.
Были нитки разноцветны,
И клубок был невелик.
Но тогда уже заметно,
Хоть держался неприметно,
Один очень хитрый лик.

Образован был начально,
Еська был семинарист.
А потом бандит легально,
И как-бы не было печально,
Получился – атеист.

Он обличием менялся,
Был для нации отцом.
И хоть как не назывался,
Но при этом оставался,
Палачом и подлецом.

И неясно нам доселе,
И осталось как вопрос:
Как друзья у Кобы сели?
Связи,явки полетели,
Кто-же написал донос?

Как и всякий уголовник,
Убегал из ссылок он.
По призванию – разбойник,
А в последствии законник,
Он плевал на тот закон.

И потом уже у власти,
Столько Сталин натворил.
Сделав дырки белой касте,
Он в порыве южной страсти,
Как клопов, людей давил.

Утверждают, что он «шизик»,
Вялотечно, но болел.
Может он еще и физик?
Прокурор, философ, мистик?
Жить всем долго не велел.

И ночами, забавляясь,
Он, жены своей вассал.
Хлебом за столом кидаясь,
Как со шлюхой обращаясь,
Приговор ей подписал.

По природе – горец гордый,
Властен и честолюбив.
Мог потыкать о стол мордой,
Расстрелять рукою твердой,
Или пожалеть, убив.

Из России жилы вынув,
Он германцу долго льстил.
В жернова войны закинув,
На людей шинель накинув,
Он миллионы их убил.

Не потомкам в назиданье,
А уже, как в оправданье,
Я и мерзкому созданию,
Похвалу сказать-бы мог.
Отправляясь в царство мертвых,
Он имел в валютах твердых,
Смену кителей затертых,
Да пару юфтевых сапог.



                И в зенит Советской власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был непрост.
 

          Х р у щ е в.

Годы шли, цвела ракита,
А клубок полнел, худел.
(Оставляя тонкость быта),
Дело в том, что наш Никита,
Мог остаться не у дел.

Лихо Берию задвинув,
Жуков, молодец, помог.
И остатки страха скинув,
Шляпу посильней надвинув,
Высший, власти взял порог.

И на съезде, как в «малине»,
Где усатого добил.
Как он правил в Украине,
Киеве, Сумах, Хотине,
Он признаться им забыл.

Зная силу предыдущих,
Стал он топать и кричать.
Но он ел с руки дающих,
Был в толпе шутов снующих,
Как он мог изобличать?

Больше всех в вину Хрущеву,
Ставлю я Голодомор.
Да еще, когда готовый,
И заранее суровый,
Он подписывал приговор.

Его часто заносило,
Был упрямым, как осел.
И конечно всех бесило,
Когда он показывал силу,
И ботинком бил о стол.

Было время, потеплело,
Все вздохнули – молодец!
И писали, рисовали,
Но чего ни как не ждали,
Под бульдозер – и конец.

Чтобы управлять Россией,
Был он сер и простоват.
Но, пора сказать спасибо,
Когда в тот Карибский кризис,
Не ударил он в набат.

Находясь уже в отставке,
Он Высоцкому сказал:
«И на выставках в их давке,
Я, как слон, в посудной лавке,
Только виду не казал».

Соревнуясь с тем и этим,
Он как будто отупел.
А народ вдруг став поэтом,
(Ситца прикупив при этом),
Про него частушки пел.

Коронуясь-же на царство,
Отвечай за государство,
Или жизнь твоя мытарство,
Мигом голова слетит.
В каждом деле знай границу,
Хочешь, сей себе пшеницу,
И в руках держи синицу,
А журавль пускай летит.


                И в зенит Советской власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был не прост…


                Б р е ж н е в.

Но года летят, и что-же?
Изменился ниток цвет.
Больше стало красной пряжи,
Нету белой, охры, сажи,
А клубку полсотни лет.

У руля стоит «бровастый»,
(Партия таких плодит).
Может он не головастый,
Но воспитан и грудастый,
Да к тому-же не бандит.

Я конечно извиняюсь,
Что параметры забыл.
Вес не знаю, в этом каюсь,
Ну, а что груди касалось,
Очень важный фактор был.

Поясняю, кто не в теме,
Чудо времени того.
Орденов такое бремя,
Нужны площади и время,
Чтоб повесить на него.

Но забудем о наградах,
Что висят из ряда в ряд.
Путь России весь в преградах,
Стройки, сроки, передряги,
Не страна, а стройотряд.

Если партия просила,
Отвечал генсек ей – Д А М.
И была в России сила,
Хоть с трудом, но выносила,
Долгострой с названием – Б А М.




Брежнев со времен ГУЛАГА,
Уяснил один секрет.
Что не нужен суд в Гааге,
Нет проблемы, нет мороки,
Если человека нет.

Было так в его правленье,
Аа… сказал, не скажешь Бе…
Получить благословенье,
Чтоб без всякого сомненья,
Нужно было в КГБ.

Обладал большою силой,
В СССР военный стан.
Он тогда с улыбкой милой,
Без напрягов и усилий,
Ввел войска в Афганистан.

Сколько слез, и сколько боли,
Для солдатских матерей.
Сколько сгинувших в неволе,
По какой-то барской воле.
Что, Ильич? Не жаль парней?

И уже к концу правленья,
Как герой из сочиненья,
Маразматик без сомненья,
Жалость вызывал Ильич.
Было выгодно наверно,
Без партийного гоненья,
Лизоблюдов окруженью,
Что генсек – ходячий спитч.





                На закат Советской власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был непрост.


        Г о р б а ч е в.

Среди нитей однотонных,
Что разнятся толщиной.
Быть в числе мужей законных,
И ничем не обделенных –
Счастье выпало одной.

Жить-бы, жить ему в Привольном,
И встречать-бы там рассвет.
Нет-же, блеск первопрестольной,
Лампы был, сильней, настольной,
Ослепил и застил свет.

В МГУ сумел пробраться,
И науку постигал.
Не умел дерзить и драться,
Пить вино и женихаться,
Книги умные читал.

И отсюда рост карьеры,
Начал Миша Горбачев.
Он не брал больших барьеров,
Не пускал коня карьером,
Слушал лекторов – чтецов.

И Андропов и Черненко,
Тут понятно , кто и как.
На тот свет ушли в отставку,
Понял: надо делать ставку,
А нетто растащат банк.

Перестройка – это слово,
Многим в сердце отдалось.
Первое – оно не ново,
А второе – не сурово,
Что хотелось – не сбылось.




Призывал с трибун словами,
Как юрист, блюсти закон.
Помирить овец с волками,
И на равных с мужиками,
Говорить пытался он.

И скажу я вам ребята,
Скользким был он, как налим.
Речь его витиевата,
(хоть сыпал цифры,фразы, даты),
Да к тому-же – подхалим.

До того, как осудили,
Горбачевский тот УКАЗ.
Мы людей в толпе давили,
И лозу с плеча рубили,
Невеселый, вообщем, сказ.

Факт Чернобыля конкретно,
Дал понять – нельзя молчать.
Смерть людскую незаметно,
Прятать в папке «сов.секретно»,
С этим всем, пора кончать.

У тебя холуи были,
Что тебя и пост любили.
Прогибались и служили,
Как и сам, ты, наконец.
Вся партийная элита,
Знать тобою мало бита,
Быстро убегает свита,
Коль хозяину конец.



                На поминках старой власти,
                Клан вождей был разношерст.
                Были люди разной масти,
                Разной нации и страсти,
                И клубок тот был не прост.


       Е л ь ц и н.

Снова стал клубок меняться,
Появился новый цвет.
Как-же нитке называться?
Демократией прозваться?
Да такого цвета нет!

Ещё, будучи студентом,
Ельцин был самолюбив.
Комсомол был только стартом,
И успех занятий спортом,
Записал он в свой актив.

По специальности – строитель,
Мог-бы строить нам жилье.
Но в горкомах и обкомах – небожителей обитель,
Подвизался устроитель,
Там, где сплошь одно жульё.

Секретарь обкома первый,
Свердловчанам – царь и бог.
Не щадил чужие нервы,
Но красным был, как бубны, червы,
А иначе он не мог.

В златоглавой окопавшись,
Чуя ветры перемен.
С Горбачевым пободавшись,
А потом на танк взобравшись,
Стал наш Ельцин – супермен!








В Беловежской Пуще смело,
Он, что надо, подписал.
Соперника убрав умело,
Взялся наш Борис за дело –
Россию топором тесал.

Чтоб пойти ва-банк с картями,
(ради правды рад признать),
Где шестерки с королями.
Надо Игроку с властями,
Свой народ неплохо знать.

Президент всея России,
Много обещает он.
Жестко, говорил, красиво,
Как обустроить в жизни сие,
Хоть и пьет, а все-ж умен.

И в ближайшем круге верных,
От охраны до жены.
Много было псов неверных,
(да и как везде наверно),
Нету в том его вины.

Для России сделав много,
Президент был не пророк.
Не судите его строго,
Шел  народ его дорогой,
Получив большой урок.

Сидя на вершине власти,
И в погоду, и в ненастье,
Испытавши это счастье,
Человеком будь всегда.
Будешь понят ты народом,
Но дифирамбы петь удодом,
Политическим уродам,
Ты не вздумай никогда.