По Кругу. Ла-Манш

                29 Апреля  2013

НАВСТРЕЧУ
               

        Купив билет на скоростной поезд Лондон-Париж, я отправилась на железнодорожный вокзал, станцию Святого Панкратия. В огромной зале было много народу, суета, дети спешили в Парижский Disney Land, взрослые по делам, я - навстречу неизведанному.

        Скорость сужает пространство. Из страны в страну - два с небольшим часа и вся недолга.

        Паспорта проверили бегло, спросили откуда, куда, зачем и когда назад, на родину. Самое главное в поездке  - обратный билет, ибо при каждом удобном и неудобном случае тебя спросят: “Когда назад?!” Я пошутила: “Много ли американцев просят полит убежища?” Шутку не оценили, доброго отдыха, тем не менее, пожелали. Я оценила английскую вежливость позже, во Франции.




ТУННЕЛЬ

        Сев в просторное купе с мягкими креслами, я выложила записную книжку на столик, достала ручку, но, в мгновение, поезд тронулся и будто взлетел на воздух. Заложило уши, поезд ушел в туннель, вглубь, под Ла-Манш.

        Мне вспомнился Дюрренмат, которого переводила Инка в нашей коммуналке, в Москве, я тогда не понимала о чем этот рассказ, он так и назывался “Туннель”: «Итак, мы сидели в своих купе и еще не знали, что для нас все уже потеряно, <...> еще ничего не изменилось, а ведь это только казалось, мы уже неслись в шахту, на глубину, мы уже мчались в пропасть». Да… по Дюрренмату -  всё хаос и случайность, а мы все, “образно выражаясь, пляшем на вулкане”.

        Глотая воздух, скорость и страх  - надо мной толщи воды, подо мной недра земные - я вглядывалась в темноту окон. Всего несколько минут, около получаса, и мы взлетим над проливом, выстучим на поверхность, а там солнце, небо, и, совсем скоро, Франция.




О-ЛЯ-ЛЯ

        - О-ля-ля! - восклицает маленькая чернокожая девочка.

        Мать не обращает на нее внимания, она занята макияжем и закруткой и без того закрученных в пружину волос. Девочка поет песенку на французском, целый час поет, потом плачет. Мать дает ей соску. Больших развлечений у нее нет. Ни карандашей, ни игрушек, ничего. Решившись пройтись, девочка резво бежит в конец вагона, прячется за сиденьями, разглядывает пассажиров.  Мать, обнаружив пропажу, бежит за девочкой, шлепает ее, тащит, плачущую, назад, выдает соску, и снова берется за косметику. “Свет мой зеркальце, скажи…”  Зачем ей эта девочка?




НОВОСТИ

        За столиком я не одна, ко мне подсела филиппинская семья. Путешественники очень вежливые и разговорчивые. Узнаю последние новости: карманные воришки в Лувре! Сотрудники устроили забастовку, музей закрыли на несколько дней. О, Франция!   Сумочки надобно прижимать к телу, а лучше всего вешать под рубашку маленький кошелек на веревочке - чтоб не увели деньги и документы. Опасно разговаривать с уличными артистами. “Даже с теми, которые поют?”  “Особенно с такими. Они часто кооперируются с ворами”.

        “Недурные водевили сейчас даются на театре. Глаз да глаз!” - вспомнила я “Малолетнего Витушишникова”. (Тынянов)



ШУМ

        Итальянка с дочерью из маленького городка (где-то в Техасе) присоединились к разговору: “А вы знаете, что завтра Лувр закрыт? Первого мая все закрыто. Безобразие, мы потеряем целый день, ничего не успеем посмотреть. Почему нам не сообщили заранее? Обманули, не предупредили. А цены, знаете какие цены заломили за поездку?! Мы этого так не оставим. Разберемся еще с этим агентством”, итд., итп.

        Голос был пронзительный, итальянка не унималась, все говорила и говорила, ей вторила дочь, возражая, стыдясь маменькиных излияний и несовременных взглядов, глубоким басом излагала свою версию парижского устройства, в котором и вовсе нет ни воров, ни уличных актеров, ни, впрочем, выходных, а праздники там каждый день и все открыто, все решительно открыто и в праздники, и в выходные, все говорят по английски и, вообще, в путеводителе сказано…

        Было шумно от ахов, охов, обсуждений, вздохов. “О-ля-ля”, - вновь послышалось сзади… Я прикрыла глаза, уши прикрывать было неудобно.




ЗАЧЕМ

        "Ipad!" - подумала я, послушаю что-нибудь, какую-нибудь “La Vie En Rose”. Но ничего не вышло, разрядилась батарейка.  Я открыла дневник, попыталась было записать что-то, перестала писать ручка.

        Я встала и направилась в вагон-ресторан. Купила кофе и croissant. Кофе был тяжелым как ртуть, croissant жирноват, мне не понравился. Наверняка мы все еще в Англии, подумала я.

        Увидев свободное место в другом, полупустом вагоне, я села к окну, тут поезд вынырнул из туннеля, солнце осветило зеленые равнины, от горизонта до горизонта - долго, бесконечно тянулись поля. Около двухсот двадцати лет назад молодой Карамзин, путешествуя, кажется тоже удивился Французской равнине: “Вчера ввечеру спустились мы в пространные равнины. Я почувствовал некоторую радость. <…> вид плоской земли был для меня нов."  Франция, - поняла я.


        Как удивительно зелено, свежо, безоблачно и... ровно! Если бы французы считали землю плоской - я бы не удивилась.

        Через некоторое время появился индустриальный пригород, одинокий, знакомый “как везде” захолустный пейзаж.

        Поезд остановился. Пересеченный Ла Манш остался где-то там, в небытие, в нереальности.

        Мы приехали.

        Нас провели какими-то задворками к бетонному тупику и мы битый час ждали багажа. Парижа нигде не было видно. Лишь серые вагоны с оранжево-розовыми дверьми и зелеными листьями с буквой Т. Ярко и несуразно - граффити Bon Voyage!

        И все-таки эта мысль посетила меня: “Зачем я здесь?”



ПАРИЖ

        Нас долго вели каким-то узким ходом (похоже на колодец, - подумала я, - вернее на туннель, да-да, снова туннель, будто покидаешь сей мир и не известно, что ждет впереди) Наконец, появился свет, мы вышли к улице, где нас ждал… Париж!

        Солнечный, теплый с белыми облаками, гудящими сумасшедшими мотоциклами, ландышами, каштанами, запахом boulangerie(булочной), кривыми улочками, маленькими двориками, цветочными горшками на окнах высоких домов, с круглыми серыми крышами - будто императорскими шапками.

        Вот они, золотые фонтаны, площади, закоулки, цветочницы,  киоски с горячими crepe pomme, музыка, музыка парижских уличных музыкантов. Ла-ла-ла -ла - поет гармоника.

        Сена, вечереет, катер на реке, а на катере я…

        Эйфель светится будто рождественская ёлка, а за поворотом черный от времени Нотр Дам.

        Мелькают сады, цветущие дерева, будто больные артритом узловатые платаны.

        Светятся золотые купола, чернеют решетки, пестрят книжные магазины, кафе, столики на улице, болтают парижане за чашкой кофе.

        Гордая Сорбонна, где когда-то училась моя прабабка машет мне крыльями.




МОНМАРТР

        Ступени вверх, вверх, почти в небо - зеленые лошади, запах Византии, белая базилика, купол -- тяжелый и летучий Сакре-Кёр - Святое Сердце.

        Я сижу на Монмартре, высоко на горе, с давним другом, мы пьем дешевое Бордо, меня рисует остроносый парижанин-художник, а я рисую его, мой друг смеётся, а перед нами, как на ладони - в серой дымке Париж.

        И какое-то немыслимое волнение, жжение, ощущение deja vu и нереальности одновременно охватывает меня. Париж выжигает свою печать в моем сердце.



                апрель 29 - май 2, 2013
                елена нижний рейн
                лондон-париж франция


КАРТИНА: РЕНУАР, ОГЮСТ. БАЛ В "МУЛЕН ДЕ ЛА ГАЛЕТТ". 1876. МУЗЕЙ Д'ОРСЭ