Вопрос ветерану

   Во время встречи ветеранов нашей артиллерийской бригады в Курском кулинарном техникуме в 1978 году, мы проводили с учащимися техникума «уроки мужества». Когда я на таком уроке рассказывал о боях в Берлине, одна девушка задала мне вопрос:
   - Какие чувства были у вас, когда вы подошли к городу Берлину?

   Конечно, через тридцать три года после войны можно поговорить и о высоких солдатских чувствах, которые я должен был, по мнению той девушки, испытывать перед этим городом.  Теперь можно с  уверенностью на лице рассказывать о том, что наш солдат, подойдя под руку со смертью до Берлина, испытывал совсем иные чувства, чем солдат, так же дошедший до  Праги или Будапешта.

   А тогда? Что тогда, оказавшись на окраине этого, ощетинившегося тысячами орудийных и танковых стволов, города мог испытывать двадцатилетний солдат, который ещё три года назад сидел за школьной партой? За деревенской школьной партой, которая и на парту не была похожа. И вот стою я, пятидесяти - трёхлетний ветеран, перед семнадцатилетними девушками и думаю уже не о войне, а о тех девушках, которые сидели вместе со мной, ещё не зная слова «война».

   Четыре девушки с моего класса, как началась война, поступили в училище медсестёр, с войны вернулись только две, одна из этих двух, после длительного лечения, домой вернулась инвалидом. Но эти мысли заняли тогда у меня всего насколько секунд, и говорить я должен был тогда совсем не о том, о чём подумал. Я должен был рассказать девушкам о своих чувствах, которые были у меня тридцать три года назад, когда я был на окраине Берлина с автоматом – ППШ, (Пистолет-пулемёт Шпагина). 

   Конечно, я тогда говорил тем девушкам то, что и должен был говорить. О гордости за свою родину, о силе нашей армии, о героизме наших солдат и, в первую очередь, о патриотизме, так как основной задачей этих уроков и было – патриотическое воспитание молодёжи. В нашем случае, патриотическое воспитание девушек Курского кулинарного техникума. 

   А всё-таки, что же я тогда мог чувствовать? Что передо мной сам Берлин, а не какая-то там Прага, не какой-то там Будапешт, и этим я должен был гордиться? Да плевать мне тогда было на тот Берлин. Перед нами, молодыми солдатами,  большущий чужой город, который нужно было завоевать, да ещё и быстро, так приказал сам Сталин. После боёв за города, не такие большие, как Берлин, мы недосчитывались многих своих товарищей, вот тебе и чувства.

    А когда ты хоронишь своего товарища, с которым час назад ел кашу с одного котёлка, то такие приходят чувства, что о них и писать не очень прилично. Правда, одно чувство запомнилось. Начался артиллерийский обстрел наших позиций. Если бы были в чистом поле или в лесистой местности, то мы бы спасались в окопах, воронках от взрывов бомб или снарядов. А наш взвод тогда располагался между двумя домами на асфальте, и командир взвода ст. лейтенант Гулуа скомандовал: «Все в подвал».

   Первое, что я увидел в том немецком подвале, был большой стол, а на нём много бутылок. Мне хотелось пить, а в моей фляге кончилась вода. Вот я и подошёл к тем бутылкам, да и не я один, посмотреть, нельзя ли ими утолить жажду. Но тут же мы услышали голос командира взвода: «Ничего не трогать, это может специально оставили, чтобы мы отравились».

   И мы все, конечно, после такой команды, только искоса смотрели на те, довольно красивые бутылки. А так хотелось узнать, какая в них жидкость. Но вскоре артобстрел закончился и мы благополучно вышли с того подвала и увидели во дворе, где мы несколько минут назад стояли, большую воронку. Вот и ещё один повод для «высоких» чувств от того, что ты находишься на окраине самого Берлина, с приказом: «Взять штурмом».

        27.09.2013

          Иллюстрация с интернета.