Рим. Травля

Она раскачивается из стороны в сторону не замечая, что сдирает кожу о ржавые прутья крохотного загона. Раскачивается медленно, как Старое Дерево, о которое трётся Семья.

Большое Тепло падает в траву. Много, много вкусной травы. Ещё не ушла вода и мягкие-с-зубами не караулят их детей у мелких луж. Хорошо. Вот Средняя подходит к Дереву — туда — оставляет свой след, вот идёт Чёрная — сюда — колышется Дерево. За ней подходит её маленький сын. Трется как мать. Дерево неподвижно, оно ждет. Однажды маленький сын заставит его покачнуться... Ковыляет Хромая. Она стара, стара почти как Дерево, но ещё может его покачнуть, а значит ещё не скоро им провожать её в долину... Будет много хорошей травы. Вместе.

Она раскачивается, раскачивается, раскачивается, по боку сочится кровь, не выдерживает железный прут, кричат... они...

...убили всех. Первой упала Чёрная, защищая сына. Хромая подставила бок, но с другой стороны ей в ногу впилась острая палка. Они рухнули вдвоём. Убить, затоптать, спасти, спасти, спасти маленького сына, бежать! Бежать... Бежать некуда, горит трава, она убила много, но их больше, двуногая стая вокруг, и что-то держит ноги, и некуда, и упал маленький сын... стонет Средняя, споткнулась её дочь...

Решетка поднимается. Она делает несколько шагов и стоит, раскачиваясь, не видя... В ногу впивается острое. Всё равно. Несколько шагов. Просто идти от боли... И вдруг — запах! Запахи... на двуногом много запахов смерти, на его шкуре которая — не его. И этот, ЭТОТ запах! Он — убил. Убил сына Чёрной, ставшего взрослым вдали от Большого Тепла и Старого Дерева. Далеко-далеко от долины, куда не дали уйти Хромой. Сильного, молодого сына Чёрной. Но они все — её сыновья.

Она не может больше видеть-внутри-себя. Красное заливает глаза. Гнев. Гнев. Гнев... Внутри, он поднимает её, несёт вперёд — на этого, только на этого, достать, успеть — поднимает на дыбы и рушит вниз, так, словно на убийцу падает вся Семья, и Старое Дерево, словно Большое Тепло рушится ему на голову и раскалывает, как голый череп гиены.

Она падет на колени. Они убили всех. Больше некуда. Больше ничего. Ничего.


Здоровенный серый матриарх, на которого возлагали столько надежд, пометавшись и убив Муция, рухнул на колени и подниматься не собирался.
- Баба... - в сердцах сплюнул Одноглазый и первым вонзил ей в шею копьё.