Бельгийские заметки. Лестница

- Путешествовать надо либо до детей, либо после - говорил ей муж.
И вообще, ты видишь, сколько у меня работы с Домом? Вот когда мы закончим тут всё и дети вырастут, тогда и будем путешествовать.
 
Она кивала и оглядывалась кругом... Дом был большой, недостроенный и пропитанный тем особым сумрачным шармом старины, которая всегда её притягивала - начиная с детства, с книжек Диккенса, старое издание, с картинками, - эти камины с дубовыми полками, увенчанными старинными, каминными часами, эти часы с боем, эти дубовые балки под потолком, потемневшие от времени... Триста лет назад в Доме был монастырь, а после жил бургомистр. Какие драмы разыгрывались в этих стенах, какие молитвы помнят эти своды, эти суровые стены. Да, стены уже другие, всё разобрано и снова собрано по кирпичику, но энергия-то осталась.

А в двух с половиной часах езды были Париж, Берлин, Вена.  Чуть подальше - Лондон, Венеция, Рим и Милан, Мадрид и Барселона. Можно сказать, за углом, были те пленительные города, о которых она раньше только читала и увидеть которые так мечтала.

И теперь она жила в сердце Европы, в лакомом Бельгийском королевстве, и эта крохотная страна так и каталась, как сыр в масле, на золотом блюде - между Парижем и Берлином.
Мужу однако это всё было по барабану! Он-то родился тут, и ко всему этому привык, и не возбуждался по этому поводу. Она-то думала, что он сразу после свадьбы повезет её в Париж или хотя бы по городам Бельгии. Ведь она же показывала ему свой город, в пору его жениховства! Но не тут-то было. Мужу достаточно было его собственного "домашнего королевства". Он как ходил до женитьбы по выходным с тележкой, перевозя кирпичи, так и продолжал. Как Наф-Наф из сказки "Три поросёнка". Только в сказках дома строятся быстро. А тут дело длилось и длилось, и растягивалось на всю жизнь. Как кум Тыква, по кирпичику в год.
Ну, и она тоже стала помогать в этом строительстве. Пока могла, потому что вскоре забеременела. Потом родились дети, а строительство всё длилось черепашьим шагом. И потихоньку она стала ненавидеть Дом... Ей казалось, что изо всех углов глядят на неё призраки прошлого - строгие монахини, настоятельницы, бургомистр и его чинная жена, и за что-то осуждают её - за ребячливость, за слабости, за тошноту и слезы по утрам.
Ей хотелось вырваться из этих стен. Прочь. Почему-то тогда ей казалось, что другие парочки только и делают, что путешествуют, и путешествуют! Она задыхалась в Доме.
Но тут она вспомнила, что такое же настроение у неё было в те времена, когда она жила дома, с матерью...
- Я чувствую себя, как в тюрьме - жаловалась она мужу.
- Тюрьма не снаружи, она у тебя - внутри - отвечал он ей.
Потерпи, мы достроим дом и будем путешествовать.

А Дом был всепоглощающим - ему требовались цемент, песок, кирпичи, доски и панели, черепица для крыши, паркет, новые окна, лестница на второй этаж, плитка во двор... Муж строил всё добротно, если мебель, так дубовая, если окна, так двойные, если пол, так паркет с подогревом...

Но проходили годы,  Дом строился так медленно, что стало ясно - это длиннее, чем жизнь человеческая. Чего я жду? - подумала она. - Что жизнь пройдет мимо, как сон, и я состарюсь здесь, так ничего и не узнав, не увидев?

 И она стала жить сама, не ожидая окончания стройки - нашла работу, такую, чтоб ездить, видеть людей, нашла себе занятия по душе, и по вечерам с удовольствием возвращалась в Дом, который больше не был ей недругом, а стал родным существом.

И вот когда наконец,  привезли и установили дубовую лестницу на второй этаж - с круглыми набалдашниками и фигурными перилами, она подошла, тихо погладила по перилам и шепнула Дому - "ну что, дождался, старина? А у меня - своя лестница. Её не видно глазу, но она есть. И я карабкаюсь по ней, как "тот самый Мюнхаузен" в последнем эпизоде фильма, когда они решили провести эксперимент - полет на ядре на Луну - для доказательства, что он настоящий Мюнхаузен.
"Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Вы слишком серьезны! Все глупости на Земле совершаются именно с серьезным лицом".