Когда болит сердце, рассказ

Шла последняя неделя августа, вечерело. Прибрежный песок меж водой и доцветающим лугом был уже не таким тёплым и сыпучим. От остова полузатопленной баржи уже тянулась по розоватой предзакатной воде довольно внушительная, припахивающая тиной и водяной прелью, остроклювая мрачная тень.
Заглядевшись на снующих у берега уклеек, Марина не сразу за-метила незнакомца, который, сбросив светлую рубашку и закатанные до колен брюки, с разбегу бросился в воду и, мощно загребая, поплыл против течения. Красиво. Но явно, не туда…
– Осторожнее! – не выдержав, вскрикнула она, – там, чуть правее, острая свая под водой!
– Понял. Отфыркиваясь, улыбнулся он, нырнул, и, сделав под водой кувырок, поплыл уже по течению. Вода была настолько прозрачной, что его ещё долго было видно.
– Вот, и нет лета… – вздохнув, поёжилась Марина.
Листья прибрежной ивы, свернувшись в сизые трубочки, обречённо шуршали над водой. Быстро темнело.  Купаться, кроме Марины, уже никто не решался. Никак не сохнущий купальник казался ледяным. Пальцы ног растопыренными паучками тут же зарылись в ещё тёплый песок. Марина укуталась в вязаную кофту до самых серо-зелёных глаз со слегка потёкшей тушью и, поджав колени, плотнее обвязалась рукавами, пытаясь хоть немного согреться.
– Полотенце опять забыла…

Он, наконец, выбрался из воды и присел в пяти шагах. Руки его заметно дрожали, нашаривая в рубашке сигареты. Мужчина попытался закурить, но зажигалка щёлкала впустую. И раз, и два…
 Марина достала свою и бросила ему на колени. Он благодарно кивнул и подсел ближе.
– Не помешаю?
– Да, нет. Сама курю понемножку.
– Холодная вода, правда? – слегка постукивая зубами, порылся он в полупустом пластиковом пакете, – а у меня тут –  для согреву, «Рябина на коньяке» и…             
         
  Марина невольно сглотнула, почти неприлично уставившись на слегка помятые столовские бутерброды с сырокопчёной колбасой.
– Я на курсах здесь, водителей тепловозов… – аккуратно разложив закуску прямо на своей рубашке, он, почему-то смутившись, отложил бутылку в сторону.
– Знаю, это там, у Каменного моста.
– Ну, да. Наши сразу после лекции – в гостиницу. Пьют черти, оттягиваются без жён, а я не любитель. Так, сладкого чего-нибудь, чтоб согреться… Сердце пошаливает. А сладенького хлебнёшь, словно теплеет в нём.
– Вам на вид и сорока нет, а уже – сердце?..
– Профессиональная болезнь. Почти у всех машинистов тепловозов такая, тепловоз-то – сердцем тянешь…
– Это как?
– А вот… – присел он на песок, подстелив под себя опустевший пакет, – представьте себе – ночь, смотришь вперёд, скорость бешеная, волочишь за собой сотни спящих людей, тысячи… Ответственность-то какая?! Тьма летит навстречу, бьёт в грудь… Холодно от неё, смертью веет… Ведь случись что, от тебя ничегошеньки не зависит, даже экстренное торможение не поможет! А они там спят, на полках качаются. Пол состава женщин и детей. А если, не дай Бог, – пожар? Пока остановишь, пять-семь вагонов – в уголь!
– Никогда не думала…
– Устал медкомиссии бояться.  И вообще… устал. Бросил бы, а семья?  Время-то какое?.. В дворники, что ль – потом? Надо терпеть.
– Сейчас все терпят… Отвернитесь. –  Марина, забравшись по шею в кокон своей длинной юбки, стащила вниз мокрое, выкрутила и спрятала в сумку. – Вы говорили, у вас там что-то…, ну, чтобы согреться?..
Он обрадовано засуетился,  ловко открыл бутылку и плеснул вина в подставленную ею пустую бутылочку из-под «Пепси». После первого же глотка она заметно повеселела и согрелась.
– Вы говорили – семья… А детей сколько?
– Двое. – Отхлебнул он прямо из горла. – И ещё скоро… будет, правда, не знаем – мальчик или девочка?
– А у меня пока – никого…
– Ничего, ещё будут.
– Сначала бы… – мужа, а у нас в библиотеке… Да я уже и не думаю! Хоть ребёночка бы, а то, ещё немного, и поздно будет.
Они и не заметили, как окончательно стемнело. Стало ещё холоднее. Мужчина надел брюки прямо на мокрые плавки и, стряхнув с рубашки крошки, сунул руки в рукава. Марина непроизвольно придвинулась ближе. Он, почти по-родственному, обнял её.
– Да вы не стесняйтесь, я не такой!
– И я…
– Да я уже понял… Может, пора домой подаваться? Вас проводить?..
– Не надо. Я ещё побуду. Куртку накину, и подышу. Редко на природу выбираюсь.
– Жаль, ну, как знаете. А мне ещё к зачёту готовиться, завтра сдам, и опять – сюда, в последний раз. А с утречка уже – к себе, в Балабаново.  А вы завтра будете здесь к шести? Знаете, так хорошо поговорили. Редко бывает.
– Не знаю, – выдернув шпильку и распустив  волосы, неуверенно улыбнулась она, – семья ведь у вас…
– А что, просто дружить мужчина и женщина не могут?
– Могут. Но чем это кончается…
– Приходите. У нас хорошо кончится. Обещаю, – он встал, накинул пиджак и засунул галстук в карман, – до завтра.
– Не знаю… – Она долго сидела отвернувшись. Когда обернулась, он уже был на середине понтонного моста, соединяющего зелёный берег с городом.
 – Надо же, прямо родной, всё: и прядка седая, и плечи, широкие, но слегка ссутуленные. И глаза, как выгоревшие… Это тьма их выжгла, как и сердце. Больно за него почему-то…
 
На следующий вечер, твёрдо решив к нему не ходить, она отпро-силась с работы пораньше и, устроившись за соседним ивовым кустом, заняла удобную позицию для наблюдения.
– Я только со стороны погляжу, и всё. Только погляжу…
Он пришёл, как и обещал, к шести, присел на песок, нервно сцепив пальцы ниже колен. Стрелки на брюках были острее бритвы.
На правой руке предательски блеснуло обручальное кольцо. Мужчина тут же неловко прикрыл его ладонью.
– Ну вот… А говорил – дружить…
Губы её расползлись в ещё неуверенной улыбке. Она легонько шлёпнула себя по щекам и уткнула вспыхнувшее лицо в колени.
Быстро темнело. Время утекало как песок, но они так и сидели… Он на их вчерашнем месте, она  – за кустом, на траве. Прошёл час. Мужчина скинул пиджак, ослабил галстук, но всё так же напряжённо поглядывал в сторону моста. Она – на него.
– Ждёт, – сдавленно передохнула Марина, – не дождётся…
Прошёл ещё час. Наконец, он поднялся и, ещё больше сутулясь, медленно поплёлся вдоль берега к мосту, совсем медленно, еле переставляя ноги, будто что-то мешало ему. И тут она не выдержала, разделась, и поплыла за ним. Догонять по берегу было почему-то не-ловко – пусть, будто случайно, купалась мол, и вдруг заметила!
Грести пришлось против течения. Будто сама река, упираясь тяжёлой неуступчивой водой, не пускала её, отбирая последние силы. Тогда, выбравшись на прибрежную отмель, Марина, по пояс в воде, с шумом рассекая воду, изо всех сил быстро побрела за ним, упираясь ступнями в зыбкий скользкий ил. Она уже намерилась окликнуть его, когда резкая боль вдруг полоснула по бедру.
– Свая… Свая от старой пристани! Как же я?.. Вот это да…
Она выбралась на берег, зажала глубокий порез ладонью, изрядно прихрамывая, вернулась на оставленный наблюдательный пункт. Перетянула бедро косынкой, оделась.
Он давно уже миновал мост и потихоньку поднимался в гору. Словно почувствовав её взгляд, остановился и ещё раз внимательно  оглядел берег. Марина отступила за куст.
– Всё правильно. Так мне и надо! – Вздохнув, она ещё раз обтёрла сочащуюся из-под косынки кровь. – Учить меня и учить! Мол, не понимаешь по-хорошему? Вот тебе – по-плохому! Доходчивей будет… Ишь, дура какая! Дура…
А ребёночек?.. Ребёночек у меня ещё будет! Мальчик. И сердце у него будет такое же… Нет, не больное, а чуткое, человечное.
И глаза… Такие же! Всё правильно, Господи! Всё правильно.