Белка

Тоска не отпускала. Она даже становилась как будто гуще, плотнее. Расколов, наконец, собрав остатки воли, спустил ноги с топчана и большими пальцами нащупал шлёпанцы. Скосил взгляд на будильник - без десяти шесть.
“Утра или вечера? - вяло подумал он. За не зашторенными окнами, в декабрьском мраке, затаилась привычно-хмурая городская окраина. - А какая тебе, на хрен, разница? Утро... Вечер... Сумеречное состояние вселенной - это...”
Его мысль, чуть высунув глаз на поверхность бытия, снова свернулась ленивой кошкой в уголке безразличия. Зачем-то тяжко вздохнув, Расколов поднялся и поплёлся в направлении кухни, ещё не решив забрести по пути в ванну или сначала поставить чайник. Злобно лягнул встреченный пустой баллон, из под пива, чертыхнулся и сел к столу, так и не завершив свой маршрут. Достал из мятой пачки сигарету, долго и равнодушно мял её двумя пальцами, потом вздрогнул, будто что вспомнил, и чиркнул зажигалкой.
Мысль, от которой вздрогнул Денис Расколов была назойливо-прилипчивой. Той же, что и вчера, и позавчера, и третьего дня:
“Кто я такой? Если разумное существо - почему так живу?”
В свои сорок два года Денис Расколов остался один на один с  самим собой. Без женщины, без детей, без близких друзей и, вообще, без каких-либо насущных обязанностей. Но мучило иное. С исчезновением обязанностей, сами собой увяли желания. Даже потребности сохранились лишь в необходимом минимуме. Обычные русские люди в таких ситуациях начинают неумеренно пить и, как правило, спиваются. Но в организме Расколова, словно вырабатывался некий нейтрализующий  алкоголь фермент. Он не пьянел. Почти не пьянел. Независимо от количества выпитого. Лишь тоска становилась всё более густой и вязкой. Особенно перед рассветом, когда уходил сон, а отдохнувший мозг, словно не понимая, чем ему заняться в такое неурочное время, начинал - невозможно же совсем ни о чём не думать - пережёвывать жвачку ставших привычными размышлений о своей глупой, неудавшейся и никому ненужной жизни.
До разгрома ВПК Расколов работал на номерном заводе рядовым инженером, однако с весьма хорошим - по тем аскетическим временам - заработком. И перспективы у толкового, вроде бы непьющего парня намечались. Но с демократизацией всей страны, тщетно пытаясь перестроиться занервничал, заметался от одного кооператива к другому, разругался со своей подругой, после пяти лет “гражданского брака”, и в итоге, не выдержав перегрузок очередного  ускорения, сошёл с дистанции, очнувшись на обочине жизни. И добывал он теперь необходимые для поддержания бытия средства, время от времени насилуя оставшийся от былого благополучия, дряхлый, местами насквозь проржавевший “жигулёнок” - двоечку, благо, по непонятной прихоти, пикап  купил когда-то.

Может так и жил бы Денис Расколов, потихоньку тупея и деградируя, как большинство его знакомых коллег, в навязанном народу постперестроечном виртуальном информационном пространстве, но в некий момент “Ч” нервы ли его подвели, разум ли не выдержал очередного глумливого высказывания одиозного демагога, да только расстрелял он из своего охотничьего ружья телевизор. В упор. С тех пор и стали преследовать оказавшегося ещё и в пропагандистском вакууме бедного Дениса навязчивые думы о никчемности своего пребывания в сутолоке коридоров Мироздания.
И не за что было уцепится душе его: в Бога бывший советский инженер Расколов, как ни старался, так и не смог  безоговорочно поверить;  в женщинах разуверился и относился к “слабой” и капризной части человечества с тактичной, джентльменской  брезгливостью. Цели впереди он не видел никакой, а выживать, чтобы только не умереть, не находил достаточной причины и считал скучным. Возможно, будь у Дениса любимое занятие, рыбалка или филателия - к примеру,  он заполнил бы образовавшуюся пустоту бытия, но к несчастью - и так бывает - любимое занятие его было именно то, чем он занимался на своём заводе и чего был лишён вероятно уже навсегда.
Скучно было жить Денису Расколову. Один поэт сказал - тоска и скука - не одно и то же. Мол, тоска - это работа души. Может для него и так - на то он и поэт. Ему легко говорить - всегда есть отдушина в виде чистого листа, которому можно беззастенчиво излить душу. Как говорится - стерпит. А  как быть простому неглупому человеку, лишённому любимого дела - единственной отдушины, придающей, пусть иллюзорную, осмысленность собственного бытия. У которого именно эмпирическая пустота  порождает скуку, и тоска его не метафизически-умозрительная, управляемая сознанием, а насквозь бытовая и реальная - прямо-таки физиологическая?

Докурив, Денис, не стесняясь себя, кривясь болезненной гримасой, поднялся со стула, сопя умылся и сделал растворимый кофе. Идти на стоянку  и потом полдня куролесить по зимнему городу, было противно, но поджимал срок платы за квартиру, а главное за телефон.

Только выруливая за ворота стоянки Расколов сообразил, что забыл платёжные квитанции. Проще было сразу вернуться за ними, прежде чем заниматься промыслом - там мало ли как сложится. Чертыхнувшись, он поехал к дому.
Отвратительная снежная масса, казавшаяся ему грязно-серой, падала с грязно-серого тупо-безразличного неба. Дворники едва справлялись, с натугой ползая по стеклу. Безликие улицы окраины будто вымерли. Изредка мимо мелькала сутулая спина пешехода, завёрнутого в нечто тёмное, ещё более подчёркивая пустынность окружающего скомканного измождённого пространства. Отовсюду Денису чудился странный запах тления - этот запах преследовал его все последние месяцы, но сегодня он был наиболее сладковато-тошнотворным. Пик омерзения пришёлся на момент, когда Расколов лишь с третьего раза смог набрать нужный шифр кодового замка своего затрапезного, пропахшего нищетой подъезда.

Денис взял со стола приготовленные с вечера платёжки, засунул во внутренний карман куртки, последним, брезгливым взглядом обозрел своё жилище и уже сделал полуоборот корпусом к двери, но вдруг зло матюгнулся и плюхнулся на стул. Сжал виски ладонями. Минуты шли за минутами, а Денис продолжал всё также сидеть, уперев локти в столешницу и закрыв глаза.
“А, подите вы все! ... - была последняя членораздельная мысль. Дальше они закрутились юлой в бешеной шаманской пляске, набирая скорость. И, будто по мановению ока, замерли. В белоснежной пустоте повисла одна единственная, как откровение - “Давно пора уйти мне со двора...”
Он, словно зомби, поднялся, вынес стул в прихожую, залез на него и вытащил с антресолей зачехлённую двустволку. Достал, тщательно проверил - Расколов не прикасался к оружию с того знаменательного залпа в виртуальное пространство “либеральных реформ”. Покопавшись в шкафу, нашёл  коробку с патронами. Вынул пару и положил в карман. Повесив чехол с двустволкой на плечо, словно автомат вышел из квартиры и запер дверь. Он теперь всё время действовал, как робот, стараясь не потерять в пустыне сознания спасительную кристально-ясную мысль - “Давно пора...”

Смешанный лесок в сорока километрах о города показался ему подходящим. Денис свернул на просёлок и медленно поехал вдоль опушки. Вряд ли он полностью понимал, зачем всё это делает. Но навязчивая мысль, как ему мнилось, предполагала именно такие и только такие действия. Остановил машину у показавшейся знаменательной старой корявой берёзы. Вылез, хлопнул дверью и, увязая в снегу, с ружьём на плече, побрёл в лес, стараясь отойти как можно дальше.
Он терпел мокрый холод набившейся в лёгкие ботинки снежной крупы. Декабрьский лесной воздух казался ему тоже неестественно сладковатым и как будто пахнущим смертью. Проковыляв несколько десятков метров Расколов, тяжело дыша опустился на первый подходящий пень, даже не смахнув с с него снежную шапку. Прислонил чехол с двустволкой к, неестественно, для этих широт, толстенному стволу ближайшего дерева, устремлённого в небеса далёкой, невидимой с земли кроной.
Он сидел на холодном пне, один в зимнем лесу, бессмысленно вперив взор в смёрзшуюся стену мелкого ельника и, наконец, долгожданно ни о чём не думал. Даже последняя его кристальная мысль стёрлась из сознания титаническими усилиями прогулки по снежной целине перелеска. Сколько это длилось, ему было неведомо. Обычное восприятие времени у Дениса Расколова  исчезло. Исчезла воля, исчезло воспоминание про ружьё, исчезло понимание - зачем он здесь. Разум Дениса замерзал.
В чувство его привёл снежный каскад, посыпавшийся с ветвей, частью прямо за шиворот. Расколов резко задрал голову и сразу разглядел перевёрнутой глубине леса скачущую с ветки на ветку белку. Одну, потом вторую. Казалось, зверьки играют в салочки, при этом совершенно не обращая внимания на непонятно зачем пришедшего на их двор незнакомца. Словно и нет его совсем. Денис улыбнулся. Впервые за последние месяцы.
Новая кристальная мысль впилась в его рассудок.
- Именно, именно... - шептал он, вскочив на ноги. - На хрена, собака! Именно!
И стал напролом, торопливо продираться сквозь заснеженные заросли обратно к брошенной на опушке машине. Споткнулся, упав с размаху лицом в сугроб. Весело засмеялся и уже аккуратно, но уверенно заспешил из леска.

Он гнал к городу, по шоссе, мурлыкая под нос песенку Винни Пуха - “Куда идём мы с пятачком...”, бесчисленное число раз, коверкая её мотив на разные лады.
В этот раз с дверью повезло - из подъезда выходили две молодые девушки. Расколов улыбнулся им. Влетел в квартиру, схватил записную книжку, судорожно перелистал её и набрал номер.
- Алло! Привет Серёга, это Денис!
- ...
- В порядке! Слушай, у тебя кошка давно окотилась? Ты говорил - вот-вот!
- ...
- Три недели!? Что-нибудь осталось?!
- ...
- Кошечка? Ну и что, что слабенькая - выкормим! Через пятнадцать минут буду!

Денис Расколов сидел на своей кухоньке и, подперев ладонью подбородок, глупо улыбаясь, смотрел, как крохотный чёрно-белый комок  лакает из  блюдца, купленные по дороге сливки. Жизнь его зацепилась за жизнь слабенького кошачьего существа.
Неужто, нужна такая малость?
А  в сорока километрах, в перелеске, над прислонённой к стволу непонятной породы дерева забытой зачехлённой двустволкой с ветки на  ветку беспечно скакали  две белки.

Январь 2005