Нах...

(Анатолию Якимову посвящаю.
Светлая ему память)

Грудь напоказ! Расстегнута рубаха...
- Простудишься!
- Да чё вы, нах..,
Гурану ить морозы нипочем!
Косая сажень, лишь одно плечо.
Он воробьев ловил рукой на крыше;
Он выше деда вырос, папы выше.
Он и коня мог так руками сжать -
Тот начинал испуганно дрожать;
Где драка, там успеет он повсюду;
Его оружье - кулаки по пуду;
По меркам всем великоват,
Чуть не отесан, грубоват -
Вот о таких слагаются былины,
C таких вот пишут «в образе» картины.
Вот так и жил. Был на работу хват
И в документах числился: «женат».
Не всё ж не объяснить народу,
Что очень уж ценил мужик свободу,
И часто объяснял всем: «Нах..!»
Свобода где? Конечно же,- в штанах!
Еще - в умах и в рассуждениях нах..!

(Из воспоминаний матери)
В тот день в больнице собирались спать.
Заходит он, садится на кровать -
Проведать сын меня пришел.
Глядела на него - ну прямо шёлк!
Он не был никогда таким:
Курил в окно и врал, что едкий дым
Попал нечаянно в глаза.
И точно - по щеке ползла слеза!
Потом поближе подошёл,
Сказал: «Все будет хорошо!
Ты, это, тут повеселей...
Люблю, родная! Не болей...»
Ушел и - сгинул человек;
Растаял, будто первый снег.
А мне-то, мне-то каково?..
Таким запомнила его.
Он чувствовал, ни дать ни взять!
И потому пришел проведать мать.
 
Застыл в тревоге Забайкальский край -
Страдания и беды через край;
Не вымыт, не причесан мир,
К нам черный ворон прилетел на пир.
Не на алтарь, не в ад и не на плаху -
Всех под гребенку жизнь сгребает нах..!
А он ведь так носил свою рубаху,
И жизнь любил! Народ в округе ахал.
А как на нем сидели сапоги!
Ломал рукою сразу три слеги;
А  будь колхоз –  готовый пахарь...
Но и колхоз послали нах..!