Поэма о Мёртвых Душах - Глава VII

ГЛАВА  VII

ПЬЯНЫЙ  КРАЙ

«Поверьте-с, Павел  Иванович, что  покамест, брося  всё  то,
из-за  чего  грызут  и  едят  друг  друга  на  земле, не
подумают  о  благоустройстве  душевного  имущества,
не  установится  благоустройство  и  земного  имущества».

Н.В. Гоголь  «Мёртвые  души» т. II

«Русь, куда  же  несёшься  ты? Дай  ответ. Не  даёт  ответа»

ГОГОЛЬ:
Читатель  начал, кажется, роптать.
Мы  все, пожалуй, больше  склонны  к  сказке.
Нужны  ли  нам  волнения  и  встряски?
Садись-ка  лучше  сказочки  писать.
Конечно  же, выигрывает  тот,
Кто  выберет  красивого  героя.
Так, чтобы  и  читать,  разинув  рот.
Вот, кстати, мушкетёров  было  трое,
А  к  ним  ещё  в  придачу  д/Артаньян.
Мы  склонны  верить  в  сладенький  обман:
Пусть  не  было, а ведь,  как  будто,  было!
А  то  вокруг  и  так  ведь  всё  уныло,
А  ты  же  им  всё  сразу  напоказ.
Так  всё  дерьмо  и  вывалил  наружу.
Зачем  убил  несчастного  чинушу?
Кому  он  нужен – этот  твой  рассказ?
Скажу  тебе, приятель  без  обмана,
Что  смахиваешь  ты  на  графомана.
А  мог  бы, в  самом  деле, для  души…
Ты  хоть  о  мушкетёрах  напиши.
Как  триста  лет  спустя… – вот  это  дело!
А  этот  бред   в  огонь, конечно, смело. 

I
Вот, глянуть  бы, а  как  же  было  встарь?
Не  слишком  мы  с  тех  пор  распоясались?
Да, раньше  по  подъездам  не  ширялись.
Но  если  сам  судьбы  своей  не  царь,
Без  разницы, какой  и  год  и  век,
И  нечего  гневить, пожалуй, Бога,
Ведь  мало  изменился  человек.
Сломался, знать  туда  тебе  дорога.
Дебилов  в  Спарте   к  пропасти  несли,
Пока  проблемы  их  не  подросли,
И  там  их, раскрутив  над  головою…
Ты  скажешь, не  спартанцы  мы  с  тобою?
Конечно,  нет, но  что-то  в  этом  есть.
Ведь  много  ли  средь  доблестных  спартанцев,
Встречалось, извиняюсь  я, засранцев,
Забывших, что  такое  ум  и  честь?
Бывало, что  кого-то  проглядели,
Кого  душить  бы  надо  в  колыбели.
А  нынче  всё  давно  уже  не  так.
Сиамские -  и  то  уже  не  брак.
И  многие  напрасно  жить  остались.
Спартанцы  бы  над  нами  посмеялись.

II
Не  в  ясли и  не  в  детский  сад  иду.
На  кладбище. Там  есть  простор  для  мысли.
Чужие, кем-то  прожитые  жизни,
Мелькают  словно  тени  на  ходу.
О, сколько  их, ушедших  под  гранит!
Промчалось  всё – и  беды  и  напасти.
О, сколько  их  в  земле  сырой  лежит,
А  было  ли  оно  в  их  жизни – счастье?
Оксана! Ей  всего  семнадцать  лет.
И  тридцать  лет  на  свете  девы  нет.
Да, если  бы  не  эти  два  маньяка,
Что  вылупились  перед  ней  из  мрака…
Смахну  рукой  снежинки  со  стекла.
Ты  так  же  мне  когда-то  улыбалась…
Мороз  по  коже – ты  такой  осталась!
А  жизнь  моя  почти  что  истекла…
Насильники, маньяки  и  убийцы,
Вампиры  и  другие  кровопийцы…
Ведь  что-то  в  этом  мире, да  не  так.
Ведь  этот  мир, пожалуй – зоопарк,
Где  хищники  свирепые  не  редки,
И  все  уже  давно  открыты  клетки.

III
А  вот  ещё  и  кладбище  бомжей.
С  какого  им  теперь  беситься  жиру?
Ведь  каждый  получил  уже  «квартиру» -
Никто  теперь  не  выгонит  взашей.
Да, да  ни  от  тюрьмы, ни  от  сумы,
Так  принято  у  нас, не  зарекайся.
Зелёный  змий, и  знаем это  мы,
Знакомый  зверь, не  правда  ли? Признайся.
Залезет  в  душу, где  совьёт  гнездо.
Не  важно  будет  всё, что  было  «до».
И, вроде, шёл  дорогой  к  коммунизму –
Какой-то  бес  к  другому  вывел  «изму».
Бывает, заплутаешь, но  не  так…
«Мели, мели, мне  скажут, мол, Емеля.
Сейчас  ты  вспомнишь  свет  в  конце  тоннеля,
Что  там, вдали  пронзает  вечный  мрак».
Свет  виден  где-то  лучше, где-то  хуже,
Но  явно  выход  должен  быть  наружу.
А  главное, давно  утерян  след,
И  кроме  как  вперёд, пути  и  нет.
Но  где-то  до  сих  пор  такие  мраки,
Что  кажутся  счастливее  собаки.

IV
Случайно  я  застрял  в  таком  краю,
Какие  в  снах, наверно, не  приснятся.
Пора  уже  мне  было  возвращаться
К  своей  семье, на  Родину  мою.
И  ладно -  лето. Сухо  и  тепло.
Дорога, хоть  разбитая, приводит
Меня  под  вечер  в  пьяное  село,
Где  даже  кот  неровно  как-то  ходит.
На  улице  я  встретил  мужика:
Мечтаю, мол, о  литре  молока.
Мужик, кривой, с  тяжёлым, мутным  взглядом,
Презрения  плеснул  в  меня  ушатом.
Как  выяснилось, шёл  под  вечер  он
К  довольно  предприимчивой  соседке,
Которые  и  в  городе  не  редки.
Соседка  эта  гнала  самогон.
Пошёл  и  я  с  ним, ради  интереса.
Тропинка – вдоль  забора, мимо  леса –
Ещё  хлестнула  ветка  по  лицу,
Приводит  нас  к  заветному  крыльцу.
Уже  хороший – спирта – хоть  залейся,
Мужик  к  соседке  два  закончил  рейса.

V
Потом  мы  шли  обратно. Он  сказал,
Заметив  мой  рюкзак, что  я  кочую,
Что  я, мол, у  него  переночую,
И  даже  дом  свой  крайний  указал.
С  отсутствием  смирившись  молока,
Которого  не  видел  две  недели,
Подумал  я, что  дать  бы  храпака
Мне  ночью  где-то  надо,  в  самом  деле.
Он  жил  один. Его  больная  мать,
Как  видно, собиралась  помирать.
Не  старая, я  этого  не  скрою,
Но  просто  подыхала  с  перепою.
Потом  сосед  зашёл  на  огонёк.
Уже  косой, и  шёл, знать, вдоль  забора.
Зашёл  он  просто  так – для  разговора,
Что  делает, мол, друг  его  Витёк?
Витёк  же, как  всегда, как  говорится,
Стремился  до  бесчувствия  напиться.
И  я – турист, с  коровьим  молоком,
Тут  выглядел  бы  точно  чудаком.
Тушёнкою  наевшись  до  отвала,
Добрался  всё  же  я  до  сеновала.

VI
Ворочался  всю  ночь. Мне  не  спалось.
А  утром  снова  вышел  на  дорогу.
Машина  подвернулась  мне  в  подмогу.
Я  рад  был, что  уехать  удалось.
Сначала  рад  был. После  же – увы!
Водитель  был  с  утра  уже  «под  мухой».
Про  всадника  читал  без  головы?
В  кабине  пахло  крепкою  сивухой.
Со  страхом  наблюдал  я  как  неслись
Столбы  навстречу. Просто  зашибись!
Куда  спешил? Так  он  же  на  работе!
Шумахер  бы  отстал  на  повороте.
Молился  я. Привозит  он  меня
На  станцию. Кассирша – никакая!
Билет, и  то  даёт  она, икая.
И  это  наяву, средь  бела  дня!
Неужто,  тут  и  трезвых  вовсе  нету?
Проверить  чтобы, двигаюсь  к  буфету.
Ещё  подумал: может  быть, я  сплю?
К  чему  скрывать, поспать-то  я  люблю.
Сомнения  развеяла  все  эти
Картина, что  увидел  я  в  буфете.

VII
- А  я  её  по  харе  кулаком! –
Услышал  я  обрывок  разговора.
За  столиком  сидели  два  старпёра,-
За  то, что  обозвала  дураком.
- И  правильно! Давай, Иван, за  нас!
И  звякнули  гранёные  стаканы.
Я  всю  их  жизнь  представил  в  тот  же  час.
Назвал  ещё  их  мысленно  «бараны».
А  время  очень  медленно  текло,
И  я  ещё  был  трезвым, как  стекло.
Буфетчица – развязная  девица,
Былую  красоту, как  говорится,
Уже  пропила и  почти  что  всю.
- Стаканчик  молока  мне  не  нальёте?
Слова  застыли, кажется, в  полёте.
- Давай  тебе  я  беленькой  налью!
- Не  надо. Я  сослался  на  желудок.
Подумала, наверное: ублюдок.
Каким  быть  всё  же  надо  чудаком!
Куда  решил  придти  за  молоком!
А  рядом  пёс  поддатый  по  перрону
Гонял  в  корягу  пьяную  ворону.

VIII
Но  вот  и  дом, и  старенький  подъезд.
Там  у  окна  пацан  соседский  Димка,
Которого  прозвал  я  Невидимка,
Стоит  обычно - курит  или  ест.
Мамаша – пьянь, каких  в  природе  нет.
Ей  в  жизни  всё  отпущено  по  счётам.
Отца  давно  простыл  уже  и  след.
Димон  так  и  родился  идиотом.
Обычно  всё, и  так  же, как  у  всех.
У  нас  так  повсеместно, как  на  грех.
А  в  сорок  пятой – это  чуть  повыше,
Хотелось  бы, чтоб  было  чуть  потише.
У  тех  ещё  всё  будет  впереди.
Куют  они  своё  ночами  счастье.
Придёт  оно, с  порога  скажет: «Здрасьте!»
Но  жизнь  прожить – не  поле  перейти.
Старик  один, мной  встреченный  в  дороге,
Сказал  серьёзно: вспомним  мы  о  Боге.
- Куда,- сказал  он,- нам, сынок, до  битв,
Когда  забыты  все  слова  молитв,
Чтоб  в  море, где давно  не  видно  суши,
Послать  сигнал: «Спасите  наши  души!»

IX
Когда-нибудь, я  верю, будет  так:
Взмахнёт  кнутом, привстав  на  козлах, кучер.
Хлестнёт  он  лошадей  своих  могучих,
И  чудо-кони  ринутся  сквозь  мрак.
О, птица  наша, птица – тройка  Русь!
Пусть  вечно  будут  жить  твои  народы!
Твой  путь  и  я  предвидеть  не  берусь.
Искать  ли  нам  в  реке  бурлящей  броды?
Зима  грядёт. Но  будет  и  весна.
Очнёмся  мы  однажды  ото  сна,
И  в  нашем  доме  тоже  будет  счастье.
У  нас  всё  есть, ведь  это  в  нашей  власти.
И  будет  так, что  прошлое – лишь  сон.
Кошмарный  сон. Я  знаю – пробудимся,
И  новой, светлой  жизнью  восхитимся.
И  будет  смех  звенеть  со  всех  сторон.
- Да  будет  ли  таким  наш  мир  чудесный?
Какой  прогноз  даёшь  ты, всё  же, лестный!
Одним  глазком  хотелось  бы  взглянуть…
И  жуть  берёт, однако, всё  же, в  путь!
И  мы  дойдём, ведь  так  угодно  Богу.
А  ты, читатель, что  сидишь? В  дорогу!

ВМЕСТО  ЭПИЛОГА

ПЕРЕЧИТЫВАЯ  ГОГОЛЯ:

- А  ты, дурак, дорогу  расспросил?
Ни  зги  не  видно! Мама  дорогая!
И  та  это  дорога, иль  другая?
Ты  к  чёрту  лишь  меня  не  завозил!
- А  тут  другой  дороги-то  и  нет.
Куда-нибудь, да  всё  равно  приедем…
- Дубина  ты, какой  не  видел  свет!
Что  делать  будешь  с  эдаким  медведем!
Ты, чай, и  налимонился  уже?
Подумал  бы, каналья, о  душе…
Хотя, мозгам  откуда  бы  и  взяться.
Не  надо  на  Петрушку  полагаться,
Ведь  сказано: Петрушка  же  бревно…
- Да  тут  ведь, барин, мудрости  и  нету.
Ведь  сколько  вы  поездили  по  свету,
Домой  же  возвращались  всё  равно.
В  сухую  землю  гулко  бьют  копыта.
И  небо  густо  звёздами  покрыто.
- Извольте-с  видеть, вон  он – огонёк,
И  путь  уже  не  так  уж  и  далёк.
Удобно  вам  в  коляске? «Трогай! Трогай!»
Когда-нибудь, да  кончится  дорога.

12.05. – 24.08.2013.