Чугунная императрица

Ни один из русских писателей-историков не нашел для этой женщины ни единого доброго слова. Нелюбимая невестка великой Екатерины, верная и любящая жена, мать четверых сыновей, двое из которых стали российскими императорами, и пятерых дочерей, королев, эрцгерцогинь и великих герцогинь в замужестве, вдовствующая императрица, до конца дней оплакивавшая вероломно убитого мужа – она всегда появлялась на страницах исторических романов как некий карикатурный персонаж. Тупая, толстая немка, способная только рожать детей, мешавшая своему старшему сыну правильно воспитывать братьев, устроившая себе в Павловске немецкое мелкое княжество…
Благоверная императрица Мария Федоровна, в девичестве – принцесса Вюртембергская,  супруга Великого князя, а затем императора Павла Первого, ничем не заслужила такого отношения к себе.

София-Доротея-Августа-Луиза, принцесса Вюртембергская, родилась в октябре 1759 года и уже в тринадцать лет славилась своей красотой среди множества немецких принцесс. От нее пришел в восторг посол Екатерины II, Ассенбург, который подыскивал в Германии невесту для цесаревича Павла, и рекомендовал императрице именно ее. Но… тринадцать лет! Ассенбург даже предложил своей повелительнице взять девочку на воспитание к русскому двору, чтобы получилась идеальная невестка и будущая императрица российская.
Но Екатерина не желала так долго ждать внуков, да и отец Софии – герцог Фридрих-Евгений – был вовсе не в восторге от перспективы отправить свою девочку воспитываться при русском дворе, нравы которого были прекрасно известны всей Европе. Так что Павел женился (правда, по страстной любви с первого взгляда… на портрет невесты) на принцессе Августе-Вильгельмине-Луизе Гессен-Дармштадтской, получившую при крещении имя Натальи Алексеевны. Молодая великая княгиня не блистала красотой, отличалась вздорным характером, изменила своему жениху еще до свадьбы и продолжала изменять на протяжении всей супружеской жизни, несколько лет не могла забеременеть и в результате скончалась вместе с младенцев во время невероятно тяжелых родов.
Екатерина, не любившая признавать своих ошибок, вздохнула с облегчением, дала безутешному вдовцу сыну возможность ознакомиться с любовной перепиской покойной супруги и месяц передышки. А потом объявила, что выбрала ему новую супругу – ту самую вюртембергскую принцессу, которой к этому времени уже исполнилось семнадцать лет.
В это время София занималась своим образованием. Юная принцесса рано усвоила те взгляды, которые выражены в "Philosophie des femmes" («Философия для женщин») — стихотворении, занесенном в тетрадь будущей императрицы: «нехорошо, по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, иметь наблюдение за прислугой, блюсти в расходах бережливость — вот в чем должно состоять её учение и философия».
Стройная, высокая, смолоду величественная, она, безусловно, была рождена для короны. И не для короны какого-нибудь мелкого герцога: сватовство принца Людвига, брата первой супруги цесаревича Павла, было решительно отвергнуто. Самой судьбой Софии было предначертано жить в России, стать супругой императора Павла I и долгие месяцы и годы общаться с Екатериной II, матерью своего мужа – задачи. Которые заурядной натуре были просто не по плечу.
Павел, по понятным причинам не доверяя больше портретам,  поехал в Берлин, чтобы своими глазами увидеть будущую супругу. И… снова влюбился с первого взгляда в высокую, пышную, белокурую принцессу, о чем тут же оповестил свою матушку:
«Мой выбор сделан. Препоручаю невесту свою в милость Вашу и прошу о сохранении ее ко мне. Что касается до наружности, то могу сказать, что я выбором своим не остыжу Вас; мне о сем дурно теперь говорить, ибо, может быть, я пристрастен, но сие глас общий. Что же касается до сердца ее, то имеет она его весьма чувствительное и нежное, что я видел из разных сцен между роднею и ею. Ум солидный ее приметил и король... Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкою, жадничает учиться по-русски, зная, сколь сие нужно».
Воспитанная в модном тогда духе Руссо, принцесса была сентиментальна: она тоже влюбилась в Павла и изливала свои чувства со свойственной ее времени экзальтацией в письмах к жениху, родным, подругам…
Из письма Павлу:
«Я не могу лечь, мой дорогой и обожаемый князь, не сказавши Вам еще раз, что я до безумия люблю Вас; моя дружба к Вам, моя любовь, моя привязанность к Вам еще более возросла после разговора, который был у нас сегодня вечером. Богу известно, каким счастьем представляется для меня вскоре принадлежать Вам; вся моя жизнь будет служить лишь для того, чтобы явить Вам доказательства той нежной привязанности и любви, которые мое сердце будет постоянно питать к Вам. Покойной ночи, обожаемый и дорогой князь, спите хорошо, не беспокойтесь призраками, но вспоминайте немного о той, которая обожает Вас».
Сам весьма сентиментальный, но видевший мало нежности со стороны властной и холодной матери и первой супруги, Павел почувствовал, что Бог послал ему ангела во плоти. Но, зная свой непростой характер, он приготовил для невесты письменное «наставление», в котором есть предупреждение о том, что его душа наполнена призраками, внушающими ему ужас, и ей «придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпиливость».
Но принцесса была готова на все, они обручились, и на второй день обручения она написала ему:
 «Клянусь этой бумагой всю мою жизнь любить, обожать Вас и постоянно быть нежно привязанной к Вам; ничто в мире не заставит меня измениться по отношению к Вам. Таковы чувства Вашего навеки нежного и вернейшего друга и невесты».
И дело семимильными шагами пошло к свадьбе.
И жениху, и невесте, казалось, что теперь их жизнь будет непрерывным счастьем. Принцесса усердно учила русский язык, дабы лучше понимать свою будущую новую родину, цесаревич осыпал ее нежными посланиями:
«Всякое проявление твоей дружбы, мой милый друг, крайне драгоценно для меня, и клянусь тебе, что с каждым днем я все более люблю тебя. Да благословит Бог наш союз так же, как Он создал его».
30 сентября 1776 года великий князь Павел Петрович женился и принцесса София, принявшая в православии имя Марии Федоровны, обвенчались и поселились в усадьбе Павловское, подаренной им императрицей на свадьбу. Первоначально Екатерина была в восторге от своей новой невестки, описывая ее своим заграничным корреспондентам в самых лестных выражениях, среди которых, впрочем, промелькнуло определение «воск».
Но потом восторги царственной свекрови несколько поутихли: женщины были слишком разными, и восторженная сентиментальность Великой княгини начала раздражать трезвую и практичную императрицу. Но до времени она скрывала свои чувства, а Мария Федоровна, поселившись с обожаемым супругом в Павловске – идиллическом «сельском» месте – была совершенно счастлива.
 Посол Франции Сегюр, посетивший Павловск, вынес оттуда лучшие впечатления об этом союзе:
«Никогда ни одно частное семейство не встречало так непринужденно, любезно и просто гостей: на обедах, балах, спектаклях, празднествах, - на всем лежал отпечаток приличия и благородства, лучшего тона и самого изысканного вкуса».
Вскоре молодая Мария Федоровна в одном из писем напишет своей подруге: «…Позволяю себе гордиться тем, что мой милый очень любит меня, и это делает меня очень счастливой».
Дети – вот истинное предназначение любой женщины. В этом молодые супруги были одного мнения. Меньше чем через год после свадьбы Великая княгиня родила первенца – Александра. Счастье родителей было безмерным, но… почти сразу же младенца забрала императрица, «дабы воспитать, как положено, будущего императора». Екатерина забыла свои страдания, причиненные ей теткой-свекровью Елизаветой, в точности так же отобравшей у нее первенца.
Мария Федоровна была возмущена, но… сдержалась, надеясь родить ребенка уже «для себя». Однако, когда через два года у нее родился второй сын – Константин – история повторилась. Второго внука Екатерина готовила к престолу в Царьграде (пока еще Стамбуле), посему окружила его кормилицами и няньками-гречанками. Мария Федоровна втихомолку плакала, но и тут смолчала. А вот Павел недвусмысленно начал высказывать свое недовольство фантазиями матери и открыто намекал, что пора бы уступить престол законному наследнику.
Но мать не собиралась уступать ему власть. Екатерина  то приближала к себе сына и невестку, то отдаляла их от себя. Она даже отправила супругов в длительную поездку по Европе под именем «князей Северных», причем ходили слухи, что  они больше не вернутся в Россию, а престол со временем перейдет к их старшему сыну Александру.
Но Павел и Мария вернулись – в Европе они чувствовали себя чужаками и изгнанниками, несмотря на пышные приемы, которые устраивали в их честь коронованные особы и высшая аристократия. Великая княгиня тосковала по детям: как бы редко она их ни видела в России, но все же сыновья были рядом. А Великий князь… не хотел пропустить долгожданного момента – смерти матери и получения российского трона.
Екатерина II встретила их сдержанно и холодно. Невестка ее уже раздражала, от прежних восторгов и следа не осталось. А Мария Федоровна оставалась приветливой со всеми, преданной супружеским и материнским обязанностям. В 1783 году она родила своего третьего ребенка – на сей раз девочку, крещенную Александрой. Внучка не слишком интересовала царственную бабку, и Великая княгиня, наконец-то, смогла без помех наслаждаться материнством. Тем более, что через год на свет появилась вторая дочь – Елена. Настоящая маленькая семья почти постоянно жила уже не в Павловске, а в любимой загородной резиденции Великого Князя – Гатчине.
Мария Федоровна, правда, больше любила Павловск, свое детище. Между обеими резиденциями даже существовало своеобразное соревнование. Так в 1785 году Мария Федоровна в письме своему управляющему в Павловск писала:
«Гатчина соперница весьма опасная и необходимо приложить всю вашу деятельность и усердие, чтобы Павловское могло бы выдержать сравнение».
Гатчину Мария Федоровна впервые увидела в 1776 году по пути из Германии в Россию, будучи еще невестой Великого князя. В то время резиденция принадлежала бывшему влиятельному фавориту Екатерины II - Григорию Орлову. Но уже с 1783 года Гатчина становится для Марии Федоровны ее настоящим домом. После смерти Орлова Екатерина II выкупила гатчинскую усадьбу с возведенным в ней дворцом в окружении парка, лесов, с деревнями и подарила сыну с невесткой в благодарность за рождение ее первой внучки Александры.
С этого времени в Гатчине для Марии Федоровны потекли и годы тихого семейного счастья, и печальные годы утрат. Ежегодно проводя в Гатчине часть лета и осени, она занималась обустройством дворца, многочисленными хозяйственными делами и воспитанием младших детей: в 1786 году там родилась третья дочь – Мария, через два года – Екатерина. Красота Великих княжон поражала даже их скептически настроенную бабушку, которая исподволь начала заниматься поисками для них блестящих партий.
В 1792 году Великая княгиня вновь разрешилась от бремени дочерью – Ольгой. Но малышка прожила лишь два с небольшим года. Мария Федоровна была бы безутешна, если бы не ожидала еще одного ребенка. Анна родилась в том же, 1795 году. И в том же году Великая княгиня узнала, что ее обожаемый Паульхен вовсе не хранит супружескую верность.
Каждая женщина тяжело переживает соперничество, и поначалу импульсивная и эмоциональная Мария Федоровна впервые в жизни бросилась к свекрови за участием и советом. Та вместо ответа подвела ее к зеркалу и сказала:
- Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя petit monstre («маленькое чудовище», фр.), перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях.
Екатерина Нелидова, соперница Великой княгини, действительно до смешного походила на маленькую обезьянку, но за этой внешностью скрывался сильный и незаурядный ум, позволивший ей обворожить тоже весьма неглупого и склонного к философским беседам Великого князя. Постепенно Мария Федоровна поняла, что ее муж ценил в Нелидовой «только очарование умом Екатерины Ивановны, в самом деле очень замечательным». И она нашла в себе мудрость и мужество объединиться со ставшей почти всесильной фавориткой и даже подружиться с ней – к великому изумлению своего супруга.
С годами Мария Федоровна располнела, но по-прежнему была свежа, моложава, невозмутима и спокойна. И все еще искренне любила мужа - единственного мужчину в своей жизни. Ее упрекали в том, что она окружила себя немцами, точнее, немками, но русские аристократки не лишком жаловали «малый двор» в Гатчине, предпочитая блеск и роскошь екатерининского двора. Александра и Елена уже были девицами на выданье, и императрица даже почти устроила брак старшей внучки со шведским королем Густавом, но дело сорвалось из-за проблем с разным вероисповеданием жениха и невесты. Старшие внуки по выбору августейшей бабушки женились без проблем на немецких принцессах…
Мария Федоровна была очень деятельной натурой - вставала в 7 часов утра, а летом в 6 часов, обливалась холодной водой с головы до ног и после молитвы садилась за свой всегда очень крепкий кофе, а потом тотчас занималась бумагами. Она обладала крепким здоровьем, любила прохладу: окна были постоянно открыты. Не зная усталости и болезней, ожидала того же и от других, что, разумеется, вызывало ропот у многих, не столь крепких здоровьем.
Великая княгиня недурно рисовала, прекрасно вышивала, любила вытачивать из камня из кости всякие безделушки, проявляя при этом тонкий вкус. А еще постоянно занималась Гатчиной, чтобы ее обожаемый Паульхен побольше времени проводил там с семьей.
Среди парадных залов апартаменты императрицы Марии Федоровны выделялись особой красотой и богатством убранства. В оформлении Парадной опочивальни, Малиновой гостиной, Тронной императрицы, Овального будуара, Туалетной, Кабинета в башне и других помещений были использованы живописный и лепной декор, цветной камень, наборное дерево и лучшие произведения живописи, скульптуры, декоративно-прикладного искусства, мебели, изготовленные лучшими мастерами Европы и России.
В Гатчине для Павла и Марии Федоровны любимым развлечением были не военные маневры, как принято было впоследствии писать, а театральные представления, которые устраивались почти ежедневно. Особенно нравились любительские спектакли, в которых участвовали сами придворные. Так в Гатчинском дворце впервые прозвучали оперы замечательного русского композитора Дмитрия Бортнянского «Празднество сеньора», «Сокол», «Сын-соперник или Новая Стратоника». Любящая супруга преподнесла постановки этих опер Павлу Петровичу в качестве подарков в дни рождения.
Постоянным местом отдыха и развлечений для владельцев Гатчины также служили парки. В конце XVIII века вблизи дворца был спланирован ансамбль небольших садов в регулярном стиле с зелеными кабинетами-боскетами, фигурными площадками, скульптурой. С весны до осени в них распускались разнообразные цветы и среди них самые любимые Марией Федоровной - розы. Окна личных комнат Павла Петровича смотрели в Собственный садик. В центре садика возвышалась изящная мраморная статуя Флоры, и казалось, что каждое утро сама хозяйка Гатчины в образе прекрасной богини садов и весны приветствовала императора.
По сохранившейся легенде, во время одной из прогулок по парку Павла Петровича ждал приятный сюрприз, подготовленный супругой. На возвышенности он увидел Березовый домик, внешне похожий на простую поленницу дров, сложенную у дороги к зиме. Постройка представляла собой разновидность «садовой обманки». Стены домика, его ставни дверей, окон были декорированы стволами березы. Внутри же павильона находился маленький парадный зал с альковом для отдыха в виде садовой беседки.
Известно было, что Павел любил и ценил простоту во всем. Тем самым Мария Федоровна хотела «привести супруга своего в нечаянное удивление» и «вызвать улыбку на устах de notre cher Grand Duc» (нашего дорогого великого князя). В Березовом домике на угловых столиках перед зеркалами в вазах стояли букеты из искусственных роз, которые сделала лично Мария Федоровна, и которые было почти невозможно отличить от настоящих.
Немного позднее недалеко от Березового домика на Белом озере появился очаровательный остров Любви. На его оконечности был построен павильон Венеры, омываемый с трех сторон водой. Главным украшением Храма Любви стал живописный плафон «Триумф Венеры». Остров и храм Любви напоминали Павлу Петровичу и Марии Федоровне об их замечательном путешествии по Европе в 1781-82 годах, когда они провели три «незабываемых» дня в гостях у французского принца Конде в его замке Шантильи под Парижем.
И, наконец, в Гатчине под присмотром Марии Федоровны было большое хозяйство: целый комплекс оранжерей, молочная ферма, птичий двор. В результате каждый день к столу подавались свежие фрукты, овощи, молоко, сыры и прочее, что служило неизменным предметом для шуток (не всегда безобидных) при «Большом дворе». «Наша коровница», - было еще достаточно невинное определение Великой княгини, на которые придворные стареющей императрицы никогда не скупились.
 Парадоксально, но Мария Федоровна, будучи женщиной очень неглупой, всю свою жизнь старалась следовать примеру свекрови, чье влияние, по-видимому, сильно отразилось на ее характере. Фрейлина Мария Муханова вспоминала, что «в приемных и на больших представлениях она удивительно умела всякому сказать что-нибудь ему по сердцу и признавалась моему отцу, что умению обходиться с людьми она выучилась у императрицы Екатерины…»
В июле 1796 года, в «солидном» по тем временам возрасте – тридцать семь лет! - Великая княгиня снова родила мальчика, нареченного Николаем. Этого сына императрица Екатерина великодушно оставила матери: продолжение династии и так, с ее точки зрения, было прекрасно обеспечено. Крупный, здоровый, почти никогда не капризничавший  мальчик стал любимцем матери почти мгновенно и навсегда, причем она даже не скрывала своих чувств. Любимой мечтой Марии Федоровны стало – возведения Николя на императорский трон… мечтой, которую зло высмеивал супруг, «вечный наследник», довольно прохладно отнесшийся к очередному прибавлению семейства.
Павла в этот момент гораздо больше занимал новый роман – с юной красавицей Анной Лопухиной. Екатерина Нелидова была отставлена, и теперь уже ничто не мешало ей полностью отдаться пылкой дружбой с Марией Федоровной: они жаловались друг другу на неверность их общего любимого.
Кстати, странный цвет Михайловского замка – красновато-малиновый – был избран потому, что именно ему отдавала предпочтение Анна Лопухина, а ее возлюбленный выполнял малейшие прихоти девушки. Именно тогда ему пришло в голову, что его брак с Марией Федоровной несколько затянулся, и что было бы неплохо (выдав предварительно замуж старших дочерей), постричь Великую княгиню в монастырь и жениться на Анне. Этого плана все еще обожавшая мужа Великая княгиня боялась, как огня и утроила свои заботы о «милом Паульхене».
Все внезапно и резко изменилось поздней осенью 1796 года: скоропостижно и несколько таинственно скончалась императрица Екатерина. «Вечный наследник» наконец-то стал императором. О дальнейшем достаточно много и подробно написано в самой разнообразной исторической литературе. Кроме одного: смерть свекрови не выбила из колеи Марию Федоровну, не лишила ее хладнокровия и рассудительности -  похоронами, в основном, распоряжалась она.
Во время коронации Павла I была коронована и Мария Федоровна. Так, спустя двадцать лет после того как немецкая принцесса приехала в Россию, она стала российской императрицей. И не только.
Вслед за восшествием на престол Павла I Мария Фёдоровна была поставлена «начальствовать над воспитательным обществом благородных девиц». Императрица проявила большую энергию и привлекла в пользу общества много пожертвований. В 1797 она вошла с особым мнением относительно преобразования общества, высказываясь против раннего поступления девиц (5 лет), в общество для воспитания, стараясь строго отделить благородных от мещанок и проектируя уменьшение числа последних. Павел I утвердил 11 января 1797 «мнение» императрицы, не допустив, впрочем, уменьшения приёма мещанских детей.
Павел узаконил ведомство больниц, вдовьих домов, домов общественного призрения, дав ему название «Ведомство учреждений императрицы Марии». Первоначально в ведении канцелярии Марии Фёдоровны были Смольный и Александровский институты, Коммерческое училище, Воспитательный дом и Опекунский совет, вскоре при участии императрицы были открыты Екатерининский и Павловский институты, Училище глухонемых, Вдовий дом и Повивальный институт. Девизом ведомства служили слова «Творить добро», а на гербе было изображение пеликана в гнезде, вскармливающего своих птенцов.
Став императрицей, Мария Федоровна пыталась усилить свое влияние на мужа. День ото дня влияние партии императрицы при дворе росло. Но когда Великому князю Николаю исполнилось два года, императрица родила своего последнего ребенка – сына Михаила, после чего врачи категорически запретили ей иметь еще детей. В те времена это означало только одно: прекращение супружеских отношений. Царская чета разошлась по разным спальням и… наступило заметное охлаждение отношений. Павел, все еще безумно влюбленный в Лопухину, с радостью ухватился за мнение врачей, чтобы на законном основании прекратить близость с императрицей.
Михайловский замок спешно строился, Зимний Дворец император не жаловал, поэтому торжественные церемонии бракосочетания Великих княжен Александры и Елены состоялись в Гатчинском дворце. Александра Павловна стала супругой Иосифа, эрцгерцога Австрийского, палатина Венгерского, Елена Павловна – супругой владетельного герцога Фридриха Людвига Мекленбург-Шверинского.
Третьей дочери – Марии – было всего четырнадцать лет, но в 1800 году состоялась церемония ее обручения со старшим сыном владетельного герцога Саксен-Веймарского. Екатерина и Анна были пока еще слишком малы, чтобы думать об их будущем супружестве, и Мария Федоровна, освободившись от почти непрерывного деторождения, выкармливания и всего прочего, с присущей ей педантичностью занялась делами «Ведомства императрицы Марии» и придворными обязанностями, непрерывно сглаживая учащающиеся приступы раздражительности и гнева супруга и опасаясь за судьбу старшего сына, в котором отец давно уже видел только молодого соперника.
Однако в марте 1801 года император Павел I был убит заговорщиками и для Марии Федоровны наступили новые времена. Сравнивая ее портреты молодости и портрет, сделанный после кончины Павла, в траурном одеянии с вуалью, который она размножила и дарила всем подряд, можно сказать, что с возрастом Мария Федоровна стала более привлекательной. Горести наложили отпечаток на ее облик, но, видимо, то служение, которое она выбрала для себя, облагородило и придало особый колорит ее внешности.
После трагической гибели супруга вдовствующая императрица превратила Гатчину в город-мемориал. В 1822 году на ее средства на главной улице города на месте старого было построено новое здание госпиталя, в котором оказывали медицинскую помощь не только военным, но и гражданскому населению. На фасаде госпиталя были начертаны слова: «Павла I богоугодные заведения». Госпитальная церковь также была освящена во имя св. апостола Павла и в память об августейшем хозяине Гатчины.
Теперь она была вдовствующей императрицей, матерью императора Александра I, своего первого сына. Вопреки распространенной версии о том, что мать и сын редко общались и откровенно ненавидели друг друга, они часто общались и Мария Федоровна принимала самое деятельное участие в делах Александра.
Так называемый малый двор вдовствующей императрицы имел сильное влияние на «большой двор». Сын ездил к матери, она его искренне любила, чего, к сожалению, нельзя сказать о невестке. Она особенно заботилась об его императорском престиже, всех расспрашивала об отношении ко всему, что он делал, собирала информацию, как сказали бы сейчас.
«Император Александр был главным предметом ее любви в жизни», - писала впоследствии одна из ее фрейлин. Тем более, что дочери, в воспитание которых она вложила столько сил и души, уходили из жизни одна за другой. В 1801 году от тяжелых родов скончалась в Вене старшая дочь Александра, палантина Венгерская. В 1803 году, подарив своему супругу мальчика и девочку, скончалась от чахотки вторая дочь – Елена, которой было всего девятнадцать лет. Одному Богу известно, как выдержала Мария Федоровна эти почти непрерывные удары судьбы.
Спасали музыка, живопись, литература. В ее «Розовом павильоне» частыми гостями были поэты и писатели, на столике лежал альбом, в котором было немало их автографов.
Вдовствующая императрица по положению должна была получать 200000 рублей карманных денег, но Александр просил ее принять миллион. Из этого миллиона она тратила на свои прихоти и туалеты только 17000. Все прочее раздавалось бедным, а прежде всего она составляла капитал на свои заведения. Великим князьям она имела привычку дарить по 10000 рублей на именины, но в 1812 году приостановила на год свои подарки, сказав, что нужно помогать раненым и сиротам.
Теперь никто уже не мог бы сказать о ней: «Воск». «Чугун» - в сердцах бросил как-то любимый сын Николай, уже бывший императором. Определение прижилось – но только при дворе, где вдовствующая императрица держала всех в строгости. Впрочем, даже Наполеон сказал, что из всех коронованных особ в Европе одна русская императрица пред ним непреклонна.
Одна за другой вышли замуж младшие дочери: Мария, Екатерина и Анна. Екатерина, любимая сестра императора Александра, вышла за герцога Ольденбургского и родила ему двоих сыновей, но в 1812 году овдовела. Позднее она стала супругой своего кузена и королевой Вюртембергской, но скоропостижно скончалась тридцати с небольшим лет от роду. Мария Федоровна долго не могла поверить в эту смерть и была безутешна.
Самая младшая дочь, Анна, в 1816 году вышла замуж за принца Оранского, будущего голландского короля. Это был брак если не по любви, то по взаимной склонности, а дети от этого брака впоследствии связали родственными узами многие царствующие дома Европы.
Через год любимый сын Николай женился по страстной любви на старшей дочери прусского короля Фридриха Вильгельма II принцессе Шарлотте Каролине Фредерике-Луизе, принявшей имя Александры Федоровны и ставшей любимой невесткой вдовствующей императрицы.
Самый младший сын женился поздно – в двадцать семь лет – по категорическому требованию матери, которая и нашла ему невесту: принцессу Фридерику Шарлотту Марию, принявшую в православии имя Елены Павловны. В феврале 1824 года состоялось пышное венчание в Санкт-Петербурге. Теперь, выполнив свои материнские обязанности, Мария Федоровна могла больше времени уделять двум своим излюбленным занятиям: делам благотворительности и литературе.
Из воспоминаний фрейлины Высочайшего двора Марии Мухановой о благотворительной деятельности Марии Федоровны и милосердном ее характере:
«Детей, воспитанных в ее заведениях, она никогда не покидала впоследствии, а во всю жизнь им помогала, входила во все подробности, до них касавшиеся, и была истинною матерью для всех. Никто из служивших ей не умирал во дворце иначе, как в ее присутствии. Она всех утешала до конца и всегда закрывала глаза умиравшим. Однажды сказали ей врачи, что жившая на Васильевском острове, отставная ее камер-юнгфера страдает сильно от рака в груди, что можно было бы ее спасти, но она не соглашается на операцию иначе, как если во время производства ее будет находиться сама Императрица. «Ну что же, - сказала она, - если только от этого зависит ее выздоровление, то я исполню ее желание». Она поехала к ней и во все время операции держала ей голову.
Она входила в малейшие подробности по своим заведениям и не только следила за воспитанием детей, но и не забывала посылать им лакомства и доставлять всякие удовольствия. Один мальчик принужден был долго лежать в постели по болезни; она доставляла ему рисунки, карандаши и разные вещицы. Со всяким курьером ей доносили о состоянии его здоровья - она тогда была в Москве. При назначении почетных опекунов выбор был самый строгий: с каждым из них она переписывалась сама еженедельно, осведомлялась о воспитанниках и воспитанницах, об их поведении и здоровье и всегда давала мудрые советы... Все было придумано нежным сердцем для пользы, радости и покоя всех от нее зависящих. Это было не сухое, безжизненное покровительство, но материнское попечение. Зато приезд ее в институт был настоящим праздником. Maman, maman, Mutterchen - слышалось отовсюду. Бывало, за большим обедом она приказывала снимать десерт и отсылать его в какой-нибудь институт по очереди. А как просила она в своем духовном завещании опекунов помнить, что первым основанием всех действий должно быть благодеяние!
Особым вниманием ее пользовались покинутые своими матерями младенцы. Однажды отец мой, всегда ее сопровождавший при посещениях ею заведений, выразил удивление, что она так нежно целовала маленькие члены этих несчастных, осматривала белье на кормилицах и прочее. «Ах! - отвечала она, - все эти брошенные дети теперь мои и во мне должны находить попечение, которого они лишены».
Так, воспитанная на Руссо немецкая принцесса стала истинно русской сердобольной императрицей. И люди отвечали ей любовью и благодарностью. Когда она приехала в Ростов, то горожанки устилали своими шелковыми шалями тротуары, бросали их в грязь и просили императрицу-матушку ступать по ним.
Марии Федоровне всецело обязан своей блестящей карьерой знаменитый поэт, учитель Пушкина, Василий Андреевич Жуковский. После взятия Парижа русскими войсками в 1814 году Жуковский написал громадное и восторженное «Послание Императору Александру I», а к годовщине освобождения России от нашествия французов - стихотворение «Певец в Кремле»:
«Когда летящие отвсюду слышны клики,
В один сливаясь глас, тебя зовут: Великий!
Что скажет лирою незнаемый певец?..»
Императрица Мария Федоровна еще по прочтении стихотворения «Певец во стане русских воинов» изъявила желание поближе познакомиться с Жуковским и приглашала его приехать в столицу. О том, как был принят «Певец в Кремле» - рассказ современника, А.И. Тургенева, которому Жуковский послал рукопись для представления императрице Марии Федоровне.
«Пишу тебе, бесценный и милый друг Василий Андреевич, в самый новый год, чтобы от всей души поздравить тебя с новым годом и с новою славою. Я должен описать тебе подробно чтение твоего послания, которое происходило в комнатах Ея Величества, в присутствии Ея, великих князей, великой княжны Анны Павловны, графини Ливен, Нелидовой, Нелединскаго-Мелецкаго, Виламова и Уварова. Я писал уже тебе, что Государыне угодно было назначить мне приехать в 7 часов вечера 30 декабря. Первая речь со мною о тебе, о твоих талантах и о твоей жизни, о твоих намерениях, и об упорстве твоем, с которым ты противишься приглашениям Ея Величества приехать в С. Петербург. Я обнадежил государыню, что ты непременно будешь зимою, хотя проездом; она несколько раз подтвердила мне желание тебя видеть и поручила написать к тебе об этом.
Началось чтение; приготовленный советами моих приятелей, я читал внятно и с тем чувством, которое внушила мне и высокость предмета, и пламенный гений твой, и моя не менее пламенная дружба к тебе... Великая княжна и князья прерывали чтение восклицаниями: «Прекрасно! Превосходно! C’est sublime!» В продолжение чтения великие князья изъявили желание, чтобы эти стихи переведены были, если можно, на немецкий или английский языки. Но для того надобно другого Жуковского, а он принадлежит одной России, и только одна Россия имеет Александра и Жуковского...
В конце пиесы не раз навертывались слезы, и Государыня, и я принуждены были останавливаться. Она обращалась к княжне и встречала взоры ее, так же исполненные любви к предмету твоего песнопения и удивления к твоему таланту... Чтение кончилось. Восхищение и похвалы продолжались. Государыня начала у меня о тебе расспрашивать и требовать от Уварова и меня, чтобы мы сказали ей, что можно для тебя сделать...»
По желанию императрицы «Послание» было издано на казенный счет в количестве 1200 экземпляров и должно было продаваться в пользу автора, которому сверх того пожалован был перстень. Очевидцы рассказывают, что это стихотворение стало в провинции чем-то вроде официального гимна Александру, его читали в общественных собраниях перед бюстом государя, и когда доходили до строчек: «Прими ж, в виду небес, свободный наш обет», - все падали на колени.
Так что не с Пушкина началась русская поэзия, не он был первым поэтом России, стихами которого зачитывались все и везде.
Весной 1815 года Жуковский был представлен императрице Марии Федоровне, и вот как он сам описывал это свидание:
«Мундира у меня не было; кое-как накопил от добрых приятелей мундирную пару, и мы с Уваровым отправились в воскресенье во втором часу во дворец. Дожидались довольно долго, потому что были после обедни парадные аудиенции, а меня велено было представить ей в кабинете. Из большой залы, в которой мы стояли, двери прямо в этот кабинет. Вдруг они отворились - и вслед за этим нас приглашают. Тут вы воображаете, что я струсил, и что сердце у меня крепко заколыхалось - нимало! Желудок мой был в исправности, следовательно, и душа в порядке. Проходим маленькую горницу. Уваров шел впереди, - входим в другую; перед дверями ширмы.
Вдруг из-за ширм говорит Уварову женский голос: «Bonjour, Monsieur Ouvaroff». Это какая-нибудь придворная дама, - думал я; передо мною императрица. За нею, гораздо поодаль, у дверей, великие князья. Разумеется, началось приветствием. Я хотел было сказать: не умею изъяснить Вашему Величеству своей благодарности за ваши милости; но исполнил это на деле, а не на словах, потому что не успел ничего сказать, а отделался поклонами.
Сначала было довольно трудно говорить, потому что Государыня говорили по-русски не очень внятно и скоро, и я не все понимал. Уваров это заметил,  сказал два слова по-французски, и разговор пошел очень живо - о войне, о ее беспокойствах прошедших и о прошедших великих радостях. В этом разговоре для меня было много трогательного: мать говорила о сыне и с чувством: несколько раз навертывались у ней на глазах слезы. Разговор продолжался около часу. Наконец мы откланялись.
- Мы еще с вами увидимся - сказала она мне очень ласково».
Осенью того же года Жуковский был вызван в Петербург и оставлен при дворе в звании лектора при вдовствующей императрице, которая в Павловске любила видеть около себя кружок ученых и литераторов: тут нередко собирались во дворце или Розовом павильоне Карамзин и Крылов, Дмитриев, Нелединский, Гнедич - и Жуковскому дано было почетное место между этими приближенными к императрице.
Мария Федоровна ушла из жизни в возрасте 69 лет (12 ноября 1828), до конца своих дней оставаясь покровительницей бедных. Еще сто лет назад об императрице писали, что «своей светлой, благотворной и человеколюбивой деятельностью она оставила память о себе».
 Вот как на ее уход из жизни откликнулся поэт Василий Жуковский:
«Тобой был так украшен свет…»
В советский период имя Марии Федоровны не упоминалось практически ни в истории страны, ни в истории благотворительности. Хотя всей своей жизнью она доказала, что Россия стала ее родиной. Великая княгиня, императрица, вдовствующая императрица, императрица-мать - вот все ее ипостаси, для которых она нашла свои краски и цвета.

Приложение. Отрывки из дневника вдовствующей императрицы.
1825 год
Вторник, 24 ноября
Так как я по-прежнему находилась в смертельной тревоге, мои дети провели этот день у меня; я не выходила, каждое движение заставляло меня вздрагивать в ожидании известий. Нужно было даже скрывать свое волнение, так как князь Волконский написал графу Нессельроде от 12-го числа следующее: «Государь еще вынужден не покидать комнаты, но жар спал. Его Величество еще испытывает время от времени небольшое повышение температуры, но она прекращается каждый раз, как наступает испарина. Виллие старается вызывать испарину, поскольку это является необходимым; я сообщаю вам эти подробности, чтобы вы могли опровергнуть все ложные слухи и успокоить общую тревогу». Таким образом, мне предписывалось молчание.
Какой ужасный день! Я была на панихиде по моей дочери Екатерине; вышла на минуту на воздух в сад Эрмитажа и немного успокоилась.
Среда. 25 ноября
Утро прошло без известий. К нам приходил граф Милорадович; он старался меня ободрить, но сердце мое сжималось в смертельной тоске и тревоге… Вечером прочла это ошеломляющее письмо Дибича, в котором он писал, что считает своим долгом сообщить сведения о состоянии здоровья Государя от 15 ноября; что при возвращении из Крыма в Таганрог 5-го числа сего месяца Государь еще в дороге почувствовал сильную простуду, что первые дни по приезде симптомы желчной лихорадки повторялись регулярно, но они еще не внушали сильных опасении, с 13-го же и особенно с 14-го приступы проявились в более сильной степени, и болезнь Государя начала вызывать большую тревогу особенно потому, что лихорадочное состояние почти не прекращалось; ввиду такого состояния моего сына окружающие его решились посоветовать ему прибегнуть к Св. Причастию; он со свойственной ему набожностью и присутствием духа исповедовался и причастился. После этого при помощи пиявок и лекарств жар и пароксизмы были несколько ослаблены; тем не менее врачи, не теряя еще окончательно надежды, все же не скрывают того, что состояние Государя является крайне опасным.
Признаюсь, при этом ужасном известии меня охватило отчаяние; перо не в силах выразить эту скорбь. Ко мне прибежали Николай и Александрина, также пришел граф Милорадович. Этот ужасный вечер был предвестником страшного утра 27-го; я не в состоянии его передать. Николай хотел быть около меня и остался во дворце. Я провела ночь в моем кабинете, на диване, ожидая и в то же время страшась получения известий; ужасный отдых! Но я не роптала; я была в отчаянии, вручая себя воле Божией и воссылая из глубины моего сердца, от всей моей опечаленной души молитвы к милосердному Господу, чья десница тяжело простерлась над нами.
26 ноября. Четверг
Мы были в церкви, в нашей обычной комнате, молились милосердному Богу о выздоровлении нашего ангела, моего сына, моего ребенка; во время службы в самом конце молебна, когда мы все стояли на коленях, Николая вызвали; он вернулся, говоря мне: «Матушка, курьер; есть улучшение; вот письмо от Императрицы». Моим первым движением было поблагодарить Бога, простершись ниц; по окончании службы я прочла письмо Императрицы от 17-го числа, где сообщалось, что после отчаянного дня - 16-го - растирания и лекарства привели к решительному улучшению в состоянии здоровья Государя. Я была не в силах дочесть это письмо: сердце мое было слишком переполнено, слишком взволновано; я могла дочитать его лишь через несколько минут. О Боже, что я испытала и как я это только перенесла!
Бюллетень Виллие и письмо Дибича не были столь обнадеживающими; Виллие писал, что лекарствами удалось несколько вывести Государя из его сонливого состояния и таким образом его надежда на выздоровление увеличилась. Вечером по почте был получен бюллетень от Виллие, в котором обнаружилось улучшение. В бюллетене этом сообщалось, что Государь отказывался от принятия лекарств до утра предыдущего дня, но что в этот день, после того, как он с величайшим благоговением исповедался и приобщился, он уступил просьбам Императрицы и духовника и, будучи по-прежнему уверен в серьезности своей болезни, согласился принять лекарства; в час дня пульс был в том же состоянии, частота пульса была 96, замечались перебои, дыхание было затруднено и спазматически прерывисто, глаза были неподвижны, зрачки были нечувствительны к сильному раздражению, но сердце и артерии работали правильно; Государь лежал на спине и казался спокойным, умиротворенным, углубленным. Короче говоря, Виллие в заключение давал понять, что Государь при смерти.
Записка о событиях 14 декабря 1825 г.
К чтению манифеста в Совете в полночь Михаил не приехал. Все спокойно. Перед уходом Николая мы помолились втроем Богу: Александра, Николай и я.
С утра все казалось мирным, спокойным: в Сенате манифест был выслушан с восхищением, с умилением. Это рассказали нам Милорадович и Голицын, а также и племянник. Было собрано много знамен, после чего была принесена присяга. Милорадович рассказал мне о присяге конногвардейцев. По прочтении манифеста солдаты кричали: «Оба молодцы!»
После всего этого я спокойно начала писать Константину. Вдруг раздаются крики «ура». Я спрашиваю, в чем дело, - мне говорят, что Государь на площади, окружен народом. Подхожу, вижу, что он окружен, что он говорит с ними, временами слышны отдельные голоса: все мои плакали от умиления при виде такой преданности народа. Через несколько времени после этого до меня донеслись снова крики «ура»; я опять подхожу, вижу Государя читающим народу манифест, это меня поразило и испугало... Тут я увидела батальон Преображенского полка в шинелях, выстроившийся перед воротами. Это меня удивило, и удивление мое возросло, когда я увидела, что они двинулись по направлению к Адмиралтейству и остановились, чтобы зарядить ружья; затем они снова пошли в ту сторону; Император следовал за ними. Я недоумевала, чем все это вызвано. На площади было сильное движение; вскоре мы увидели, что на этой стороне выстроились конногвардейцы. Наконец Государь прислал мне сообщение о том, что две роты Московского полка отказались принести присягу и призывали к возмущению.
Некоторое время мы пробыли без известий. Карамзин отправился туда, но присоединившиеся к мятежникам негодяи из толпы стали бросать в него камнями. Государь приказал привести этих негодяев в порядок. К нам с вестями от Государя явился Трубецкой. Это ужасное состояние продолжалось два или три часа. Тем временем Михаил, приехавший лишь в двенадцать часов дня, отправился к артиллерии, где были некоторые колебания относительно присяги, но они прекратились с его прибытием. Там он узнает, что Московский полк не захотел присягать; он немедленно направляется туда, находит в казармах шесть рот, которые не захотели присягнуть Николаю, так как они уже присягали Константину, но которые остались в казармах, не желая следовать за мятежниками. Он убеждает их принести присягу вместе с ним, приводит эти шесть рот к Государю и уговаривает их покорно сражаться заодно с их остальными товарищами против восставших, которые тем временем пролили уже кровь. Заметили, что в числе этой шайки находились люди во фраках и круглых шляпах.
Один из бунтовщиков отделился от своей группы и, подойдя к Государю, сказал ему, что он был в числе мятежников, но видя, какой оборот принимает дело, перешел на сторону Императора; это - некто по фамилии Якубович. Государь ответил ему, что он принимает его раскаяние и что тот может остаться около него.
Наконец Государь сделал последнюю попытку воздействовать кротостью: он велел позвать митрополита, который вышел к ним с распятием в руках, чтобы их образумить; но это оказалось бесполезным...
После того как были испробованы все средства, была вызвана артиллерия. Мятежникам было сделано предупреждение, что если они не сдадутся, то по ним будет сделан залп картечью, и после того как это повторное предупреждение не возымело никакого результата, Государь был вынужден во избежание еще больших бедствий приказать сделать несколько пушечных залпов. Из моего кабинета был виден огонь.
Когда раздались выстрелы, я думала, что я умру при мысли о жертвах, которые должны были пасть. После нескольких пушечных выстрелов они обратились в бегство; кавалерия, атаковавшая мятежников, преследовала их; вся шайка рассеялась; многих из них взяли, другие скрылись, но к вечеру взято было до 600.
Около 6 часов Государь поднялся к нам по маленькой лестнице, где я встретила его с его женой и его сыном; я бросилась ему на шею счастливая тем, что снова вижу его здоровым и невредимым после всех волнений той ужасной бури, среди которой он находился, после такого горя, такого невыразимого потрясения. Эта ужасная катастрофа придала его лицу совсем другое выражение. Он сказал мне, что бедный Милорадович пал жертвой своей преданности - он был смертельно ранен выстрелом из пистолета.
1826 год
6 марта. Суббота
...У меня были мои дети. Николай сказал мне, что все прошло очень хорошо, за исключением одного ужасного происшествия: один несчастный крестьянин, взобравшийся на крышу, чтобы лучше видеть церемонию, свалился и умер два часа спустя; это ужасно, и как печально, что в день, и без того столь скорбный, подобный случай облек в траур еще одну семью. Мой сын сказал мне еще, что, по полученным им сообщениям, толпы народа приходили приложиться к гробу, и насчитывали, что в течение часа проходило более двух тысяч человек. Да и кто более дорогого Александра заслуживает такого проявления благоговения и признательности!
Имея очень слабое зрение и, конечно, не желая пользоваться лорнетом, я не могла наблюдать за выражением лиц, но я видела, что у многих женщин были в руках платки, видела также, как плакали солдаты, находившиеся вблизи кареты; но, как я уже сказала, порядок и тишина ничем не нарушались. На Сенной среди присутствующих я видела нескольких лиц в круглых шляпах, которые они не снимали при следовании нашей кареты; но вполне возможно, что это произошло лишь случайно и что после преследования траурной колесницы, перед которой, я полагаю, они обнажили свои головы, они подумали, что в этом более нет необходимости. Никогда, никогда я не обращала внимания на подобные вещи до этого злополучного 14 декабря! Но я надеюсь, что настроение публики, слава Богу, значительно улучшилось и даст нам теперь больше и больше спокойствия.
12 марта. Пятница
...Мой сын рассказал нам также, что был допрошен некий Поджио, который сознался и сообщил, как должно было произойти истребление нашей семьи; что касается его самого, то он предложил обе свои руки, чтобы обратить их против Николая, - решили, однако, что необходимо шесть. Это тайное собрание происходило у некоего Давыдова, брата того Давыдова, который женат на прелестной Грамон[...] По получении этой вести проекты эти были временно отложены; было решено разделаться с ним и со всеми нами. По получении известия об его смерти заговорщики решили, что эти замыслы должно бы привести в исполнение, но что если в осуществлении их больший успех будет на стороне партии Муравьева, то партия Пестеля, заклятого врага Муравьева, в свою очередь истребит ее. Великий Боже, какие люди! И только кончина нашего Ангела предотвратила гибель нашей семьи и государства; иначе бы кровь полилась ручьями! Как это наводит на размышление! Во всем виден перст Божий, но пути Его неисповедимы.
15 марта. Понедельник
Николай прошел ко мне сегодня вечером и рассказал мне, что в показаниях, сделанных вчера этими несчастными, содержащимися в крепости, один из них - я полагаю, что это Поджио - сообщил, что было решено также убить и Марию и Анну за границей.
16 марта. Вторник
Князь Голицын, Михаил, Бенкендорф, Николай рассказывали мне вчера, что на вчерашнем допросе Вадковский сообщил, что если бы тот, кто принял его в это общество, потребовал от него, чтобы он убил отца, мать, брата и сестру, то он бы выполнил это; его принял Пестель. Это заставляет содрогаться!
17 марта. Среда
Николай рассказывал нам, что Каховский, который содержится в крепости, сознался, что 13-го вечером Рылеев побуждал его отправиться на другой день во дворец в форме гренадерского конвойного офицера, чтобы убить в коридоре Николая, и что для этого он должен был переодеться и надеть гренадерский мундир; он отказался и сказал им. что хотя они начали ранее его, но он хочет умереть с ними, и он действительно явился на площадь. Какой ужас! это заставляет содрогаться, тем более что, замышляя убийство, они говорили о нем со спокойствием и хладнокровием, на которые способны лишь развратные натуры! Да будет милостив к нему Господь!